стырем.  А  за  что,  не  знаю.  Может  быть,
     потому, что я учился в духовной семинарии, а может быть, и по  каким-то
     другим причинам.  А  ты  можешь  меня  называть  как  хочешь,  мне  это
     безразлично. Да, так вот механик. Я понимаю,  он  нанес  тебе  душевную
     рану. Ну, а другие рабочие не страдают оттого, что их бьют? Разве у них
     не отнимают неправедно кровные деньги, как отняли сегодня у тебя?  Нет,
     Порфирий! Ваш холоп механик тут вовсе не самая главная пружина, зубилом
     ты  ничего  не  сделаешь.  Тут,  Порфирий,  надо  весь   этот   порядок
     уничтожить.
Порфирий. А!.. Порядок? Гм... Понимаю. Вы революционер?
Сталин. Конечно. Ну, а почему ты смотришь на меня с таким удивлением? Я ведь
     не один революционер на свете. А твой отец? А Наташа?
Порфирий. Вот какие дела!... То-то они все время шепчутся...
Сталин. А как же им не шептаться? Они должны быть осторожны! Ты,  понимаешь,
     человек молодой, пылкий... Да, кстати, ты эти свои манеры брось! Зубило
     и прочее... Ты же всем можешь принести величайший вред! Но  теперь  они
     шептаться не будут, потому что я тебя в это дело посвятил.
Порфирий. Предупреждаю, что в наш двор стал захаживать городовой. Один раз -
     говорит, пришел подсмотреть, почему  двор  так  замусорен.  Другой  раз
     спрашивал, кто в гостях сидит? Предупреждаю: полиция следит за двором.
Сталин. Конечно! Ты прав. Очень хорошо, что у тебя острый глаз.
Порфирий. Какой такой мусор? Я сразу догадался.
Сталин. Правильно, при чем тут мусор! И знаешь, о чем  мы  тебя  попросим...
     сюда сейчас кое-кто придет, а покараулить некому. Так  уж,  пожалуйста,
     во дворе  подежурь.  А  завтра  вечером  я  тебя  приглашаю,  соберется
     небольшой  кружок,  побеседуем...  и  тут  ты  в   кой-каких   вопросах
     поразберешься.
Порфирий. Постойте! (Прислушивается.) Нет,  это  мне  послышалось.  (Пауза.)
     Нет, а все-таки не удастся вам... У  царя  полиция,  жандармы,  войска,
     стражники...
Сталин,   ...прокуроры,   следователи,   министры,   тюремные   надзиратели,
     гвардия... И все это будет сметено!
Порфирий. Нет.
Сталин. Ты до этого часу доживешь.
Порфирий. Нет! Вот он, знак!  (Указывает  на  свой  висок.)  Так  и  умру  в
     рабстве!
Сталин. Долго ты еще будешь про эти побои говорить? Я тебе говорю,  все  это
     отольется и вспомнится! Доживешь!
Порфирий. Я не доживу.
Сталин. Да что такое! Я же тебе не на  картах  гадаю,  а  утверждаю  это  на
     основании тех научных данных, которые добыты большими учеными! Ты о них
     даже не слыхал.
Порфирий. Я понимаю, что вы образованный... но как-то веры у меня мало.
Сталин. Ах ты, боже! Доживешь!
Порфирий. Нет!

          В  дверях  появляется  изумленная  Наташа с подносом, на
                                котором еда.

Наташа. А вы... вышли?
Сталин. Да, мы уж познакомились.

                              Послышался стук.

Наташа. Отец.

          Ставит  поднос  на стол, выходит, потом возвращается. За
              нею входят Сильвестр, Миха, Теофил и Канделаки.

Сильвестр. Ах, ты вышел уже?
Сталин. Надоело в темноте сидеть.
Сильвестр.  Ну,  познакомьтесь,  вот  наши:  Миха  с  Манташева,  Теофил   -
     ротшильдовский. С Канделаки тебя знакомить  не  требуется...  А  это  -
     товарищ Coco из Тифлиса. (Наташе, расставляющей еду на столе.)  Бутылку
     вина достань.
Сталин (Порфирию). Вот мы теперь тебя и попросим. Ты там погляди...
Порфирий. Хорошо, хорошо. (Выходит.)
Сильвестр (Сталину). Ты ему все сказал?
Сталин. Ему можно.
Миха. Порфирию? Конечно, можно.
Теофил. Порфирий - честный юноша.
Сильвестр. Садитесь, друзья! Налейте, чтобы в стаканах было вино.
Канделаки. Безобидная компания... сидим...
Сильвестр. Ну, Coco, начинай.

                      Наташа шевелит догорающие угли.

Сталин.    Товарищи!    Я    послан    тифлисским    комитетом    Российской
     социал-демократической рабочей партии...

               Наташа закрывает печку, свет начинает уходить.

Сталин. ...для того, чтобы  организовать  и  поднять  батумских  рабочих  на
     борьбу...

                                   Темно.


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

          Прошло   около   месяца.  Ночь.  И  та  же  комната,  но
          празднично  убранная  и освещенная. Сдвинутые и накрытые
          столы,  на  них  вино,  еда.  Деревцо орешника, убранное
          яблоками   и  конфетами.  За  столами  человек  двадцать
          пять.  Среди  них Наташа, Сильвестр, Миха, Теофил, Котэ,
          Геронтий,  Дариспан, Герасим, Мгеладзе, Тодрия и Климов.
          Все  смотрят  на  стенные часы, ожидая, когда они начнут
                        бить. Стрелка стоит у 12-ти.

Миха. Вот он, Новый год, подлетает к Батуму на крыльях звездной ночи! Сейчас
     он накроет своим плащом и Варцхану, болото Чаоба и наш городок!

          В  это  время  снаружи  донеслось  глухо  хоровое пение:
                             "Мравалжамиер"...

Сильвестр. Он уже пришел в соседний дом!
Миха. Погоди, я не давал тебе слова! Их часы впереди.
Теофил (часам). Ну что же вы? Тащитесь скорей!
Миха. Погоди, не пугай их!

                      В это время часы начинают бить.

     Раз!
Наташа. Два! Три!
Котэ. Четыре!

          Присоединяются  новые  голоса,  считают. "Одиннадцать...
                                двенадцать!"

Миха (по-грузински). С Новым годом!
Климов. С Новым годом, товарищи!

                         Все запели "Мравалжамиер".

Миха. Слово даю себе. Оно будет  краткое.  Что  дала  нам  вереница  прошлых
     старых лет - мы хорошо знаем. Пусть они уйдут в вечность! А мы  сдвинем
     чаши, пожелаем,  чтобы  новый,  1902-й  принес  нам  наше  долгожданное
     счастье!
Сильвестр. Товарищи, кто пойдет сменить Порфирия? Давайте по очереди.
Котэ. Я иду.

              Выходит, через некоторое время входит Порфирий.

Наташа. Садись сюда!
Теофил. Вина ему!
Порфирий. С Новым годом, товарищи!

                             Входит Хиримьянц.

Хиримьянц. Поспели вовремя! (Снимает пальто.)

               За Хиримьянцем появляются Канделаки и Сталин.

Канделаки. Приветствую товарищей!
Сталин. Привет всем!
Наташа. Coco, иди садись, вот твое место! Канделаки, садись рядом со мной!
Теофил. А Хиримьянца устроим здесь, на кушетке?
Порфирий. Дай мне слово.
Миха. Не даю тебе слова.
Порфирий. Не понимаю, почему? (Поднимая бокал.) Твое здоровье, Coco!
Миха. Это мое слово! Здоровье товарища Coco!  Слово  для  новогоднего  тоста
     предоставляется ему.
Сталин. Ночь впереди, мы скажем много слов. (Сильвестру.) Все в сборе?
Сильвестр.  Манташев...  Ротшильд...  Типография...  Табачная...   Нобель...
     Биниаит-оглы... Все в сборе.
Миха.  Товарищи,  внимание!  Хочется,  чтобы  все соседи знали, как весело и
     шумно  у Сильвестра встречали Новый год. Поэтому, когда я подниму руку,
     пусть  нам поет Наташа. Ее голос как шелковая ткань. Когда же я подниму
     обе руки, мы грянем все. (Поднимает руку.)

                  Наташа тронула струны, запела негромко.

Миха. Конференцию представителей  рабочих  батумских  социал-демократических
     кружков объявляю открытой. Слово предоставляется Константину.
Канделаки. Товарищи, мы будем кратки,  у  нас  только  один  вопрос:  выборы
     руководящего центра нашей организации.
Миха. Слово по этому вопросу предоставляется товарищу Coco.
Сталин. В этот центр должны войти надежнейшие и лучшие товарищи. Этот  центр
     будет   называться   комитетом   батумской    организации    Российской
     социал-демократической рабочей партии. Мы знаем уже все  и  твердо  все
     это  запомним,  какого  он  будет  направления.  Он  будет   ленинского
     направления. Под этим знаком и знаменем мы начнем нашу борьбу! Вот все,
     что я хотел сказать.
Миха (машет Наташе рукой, чтобы она умолкла, потом поднимает обе руки). Ваше
     здоровье!

                    Все коротко пропели "Мравалжамиер".

     Константин, говори.

          Поднимает одну руку - Наташа начинает петь другую песню.

Канделаки. Вот список тех, кого товарищи на заводах наметили в  комитет.  Он
     всем присутствующим известен?

                           Голоса: "Всем! Всем!"

     Товарищи  предлагают,  чтобы возглавил этот список товарищ Coco! Кто за
     то,  чтобы  эти  лица, перечисленные в списке, вошли в состав комитета?
     Поднимите руки...

                            Все поднимают руки.

     Мне остается только закончить словами: да здравствует...
Порфирий (перебивает). Да здравствует батумский комитет!

          Миха,  махнув  Наташе,  поднимает  обе  руки.  Все  поют
                              "Мравалжамиер".

Миха. Ну, а теперь. Coco, скажи нам что-нибудь!
Сталин. Почему же непременно я? Я,  товарищи,  сегодня  выступал  в  кружках
     четыре раза. А здесь нас, за столом, двадцать пять человек, и каждый из
     них оратор,  я  в  этом  убедился.  Вот,  например,  я  вижу,  Порфирий
     порывается произнести речь, которая у него, по-видимому, уже готова.
Миха. Нет, я, как тамада, против этого! Потом Порфирий!

                      Многие голоса: "Потом Порфирий!"

     Сталин. Ну что же... По поводу Нового года можно сказать и в пятый раз.
     Хотя,  собственно,  я  и  не приготовился. Существует такая сказка, что
     однажды  в рождественскую ночь черт украл месяц и спрятал его в карман.
     И вот мне пришло в голову, что настанет время, когда кто-нибудь сочинит
     -  только  не  сказку, а быль. О том, что некогда черный дракон похитил
     солнце  у  всего человечества. И что нашлись люди, которые пошли, чтобы
     отбить  у дракона это солнце, и отбили его. И сказали ему: "Теперь стой
     здесь  в  высоте  и  свети вечно! Мы тебя не выпустим больше!" Что же я
     хотел  сказать  еще?  Выпьем  за  здоровье этих людей!.. Ваше здоровье,
     товарищи!
Порфирий. Твое здоровье. Coco!

                           Все: "Твое здоровье!"

     Тамада лишил меня моего существенного права произнести тост. А теперь я
     требую его.
Миха. Говори, но кратко.
Порфирий (обращаясь к Сталину). Я хочу тебе сказать, что я никогда не забуду
     твой первый разговор со мной, и прибавить, что  я  не  хочу  умирать  в
     постели! Все!
Миха. В первый раз, сколько я  тебя  ни  слышал,  ты  сказал  хорошо.  Сядь,
     Порфирий.
Сталин. Доживешь?
Порфирий. Безусловно!
Сталин. Твое здоровье!

          Порфирий  запел  "Хасан-Бегура",  другие  голоса  к нему
             начинают присоединяться. В это время вбегает Котэ.

Котэ. Зарево! Где-то пожар!
Миха. Что? Пожар?

          Наташа  бросается  к  окну, отодвигает занавеску. В окне
                              дальнее зарево.

Наташа. Смотрите!

                         Многие бросаются к окнами

Климов. Постой-ка... Это где же?

                    Выбегает, за ним бросается Порфирий.

Миха. Постойте, это в стороне Ротшильда? Ну да.
Теофил. Там и есть!
Канделаки. Сильвестр, да это, кажется, у вас!
Сильвестр. Что ты говоришь! Быть не может, неужели!
Хиримьянц. Да там, там! Ротшильд горит!
Тодрия. Что, Ротшильд?

                         Вбегают Климов и Порфирий.

Климов.   Вот   те   с   новым   годом,   с   новым   счастьем!    Вот    те
     Каспийско-черноморское  нефтепромышленное...  Оно  горит!  Братцы,  это
     Ротшильд горит!

                    Многие голоса: "Ротшильд? Ротшильд?"

Порфирий. Горит кровопийское гнездо! Туда ему и дорога!
Климов. Что ты плетешь? Что ж мы есть-то будем теперь?
Миха. Надо помогать тушить.
Наташа. Как же не тушить?
Теофил. Тушить?
Сталин. Конечно, тушить. Всеми мерами тушить. Но только  слушай,  Сильвестр:
     нужно потребовать от управляющего вознаграждение за тушение огня.
Сильвестр. Верно, товарищи!

               В это время послышался конский топот во дворе.

     Вот он, уже тут!
Приказчик (вбегает). Братцы, что ж вы? Не видите, что ли?! Лесной  склад  на
     нашем заводе горит! Бросится огонь дальше, все слизнет! Братцы!  Летите
     на завод помогать!
Сильвестр. Платить будут?
Приказчик. Обязательно! Будут  платить  щедрой  рукой!  Что  же  вы  сидите,
     братцы? Аль не жалко завода?
Тодрия. Мы - типографские.
Приказчик. Независимо! Независимо! Всем будут платить! Помогайте!
Сталин (приказчику). Мы список составим. Всем уплатят по списку?
Приказчик. Икону сниму, всем, конечно!
Сильвестр. Поспешим, товарищи!
Приказчик. Скорее, братцы! (Убегает.)

          Рабочие  начинают выбегать. Сталин надевает пальто, идет
                                  к двери.

Наташа. Что ж, Coco, ты приказчику прямо в лицо показался?
Сталин. Он сейчас в таком состоянии, что ничего не видит и не  понимает.  Он
     сейчас сам себя в зеркале не узнает.
Наташа. Куда ты?
Сталин. На пожар, тушить.
Наташа. Да нельзя тебе туда. Coco! Ведь там вся полиция будет!
Сталин (указав в окно, где зарево уже стоит до полнеба). Неужели ты думаешь,
     что им сейчас до меня? (Выходит.)

                                  Занавес
                           Конец первого действия


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

                      Прошло два месяца. Начало марта.
          Кабинет    кутаисского   военного   генерал-губернатора.
          Губернатор  сидит  за  письменным столом и читает "Новое
              время". И, судя по всему, прочитанным недоволен.

Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Нуте-с...
Адъютант (читает). "Кутаисскому военному  губернатору.  Секретно.  Доношу  о
     небывало беспокойном поведении рабочих на  заводе  Ротшильда.  Подпись.
     Полицеймейстер города Батума".
Губернатор. Пожалуйста! Опять!.. Ах да... ведь это на  другом  заводе  тогда
     было? У меня все путается в голове из-за этих батумских сюрпризов.
Адъютант. Тогда было на манташевском.
Губернатор. Безобразие... (Перечитывает телеграмму.) И притом  какая  манера
     телеграфировать! Вот я, например, сижу перед вами, вообразите - Соломон
     Мудрый, ничего не разберу! Что это значит  -  "беспокойное  поведение"?
     Беспокойное поведение может принимать различные формы,  что  подтвердит
     вам любой врач. Можно, например,  вскрикивать  и  заламывать  руки.  Но
     если, предположим, я  вас  укушу  или,  скажем,  начну  бить  стекла  в
     кабинете, то это будет уж совсем другой вид беспокойного поведения. Как
     вы полагаете?
Адъютант.  Я  полагаю,  ваше  превосходительство,  что  они  хотят  устроить
     забастовку.
Губернатор. Безобразие! Тогда так и надо телеграфировать: они хотят...  и...
     это... устроить... эту... А то он своими телеграммами  только  сеет  во
     мне  тревогу.  Он  нервирует.  И  что   случилось   с   Батумом?   Было
     очаровательное место, тихое, безопасное, а теперь черт  знает  что  там
     началось! "Небывало беспокойное..." Темно, воля ваша, темно. Пишет  вот
     вроде этого журналиста. (Подчеркивает ногтем место в  газете.)  "Время,
     которое  мы  переживаем,  исполнено  глубочайшего   смысла".   И   все!
     Спрашивается, какого смысла? Что это  за  смысл?  (Смотрит  на  стенную
     карту.) Прямо на карту не могу смотреть... Как  увижу  "Батум",  так  и
     хочется, простите за выражение, плюнуть! Нервы напряжены, ну  буквально
     как струны.
Адъютант. Что прикажете ответить полицеймейстеру, ваше превосходительство?
Губернатор. Прежде всего, чтобы он телеграфировал внятно. Внятно-с.
Адъютант. Подробности?
Губернатор. Ну да... э... нет, нет! Только, бога ради, без  этого  слова!  Я
     его хорошо знаю: он  накатает  мне  страниц  семь  самых  омерзительных
     подробностей. А просто - внятно. Что там и как.
Адъютант. Слушаю. (Выходит.)
Губернатор (над газетой). Но какого смысла? Вот в чем весь вопрос и штука!
Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Пожалуйста.
Адъютант (читает). "Вайнштед  уволил  на  Ротшильде  375  человек.  Подпись:
     полицеймейстер города Батума".
Губернатор. Сколько?
Адъютант. 375.
Губернатор. Гм... И опять - не угодно ли! Уволил! Почему уволил? Зачем? Ведь
     он целую, так сказать, роту уволил. Позвольте, этот Вайнштейн... это...
     э... управляющий?
Адъютант. Так точно. Вайнштед.
Губернатор. Это безразлично. А важна, опять таки, причина увольнения и смысл
     его. Смысл! Запросить.
Адъютант. Слушаю. (Выходит и через короткое  время  возвращается.)  Срочные,
     ваше превосходительство.
Губернатор. Да, да. Содержание.
Адъютант (читает). "Вследствие падения спроса на керосин жестянках на заводе
     Ротшильда Вайнштейном уволено 390 человек. Подпись:  корпуса  жандармов
     ротмистр Бобровский".
Губернатор. По крайней мере,  ясная  телеграмма.  Толковая.  Неприятная,  но
     отчетливая телеграмма. Но, позвольте, тут уж  кто-то  другой,  какой-то
     Вайнштейн?
Адъютант. Это тот же самый, просто в одной из телеграмм ошибка.
Губернатор. Но в какой из телеграмм?
Адъютант. Затрудняюсь сказать, ваше превосходительство.
Губернатор. Ну конечно, это все равно. А важно вот что... гм... "Падения"...
     Полицеймейстер телеграфирует - 375 человек, а  ротмистр  -  уже  390...
     Впрочем, и это не важно, а важно... э... Вторую телеграмму, пожалуйста.
Адъютант (читает). "На  Сидеридисе  неспокойно.  Умоляю  обратить  внимание.
     Подпись: Сидеридис".
Губернатор. Так. Прежде всего, кто этот, как его?..
Адъютант. Сидеридис, ваше превосходительство.
Губернатор. Ах да, завод.
Адъютант. Так точно, керосин.
Губернатор. И обратите внимание на стиль: "Сидеридис", "на Сидеридисе"...  И
     опять это противное слово "неспокойно". Что это за  пошлую  манеру  они
     взяли так телеграфировать! Не всякая краткость хороша. "Умоляю"! Вместо
     того чтобы  умолять,  он  бы  лучше  толком  сообщил,  что  там  такое.
     Запросить объяснения.
Адъютант. А на телеграмму Бобровского?
Губернатор. А что же на телеграмму Бобровского? Что-с? "Падения". Что  же  я
     тут-то могу поделать?  Не  закупать  же  мне  у  него  керосин!  Законы
     экономики и... э... К сведению.
Адъютант. Слушаю.  (Выходит  и  вскоре  возвращается.)  Помощник  начальника
     жандармского управления полковник Трейниц.
Губернатор. Да, да, да, пожалуйста.  (Входящему  Трейницу.)  Очень  рад  вас
     видеть, Владимир Эдуардович.
Трейниц. Здравия желаю, ваше превосходительство.
Губернатор. Прошу садиться, полковник. Я  пригласил  вас  специально,  чтобы
     серьезно побеседовать насчет Батума. В течение самого короткого времени
     этот прелестнейший, можно сказать, уголок земного шара превратился черт
     знает во что!
Трейниц. Да, в Батуме нехорошо.
Губернатор. Ну, вот видите! Сегодня меня  буквально  завалили  телеграммами,
     одна неприятнее другой. Вдруг начал вопить этот... э... Сидеридис.  Это
     какое-то непрерывное  напряжение.  Я  уж  говорил,  нервы  как  струны.
     Вибрация... Нужно уяснить причины батумских  явлений.  Ведь  они  имеют
     какой-нибудь корень.
Трейниц. Как же. Мне лично корни батумских явлений уже ясны.
Губернатор. Ну, вот видите, как хорошо. Так в чем же там суть?
Трейниц. По моим сведениям, в Батуме сейчас работает целая группа агитаторов
     во главе с Пастырем.
Губернатор. Пастырем? А это еще кто? Пастырь...
Трейниц. Это - некий Иосиф Джугашвили.
Губернатор. Джугашвили... Кто же он такой?
Трейниц.  Года  три  тому  назад  его, ваше превосходительство, исключили из
     Тифлисской  семинарии  за  неблагонадежность.  После этого он в течение
     некоторого  времени  работал  в Тифлисе же, в обсерватории. Очень скоро
     сказались  первые  плоды  его  деятельности,  в  том  числе организация
     социал-демократического  кружка  на  заводе  Карапетова,  забастовки на
     конке   и   в   железнодорожных  мастерских  и,  наконец,  прошлогодняя
     первомайская демонстрация. Впрочем, всего не перечислишь.
Губернатор. Я не мог