ников заложил
между рваными наволочками.
     -  Белье,  товарищи,  - предмет чистоты. И наши дорогие вожди, - хозяин
обеими  руками  указал  на  портреты,  - все время указывают пролетариату на
необходимость держать себя в чистоте. Эпидемические заболевания... тиф, чума
и  холера,  все  оттого,  что  мы,  товарищи, еще недостаточно осознали, что
единственным  спасением,  товарищи,  является содержание себя в чистоте. Наш
вождь...
     Тут мне совершенно явственно показалось, что судорога  прошла  по  лицу
фотографического Троцкого и губы его расклеились, как будто он что-то  хотел
сказать. То же самое, вероятно, почудилось и хозяину, потому  что  он  смолк
внезапно и быстро перевел речь:
     - Тут, товарищи, уборная, тут ванна, но, конечно, испорченная,  видите,
в ней ящик с тряпками лежит, не до ванн теперь, вот кухня - холодная. Не  до
кухонь теперь. На примусе готовим. Александра Ивановна,  вы  чего  здесь,  в
кухне? Там вам письмо есть в вашей комнате. Вот, товарищи, и  все!  Я  думаю
просить себе еще дополнительную комнату, а  то,  знаете,  каждый  день  себе
коленки разбивать - эт-то,  знаете  ли,  слишком  накладно.  Куда  это  надо
обратиться, чтобы мне дали еще одну комнату в этом доме? Под контору.
     - Идем, Степан, - безнадежно махнув рукой, сказал первый серый,  и  все
трое направились, стуча сапогами, в переднюю.
     Когда шаги смолкли на лестнице, хозяин рухнул на стул.
     - Вот, любуйтесь, - вскричал он, - и это каждый божий день! Честное вам
даю слово, что они меня доконают.
     - Ну, знаете ли, - ответил я, - это неизвестно, кто кого доконает!
     - Хи-хи! - хихикнул хозяин и весело грянул: - Саша! давай самовар!..
     Такова была история портретов, и в частности Маркса. Но  возвращаюсь  к
рассказу.
     ...После супа  мы  съели  бефстроганов,  выпили  по  стаканчику  белого
"Айданиля" винделправления, и Саша внесла кофе.
     И тут в кабинете грянул рассыпчатый телефонный звонок.
     - Маргарита Михална, наверно, - приятно улыбнулся хозяин  и  полетел  в
кабинет.
     - Да... да... - послышалось из кабинета, но через три мгновения донесся
вопль: - Как?
     Глухо заквакала трубка, и опять вопль:
     - Владимир Иванович! Я же просил! Все служащие! Как же так?!
     - А-а! - ахнула кузина, - уж не обложили ли его?!
     Загремела с размаху трубка, и хозяин появился в дверях.
     - Обложили? - крикнула кузина.
     - Поздравляю, - бешено ответил хозяин, - обложили вас, дорогая!
     - Как?! - кузина встала, вся в пятнах, -  они  не  имеют  права!  Я  же
говорила, что в то время я служила!
     - "Говорила", "говорила"! - передразнил хозяин,  -  не  говорить  нужно
было, а самой посмотреть, что этот мерзавец домовой в списке  пишет!  А  все
ты, - повернулся он к кузену, - просил  ведь,  сходи,  сходи!  А  теперь  не
угодно ли: он нас всех трех пометил!
     - Ду-рак ты, - ответил кузен, наливаясь кровью, - при чем  здесь  я?  Я
два раза говорил этой каналье, чтоб отметил как служащих! Ты сам виноват! Он
твой знакомый. Сам бы и просил!
     - Сволочь он, а не знакомый! - загремел хозяин, - называется  приятель!
Трус несчастный. Ему лишь бы с себя ответственность снять.
     - На сколько? - крикнула кузина.
     - На пять-с!
     - А почему только меня? - спросила кузина.
     - Не беспокойся! - саркастически ответил хозяин, - дойдет и до  меня  и
до него. Буква, видно, не дошла. Но только если тебя на пять, то на  сколько
же меня шарахнут?! Ну, вот  что  -  рассиживаться  тут  нечего.  Одевайтесь,
поезжайте к районному инспектору - объясните, что ошибка.  Я  тоже  поеду...
Живо, живо!
     Кузина полетела из комнаты.
     - Что ж это такое? - горестно завопил хозяин, - ведь это ни  отдыху  ни
сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! От реквизиций отбрились,  теперь
налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?!
     Он взвел глаза на Карла Маркса, но тот сидел  неподвижно  и  безмолвно.
Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать:
     - Это меня не касается!
     Край его бороды золотило апрельское солнце.

 * Михаил Булгаков. Круглая печать



     Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
     OCR Гуцев В.Н.


                                      На  ст.  Валдай  рабочий  службы  пути
                                   остался   без   продуктов,  потому  что в
                                   вагоне-лавке   не  выдали  продуктов  без
                                   круглой  печати.  А  пока  жена  рабочего
                                   искала печать, лавка уехала.
                                                                     Рабкор.

     Глава 1-я
     Вагон-лавка приехала на некую станцию.

     Глава 2-я
     Жена  рабочего  службы  пути  Ферапонта  Родионова,  законная Секлетея,
явилась в лавку с заверенной на пять рублей книжкой.

     Глава 3-я
     Приказчик порхал как бабочка, вешал, мерил, сыпал, резал,  заворачивал,
упаковывал. Отвесив, отмерив, отсыпав, отрезав, завернув  и  упаковав,  взял
книжку Секлетеи, поглядел в нее, распаковал,  развернул,  обратно  ссыпал  и
сказал:

     Глава 4-я
     - Не могу-с!

     Глава 5-я
     - Почему? - спросила пораженная Секлетея.

     Глава 6-я
     - Круглой печати у вас нету.

     Глава 7-я
     - Где ж  они  потеряли  свои  бесстыжие  глаза?  -  спросила  Секлетея,
неизвестно на  кого  намекая  -  не  то  на  помощника  начальника  участка,
подписывавшего книжку, не то на артельного старосту-ротозея.

     Глава 8-я
     - Дуй, тетка, в местком или к другому помощнику начальника участка  или
начальнику станции, - посоветовал приказчик.

     Глава 9-я
     Тетка дунула, все время ворча что-то про сукиных сынов...

     Глава 10-я
     - Приложите  мне  круглую  печать,  да  поскорее,  -  попросила  она  в
месткоме.
     - С удовольствием бы, тетка, и печать у нас есть, да не имеем права,  -
ответили ей местком и начальник станции.

     Глава 11-я
     - А я имею право, я бы и приложил тебе, тетка, но у меня печати нет,  -
ответил ей другой помощник начальника участка.

     Глава 12-я
     Тетка взвыла и кинулась в лавку.

     Глава 13-я
     А та взяла и уехала.

     Глава 14-я
     А контора, составляя списки на жалованье, вычла с  Ферапонта  Родионова
пять рублей за якобы взятые продукты.

     Глава 15-я
     А Ферапонт Родионов ругался скверными словами, узнав  про  это.  И  был
совершенно прав.

     Глава последняя
     В общем и целом, безобразники и волокитчики сидят на некоей станции и в
ее окрестностях.

 * Михаил Булгаков. Тайны мадридского двора



     Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
     OCR Гуцев В.Н.


     В  комнате,  освещенной  керосиновой  лампой,   сидел   конторщик   2-й
восстановительной организации Угрюмый и  говорил  своему  гостю,  конторщику
Петухову:
     - Хорошо вам, чертям! Живете в  Киеве.  Там  у  вас  древности  всякие,
святыни, монастыри, театры и кабаре... а в этом паршивом Полоцке ничего нет,
кроме грязи и свиней. Правда, что у вас эти самые... купола обновляются?
     - Врут, - басом ответил Петухов, - ходил я смотреть  на  сенной  базар.
Купол как купол. Это бабы выдумали.
     - Плохо! - вздохнул Угрюмый. - Храмы разваливаются, а  бог  и  ухом  не
ведет... Вон Спасский монастырь... Совершенно рассыпался. Совзнаков нету  на
небе, вот главная беда.
     Угрюмый вздохнул, поболтал ложечкой в мутном чае и продолжал:
     - Кстати о совзнаках. Нету, нету, а то бывает - бац! - и  свалятся  они
тебе на голову. У  нас,  например,  изумительная  история  с  этими  знаками
произошла. Сделали мы заявку на май на четыре миллиона двести одна тысяча  с
копейками из расчета на две тысячи семьсот рабочих, а центр возьми да и  дай
четыре миллиона семьсот тридцать тысяч на фактически бывшие 817 человек.
     - Вре!! - крикнул Петухов.
     - Вот тебе и "вре"! - ответил Угрюмый. - Чтоб я с этого места не сошел!
     - Так это, стало быть, остаток получается?
     - А как же. Но тут, понимаешь ли, задача в том, чтобы денежки  эти  без
остатка в расход запихнуть.
     - Это как же? - изумился  Петухов.  Угрюмый  оглянулся,  прислушался  и
таинственно зашептал:
     - А  на  манер  нашего  начальника  механических  мастерских.  У  него,
понимаешь ли, такой обычай - выпишет материалов на заказ в пять раз  больше,
чем нужно, и все в расход и загонит! Ему уж говорили: смотрите, как  бы  вам
по шапке не попало. Ну  да,  говорит,  по  шапке...  Руки  коротки!  У  меня
уважительная причина - кладовой нет. Способный парень!
     - А не сядет? - восторженно спросил Петухов.
     - Обязательно сядет. Вспомни мое слово. И сядет  из-за  мастерских.  Не
клеится у него с мастерскими, хоть ты плачь. Дрова вручную пилит, потому что
приводная пила бездействует, а 30-сильный двигатель качает  один  вентилятор
для четырех кузнечных горнов!
     Петухов захохотал и подавился.
     - Тише ты! - зашептал Угрюмый, - это что?.. А вот потеха была недавно с
заклепками (Угрюмый хихикнул), -  зачем,  говорит,  нам  закупать  заклепки,
когда у нас своя  мастерская  есть?  Я,  говорит,  на  всю  Россию  заклепок
наворочаю! Ну, и наворочал... 308 пудов. Красивые  замечательно:  кривые,  с
утолщением и пережженные. Сто двадцать восемь пудов пришлось  в  переработку
пустить, а остальные и до сих пор на складе стоят.
     - Ну, дела! - ахнул Петухов.
     - Это что! - оживился Угрюмый, - ты послушай, что у нас  с  отчетностью
творится. У тебя волосы дыбом станут. Есть у нас в  механической  мастерской
Эр-ка-ка, и есть инструментальщик Белявский, - сипел Угрюмый, - он же и член
Эр-ка-ка. Так он, представь себе, все заказы себе забрал.  Сам  расценивает,
сам же исполняет и сам деньги получает.
     Инженер   Гейнеман   в   целях   упрощения   всяких   формальностей  по
счетно-финансовой части завел такой порядок. Смотрю я однажды и вижу: счет э
91   на   сдельные  работы,  исполненные  сдельщиком  Кузнецовым  Михаилом с
товарищами, на сумму 42 475 р. Выдал артельщик такой-то, получил Кузнецов. И
больше ничего!
     - Постой, - перебил Петухов, - а может, у  него  товарищей  никаких  не
было?
     - Вот то-то и есть!
     - Да и как же это?
     - Наивный ты парень, - вздохнул Угрюмый, - у него ж, у Гейнемана этого,
весь  штат  в  конторе  состоит  из  родственников.   Заведующий   Гейнеман,
производитель работ - зять его, Марков, техник  -  его  родная  сестра  Эмма
Маркова, конторщица -  его  дочь  родная  Гейнеман,  табельщик  -  племянник
Гейнеман, машинистка - Шульман, племянница родной жены!
     - Внуков у Гейнемана нету? - спросил ошеломленный Петухов.
     - Внуков нету, к сожалению.
     Петухов глотнул чаю и спросил:
     - Позволь, друг, а куда ж Эр-ка-и смотрит?
     Угрюмый свистнул и зашептал:
     - Чудак! Эр-ка-и! У нас Эр-ка-и - Якутович Тимофей.  Славный  парнишка,
свой человек. Ему что ни дай - все подпишет.
     - Добродушный? - спросил Петухов.
     -  Ни  черта  не  добродушный,  а  болтают  у нас (Угрюмый наклонился к
растопыренному  уху  Петухова),  будто  получил  он  десять  возов  дров  из
материалов  мостов  Западной Двины, 4 1/2 пуда муки и 43 аршина мануфактуры.
Дай тебе мануфактуры, и ты будешь добродушный,
     - Тайны мадридского двора! - восхищенно воскликнул Петухов.
     - Да уж это тайны, - согласился Угрюмый, - только, понимаешь ли,  вышли
у нас с этими тайнами уже явные неприятности. Приезжают  в  один  прекрасный
день два каких-то  фрукта.  Невзрачные  по  виду,  брючишки  обтрепанные,  и
говорят: "Позвольте ваши  книги".  Ну,  дали  мы.  И  началась  тут  потеха.
По-нашему,  если  отчетность  на  год  отстала  -  пустяки!  А  по-ихнему  -
преступление. По-нашему - кассовые книги заверять и  шнуровать  не  надо,  а
по-ихнему  -  надо!  По-нашему  -  нарезать  болты  вручную  продуктивно,  а
по-ихнему - нужно механически! Клепку мостовой фермы  на  мосту,  по-нашему,
нужно  вручную  производить,  а  по-ихнему  -  это  преступно!  Так   и   не
столковались. Уехали, а у  нас  с  тех  пор  никакого  спокойствия  нет.  Не
наделали б чего-нибудь эти самые визитеры? Вот и ходим кислые.
     - М-да, это неприятности... - согласился Петухов.
     Оба замолчали. Зеленый абажур окрашивал лица  в  зеленый  цвет,  и  оба
конторщика походили на таинственных гномов. Лампа зловеще гудела.

 * Михаил Булгаков. Под стеклянным небом



     Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
     OCR Гуцев В.Н.


     Жулябия в серых полосатых брюках и  шапке,  обитой  вытертым  мехом,  с
небольшим мешочком в руках. Физиономия словно пчелами  искусанная,  и  между
толстыми губами жеваная папироска.
     Мимо блестящего швейцара  просунулась  фигурка.  В  серой  шинели  и  в
фуражке с треснувшим пополам козырьком. На лице беспокойство, растерянность.
Самогонный нос. Несомненно, курьер  из  какого-нибудь  учреждения.  Жулябия,
метнув глазами, зашаркала резиновыми галошами и подсунулась к курьеру.
     - Что продаешь?
     - Облигацию... - ответил курьер и разжал кулак. Из него выглянула сизая
облигация.
     - Почем? - Жулябины глаза ввинтились в облигацию.
     - Сто  десять  бы...  -  квакнул,  заикнувшись,  курьер.  Боевые  искры
сверкнули в глазах на распухшем лице.
     - Симпатичное лицо у тебя, вот что я тебе скажу, - заговорила  жулябия,
- за лицо тебе предлагаю: девяносто рубликов. Желаешь? Другому бы  не  дала.
Но ты мне понравился.
     У курьера рот от  изумления  стал  круглым  под  мочальными  усами.  Он
машинально  повернулся  к  зеркальному  окну  магазина,  ища  в  нем  своего
отражения. Веселые огни заиграли в  жулябиных  глазах.  Курьер  отразился  в
зеркале во всем очаровании своего симпатичного лица под перебитым козырьком.
     - По рукам? - стремительно произвела второй натиск жулябия.
     - Да как же... Господи, ведь давали-то нам по 125...
     - Чудак! Давали! Дать и я тебе дам за 125. Хоть сию минуту.  Ты,  брат,
не забывай, что давать - это одно, а брать - совсем другое.
     - Да ведь они в мае 200 будут...
     - Это резонно! - победно рявкнула жулябия, - так вот  даю  тебе  совет:
держи ее до мая!
     И тут жулябия круто вильнула на 180o и сделала вид, что уходит.  Но  на
курьера уже  наплывали  двое  новых  ловцов.  Бронзовый  лик  юго-восточного
человека и  расплывчатый  бритый  московский  блин.  Поэтому  жулябия  круто
сыграла назад.
     - Вот последнее мое слово. Чтобы не ходил ты тут и не страдал, даю тебе
еще два рублика.  Мой  трамвай.  Исключительно  потому,  что  ты  -  хороший
человек.
     - Давайте! - пискнул в каком-то отчаянии курьер  и  двинул  фуражку  на
затылок.

x x x

     В бесконечных продолговатых стеклянных крышах торговых рядов -  бледный
весенний свет. На балконе над  фонтаном  медный  оркестр  играет  то  нудные
вальсы, то какую-то музыкальную гнусность - "попурри из русских  песен",  от
которой вянут уши.
     Вокруг фонтана непрерывное шарканье и шелест. Ни выкриков, ни  громкого
говора. Но то и дело проходящие фигуры начинают бормотать:
     - Куплю доллары, продам доллары.
     - Куплю займ, банкноты куплю.
     И чаще всего, таинственнее, настороженнее:
     - Куплю золото. Продам золото...
     - Золото... золото... золото... золото...
     Золота не видно, золота не слышно, но  золото  чувствуется  в  воздухе.
Незримое золото где-то тут бьется в крови.
     Выныривает в куцей куртке валютчик и начинает волчьим шагом уходить  по
проходу вбок от фонтана. За ним тащится другая  фигура.  В  укромном  пустом
углу у дверей, ведущих к памятнику Минина и Пожарского, остановка.
     Из недр куцего пальто словно волшебством выскакивает золотой диск.  Вот
оно, золото.
     Фигура вертит в руках, озираясь, золотушку с царским портретом.
     - А она, тово... хорошая?
     Куцее пальто презрительно фыркает:
     - Здесь не Сухаревка. Я их сам не делаю.
     Фигура боязливо озирается, наклоняется и легонько  бросает  монетку  на
пол. Мгновенный, ясный золотой звон.  Золото!  Монетка  исчезает  в  кармане
пальто. Куцее пальто мнет и пересчитывает  дензнаки.  Быстро  расходятся.  И
снова беспрерывное кружение у фонтана. И шепот, шепот...  Золото...  золо...
зо...

x x x

     Один  из  коридоров  рядов  загорожен.  У  загородки  сидит   загадочно
улыбающийся гражданин с билетной книжкой  в  руках.  Угодно  идти  совершать
операции на бирже, пожалуйте билет за 40 лимонов.
     Вне огороженного пространства операции не поощряются ни в коей мере. Но
ведь нельзя же людям запретить гулять в рядах возле  фонтана!  А  если  люди
бормочут, словно во сне? Опять-таки никакого  криминала  в  этом  обнаружить
нельзя. Идет гражданин и шепчет, даже ни к кому не обращаясь:
     - Куплю мелкое серебро... куплю мелкое серебро...
     Мало ли оригиналов!..
     Среди сомнамбулических джентльменов появляются дамы  салопного  вида  с
тревожными глазами.  Жены  чиновников  -  случайные  валютчицы.  Или  пришли
продать золотушки, что на черный день хранились в штопаных носках в  комоде,
или,  обуреваемые  жадностью,  пришли  купить  одну-две  монеты.   Нажужжали
знакомые в уши, что десятка растет, растет... растет... Золото... золото...
     - Золото, Марь Иванна, надо купить. Это дело верное.
     Марь Иванна жмется в темный угол в рядах. Марь Иванна звякнет  монеткой
об пол.
     - А она не обтертая?
     - Вы, мадам...  -  обижается  валютчик,  -  довольно  странно  с  вашей
стороны, мадам!
     - Ну, ну,  вы  не  обижайтесь!  Да  вот  царь  тут  какой-то  странный.
Выражение лица у него...
     - Я, мадам, ему выражения лица не делал. Обыкновенное выражение.
     Марь  Иванна  торопливо  вытаскивает  из  сумочки  скомканные  бумажки.
Монетка исчезает на дне сумочки.
     В   толпе   профессионалов   мелькают  случайные  фуражки  с  вытертыми
околышами.  Все по тому же случайному золотому делу. Мелькают подкрашенные и
бледные  ночные  бабочки-женщины.  Обыкновенные прохожие, что сквозным током
идут  через  галереи  с  Николаевской  на Ильинку, покупатели в бесчисленные
магазины  ГУМа  в  рядах. Они смешиваются, сталкиваются, растворяются в гуще
валютчиков,  вертящихся у фонтана и в галереях. Среди них профессионалы всех
типов  и видов. Московские в шапках с наушниками с мрачной думой в глазах, с
неряшливыми  небритыми  лицами,  темные  восточные,  западные  и южные люди.
Вытертые,  ветром  подбитые пальто и дорогие бобровые воротники. Сухаревские
ботинки-лепешки и изящная лаковая обувь. Седые и безусые. Наглые и вежливые.
Медлительные  и  неуловимые,  как ртуть. Профессионалы. Ничем не занимаются,
ничем  не  интересуются,  кроме  золота,  золота,  золота.  Часами  бродят у
фонтана. Выглядывают, высматривают, выклевывают.

x x x

     В пять часов дня. Когда в куполах  еще  полный  серо-матовый,  дневной,
весенний, стеклянный свет, в галереях светло, гулко. В окнах магазинов горят
лампы. На углу у фонтана в витринах играют  золотые  искры  на  портсигарах,
кубках,  подстаканниках,  на  камнях-самоцветах.  Из  кафе  пахнет  жареным.
Лотереи-аллегри с полу бутылочками кислого  вина  и  миниатюрными  коробками
конфет бойко торгуют.
     Но вот сверлит свисток. Конец черной бирже на сегодняшний  день.  Из-за
загородки сыпят биржевики. Конец и фонтанной чернейшей  бирже,  что  торгует
шепотом и озираясь. Еще шелестит торопливо:
     - Золото... золото.
     Еще ловят  быстрыми  взглядами  покупателей.  Десятка  прыгнула  на  15
лимонов вверх. Но уже редеет толпа.  Расползаются  к  выходам  черные  шубы,
серые пальто. Пустеют коридоры. Звонко стучат шаги. Ближе весенний вечер,  и
в стеклянном  продолговатом,  мелко  переплетенном  небе  нежно  и  медленно
разливается вечерняя заря.

 * Михаил Булгаков. Спектакль в петушках



     Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
     OCR Гуцев В.Н.


I
                      ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ТЕАТР