Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
ошо известно, потому мы в
Петровском парке живем.
- Но ведь вы сами не летаете?
- Нам не к чему. Сел на 6-й номер - и в городе.
- Трусите?
- Червонца жалко.
- Идут. Смотри, японцы идут! Летать будут!
Три японца, маленькие, солидные, сухие, хорошо одетые, в роговых очках.
Публика встречает их сочувственным гулом за счет японской катастрофы.
Двое влезли благополучно и нырнули в кабину, третий сорвался с
лестнички и, в полосатых брюках, и в клетчатом пальто, и в широких ботинках,
- сел в воду с плеском и грохотом.
В первый раз в жизни был свидетелем молчания московской толпы. Никто
даже не хихикнул.
- Не везет японцам в последнее время...
Через минуту гидроплан стремительно проходит по воде, подымая бурный
пенный вал, а через две - он уже уходит гудящим жуком над Нескучным садом.
- Улетели три червончика, - говорит красноармеец.
XIII
БОИ ЗА ТРАКТОР ВЛАДИМИРСКИЕ РОЖЕЧНИКИ
Вечер. Весь город унизан огнями Всюду белые ослепительные точки и
кляксы света, а вдали начинают вертеться в темной вечерней зелени цветные
рекламные колеса и звезды.
В театре три электрических солнца заливают сцену. На сцене стол,
покрытый красным сукном, зеленый огромный ковер и зелень в кадках. За столом
президиум - в пиджаках, куртках и пальтишках. Оказывается, идет диспут.
"Трактор и электрификация в сельском хозяйстве".
Все лавки заняты. Особенно густо сидят.
Наступает жгучий момент диспута.
Выступал профессор-агроном и доказывал, что нам в настоящий момент
трактор не нужен, что при нашем обнищании он ляжет тяжелым бременем на
крестьянина. Возражать скептику и защищать его записалось 50 человек,
несмотря на то что диспут длится уже долго.
За конторкой появляется возбужденный оратор. В солдатской шинелишке и
картузе.
- Дорогие товарищи! Тут мы слышали разные слова - "электрификация",
"машинизация", "механизация" и тому подобное и так далее. Что должны
означать эти слова? Эти слова должны обозначать не что иное, товарищи, что
нам нужны в деревне электричество и машины. (Голоса в публике: "Правильно!")
Профессор говорит, что нам, мол, трактор не нужен. Что это обозначает,
товарищи? Это означает, товарищи, что профессор наш спит. Он нас на старое
хочет повернуть, а мы старого не хотим. Мы голые и босые победили наших
врагов, а теперь, когда мы хотим строить, нам говорят ученые - не надо?
Ковыряй, стало быть, землю лопатой? Не будет этого, товарищи. ("Браво!
Правильно!")
Появляются сапоги-бутылки из Смоленской губернии и сладким тенором
спрашивают, какой может быть трактор, когда шпагат стоит 14 рублей золотом?
Профессор в складной речи говорит, что он ничего... Что он только
против фантазий, взывает к учету, к благоразумию, строгому расчету, требует
заграничного кредита, и в конце концов начинает говорить стихами.
Появляется куцая куртка и советует профессору, ежели ему не нравится в
России, которая желает иметь тракторы, удалиться в какое-нибудь другое
место, например в Париж.
После этого расстроенный профессор накрывается панамой с цветной лентой
и со словами:
- Не понимаю, почему меня называют мракобесом? - удаляется в тьму.
Оратор из Наркомзема разбивает положения профессора, ссылается на
канадских эмигрантов и зовет к электрификации, к трактору, к машине.
Прения прекращаются.
И в заключительном слове председатель страстно говорит о фантазерах и
утверждает, что народ, претворивший не одну уже фантазию в действительность,
в последние 5 изумительных лет не остановится перед последней фантазией о
машине. И добьется.
- А он не фантазер?
И рукой невольно указывает туда, где в сумеречном цветнике на щите
стоит огромный Ленин.
x x x
Кончен диспут. Валит еще гуще народ в театр. А на сцене, став
полукругом, десять клинобородых владимирских рожечников высвистывают на
длинных деревянных самодельных дудках старинные русские песни. То стонут, то
заливаются дудки, и невольно встают перед глазами туманные поля, избы с
лучинами, тихие заводи, сосновые суровые леса. И на душе не то печаль от
этих дудок, не то какая-то неясная надежда. Обрывают дудки, обрывается
мечта. И ясно гудит в последний раз гидроплан, садясь на реку, и гроздьями,
букетами горят" огни, и машут крыльями рекламы. Слышен из Нескучного медный
марш.
* Михаил Булгаков. Целитель
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
12 декабря ремонтный рабочий
Верейцовской ветки Западных тов. Баяшко,
будучи болен ногами и зная, что у его
больного соседа находится прибывший из
Уборок фельдшер гр. К., попросил
осмотреть и его, но фельдшер не осмотрел
т. Баяшко, а сказал, что его ноги надо
поотрубить, и уехал, не оказав никакой
помощи.
Минус
Вошел, тесемки на халате завязал и крикнул:
- По очереди!
В первую очередь попал гражданин с палкой. Прыгал, как воробей, поджав
одну ногу.
- Что, брат, прикрутило?
- Батюшка фельдшер! - запел гражданин.
- Спускай штаны. Ба-ба-ба...
- Батюшка, не пугай!
- Пугать нам нечего. Мы не для того приставлены. Приставлены мы лечить
вас, сукиных сынов, на транспорте. Гангрена коленного сустава с поражением
центральной нервной системы.
- Батюшка!!
- Я сорок лет батюшка. Надевай штаны.
- Батюшка, что ж с ногой-то будет?
- Ничего особенного. Следующий! Отгниет по колено - и шабаш.
- Бат...
- Что ты расквакался: "батюшка, батюшка". Какой я тебе батюшка? Капли
тебе выпишу. Когда нога отвалится, приходи. Я тебе удостоверение напишу.
Соцстрах будет тебе за ногу платить. Тебе еще выгоднее. А тебе что?
- Не вижу, красавец, ничего не вижу. Как вечером - дверей не найду.
- Ты, между прочим, не крестись, старушка. Тут тебе не церковь. Трахома
у тебя, бабушка. С катарактой первой степени по статье А.
- Красавчик ты наш!
- Я сорок лет красавчик. Глаза вытекут, будешь знать.
- Краса!!
- Капли выпишу. Когда совсем ни черта видеть не будут, приходи. Бумажку
напишу. Соцстрах тебе за каждый глаз по червю будет платить. Тут не реви,
старушка, в соцстрахе реветь будешь. А вам что?
- У мальчишки морда осыпалась, гражданин лекпом.
- Ага. Так. Давай его сюда. Ты не реви. Тебя женить пора, а ты ревешь.
Эге-ге-ге.
- Гражданин лекпом. Не терзайте материнское сердце!
-Я не касаюсь вашего сердца. Ваше сердце при вас и останется. Водяной
рак щеки у вашего потомка.
- Господи, что ж теперь будет?
- Гм... Известно что: прободение щеки, и вся физиономия набок.
Помучается с месяц - и крышка. Вы тогда приходите, я вам бумажку напишу. А
вам что?
- На лестницу не могу взойти. Задыхаюсь.
- У вас порок пятого клапана.
- Это что ж такое значит?
- Дыра в сердце.
- Ловко!
- Лучше трудно.
- Завещание-то написать успею?
- Ежели бегом добежите.
- Мерси, несусь.
- Неситесь. Всего лучшего. Следующий! Больше нету! Ну, и ладно.
Отзвонил - и с колокольни долой!
* Михаил Булгаков. Часы жизни и смерти
С натуры
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
В Доме Союзов, в Колонном зале - гроб
с телом Ильича. Круглые сутки - день и
ночь - на площади огромные толпы людей,
которые, строясь в ряды, бесконечными
лентами, теряющимися в соседних улицах и
переулках, вливаются в Колонный зал.
Это рабочая Москва идет поклониться
праху великого Ильича.
Стрела на огненных часах дрогнула и стала на пяти. Потом неуклонно
пошла дальше, потому что часы никогда не останавливаются. Как всегда, с пяти
начали садиться на Москву сумерки. Мороз лютый. На площадь к белому дому
стал входить эскадрон.
- Эй, эгей, со стрелки, со стрелки!
Стрелочник вертелся на перекрестке со своей вечной штангой в руках, в
боярской шубе, с серебряными усами. Трамваи со скрежетом ломились в толпу.
Машины зажгли фонари и выли.
- Эй, берегись!!
Эскадрон вошел с хрустом. Шлемы были наглухо застегнуты, а лошади одеты
инеем. В морозном дыму завертелись огни, трамвайные стекла. На линии из
земли родилась мгновенно черная очередь. Люди бежали, бежали в разные концы,
но увидели всадников, поняли, что сейчас пустят. Раз, два, три... сто,
тысяча!..
- Со стрелки-то уйдите!
- Трамвай!! берегись! Машина стрелой - берегись!
- К порядочку, товарищи, к порядочку. Эй, куда?
- Братики, Христа ради, поставьте в очередь проститься. Проститься!
- Опоздала, тетка. Тет-ка! Ку-да-а?
- В очередь! В очередь!
- Батюшки, по Дмитровке-то хвост ушел!
- Куда ж деться-то мне, головушке горькой? Сквозь землю, што ль,
провалиться?
Запрыгал салоп, заметался, а кони милицейские гигантские так и лезут.
Куда ж бедной бабе деваться. Провались, баба... Кепи красные, кони танцуют.
Змеей, тысячей звеньев идет хвост к Параскеве Пятнице, молчит, но идет,
идет! Ах, быстро попадем!
- Голубчики, никого не пущайте без очереди!
- Порядочек, граждане.
- Все помрем...
- Думай мозгом, что говоришь. Ты помер, скажем, к примеру, какая
разница. Какая разница, ответь мне, гражданин?
- Не обижайте!
- Не обижаю, а внушить хочу. Помер великий человек, поэтому помолчи.
Помолчи минутку, сообрази в голове происшедшее.
- Куды?! Эгей-й!! Эй! Эй!
- Рота, стой!!
Ближе, ближе, ближе... Хруст, хруст. Стоп. Хруст... Хруст... Стоп...
Двери. Голубчики родные, река течет!
- По три в ряд, товарищи.
- Вверх! Вверх!
- Огней, огней-то! Караулы каменные вдоль стен. Стены белые, на стенах
огни кустами. Родилась на стрелке Охотного река и течет, попирая красный
ковер.
- Тише, ты. Тш...
- Шапки сняли, идут? Нет, не идут, не идут. Это не идут, братишки, а
плывет река в миллион.
На ковре ложится снег.
И в море белого света протекает река.
x x x
Лежит в гробу на красном постаменте человек. Он желт восковой
желтизной, а бугры лба его лысой головы круты. Он молчит, но лицо его мудро,
важно и спокойно. Он мертвый. Серый пиджак на нем, на сером красное пятно -
орден Знамени. Знамена на стенах белого зала в шашку - черные, красные,
черные, красные. Гигантский орден - сияющая розетка в кустах огня, а в
середине ее лежит на постаменте обреченный смертью на вечное молчание
человек.
Как словом своим на слова и дела подвинул бессмертные шлемы караулов,
так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание
людей.
Молчит караул, приставив винтовки к ноге, и молча течет река.
Все ясно. К этому гробу будут ходить четыре дня по лютому морозу в
Москве, а потом в течение веков по дальним караванным дорогам желтых пустынь
земного шара, там, где некогда, еще при рождении человечества, над его
колыбелью ходила бессменная звезда.
x x x
Уходит, уходит река. Белые залы, красный ковер, огни. Стоят
красноармейцы, смотрят сурово.
- Лиза, не плачь. Не плачь... Лиза...
- Воды, воды дайте ей!
- Санитара пропустите, товарищи!
Мороз. Мороз. Накройтесь, накройтесь, братишки. На дворе лютый мороз.
- Батюшки? Откуда ж зайтить-то?!
- Нельзя здесь!
- Порядочек, граждане!
- Только выход. Только выход.
- Товарищ дорогой, да ведь миллион стоит на Дмитровке! Не дождусь я,
замерзну. Пустите? А?
- Не могу, - очередь!
Огни из машины на ходу бьют взрывами. Ударят в лицо - погаснет.
- Эй! Эгей! Берегись! Машина раздавит. Берегись!
Горят огненные часы.
* Михаил Булгаков. Охотники за черепами
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
Начохраны ст Москва М.-Б.-Белорусской
дороги гр. Линко издал приказ по охране,
которым предписывает каждому охраннику
обязательно запротоколить четырех
злоумышленников. В случае отсутствия
таковых нарушители приказа увольняются.
- Ну, мои верные сподвижники, - сказал начальник транспортной охраны
ст. Москва-Белорусская, прозванный за свою храбрость Антип Скорохват, -
докладайте, что у нас произошло в истекшую ночь?
Верные сподвижники побренчали заржавленным оружием и конфузливо скисли.
Выступил вперед знаменитый храбрец - помощник Скорохвата:
- Так что ничего не произошло...
- Как? - загремел Антип. - Опять ничего? Пятая ночь, и ничего! Поч-чему
нет злоумышленников?
- Сказывают, сознательность одолела, - извиняющимся тоном доложил
помощник.
- Тэк-с, - заныл зловеще Антип, - одолела! Вагоны с мануфактурой целы?
Никакой дьявол не упер вновь отремонтированного паровоза серии Ща? И никто
не покушался на кошелек и жизнь начальника славной станции
Москва-Белорусская? Дак это же что же. Я, что ли, за них, чертей, воровать
буду сам?!
Сподвижники тоскливо молчали.
- Это, братцы, так нельзя, - продолжал ныть Антип. - Ведь это выходит,
что вы даром бремените землю. Какого черта вы лопаете белорусско-балтийский
хлеб? Кончится все это тем, что вас всех попрут в шею со службы, а вместе с
вами и меня. Огромная такая станция, и никаких происшествий! А ежели
начальство спросит: сколько, Антип, ты поймал злоумышленников за истекший
месяц? Что я ему покажу? Шиш? Вы думаете, меня за шиш по головке погладят?
- Нету их, - тоскливо запел помощник, - откуда же их взять? Не родишь
их!
- Роди! - взвыл Антип. - Попирая законы природы. Гляди! Посматривай!
Идет человек по путям, ты сейчас к нему. Какие у тебя мысли в голове? Ты не
смотри, что у него постная рожа и глаза как у педагога. Может, он только и
мечтает, как бы пломбу с вагона сковырнуть. Одним словом, вот что: в
советском государстве каждая козявка выполняет норму, и чтоб вы выполняли!
Чтоб каждый мне по 4 злоумышленника в месяц представил. Как это может быть,
я спрашиваю, без происшествий?
- А ведь было происшествие ночью-то, - захрипел один из транспортных
воинов, - мастера Щукина пес чуть штаны не порвал Хлобуеву, когда мы под
вагонами лазили.
- Вот! - вскричал предводитель. - Вот! А говорит - нету! А дикие звери
на белорусской территории, вверенной нам, это не происшествие? Поймать и
убить! Убить на месте.
- Кого - мастера или пса?
- Мозгами думайте! Пса. И мастера ущемить: покажи мандат на предмет
засорения станции хищными зверями. Одним словом - марш!..
---------
У мастера Щукина была счастливая звезда в жизни, и поэтому пуля
проскочила у него между коленями.
- Что вы, взбесились, окаянные?! - закричал ошалевший Щукин. - Чего же
вы божью собачку обстреливаете?
- Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи
мандат, какой ты есть человек.
- А ты знаешь, Хлобуев, - засипел, зеленея, Щукин, - допьешься ты до
чертей. Ты погляди мне в лицо... .
- Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно.
Показывай удостоверение.
- Отлезь от меня, фиолетовый черт.
- А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по
которому находится на путях.
- Кара-ул!!
- Поори, поори...
- Кара!..
- Покричи мне...
- Кр... кр...
- Покаркай.
---------
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в
дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший
путь через линию.
- Это вопиющее нарушение! - кричал заступник, конвоируемый Антиповым
воинством, - я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в
большой!
- Хучь в громадный, - пыхтели храбрецы, - Совнарком разбойникам не
потатчик.
- Я разбойник?! - вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
- Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают...
---------
...Третьей - теща начальника станции с лукошком.
- Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
---------
...И четвертой - целая артель временных рабочих полностью. С лопатами,
с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на
патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и
бормотал:
- Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только
отпустите христианские душеньки на покаяние.
---------
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее
начальство не прислало ему телеграмму:
"Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету,
благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было.
Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство".
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и
наступила на белорусской территории тишь и гладь.
* Михаил Булгаков. Угрызаемый хвост
Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
OCR Гуцев В.Н.
У здания МУУРа стоял хвост.
- Охо-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь...
- И тут хвост.
- Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?
- Нет-с, я кассир.
- Арестовываться пришли?
- Да как же!
- Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?
- На 300 червончиков.
- Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание
чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в
общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.
- Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаяние впал. Пошел
вчера советоваться к защитнику, - уж он пугал меня, пугал, статья, говорит,
такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.
- Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда же
вы? В очередь?
- Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня
совесть...
- Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.
- Я, - бубнил бас, - казенную лавку Моссельпрома пропил.
- Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба божия.
- Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные
социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?
- Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?
- Я и сам говорил...
- Вам что?
- Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести...
- Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый...
- Виноват, я