разовалось махонькое ватное облачко. Рядом с
ним - другое.
     - Учебные стрельбы,  -  сказал Ахмет, которому тоже хотелось показать
свою образованность.
     Облачка поплыли вверх,  образуя зонтики,  как  бы  стараясь слиться с
облаками в небе. Издалека донесся тяжелый гул.
     - Смотрите!  - Лидочка обернулась к Ялте, что полукругом расстилалась
слева внизу. В скоплении домиков недалеко от набережной поднимался черный,
расширяющийся кверху столб дыма. Затем, ближе к порту, - второй.
     - Что это?
     - По-моему,  это стреляют, - сказал Ахмет. - По-моему, это не учебные
стрельбы.
     - Значит, это не наш корабль?
     Лидочка вскочила.
     - Турецкий, да?
     - А что же наши?  Что же они смотрят?  Этого не может быть.  - Андрей
смотрел,  как  новое  облачко образовалось возле силуэта корабля,  и  ждал
новой волны гула, ждал с любопытством, зная заранее, как человек, кинувший
камень с  обрыва,  что  сейчас снова  в  Ялте  поднимется черный взрыв.  И
старался угадать - где. Он не угадал. Рвануло куда ближе к порту.
     - Ну поехали, поехали же! - умоляла Лидочка.
     - Может быть, переждать здесь? - спросил Коля. - С нами дама. И мы не
знаем, сколько продолжится обстрел.
     Но его не слушали.
     Когда  они  въехали  в  город,  корабль  уже  скрылся за  горизонтом.
Двухэтажный дом горел, и из него выносили вещи. В порту был разрушен склад
- над ним поднимался черный маслянистый дым.  Лидочка попросила остановить
у  здания порта.  Они  побежали внутрь.  Там  была бессмысленная суматоха,
звонки по телефонам, споры. Двое матросов ввели третьего, раненого, у него
была в  крови щека,  и  он  прижимал к  груди кое-как обмотанную вафельным
полотенцем руку.
     Кирилл  Федорович был  на  месте,  он  велел  Лиде  спешить  домой  и
успокоить маму.  От  облегчения Лидочка  начала  плакать.  Они  повезли ее
домой. Ахмет сразу уехал.
     Став  свидетелем бурной сцены возвращения домой дочери,  <которую уже
не ждали>,  Андрей хотел вернуться к себе,  но Евдокия Матвеевна уговорила
его вынести топчан в  небольшой сад сзади дома,  и там он лег.  Андрей был
благодарен Евдокии Матвеевне.  Ему никого не  хотелось видеть.  Он  лежал,
прищурив глаза, и смотрел сквозь осеннюю листву на солнце. Потом незаметно
заснул. А проснулся, когда уже был вечер.
     После ужина он, помаявшись в нерешительности, спросил Лидочку:
     - Ты не обидишься,  если я  сегодня попрошу у Евдокии Матвеевны твоей
руки?
     Лидочка удивилась. Захлопала ресницами, как ребенок, которому обещают
поездку на рождественскую елку, а может, в цирк.
     - Ой, что ты! - сказала она. - Сейчас?
     - А ты возражаешь?
     - Я совершенно ни капельки не возражаю, - сказала Лидочка решительно.
- Но сейчас такое время, что ничего неизвестно.
     - Именно поэтому я не хочу откладывать.
     Лидочка взяла его  за  руку и  повела в  залу,  где мама накрывала на
стол.
     - Мама, - сказала она, - папа уже встал?
     - Иду,  - отозвался Кирилл Федорович. - Иду, иду. - Он был в халате и
шлепанцах.  -  Это был немецкий линейный крейсер <Гебен>,  -  сказал он. -
Прорвался из Босфора.  Наши линкоры ведут преследование.  Сегодня-завтра с
ним будет покончено.
     - Папа,  погоди,  -  сказала Лидочка,  -  Андрей хочет сказать важную
вещь.
     Отец не заметил,  что они стоят держась за руки. Но Евдокия Матвеевна
заметила. Она смотрела на сплетенные пальцы.
     - Извините,  наверное,  вам покажется,  что сейчас не время и  я  еще
очень молод, - сказал Андрей. - Но я прошу Лидиной руки.
     - Я  согласна,  -  быстро сказала Лида,  будто боялась,  что родители
откажут или, еще хуже, будут смеяться.
     - Ну что ж. - Кирилл Федорович, к которому все обернулись, откашлялся
и сам посмотрел на жену.  - Конечно, это неожиданно, но, с другой стороны,
если есть чувство? Правда, Дуся?
     - Идите,  я вас поцелую,  - сказала Евдокия Матвеевна. - Вы - хорошие
дети.
     Она поцеловала Андрея в  лоб,  потом Лиду.  Кирилл Федорович ушел,  и
Евдокии Матвеевне пришлось звать его. Он переодевался.
     - Несолидно! - смущенно откликнулся он. - Надо в мундире.
     Перекрестив их, Евдокия Матвеевна серьезно сказала:
     - Я рада,  что вы нашли друг друга.  Я не желаю Лиде другого мужа,  а
себе зятя.  И дай вам Бог держаться друг дружки в наше жестокое время.  Но
пока что о свадьбе и речи быть не может.
     - Мы еще и не обсуждали, - сказала Лидочка. - Ты не беспокойся.
     Здесь она была командиром,  и в конце концов все получалось так,  как
она хотела.
     За ужином никто и  словом не упомянул свадьбу.  А  Андрею в  какой-то
момент показалось, что свадьба уже свершилась. Давно.
     И он уже много,  может, сотни раз сидел за этим столом в этой зале. И
даже то,  что Кирилл Федорович стал говорить о  политике,  о наступлении в
Галиции и перспективах на Средиземном море, было привычным.
     Потом Евдокия Матвеевна вдруг смутилась -  где  постелить Андрею.  Но
Андрей напомнил,  что ночует в доме отчима. Это привело его будущую тещу в
ужас.
     Когда он шел по переулку, он тихо повторил слово: <Невеста>. Это было
очень красивое слово.
     Лидочка высунулась из окна:
     - Приходи как можно раньше!
     Спустившись на  набережную,  он  увидел небольшую толпу.  Толпа  была
неподвижна и под светом фонарей казалась театральным хором.
     Оказалось,  что  люди  рассматривали воронку,  которая осталась после
взрыва  немецкого снаряда.  Воронка была  неглубока,  но  землю  разметало
вокруг и розовый куст лежал на боку.


                                  * * *

     На этот раз дом отчима был не столь зловещ, как вчера.
     Полицейский,  узнавший Андрея,  был добродушен. Он зашел в дом следом
за Андреем и,  когда тот предложил напоить его чаем, сразу согласился, сам
разогрел самовар,  а  пока Андрей был у  себя в  комнатке,  пошел в  сад и
крикнул оттуда:
     - Не возражаете, если я яблочек соберу? Все равно пропадут.
     Яблоки у отчима были чудесные. Он сам выводил новые сорта, даже ездил
к  одному  чудаку в  Козлов Тамбовской губернии,  о  котором был  высокого
мнения.  <Человек не  признает Менделя,  -  говорил отчим,  -  но  чутьем,
интуицией добивается сказочных результатов.  Бербанк бы ему позавидовал. К
сожалению,  Россия не страна для талантов. Талант у нас не только оценить,
но и использовать не умеют>.
     Когда обрадованный разрешением полицейский шумно полез в сад,  Андрею
стало  жалко,  что  тот  погубит что-нибудь из  трудов отчима,  и  он,  не
решившись отказаться от непродуманного решения,  вышел в сад за урядником,
полагая,  что в его присутствии тот особенно не разгуляется. Тем более что
в  саду  уже  было  почти темно,  и  цепочка лампочек,  зажженная Андреем,
придавала ему праздничный вид,  словно сейчас с  террасы послышатся голоса
гостей и звон бокалов.  Полицейский оказался не нахальным, веток не ломал,
набрал  разных  сортов  полную фуражку и,  положив ее  на  столик в  саду,
сказал,  что,  когда сменится утром, отнесет домой, у него трое хлопчиков,
пускай  побалуются.  Полицейский был  усатый,  грузный,  говорил певуче  и
вставлял в речь украинские слова.
     Андрей вынес уряднику стул,  чтобы тому не сидеть ночью на камне,  но
тот сказал, что служба этого не дозволяет, после чего уселся на стул и тут
же задремал.
     На второй этаж Андрей не поднимался.  Когда они расставались на ночь,
полицейский сказал:
     - Я вам, господин студент, туда ходить не советую.
     - Почему?
     - Я туда часом подымался -  ну ровно вурдалаки...  - Он не смог яснее
выразить мысль, но Андрей понял.
     Было уже около двенадцати,  и Андрей улегся спать у себя, не закрывая
дверь в коридор, чтобы услышать, если что-то произойдет снаружи. Он думал,
что долго не заснет.  Он вновь и вновь повторял в памяти сцену официальной
помолвки в  доме Иваницких,  стараясь воспроизвести,  как бы  для истории,
каждое слово и  жест действующих лиц,  потом подумал,  как  он  мало знает
Лидочку,  у  которой обнаружился решительный характер.  Наличие у  Лидочки
характера Андрея умилило, и в этом умилении он заснул.
     Проснулся он оттого, что кто-то заглядывал в окно.
     Странно,  но спящее сознание Андрея пробудилось не от звука, а именно
оттого,  что  в  прямоугольнике окна образовался темный силуэт,  закрывший
луну.
     Андрей открыл глаза и мгновенно сообразил,  где он,  почему он в этом
доме. Видно, и во сне он был настороже.
     Андрей  лежал  неподвижно,  стараясь разглядеть замершую у  открытого
окна фигуру.  Ему хотелось,  чтобы это был отчим.  И  он  даже дорисовал в
воображении фигуру человека,  сделав ее выше,  стройнее, и тогда же понял,
что ошибается.
     Человек, стоявший в проеме открытого окна, не был отчимом.
     <Сейчас он начнет перелезать через подоконник,  - понял Андрей. - Вот
сейчас он протянет руку вперед... А что тогда должен сделать я? Я не успею
добежать до двери. Крикнуть? Услышит ли полицейский?>
     Фигура стояла неподвижно,  словно статуя командора,  которая никак не
решит,  умертвить дон Жуана или подождать... Это сравнение пришло Андрею в
голову куда  позже.  В  тот  момент он  лишь стал подтягивать ноги,  чтобы
сподручнее соскочить с  кровати.  Движение  Андрея  вызвало  визг  пружин,
громкий в тиши, как крик ночной птицы.
     Силуэт качнулся вправо и исчез за рамой окна.
     Андрей соскочил с кровати и метнулся к двери.  Но остановился.  Проем
окна был пуст. В доме тишина.
     Андрей оглянулся в  поисках какого-нибудь оружия.  Нагнулся,  схватил
ботинок -  ничего более весомого не нашлось - и начал продвигаться к окну.
Тот человек явно стоял где-то  у  стены,  иначе бы  в  этой мертвой тишине
Андрей услышал его шаги.
     Рама  окна  приближалась,   и  звездное,  с  луной  посередине,  небо
расширялось.  Медленно-медленно,  стараясь не скрипнуть половицей,  Андрей
приблизился к окну.
     Но  в  тот момент,  когда он  мог уже дотянуться до окна,  послышался
легкий стук убегающих шагов. Андрей увидел, как человек пробирается сквозь
поредевшую листву яблонь.  Человек бежал легко, он был молод. Андрей понял
- это его вчерашний преследователь.
     Андрей стоял у окна и думал:  позвать урядника?  Бесполезно. Даже все
урядники Крыма не догонят того человека.
     Андрей стоял у окна и вглядывался в темноту. Может, это разведчик был
из  банды?  Сегодня они уже не  придут,  а  завтра дождутся,  когда Андрей
заснет,  и постараются снять его беззвучно,  чтобы не услышал полицейский?
Но  что  им  нужно  в  доме?  Неужели  они  в  самом  деле  увезли  Сергея
Серафимовича,  чтобы пытать его  до  тех  пор,  пока  он  не  признается в
существовании сейфа?
     Да,  сейф! Конечно, сейф. Глаша сказала, чтобы он взял оттуда пакеты.
Почему откладывать это на утро?
     Послышались уверенные медленные шаги.  Они  приближались к  окну.  На
этот раз человек шел не таясь,  ступая тяжело,  и слышно было,  как трещит
под ногами гравий дорожки.
     Андрей не  успел отскочить от окна,  как темная фигура надвинулась из
ветвей и в лицо ударил свет фонаря. Заслоняясь, Андрей поднял руку.
     - Чего не спишь? - Андрей узнал голос полицейского.
     - Мне показалось, - сказал Андрей, - что в саду кто-то ходил.
     - Значит,  тоже  показалось?  А  я  задремал было,  вдруг слышу -  по
переулку кто-то бежит. Дай, думаю, погляжу.
     - Вот и я думаю, что, он убежал.
     Урядник еще минут пять бродил по саду,  светил фонарем под деревьями,
словно искал следы.
     - Нету никого,  - сказал он наконец издали. - Иди спать. Ты не бойся,
хлопчик. Не вернется он.
     Раздирая кусты, полицейский пошел прочь к своему посту.
     Андрей сел на постель.  Спать уже совсем не хотелось. Он посмотрел на
часы.  Половина третьего.  Он подумал,  что подождет полчаса, пока урядник
снова  задремлет,  тогда  надо  будет  пройти  на  кухню  и  отыскать  там
какое-нибудь оружие, к примеру - кочергу.
     Придумав себе  оружие,  Андрей уже  спокойнее вытянулся на  кровати и
почти сразу заснул, хотя намеревался бодрствовать до самого утра.


                                  * * *

     Тут же Андрей очнулся вновь.
     Сразу  посмотрел на  окно.  Небо  чуть-чуть  начало светлеть.  Звезды
потускнели. Луна скрылась. Почему он проснулся?
     И тогда он услышал шум наверху. Не шаги, а какой-то удар, потом снова
тишина. Неясный шум... И все смолкло.
     Если бы Андрей услышал шаги,  он наверняка позвал бы полицейского. Но
шагов не  было.  Андрей знал,  что  любые шаги сверху хорошо слышны в  его
комнатке.  Бывало,  он  лежал  часами,  слушая,  как  отчим мерно ходит по
кабинету,  и  мысленно следил,  как  тот  доходит до  угла,  поворачивает,
огибает стол, останавливается у окна и возобновляет свое путешествие.
     Шагов не было.  Андрей сосчитал до ста.  Потом до тысячи. Ни звука не
доносилось сверху.
     Тогда Андрей поднялся, натянул брюки и босиком прошел на кухню. Глаза
настолько привыкли к  темноте,  что он  без труда увидел короткую кочергу,
лежавшую на железном листе у плиты. Кочерга была тяжелой и надежной.
     Прежде чем подняться наверх, Андрей подошел к выходной двери и сквозь
стекло постарался разглядеть полицейского. Тот сидел на стуле с внутренней
стороны калитки.  Голова его свесилась на грудь.  Он спал. Но до него было
близко -  шагов  пятьдесят,  это  успокаивало:  достаточно громко позвать,
чтобы он проснулся.
     Андрей медленно поднялся по лестнице, вышел на темную площадку. Дверь
в кабинет была приоткрыта.
     Андрей заглянул в щель. В кабинете никого не было. Конечно, некто мог
таиться и  на  веранде,  дверь на  которую вела через площадку,  и  потому
Андрей,  стараясь не  наступить на  белый  контур Глашиного тела,  пересек
площадку и выглянул на веранду.  Она была освещена предрассветной синевой.
И пуста.
     Что ж, решил Андрей, если здесь никого нет, надо будет взять пакет из
сейфа.
     Он  вошел в  кабинет,  прикрыл за  собой дверь и  только сделал шаг к
сейфу, как услышал тихий хрип. Близко, у самых ног.
     Андрей отпрянул и замер.
     Это было за пределами страха. Он даже не мог убежать. Он лишь смотрел
вниз и ничего не видел.
     Хрип повторился.
     Он доносился из-за овального стола, стоявшего в центре кабинета.
     Андрей явственно слышал,  как там,  за столом,  на полу кто-то редко,
прерывисто дышит. И в этом дыхании была боль.
     - О-о-о-ой, - протянул голос. И голос был знаком.
     И тогда Андрей,  скинув оцепенение, в два шага обогнул стол и увидел,
что на смятом завернутом ковре,  возле черной в черноте дыры в полу, лежит
нечто  черное -  лежит  человек,  лежит его  отчим.  Глаза Андрея каким-то
образом  получили  способность  видеть  в  почти  полной  темноте  -  либо
узнавание отчима позволило воображению увидеть невидимое:  отчим  лежал на
боку,  протянув  вперед  правую  руку  и  стараясь  двинуться,  подняться,
встать...
     - Сергей Серафимович?  -  прошептал Андрей,  даже сейчас понимая, что
полицейский не должен его услышать. - Что с вами?
     Он присел на корточки, дотронулся до плеча - Сергей Серафимович был в
распахнутом халате,  из-под  которого видна  была  пятнистая сорочка  -  в
кровавых пятнах. Пальцы Андрея натолкнулись на горячую липкую кровь.
     - А-а-а...  -  Сергей Серафимович начал  слово,  но  ему  не  хватило
воздуха,  и он захрипел.  Теперь Андрей видел лицо,  которое отчим пытался
обратить к нему. Андрей подвел руку под горячий затылок отчима и приподнял
голову.
     - Вы ранены? Вам плохо... я сейчас позову доктора.
     - А-а-а-ндрюша, как хорошо, что ты... Молчи, только молчи, Андрей...
     Андрей поддерживал голову отчима, и это помогало тому говорить.
     - Какое число? - спросил отчим.
     - Десятое октября.
     - Правильно... хорошо... я ушел... а ты успел...
     - Вы потерпите. Там внизу полицейский, я его пошлю за врачом.
     - Я велю тебе... я приказываю... нельзя. Слушай.
     - Я здесь.  -  Андрей сказал это, потому что отчим замолчал. Он дышал
часто-часто, как загнанная собака.
     - Где Глаша?
     - Она в больнице.
     - Они нашли ее?..
     - Она вне опасности, я говорил с ней.
     - Ты должен заботиться о ней.  Она все расскажет.  Верь ей, как себе.
Говори...
     - Что?
     Отчим молчал. Словно собирался с мыслями.
     - Я живучий,  - сказал он вдруг громко. - Они думали - все. Главное -
возьми...
     Рука отчима шевельнулась -  он старался поднять ее и  передать Андрею
то, что было зажато в пальцах.
     - Возьми... это главное.
     Портсигар,  который Андрей взял  из  разжавшихся пальцев отчима,  был
такой же, как тот, что он получил от Глаши.
     - Спрячь...  я приказываю...  спрячь.  Ты должен подчиняться мне. Это
твое спасение. Это спасение всех нас.
     Андрей понял,  что кровь сочится из-под плеча отчима,  и  хотел найти
что-нибудь,  чтобы перевязать старика,  но тот,  словно умел читать мысли,
воспротивился.
     - Это вторично,  - сказал он. - Это пустяки. Я знаю хирургию. Меня не
спасти.  Слишком много крови - легкие... печень... я вижу, как умирает эта
глупая оболочка. Смешно?.. смешно... Ты спрятал?
     - Да,  - сказал Андрей. Ему некуда было спрятать портсигар. Он держал
его в свободной руке.
     - Теперь открой сейф.
     - Потом, - решительно сказал Андрей. - Сейчас важнее вы.
     - Они ни в  коем случае не должны найти сейф.  Ты поймешь все,  когда
прочтешь письмо. Это моя последняя воля.
     Голос  отчима окреп,  будто все  остатки жизненной силы  он  вложил в
него. Голос гипнотизировал.
     - Ты помнишь,  где ключи?  -  спросил отчим.  -  Отпусти меня. Возьми
ключи. Скорее. Никто, кроме тебя, не должен успеть.
     Андрей не мог опустить голову отчима на ковер,  но, на счастье, рядом
стояло кресло:  Андрей положил на пол портсигар,  рванул на себя подушку с
кресла и подсунул ее под голову отчиму.
     - Портсигар, - сказал отчим тихо, - ты забыл его.
     Андрей нашарил на  ковре портсигар,  послушно положил в  карман брюк.
Потом подошел к  письменному столу.  Он  чувствовал,  как  отчим неотрывно
глядит ему в спину.
     - До отказа, - приказал отчим.
     Андрей  вытащил ящик  письменного стола  и  откинул крышку  потайного
отделения. Звякнули ключи.
     - Нашел?.. Хорошо... - Отчим закашлялся. Андрей кинулся к нему, отчим
поднял руку,  отгоняя Андрея к сейфу. В углу рта отчима показалась струйка
крови.  Глаза отчима как будто светились во тьме,  и Андрей, подчиняясь их
безмолвному приказу, нащупал на раме портрета выпуклость, картина щелкнула
и отошла от стены.
     - Три раза... против часовой... - прохрипел отчим.
     - Знаю,  -  сказал Андрей.  Он спешил скорее выполнить приказ отчима,
чтобы потом вызвать врача,  чтобы отвезти его в больницу. Если все сделать
быстро, то его успеют спасти...
     - На верхней полке, - сказал Сергей Серафимович. - Письмо тебе. Пакет
с долларами. И второй пакет - под ним. Нашел?
     - Да, все нашел.
     - Не потеряй, это так важно... и никто, никогда...
     Голос Сергея Серафимовича окреп.
     - Слушай меня.  -  Голос  наполнил всю  комнату,  от  него  никуда не
денешься,  ему нельзя перечить...  -  Я  сейчас умру.  Ты уйдешь вниз.  Ты
ничего не знаешь. Ничего. Пускай меня найдут другие. Уйди отсюда. Спрячь в
самом надежном месте...  Прости, Андрюша... ты многое не понимал... я тебя
любил... Я счастлив, что ты успел.
     И голос оборвался. Сразу - в небытие.
     Андрей  не  шевельнулся,  не  прошло  и  мгновения.  Но  Андрей знал,
окончательно и  без  всяких сомнений,  что  Сергей Серафимович умер.  И  в
сознании остался приказ отчима.  Надо уйти.  Никто не  должен знать об  их
последней встрече...
     Андрей склонился над  отчимом.  Глаза  его  были  открыты и  застыли.
Андрей поднял легкую кисть руки.  Она была вся в крови.  Пульса не было. И
все  же  Андрей приложил ухо  к  груди отчима.  Сердце не  билось.  Андрей
ладонью закрыл отчиму веки.
     Он  совершал  эти  действ