Пончик делает тревожное движение.

     ...Нет, нет, не беспокойся. У машин они подождут вас.
Пончик. Я иду за ними!.. (Берет котомку, ружье, спешит.)
Адам. А ты, Генрих?
Маркизов. Я?
Пончик. Генрих Хромой! Не давай ты себя обольщать глупостями! Ты что же это,
     в лесного зверя хочешь превратиться?
Маркизов. Идем нами, Адам. Тебе нельзя оставаться одному в лесу.
Адам. Почему?
Маркизов. Сопьешься. А!.. не хочешь с Евой идти?
Пончик. Нет, он не хочет в сатанинской гордости признать  себя  побежденным!
     Он верит, что Дараган все-таки спустится к нему с неба.  Ну,  продолжай
     городить социалистические шалаши в лесах, пока не пойдет снег!  Прощай!
     Генрих, идем!
Маркизов. Идем с нами!
Адам. Прощайте! Уходите!

                      Маркизов и Пончик уходят. Пауза.

     Солнце.  Обманывать  себя  совершенно  не  к  чему.  Ни  огни,  ни  дым
     поддерживать больше не для кого. Но сейчас я не хочу ни о чем думать. Я
     ведь тоже человек и желаю спать, я желаю спать. (Скрывается в шатре.)

          Пауза.  Потом  слышится,  как гудит, подлетая, аэроплан,
          затем  он  стихает. Послышался грохот пулемета. Тогда из
          шатра  выбегает Адам, он спотыкается, берется за сердце,
          не  может бежать, садится... Послышался трубный сигнал и
          дальние  голоса.  Затем  выбегает  Вируэс.  Она в летном
          костюме.  Сбрасывает  шлем.  Лицо  ее обезображено одним
                                  шрамом.

Вируэс. Adam! Efrossimoff! (Увидев Адама.) Buenos  dias!  Ole!  Ole!  [Адам!
     Ефросимов! Здравствуйте! Привет! Привет! (исп.)]
Адам (хрипло). Не понимаю... Кто вы такая?..
Вируэс.   Escolta!   (Указывая  на  небо.)  Gobierno  mundial.  Soy  aviador
     espanol!..   Оu   est-ce   que   se  trouve  Adam?  [Эскорт!  Всемирное
     правительство. Я испанский летчик! (исп.) где Адам? (фр.)]

          Слышен   второй   прилет.  Адам  берется  за  револьвер,
                                 отступает.

Вируэс. Non, non! Je ne suis pas ennemie  fasciste!  Etes-vous  Adam?  [Нет,
     нет! Я не фашистский враг! Вы Адам? (фр.)]

                              Трубный сигнал.

Адам. Я - Адам. Я. Где Дараган? Оu est Daragane? [Где Дараган? (фр.)]
Вируэс. Daragane viendra, viendra! [Дараган придет, придет! (фр.)]

          В  лесу  солнце.  Выбегает  Тимонеда.  Жмет  руку Адаму,
          сбрасывает  шлем,  жадно  пьет  воду. И тогда появляется
                                  Дараган.

Адам (кричит). Дараган! (Берется за сердце.)

                      Еще прилет, еще трубный сигнал.

Дараган. Жив первый человек?
Адам (припадает головой к Дарагану). Дараган! Дараган!
Дараган. Я опоздал, потому что был в бою над Финистерре.
Зевальд (вбегая, кричит). Russen! Hoch! (Спрашивает  у  Дарагана.)  Ist  das
     Professor Efrossimoff? [Русские! Ура! Это профессор Ефросимов? (нем.)]
Дараган. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)] Это - Адам!
Зевальд. Adam! Adam! (Жмет руку Адаму.)
Дараган. Где Ева? Где хромой?
Адам. Ты опоздал, и все не выдержали и ушли, а я остался один.
Дараган. И Ефросимов?
Адам. Ефросимов ушел с Евой. Она мне не жена. Я - один.
Дараган. По какой дороге?
Адам. По волчьей тропе, к машинам.
Дараган. Товарищ Павлов!..
Павлов. Я!
Дараган. Четыре путника на этой тропе! Вернуть их. Среди них Ефросимов!

                              Павлов убегает.

Дараган (внезапно обнял  Адама).  Не  горюй.  Смотри,  моя  жена.  Лежала  и
     умирала, отравленная старуха, моя испанка, вся в язвах, далеко  отсюда.
     (Вируэс.) Мария! Обнимитесь. Это Адам.
Вируэс. Abrazar? [Обнять? (исп.)] (Обнимает Адама.)

               Адам вдруг плачет, уткнувшись в плечо Вируэс.

Дараган. Э... э... э...
Зевальд (подает Адаму воду). Э... э...
Адам {опускается на пень). Люди, люди... Подойди ко мне, Дараган...  Москва,
     Дараган?
Дараган. Возвращаются. Идут с Урала таборами.
Адам. Сгорела?
Дараган. Выгорели только некоторые районы... от термитных бомб.
Адам. А задушили всех?
Зевальд. Nein, nein! [Нет, нет! (нем.)]
Дараган. Нет, там травили не солнечным газом, а обыкновенной  смесью.  Тысяч
     триста погибло. Адам (покачивает головой). Так...

                       Тут вбегают Маркизов и Пончик.

Маркизов (возбужденно). Люди! Иностранцы! (Декламирует.) Настал великий час!
Дараган. Здорово, Генрих!
Пончик. Победа! Победа! Мы победили, Дараган!

                     Послышалось тяжелое гудение вдали.

Дараган. Ну, вот и он летит. (Кричит.) К аппаратам!
Зевальд. Zu den Apparaten! [К аппаратам! (нем.)] (Убегает.)

                            Убегает и Тимонеда.

Адам. О, Пончик-Непобеда! Пончик-Непобеда!
Пончик. Товарищ Адам! У меня был минутный  приступ  слабости!  Малодушия!  Я
     опьянен, я окрылен свиданием с людьми! Ах,  зачем,  зачем  я  уничтожил
     рукопись! Меня опять зовет Аполлон!..
Маркизов. Акимович?!.
Пончик. Молчи, хромой!

          Входят Ева и Ефросимов. Ева ведет Ефросимова под руку. У
          Ефросимова  в руке плетенка с петухом. Останавливаются в
                                   тени.

Адам. Мне тяжело их видеть!
Дараган. Иди на аэродром...

                      Адам уходит. Наступает молчание.
          Дараган  стоит в солнце, на нем поблескивает снаряжение.
                          Ефросимов стоит в тени.

Дараган. Здравствуй, профессор.
Ефросимов. Здравствуй, истребитель. (Морщится, дергается.)
Дараган. Я - не истребитель. Я - командир эскорта правительства всего мира и
     сопровождаю его в Ленинград. Истреблять же  более  некого.  У  нас  нет
     врагов.  Обрадую  тебя,  профессор:  я  расстрелял  того,  кто  выдумал
     солнечный газ.
Ефросимов (поежившись). Меня не радует, что ты кого-то расстрелял!
Вируэс (внезапно). Efrossimoff?!
Дараган. Да, да, он -  Ефросимов.  Смотри  на  него!  Он  спас  твою  жизнь.
     (Указывает на аппарат.)
Вируэс. Hombre genial!  [Гениальный  человек!  (исп.)]  (Указывает  на  свой
     шрам.)
Ева. Саша! Умоляю, не спорь с ним, не  раздражай  его!  Зачем?  Не  спорь  с
     победителем! (Дарагану.)  Какой  ты  счет  с  ним  сводишь?  Зачем  нам
     преградили путь? Мы - мирные люди, не причиняем никому  зла.  Отпустите
     нас на волю!.. (Внезапно к Вируэс.) Женщина! Женщина!  Наконец-то  вижу
     женщину! (Плачет.)
Дараган.  Успокойте  ее,  дайте  ей  воды.  Я  не  свожу   никаких   счетов.
     (Ефросимову.)  Профессор,  тебе  придется  лететь  с  нами.  Да,  забыл
     сказать... ты сбил меня... я жалею, что стрелял  в  тебя,  и,  конечно,
     счастлив, что не убил. (Маркизову.) Спасибо тебе, Генрих!
Маркизов. Я  понимаю,  господи!  Я  -  человек  ловкий!  Скажи,  пожалуйста,
     Дараган, как теперь с долларами будет?
Пончик. Кретин! (Скрывается.)
Дараган. Какими долларами? Что ты, хромой?
Маркизов. Это я так... Из любознательности. Змей! (Скрывается.)
Дараган (Ефросимову). Ты жаждешь покоя? Ну  что  же,  ты  его  получишь!  Но
     потрудись в последний раз. На Неве  уже  стоят  гидропланы.  Мы  завтра
     будем выжигать кислородом,  по  твоему  способу,  пораженный  город,  а
     потом... живи где хочешь. Весь земной шар открыт, и визы тебе не надо.
Ефросимов. Мне надо одно - чтобы перестали бросать  бомбы,  -  и  я  уеду  в
     Швейцарию.

          Слышен  трубный  сигнал, и в лесу ложится густая тень от
                       громадного воздушного корабля.

Дараган. Иди туда, профессор!
Ефросимов. Меня ведут судить за уничтожение бомб?
Дараган.  Эх,  профессор,  профессор!..  Ты  никогда  не  поймешь  тех,  кто
     организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере  твой  гений
     послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь.

                                  Занавес

1931

                                   Конец


КОММЕНТАРИИ

АДАМ И ЕВА

     Фантастическую  пьесу  о  будущей  войне  Булгаков  написал  по  заказу
ленинградского Красного театра Госнардома им. К. Либкнехта и Р.  Люксембург,
договор с которым был заключен 5 июня 1931 года. В  архиве  писателя  в  ГБЛ
сохранилась тетрадь с черновой  рукописью  "Адама  и  Евы",  законченной  22
августа (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8).  Часть  страниц  тетради  заполнены
рукой Л.Е. Булгаковой-Белозерской, но основная масса текста - автограф  М.А.
Булгакова. Это самый  полный  текст  "Адама  и  Евы",  содержащий  множество
сокращений, вписываний, исправлений фиолетовыми чернилами, синим  и  красным
карандашом.
     С этой черновой  рукописи  в  конце  августа  1931  года  была  сделана
машинописная перепечатка, в которой учтены все авторские сокращения (ГБЛ, ф.
562, к. 12, ед. хр. 9). Этот  текст  был  опубликован  в  журнале  "Октябрь"
(публ. В. Лосева, Б. Мягкова, Б. Соколова). В машинописный  экземпляр  пьесы
иностранный текст вписан не рукой Булгакова, с ошибками.  К  сожалению,  все
эти ошибки вошли в публикацию, хотя в рукописи  иностранные  фразы  написаны
Булгаковым  и  легко  читаются.  Это  затруднило  и   перевод,   подчас   не
соответствующий смыслу написанных Булгаковым фраз. Есть в этой публикации  и
другие неточности.
     В архиве племянницы писателя Е.А. Земской сохранился машинописный текст
первой редакции (опубликован в "Современной драматургии" В.В. Гудковой). Это
неавторизованный экземпляр с пометами Н.  А.  Земской.  Он  имеет  некоторые
расхождения, не соответствующие ни рукописи, ни  исправлениям  в  машинописи
ГБЛ. Известен текст сокращенной редакции (ГБЛ, ф. 562, к. 64, ед. хр. 27), в
котором действие возвращается в комнату Адама и Евы и катастрофа оказывается
фантазией Ефросимова. Очевидно, именно об этом тексте писала Е.С.  Булгакова
К. Симонову 12 ноября 1964 года: "...посылаю вам "..." вариант "Адама и Евы"
(ЦГАЛИ, ф. К. М. Симонова).
     Редактируя рукопись, Булгаков исключает подробности химических  опытов,
экспериментов Ефросимова с газами, описания пораженных чумой  пространств  и
леса, куда вместе с людьми бежали от катастрофы звери и птицы. Вычеркиваются
бытовые  реплики  Адама,  просторечные  и  грубые  выражения  Дарагана.  Это
соответствует замыслу и общей стилистике пьесы: "первый человек" оказывается
сотканным из общих слов,  понятий  и  лозунгов  момента,  образ  истребителя
становится крупнее. Булгаков вычеркивает финал I акта с фразой  изобретателя
Ефросимова: "О, как я опоздал!" - и вслед за ним пишет новый, а  в  акте  II
сокращает сцену с репликой ученого: "Я  слишком  поздно  изобрел!"  Трагедия
Ефросимова не в том, что он опоздал с открытием, а в  том,  что  гений  его,
попавший в машину тоталитарного государства, осуществить свое предназначение
не может.
     Самый  существенный  пласт  авторской  правки  - исключение всех острых
моментов,  так  или  иначе затрагивающих современность. Булгаков вычеркивает
упоминание  о  газете  "Правда",  рассуждения Пончика о журнале "Безбожник",
упоминание  об  издательстве  "Содружество писателей", которое могло вызвать
ассоциации    с    ленинградской    литературной   группой   "Содружество" и
Книгоиздательством  писателей  в  Ленинграде.  В I акте Булгаков вычеркивает
описание агентов ОГПУ: "Туллер 1-й одет в белую кавказскую рубашку и галифе,
Туллер   2-й   в   штатском   костюме,  в  крахмальном  воротничке.  Клавдия
подстрижена" (ГБЛ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8, л. 41). В финале пьесы Булгаков
вычеркивает сцену последнего столкновения Ефросимова с Дараганом:
     "Дараган. Я не истребитель! Смотри на мои  ромбы,  поднимай  выше!..  и
после этого боя истреблять более некого. Мы не имеем врагов!
     Ефросимов.  Ты  в  заблуждении.  Пока  ты   живешь,   всегда   найдется
кто-нибудь, кого, по-твоему, надо истребить!" (там же, л. 146).
     Пьеса "Адам и Ева" создавалась в период, сложный в истории страны  и  в
жизни самого писателя. Обстановка в мире накалялась. Италия уже  восемь  лет
находилась  под  властью  Муссолини.  Веймарская  республика   в   Германии,
пораженная инфляцией, неумолимо шла к фашистской  диктатуре.  После  захвата
китайскими войсками летом 1929 года КВЖД и вторжений их на территорию  СССР,
а затем успешных действий Особой Дальневосточной армии под командованием  В.
Блюхера оборонная тематика встала в повестку дня. Фигура военного, командира
Красной Армии, была  одной  из  самых  популярных  в  драматургии  тех  лет.
Появились десятки произведений и о новом сверхмощном оружии, в том  числе  о
химической войне. Мировая война казалась неизбежной. В  1931  году  японская
Квантунская армия на Дальнем Востоке начала войну с Китаем.
     Булгаков,  взявшийся  за  "оборонную  тему",   решает   ее   совершенно
непривычно для литературы тех  лет.  Он  предпосылает  пьесе  два  эпиграфа.
Первый из них - не что иное, как пункт военной инструкции, опубликованной во
французском официальном издании  "Боевые  газы"  (М.-Л.,  1925,  с.  91).  В
инструкции перечисляются группы  лиц,  чаще  всего  подвергавшиеся  газовому
поражению во время первой  мировой  войны.  Рядом  даются  схемы  и  чертежи
противогазов различной конструкции. Второй - утешительный, по словам  Л.  Е.
Белозерской, - эпиграф взят из Библии (Бытие,  8,  21-22).  Булгаков  словно
сразу сталкивает  две  системы  ценностей:  сиюминутные  интересы  и  заботы
современного варварства и вечные понятия  человеческой  нравственности.  Его
герой в пьесе  мыслит  масштабами,  недоступными  большинству  современников
писателя. За пятнадцать лет до взрывов в Хиросиме и Нагасаки Булгаков первым
в  советской  литературе  заговорил  об  аморальности  использования  оружия
массового уничтожения против любого противника.
     Евангельская легенда об изгнании из рая первых людей вкусивших от древа
познания добра и зла, преломилась под пером Булгакова в современную  историю
об ученом,  который  ищет  выход  для  человечества  перед  лицом  всемирной
катастрофы. Но более того - это истерия о выборе человеком  своего  пути  из
тоталитарного "рая".
     Герой пьесы, несомненно, несет в себе черты автора и его времени. В эти
годы  были  объявлены  вредителями  крупнейшие  ученые страны: арестовали, а
затем  уничтожили экономистов В.Г. Громана, В.А. Базарова, Н.Д. Кондратьева,
А.В.  Чаянова,  арестовали  историков  Н.Л.  Лихачева, М.К. Любавского, С.Ф.
Платонова, Е.В. Тарле. Не возвращались из зарубежных командировок крупнейшие
биологи,  физики,  химики.  Не  вернулся  в  1930  году в СССР и избранный в
Академию  в 1928 году знаменитый русский химик Алексей Евгеньевич Чичибабин.
Следы  упоминания  о  нем  можно  найти в рукописи "Адама и Евы". В записной
книжке Булгакова есть адрес Е. И. Замятина в Ленинграде: "ул. Жуковского, д.
29,  кв.  16"  (ГБЛ,  ф.  562,  к.  17, ед. хр. 12). Это почти точный адрес,
который  называет  в  пьесе  рассеянный  профессор Ефросимов: "Я живу... Ну,
словом, номер 16-й... Коричневый дом... Виноват. (Вынимает записную книжку.)
Ага, вот. Улица Жуковского".
     В конце  20-х  годов  в  печати  открыто  назывались  антисоветскими  и
контрреволюционными произведения А. Платонова, Е. Замятина, Б. Пильняка,  Н.
Эрдмана. Вражеская маска, которую видит на  лице  Ефросимова  Дараган,  была
распространенным  образом  публицистики  тех  лет.  В  феврале  1929   года,
например, в журнале "Книга и революция" были напечатаны портреты Булгакова и
Замятина в сопровождении статьи В. Фриче "Маски классового врага".
     Положение  самого Булгакова в эти годы было критическим. 7 декабря 1929
года   он   получил  справку:  "Дана  члену  Драмсоюза  М.А.  Булгакову  для
представления  Фининспекции  в  том,  что  его  пьесы  1. "Дни Турбиных", 2.
"Зойкина  квартира",  3.  "Багровый остров", 4. "Бег" запрещены к публичному
исполнению.  Член правления Потехин. Управляющий делами Шульц" (ГБЛ, ф. 562,
к.  28,  ед.  хр.  8).  18  марта  1930  года  драматург  узнал о запрещении
"Мольера". 22 июля 1931 года он вспоминал об этом времени: "...мне по картам
выходило  одно  -  поставить  точку,  выстрелив  в  себя". После телефонного
разговора  со Сталиным 18 апреля 1930 года положение Булгакова как писателя,
в  сущности,  не  изменилось:  пьесы  по-прежнему  были  запрещены, проза не
публиковалась.   В   декабре   1930   года   Булгаков   пишет  стихотворение
"Funerailles"  ("Похороны"),  в котором возникает образ выброшенной на берег
лодки  - образ, явно пришедший из предсмертных стихов Маяковского. Строки "И
ударит мне газом в позолоченный рот" и "Вероятно, собака завоет" прямо вошли
в  текст пьесы. Состояние самого Булгакова в это время сообщило герою "Адама
и  Евы"  особую  напряженность  чувств.  За неделю до заключения договора на
пьесу,  30  мая  1931  года, Булгаков писал Сталину: "С конца 1930-го года я
хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски,
и в настоящее время я прикончен".
     Создавая  пьесу  о будущей войне, Булгаков воспользовался схемой пьес и
романов-катастроф, получивших распространение после первой мировой войны под
влиянием  романов  Уэллса "Борьба миров", "Война в воздухе" и "Освобожденный
мир".   Роман-катастрофа   чрезвычайно  соответствовал  представлениям  того
времени  о  неизбежности  столкновения  первой республики трудящихся с миром
капитала,  мировой  гражданской  войне  и  (Победе Всемирного правительства.
Именно   так  построены  самые  известные  романы-катастрофы  -  "Иприт"  В.
Шкловского   и   Вс.  Иванова  и  "Трест  Д.Е.  История  гибели  Европы"  И.
Эренбурга,  "Аэлита"  и  "Гиперболоид инженера Гарина" А. Толстого. Одним из
вероятных  источников  пьесы  был  фантастический  роман Джека Лондона "Алая
чума"   (1915),   в   котором  рассказывается  о  гибели  четырехмиллионного
Сан-Франциско,   а   затем   всей   цивилизации.   В   1931  году  появилась
пьеса-катастрофа  A. Толстого и П. Сухотина "Это будет", в которой четвертое
и  пятое  действия  посвящены  мировой гражданской войне и победе Всемирного
советского правительства. Явная конъюнктурность, с которой разрешались в ней
сложнейшие проблемы времени, нашла отражение в булгаковской пьесе.
     Схеме романа  и  пьесы-катастрофы  Булгаков  следует  лишь  внешне.  Он
разрушает эту схему с помощью другого клише -  пьес  о  классовой  борьбе  в
СССР.  Между  моментом  катастрофы  и   победой   Всемирного   правительства
описываются отнюдь не события  мировой  гражданской  войны,  а  столкновение
внутри одного лагеря - и это, в сущности,  сводит  на  нет  победный  финал.
Современная писателю конъюнктурная драматургия была материалом для  создания
ситуаций и характеров "Адама и Евы". В пьесе действуют  привычные  персонажи
тех  лет:   молодой   инженер-партиец,   бдительный   военный,   аполитичный
специалист, пьяница-люмпен. "Адам и  Ева"  -  это,  в  сущности  памфлет  на
современную драму.  В  текст  булгаковской  "оборонной"  пьесы  прямо  вошли
названия текущего репертуара московских и провинциальных театров: "Жакт 88",
"Дымная межа" А. Караваевой, "Волчья тропа" А. Афиногенова, "Золото и  мозг"
А. Глебова.
     Полемично само название  пьесы  и  смена  ролей,  происходящая  в  ней.
"Довольно жить законом, данным Адамом и Евой..." - написал в  1918  году  В.
Маяковский в "Левом марше". "Покажите нового человека!" - требовала  критика
20-х годов. Появление "новых Адамов" было неизбежно в  литературе  тех  лет.
Первым этот библейский сюжет использовал в послереволюционной литературе  Е.
Замятин в своем романе "Мы". Именно к  роману  Замятина  восходит  трактовка
Булгаковым мировой гражданской  войны  и  победы  Всемирного  правительства.
События  булгаковской   пьесы   -   словно   эпизод   двухсотлетней   войны,
предшествовавшей    установлению     империи     Благодетеля,     населенной
людьми-номерами. Одного из них - математика  Д-503  -  и  называют  в  шутку
"Адамом". Д-503 не способен сделать выбор между добром и злом,  он  послушно
остается в тоталитарном "раю". Как и герой Замятина, инженер Адам Красовский
исповедует  философию  "грамм  -  частиц