не боясь обидеть. Ей стукнуло уже,  может  быть,
лет сто, может быть, и сто пять - в таком возрасте погрешность в определении
даты рождения велика.

     - Объясняю свою проблему, - сказала она неожиданно внятно и звучно. - Я
вить по профессии-то певица. Тольки у нас на театре... ну... в коллективе-то
взаимоотношения - прямо скажем.  Вот хотелося мне,  -  нараспев, мечтательно
произнесла старушка,  -  всю  жизнь хотелося спеть  Ольгу  Ларину,  а  чтобы
Ленского пел бы... кхм...  Сергей  Яковлич Лемешев, - тут старушка  залилась
краской. -  Вот, какая  у  меня потребность.  И теперь живу  я...  всех  уже
достала... -  это слово прозвучало в ее  устах несколько неестественно, -  а
пока не спою с Сергеем Яковличем, не помру...

     Тут все  поняли,  что  старушка-то,  видимо, альцгеймерная,  потому что
Сергей  Яковлевич  Лемешев, как  известно, давно отошел в  мир  иной; и  уже
попытался Рябинин  встать и  тихо  спровадить  ее  обратно  в зал, но старая
певица так на него взглянула, что он сел и больше не пытался.

     - Прибор! - гордо сказала старушка. - Давай, делай, что можешь, если ты
действительно - "с душой"!

     Застыл зал в ожидании, а Веселуха от нетерпения был весь, как натянутая
струна.  И  это  была  пауза  перед музыкой,  а  потом  рядом  со  старушкой
высветился  призрачный,  но  оттого  не менее талантливый  Сергей  Яковлевич
Лемешев - и они запели:

     В вашем доме, как сны золотые,
     Мои детские годы текли,
     В вашем доме узнал я впервые
     Прелесть чистой и нежной любви...

     Они  пели  так, что  Рябинин уронил голову на стол;  так,  что  госпожа
Денежкина  раскрыла  изумленно  глаза  и  вся  слушала;  а  Веселуха   сидел
сосредоточенный и взволнованный, -  он понял, что, сам того не желая, создал
абсолютный удослетворитель потребностей. Даже  не волшебную палочку. Даже не
золотую рыбку. Прибор не просто служил  средством для человеческих целей: он
ставил цели сам, и это было чудовищно.

     Собравшись в кабинете у директора, все молчали - не было слов.
     - Да, директор, - сказал наконец хриплым голосом Рябинин. - Ну, ты дал.
     Веселуха развел руками: "Ну, дал; какие есть еще мнения?"

     - Есть мнение,  - подал голос Паша  Ненашев из  угла. - Только прошу не
бить меня больно по голове.
     Веселуха дал понять, что не будет.
     - Взялся за гуж,  - сформулировал  Паша. - Надо соответствовать. Ничего
сверхъестественного  нет:  в  нашем  приборе обнаружились новые  свойства...
неважно, какие. На них есть... гм... спрос. Значит, будем продавать. Цена на
новом рынке определяется как себестоимость плюс ожидаемая прибыль. Вот и все
мои предложения;  что из этого  выйдет, я загадывать не собираюсь. Я человек
простой и бесхитростный.

     "Империя от  моря до  моря, -  подумал  Паша.  - Власть над  всем,  что
движется.  Собственность  на все, что плохо  лежит".  Подумал  и  обернулся:
Веселуха смотрел на него так, как будто читал его мысли.

     - Так, подумалось, - невинно оправдал он себя.
     -  Подумалось  -  это  хорошо,  -  сказал  Рябинин. -  Вот  и  мне тоже
подумалось - и  вот что  из  этого  вышло.  Нет  уж.  Лучше разориться,  чем
торговать такими вещами.
     - Нет! - Паша Ненашев встал и  замахал  пальцами.  - Так не бывает! Это
совершенно  невозможно. Ни  один  ученый  не мог  устоять против  применения
своего изобретения, каким бы  страшным оно ни было, и  сколько  бы денег  ни
пришлось  на  это потратить.  А наш прибор еще и  имеет  коммерческий успех!
Иметь  возможность  создать  империю  -  и  не  сделать  решающего  шага  из
соображений морали и нравственности?

     "При чем тут мораль, - подумал Веселуха.  - Просто  чем больше империй,
тем  больше тюрем; должен  же кто-то остановиться;  да  только  мы  ведь  не
сможем, вот беда - тормозов у нас нет, кровь славянская".

     Ночью, когда спали и дети, и комары,  Веселуха лежал на  спине, глядя в
серое пространство над собой. Рядом с ним никого не было: мадам Веселуха уже
три недели  (да будет мне  позволено так выразиться)  жила  в  средневековом
Лондоне.  Веселуха  каждый вечер проклинал  себя  за свирепую  жестокость. -
"Идиот, у нее  твой ребенок, - говорил он  себе. -  Кто ей  там  будет  роды
принимать? А вдруг  она  в Темзу прыгнет?"  Он уже  несколько раз  думал: не
вернуть ли ее, но спохватывался.

     Мелькали тени; мир  вокруг раздался вширь  и  стал глубок.  Невыносимая
печаль  охватила  Яна Владиславовича. По серому потолку прошло пятнышко:  на
грудь Веселухе уселся Дух Времени, бесплодный и бесплатный.

     - Веселуха, - заныл он замогильным голосом, - а Веселуха!
     Ян Владиславович не отвечал.

     - Ну  Веселуха! -  вступил  Дух Времени опять. -  Ну, поддайся мне. Ну,
будь ты со-временным человеком.
     Веселуха зажмурил глаза.

     - Я же искренне! - страшным шепотом  взвыл Дух  Времени. - Веселуха, ты
же,  было,  шел со  мной  в  ногу!  Ты  же жил на  Лиговском  неподалеку  от
Мальцевского рынка,  тебя принимали в пионеры  и хотели выгнать из  школы за
тупость! Вспомни, какие это были дивные дни!..
     Веселуха вспомнил, и тоска его усилилась, но глаза он не открыл.

     - Вот  упрямый,  - сплюнул Дух Времени. - Торгуется, как  на  восточном
базаре. И чего я тут мелю? о чем молю? Что муссирую и массирую? Да ты у меня
сейчас сам запросишь! Я же могу изобразить!

     Ах,  любопытство,  мать  всех  пороков!  Веселуха  приоткрыл глаз, чуть
прижал одеяло - и увидел.

     Там  зрело  банановое  лето.  Там  асфальт  плавился  и  трава  ядовито
зеленела, мутью  расплываясь  в глазах.  Огромный супермаркет  со стеклянным
куполом,  замок  мирового  торга,  восстал  посреди   поля.  Звездные  флаги
развевались наверху.  А внутри  цвело изобилие. Полки ломились  от  товаров.
Пахло  кондиционером.   Продавщицы,   толстые  "афроамериканки"  в   розовых
фартуках,  целовались  на глазах у  покупателей.  Все было напоказ.  Реклама
свистела  у   Веселухи  в   ушах:  зубы...пиво...право...кроссовки...  Закон
разливался  под всем  этим, как подливка  из горячего асфальта. Вдали белели
легкие замки банков, на них залегли люди с автоматами.  А на небе напряженно
сияло солнце.

     Ты потребил, тебя ли "потребли" в этой свалке? И не все ли равно, ты ли
отымел, или  тебя,  если кругом  общая  зараза и бесплодная  земля?  И  куда
бежать? Все дороги пройдены, а твоя  личная выбрана не тобой. Бог знает, что
мы творим. Но и к  Богу  обращаемся мы, как трехлетние  дети:  реши за  нас,
избавь нас от нашей свободы...

     - Ты не по карману мне, Веселуха, - Дух Времени с великим удовольствием
развел руками. - Что ж, я приду в другой раз...

     И Дух  Времени  бесплотно, бесплодно, бесплатно ушел, что-то  бурча под
нос. Веселуха недовольно надвинул одеяло на нос и уснул.

     Паше  Ненашеву в ту  ночь  тоже не  спалось.  Маринка рядом  свернулась
тепленьким  клубком  и посапывала,  а Паше как  будто  кто  в глаза пружинки
вставил. - "Ну, кто меня заставлял в десять вечера кофе пить? - спрашивал он
себя. - Неначе  все от этого". Но на самом деле дело было не в кофе:  просто
Паша  прокручивал  про себя,  как он  будет  говорить с  директором о  новой
маркетинговой концепции. Этот разговор  почему-то казался ему  очень важным;
Паша уже начал придумывать седьмой по счету вариант. Выглядел он так.

     - Вы, Ян Владиславович, до сих пор думаете,  что мы  продаем приборы, -
скажет он.
     Веселуха кивнет и удивится: а что, мол, тут не так?
     Тогда Паша доверительно к нему пристроится и скажет:
     - Н-не так! В этом-то и была ваша ошибка.
     (Тонкое место. Кабинет теперь у Веселухи высоко, внизу бетон.  Впрочем,
окно можно закрыть.)

     Допустим,  что  Веселуха его  не выкинет, а  просто даст  понять, что у
директоров ошибок не бывает  - кроме тех случаев,  когда они отдают денежные
потоки в чужие руки. И покажет, что теперь-то шланг в его руках.
     - Конечно, - согласится Паша. - Все так.

     В  тучах  красная  дуга,  Нева  катит свои  струи  в  прозрачное  море,
железобетонный  остров  несокрушим. Но если мы строим империю, то  продавать
надо  не  просто приборы, а образ жизни,  да,  Ян Владиславович,  концепцию,
культуру. Философию...

     Потом Веселуха спросит, зачем нам  концепция, - ведь мы продаем прибор,
а не кроссовки и не шоколад.

     На это Пашин ответ будет таков:
     - Потребителю нашего прибора не нужно  ни кроссовок, ни шоколада,  и вы
сами это прекрасно понимаете.

     Услышав, что это понимает не  он  один, Веселуха возьмет гитару  и даст
понять,  что  он  собирается  перестать валять  дурака  и  начать  торговать
по-новому.

     Так  думал Паша, не ворочаясь, чтобы  не  придавить Марину,  и глядя  в
потолок, по которому расплывались синие и серые пятна.



Глава 8: В доску

     Черный напиток пенится белым,
     Пахнет газетой, млеком и мелом,
     Горькие зерна, сладкие думы,
     Полные чашки прозрачного шума,
     Шелест обходит, сохнут страницы,
     Галстуки, кольца, руки, ресницы,
     Пахнет газетой, кремом и сыром,
     Пахнет еще не родившимся миром,
     Будущих армий свежим десантом,
     В общем, Экспертом и Коммерсантом.

     Рассказ  об  угрозе захвата  со  стороны  холдинга  "Эдип-комплекс"  Ян
Веселуха начал с  темы Бетховена  "Судьба стучится в  дверь". Все  акционеры
сразу поняли: Веселуха не намерен  терять  времени, а намерен  обороняться с
применением  технических  средств.  После него выступил  Рябинин, и,  сложив
ручки на  животе,  объяснил,  что  "как  только  голову  поднимешь  -  враги
поднимают голову", помянул не в тему "Лилит" и Самецкого, но закончил бодро:
     - Победить "Эдип-комплекс", - сказал он и потряс кулаком, - это бодрит,
как выпить с утра кувшин ледяной воды! И мы обязательно выпьем!

     Акционеры поняли  диковинную метафору так:  "если я  чего решил,  выпью
обязательно".  Так  и   вышло:   когда  остались  лишь  избранные,  Веселуха
сосредоточенно смешал  в  стакане  джин  и тоник  с  лимоном  и  подал  Паше
Ненашеву.

     - Понял, - сказал Паша и впитал.

     Холдинг  "Эдип-комплекс",  решивший   захватить  "Амарант",  возглавлял
серьезный  человек  господин Пиратов.  Это был  идеальный бюрократ. По общим
признаниям, хозяйство он вел отлично  и даже честно,  если  не считать того,
что основные деньги Пиратов зарабатывал с  помощью дорожных подрядов. Заужая
дорожное полотно на пять сантиметров (поди, проверь!), Пиратов получал такие
деньги, что  ему хватало расплатиться и  с  чиновниками,  благодаря  которым
подряд отдавался именно  ему, и с  рабочими,  и с поставщиками, -  да и себя
Пиратов не забывал.  У него были маленькие  плотные ушки,  ручки и ножки,  а
одевался он  в модных дорогих магазинах. Впрочем, вкуса  у Пиратова не было,
что,  конечно, позорило  его  в глазах Веселухи.  Чего  стоило одно название
холдинга: "Эдип-комплекс". Оно  дорого стоило  Пиратову: до него  в кулуарах
его  называли,  натурально, Пиратом,  что  хотя бы  может  как-то  польстить
мужику,   а   теперь  к   нему   навеки  прилипло   имечко   Эдип:   слепой,
закомплексованный, не умеет отгадывать загадок.

     И вот  теперь  этот самый  Эдип, то  есть Пиратов, сидел  за  столом  и
захлестывал бумаги петлей своей подписи. Рабочий день руководителя  холдинга
был  расписан  по  минуткам,   поэтому  Пиратов  всегда  успевал   все,  что
планировал. Впрочем, может быть, он просто планировал слишком  мало. Холдинг
Пиратов составлял, как московский князь  собирал земли русские: там  купить,
там запугать, там отобрать...
     -  Деньги рекой, -  сказал  Пиратов.  - Так и текут. Самое время купить
"Амарант".
     Заместитель Пиратова, которого  совершенно случайно звали тоже Пиратов,
ответил шефу:
     - Совершенно с вами согласен.

     Пиратов-старший  вгляделся в  очередной документ, вывел на  нем  петлю,
встал из-за стола и прибавил:
     - Веселуху возьму  к  себе  техническим директором. Он умный,  но такие
люди  не  должны быть хозяевами.  Это недоразумение.  Мы должны навеки взять
этого человека под свою опеку,  чтобы  ему никогда не  приходилось думать  о
низменных вещах.
     - Совершенно с  вами согласен,  - сказал племянник и  заложил волосы за
уши.
     Пиратов-старший подошел на коротеньких лапках к племяннику и сказал:
     -  Займемся  этим  делом завтра! Послезавтра  я еду  на  новый бетонный
завод, и к завтрашнему вечеру вечеру весь "Амарант" должен быть нашим.
     - Непременно, - ответил заместитель.

     Назавтра же зеркальную гладь  начала морщить зыбь. Уже ранним утром все
сотрудники  "Амаранта"  увидели, как  по  крыше  завода  ходят  бесстрастные
рабочие с пилами и рулетками, и примериваются.

     - Кто вам дал пилить завод? - возмущенно вскричал Рябинин, выбираясь на
крышу. - Прекратите немедленно!
     -  По  распоряжению  генерального  директора  холдинга  "Эдип-комплекс"
господина Пиратова, - козырнул один  из  рабочих, - велено купить и отпилить
одну десятую вашего завода.
     Тут у него в фартуке зазвонил мобильник, он поднес его к уху и поправил
сам себя:
     - Пятнадцать процентов.
     -  Какое вы имеете право, - Рябинин  стал отбирать у него пилу. - Завод
не продается!
     Пиратов, услышав это, расхохотался:
     -  Ну  и  люди  у  Веселухи!  Они  что-нибудь  понимают  в  акционерных
обществах?
     - Вряд ли, - сказал заместитель.

     В  общем,  ситуация  назревала  грустная-прегрустная, как доложил  Петя
Варвар редактору журнала "Специалист".
     - Пиратов купит Веселуху  с потрохами,  -  мотнул он  головой.  - Может
быть, до обеда, но думаю, что скорее часам к четырем.
     На Пете был  махровый шарф, ботинки с тяжелыми подошвами, и был он  без
шапки. Утренние  сумрачные аллеи  вздрагивали  от полицейских разворотов его
"Ауди".
     - Дайте мне освещать это дело, - присовокупил Петя Варвар.
     Он  хотел  сказать: "Дайте мне срубить  на этом  капусту".  Петя обожал
всякие  слияния и  поглощения. Будь его воля, он бы устраивал их сам, только
для  того, чтобы  посмотреть  на круги  по  воде  и содрать  бабки  со  всех
сторон-участников.
     -  Освещай,  -  махнул  рукой редактор  "Специалиста",  и,  когда Петя,
крутнувшись, выбежал, грустно повернулся к ведущему журналисту Кате Рунновой
и сказал:
     - Жалко Яна Веселуху. Симпатичный мужик на самом деле.

     Редактор  "Специалиста" считал,  что  к  сорока  годам  мужчина  обязан
вырастить пузо, посадить  печень и построить  жену  с тещей. Самому ему было
еще тридцать  восемь, но  он уже успел  все это  совершить, особенно  насчет
пуза:  красивое,  круглое  и  желто-розовое,  веселое,  оно вываливалось  из
штанов, и рубаха на нем не сходилась.

     - Веселуха - это такой  белесый, мордатый, -  уточнила Катя  Руннова. -
Физик. Да, ничего, - объективно согласилась она. - Прогрессивный. Я на  него
давно смотрю... Он мне тоже нравится.
     - Средний класс, - с придыханием сказал редактор.

     Надо сказать, что средний  класс был для журнала "Специалист" не просто
целевой  аудиторией,  но  объектом  поклонения.  Редактор  так и  видел  их:
молодых,  прогрессивных, успешных,  облитых рассветным  сиянием,  с  кружкой
хорошего  кофе и  "Специалистом" в руке.  На изучение их привычек, нравов  и
потребительских предпочтений уходила половина бюджета "Специалиста".

     - Ходят слухи, - поведал редактор,  поворачивая бульдожью шею к Кате, -
что  Веселуха отправил  свою жену  за измену в Средние века, а любовника - в
блокаду.
     - Он  ведь  ученый, зачем  он бизнесом занялся?  -  пожала плечами Катя
Руннова. - Сидел бы. Съест его теперь Пиратов.

     Поглощение  для них было  делом свершившимся,  слишком хорошо они знали
нравы бизнес-сообщества. Агрессивная неожиданная атака, когда противнику  не
дают опомниться,  поддержка властей, -  несчастную жертву валяют  по полу за
косичку, и хорошо еще, если не заводят уголовное дело.

     Сквозь  голые деревья  лился  свет сквозной,  яблоки с  крепким  стуком
падали с ветвей, птицы кричали, в  последний раз перед зимой глядя  круглыми
глазами на Родину. Журналисты толпой, как  стервятники, слетелись к заводу и
ждали исхода. Паша Ненашев вошел в кабинет к Веселухе и доложил:
     - Уже семнадцать процентов.
     Веселуха  взял  душераздирающий септаккорд си-ре-фа-ля-бемоль, разрешил
его в спокойный ре-мажор и посмотрел на Пашу. Воздух вокруг директора сиял.
     - Ну, как знаете, - сделал морду Паша и выбежал к людям.
     Топая,  как  белый  охотник,  подскакал  к Паше  Петя  Варвар,  выпучил
пронырливые глаза и таинственно зашептал:
     - Тыща баксов, и я изображу вас невинной жертвой.
     - Погоди хоронить, пацан, - предостерег Паша.
     - Торгуетесь, что ли? - обиделся Петя Варвар.  - Смотрите, напишу,  что
вы не менеджер!
     - Не  пиши пока ничего, - дружески посоветовал ему Паша. - И не мечись,
как какашка в проруби, если хочешь стать опытным журналистом.
     - Да  ведь все ясно! - завопил Петя,  размахивая шевелюрой. -  Вопрос в
сумме!
     Паша  мотнул  головой. На крыше Рябинин  и Денежкина  держали за  локти
рабочего и не давали ему пилить, а тот махал пилой:
     - Двадцать пять процентов!

     Обстановка   накалялась,   толпа  росла.   Журналисты  и  представители
общественности дрожали, курили и кусали сухие травинки.
     - Посмотрите, какая там толпа, - сказал Паша.
     Веселуха сидел спокойный и расслабленный и ел оливки.
     - Херово, - продолжил Паша. - Вас это не тревожит?
     Он  верил  в шефа, но помнил, как  тот себя  вел, когда Лукин попытался
взять  власть  в свои руки. Веселуха исполнил  на  гитаре  начало арии князя
Галицкого "Только б мне дождаться чести на Путивле  князем сести" - это была
ирония в адрес Пиратова.
     - Не ждите до последнего момента, - попросил Паша Ненашев.
     Самый  кайф  именно  в том,  чтобы  дождаться  последнего  момента, все
российские государи управляли именно так, - как Паша этого не понимает?

     В  журнале  "Специалист"  было тихо, только  со двора поддувало  в окно
холодным ветром.
     -  Тридцать  процентов, - вздохнул  редактор  и  опрокинулся  на спинку
стула.
     Брюхо податливо  заколыхалось; Катя Руннова, которая  очень не  любила,
когда ее отрывают от работы, раздраженно сказала:
     - Вы будете каждый процент объявлять? Что вам дался этот Веселуха?
     - А что ты так раздражена, милочка, - пригляделся к ней редактор. - Мне
кажется, ты заочно в него влюбилась.
     Катя Руннова покраснела.

     В этот момент вошел фотограф Эннушкин. В его архиве были угольные горы,
рельсы, алюминиевые ложки, яйца с печатями, все настоящие, прошлые и будущие
менеджеры  Севера и Запада,  а  вот Веселухи до поры  не было. Сегодня утром
обстоятельный  Эннушкин  исправил  это  досадное  недоразумение:  явился   к
Веселухе  и  щелкнул  его  в  разных позах.  Веселуха  лениво  покручивался,
приподнимался и присаживался, как будто с него снимали мерку для гроба.

     - Вот это  мужик! - восхищенно объявил  Эннушкин,  входя  к редактору и
вытирая руки  о  штаны.  - Обычно директора ломаются,  как красны девицы,  а
получается все  равно обезьяна. А Веселуху с какой стороны  ни фотографируй,
получается представительно.
     - А прибор вы засняли? - заинтересовался редактор.
     - А что за прибор-то хоть, - выглянула из-за компьютера Катя Руннова.
     - Сиди, пиши, - ехидно пожелал редактор.
     Пузо его смеялось из-под расстегнутой снизу рубахи.
     - Прибор заснял. Там же и проявил, на их приборе, -  сказал Эннушкин. -
Их  прибор,  как  известно,  все умеет.  Причем он самообучаемый, вот в  чем
Веселухина главная  заслуга. До сих пор что в машину вложишь, то и будет,  а
чего  не вложишь, того не будет. Но фантазия-то  у  нас ограниченная, взгляд
узкий, и вообще, мы думаем очень плохо. У нас есть  какие-то потребности, но
мы даже не всегда сами догадываемся, какие.
     - Это тебе Веселуха рассказ