й. - И не знаю, кто из них вам ближе.
     Он снова открыл синюю папку,  и  только тут Андрей увидел,  что между
листами в  ней  вложен большой конверт.  Вревский вытащил оттуда несколько
фотографий.  И аккуратно,  напряженно, будто превозмогая желание кинуть их
Андрею в лицо, разложил их на столе.
     На первой фотографии был виден человек,  лежащий на земле в неудобной
позе,  подвернув под  себя ногу и  бессильно откинув руку.  Лицо его  было
неразличимо.
     На второй фотографии было только лицо того человека - крупным планом.
На третьей тоже лицо - с другой стороны. Человек был мертв.
     - Кто это? - спросил Вревский.
     Андрей  молчал,  узнав  человека и  всем  нутром  чувствуя опасность,
грозящую от признания своего знакомства.
     На фотографии был гимназический кочегар Тихон.  Кто еще говорил о нем
недавно? Да, конечно же Ахмет.
     - Кажется,  я его припоминаю,  -  сказал Андрей, - но могу ошибиться.
Что с ним произошло?
     - Кто этот человек?
     - Звали его... Кажется, его звали Тихоном.
     - Фамилия!
     - Откуда мне знать его фамилию?  Он у нас раньше в гимназии кочегаром
работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.
     - И с тех пор вы его не видели?
     - Нет,  не видел,  -  сказал Андрей,  искренне полагая,  что не лжет,
потому что ночная встреча в  семинарском саду не  имела никакого отношения
ни к Ялте, ни к этому делу, но Андрею могла повредить.
     - Честное слово?
     - А что случилось?
     - А то,  что этот человек убит. Убит так же, как ваш отчим и Глафира.
И рядом с ним валялась пустая шкатулка.
     - Значит,  вы нашли одного из бандитов! - сказал Андрей. - Чего же вы
меня тогда здесь держите?
     - Потому что этот человек, - а фамилия его, впрочем, вы и без меня ее
знаете,  -  Денисенко, Тихон Денисенко - убит тем же ножом и точно так же,
как остальные ваши жертвы...
     - Его тоже я убил?
     - Без  иронии,  господин  Берестов.  Вы  же  до  сих  пор не ответили
следствию,  где вы умудрились скрываться последние четыре  дня.  А  я  вам
отвечу,  смотрите мне в глаза,  я вам отвечу!  В заброшенном летнем домике
над верхней дорогой. Вместе со своими сообщниками. Где вы делили добычу. И
это кончилось неудачно для вашего сотоварища Денисенко, который погиб, как
всегда погибают в бандах, когда речь идет о дележе добычи.
     - Я не видел этого Тихона несколько лет.
     - Как вы мне надоели, Берестов!
     Вревский вытащил из  папки еще  один  лист,  мелко исписанный с  двух
сторон.
     - Это  протокол  допроса  вашего  близкого  приятеля,   которому  нет
никакого смысла вас губить, да который и не подозревает, что его показания
забивают гвозди в  ваш гроб,  господин Берестов.  Я снова иду на нарушение
порядка  следствия,   но  хочу,  чтобы  вы  поняли,  насколько  глубоко  и
безнадежно вы увязли. Читайте... Да, погодите, чтобы не было недоразумений
и  чтобы вы,  не  дай Бог,  не  подумали,  что ваш приятель Николай Беккер
замыслил против вас нечто дурное, даю слово офицера, что Беккер встречался
со мной совсем по иному делу и ваше имя всплыло при его допросе совершенно
неожиданно.  Господин Беккер не подозревал,  что я знаком с вами,  а давал
показания в  связи с  исчезновением двух рядовых из команды,  с которой он
приехал из Феодосии для получения прицелов. Читайте вот отсюда...
     Андрей подвинул к себе листы. Почерк был мелкий, канцелярский. Видно,
писал сам следователь или писарь.
     Страница начиналась с середины разговора.

          В о п р о с.  Когда вы и ваша команда, господин Беккер,  прибыли
     в Ялту?
          О т в е т.  Я прибыл в Ялту на попутном моторе,  который шел  из
     Феодосии  одиннадцатого  октября.  Моя  же  команда в составе четырех
     солдат береговой артиллерии прибыла морем двумя днями раньше.
          В о п р о с. Из кого состояла ваша команда?
          О т в е т.  В команде были солдаты Денисенко,  Борзый,  Чамаш  и
     Линяев.
          В о п р о с. Что случилось далее?
          О т в е т.  На  второй  день  по моему прибытию  в Ялту  солдаты
     Денисенко и Борзый не явились ночью в помещение,  выделенное  им  для
     жилья.
          В о п р о с. Встревожило ли вас их отсутствие?
          О т в е т.  В первый день нет,  так как я полагал,  что,  имея в
     городе знакомых, солдаты могли загулять. Однако на следующий день, не
     имея от них известий,  я счел необходимым доложить об этом начальнику
     снабжения, который рекомендовал мне тут же доложить коменданту. Что я
     и сделал.
          В о п р о с. Что дали принятые меры?
          О т в е т.  Я получил  ответ коменданта,  что  дело  о возможном
     дезертирстве передано в городское жандармское управление.

     - Ничего не понимаю, - сказал Андрей, отдавая лист Вревскому, который
внимательно следил за его лицом. - Значит, Тихон Денисенко был в Феодосии?
     - Вот именно. И приехал в Ялту за день до нападения на дом Берестова.
     - Но я-то тут при чем?
     - А вот при чем. Вчера утром пастухами в заколоченном летнем домике у
дороги  на  Ай-Петри  в  лесу  был  найден труп  неизвестного человека.  У
осмотревшего труп  полицейского возникло подозрение,  не  дезертир ли  он.
Дальнейшее  просто  -   фотографии  убитого,  а  затем  и  сам  труп  были
предъявлены  для   опознания  господину  Беккеру,   который  узнал  Тихона
Денисенко.  А  вот  пустую шкатулку красного дерева,  найденную в  том  же
домике,  Беккер опознать не смог. И понятно почему - опознать ее смогли бы
только вы.
     - Значит, его убил второй бандит и скрылся.
     - Я задал несколько вопросов господину Беккеру.
     Вревский подвинул Андрею еще один лист из папки. Мертвое лицо Тихона,
глядевшего   мертвыми   полуоткрытыми   глазами    на    Андрея,    мешало
сосредоточиться.  Он отодвинул фотографию,  Вревский усмехнулся и  спрятал
фотографии в конверт.

          В о п р о с.  Скажите,  пожалуйста,  были ли вы знакомы раньше с
     убитым?
          О т в е т. До армии?
          В о п р о с. Да, в Симферополе или Ялте?
          О т в е т.  Я  знаю,  что  оба  убежавших солдата,  Денисенко  и
     Борзый,  родом из Симферополя. Именно потому я и подумал сначала, что
     они находятся в самовольной отлучке - решили побывать дома.
          В о п р о с. Приходилось ли вам раньше встречаться с кем-либо из
     этих солдат?
          О т в е т. Борзого я до армии не знал, но Тихон Денисенко как-то
     напомнил  мне,  что работал в нашей гимназии истопником.  Но я его не
     вспомнил, потому что не ходил в котельную.
          В о п р о с.  Был ли знаком с Тихоном Денисенко Андрей Берестов?
          О т в е т.   Странный  вопрос.   Зачем  ему   быть  знакомым   с
     истопником?
          В о п р о с.   Хорошенько   подумайте,    господин   Беккер.   И
     постарайтесь вспомнить.  Это может значительно помочь следствию и,  в
     частности, вашему приятелю Андрею Берестову.
          О т в е т. Андрею угрожает опасность?
          В о п р о с.  Можно считать и так.  В любом случае ваш правдивый
     ответ может ему помочь.
          О т в е т.  Я не могу быть точно уверен,  но мне кажется, что на
     прошлое Рождество я видел Андрея в обществе Денисенко.
          В о п р о с. Они были вдвоем?
          О т в е т.  Нет,  с ними было третье лицо. Допускаю, что это был
     друг Денисенко Борзый.  Но я не  уверен,  так  как  была  зима,  рано
     темнеет. У меня была тяжко больна мать, я возвращался домой из аптеки
     и увидел в городе Денисенко,  Берестова и,  кажется, Борзого, которые
     выходили из трактира.
          В о п р о с. Вас не удивила столь неестественная компания?
          О т в е т.  Конечно,  удивила. Кстати, подтвердить это может моя
     знакомая Маргарита Потапова, которая шла вместе со мной.
          В о п р о с. Все трое были пьяны?
          О т в е т. Не могу ответить. Был вечер. И разве это так важно?

     - Хватит,  -  сказал Вревский,  отбирая лист у Андрея,  который начал
было перечитывать показания Беккера.  -  Что вы на это скажете? Неужели вы
будете  утверждать,   что  ваш  друг  и   совершенно  посторонняя  девушка
сговорились вас погубить?
     - Нет, я так не думаю, - сказал Андрей, который понял, как смертельно
он устал,  как хочет спать... <Ах ты хитрец, Вревский, как ты поймал Колю!
Но ведь Коля ничего и не подозревал...>
     - Вы встречались на Рождество с Денисенко и Борзым?
     - Я случайно встретился с Тихоном,  -  сказал Андрей,  чтобы Вревский
отвязался от него.
     - И с Борзым?
     - Я не знаю,  кто такой Борзый.  Второго звали Борисом.  У него такие
вот широкие скулы и лоб неандертальца.
     - Что ж, описание сходится. Борис Борзый. И, кстати, уже судившийся и
отбывший три года по подозрению в  разбойном нападении.  Ну что,  господин
Берестов, финита ля комедия?
     - Я хочу спать, - сказал Андрей.
     - Я тоже,  -  сказал Вревский.  -  Мы с вами славно потрудились.  Как
понимаете, достижение истины - процесс трудный. Пахомов!
     Полицейский появился не сразу. Андрей подумал, что он задремал.
     - Я здесь, - буркнул он, появляясь в дверях.
     - Отведи арестованного во вторую камеру. Там чисто?
     - А чего быть нечисто, там уж два дня как никого нету.
     - Ну  что  ж,  спокойной  ночи,  Андрей  Сергеевич,  -  мирно  сказал
следователь. - Приятных сновидений пожелать не могу.
     Андрей вышел. Вревский остался в кабинете.
     Полицейский провел Андрея в  полуподвал,  где был коридор с железными
дверями по сторонам.  Открыл одну из дверей.  Камера была пустая и  узкая,
окно  под  самым потолком.  Железная койка,  застеленная суконным одеялом,
умывальник, ведро в углу, от которого тянуло хлоркой. И все.
     Андрей ни о чем не мог думать.
     Он  хотел вытянуться на  койке,  но полицейский велел снять ботинки и
отдать ему шнурки. Андрей покорно снял ботинки.
     - Погоди,  - сказал полицейский, провел руками по его карманам, потом
расстегнул ремень и тоже взял с собой.
     Под  потолком горела лампочка.  Андрей хотел  было  попросить,  чтобы
выключили свет, но заснул раньше, чем захлопнулась дверь за полицейским.


                                  * * *

     Андрей  проснулся  оттого,  что  заскрежетала  дверь.  Наверное,  так
скрежещет дверь в ад,  подумал он. Может быть, они специально сыплют песок
в петли?
     Полицейский -  не тот,  что вчера,  другой, молодой, пузатый парень -
принес миску с кашей и эмалированную кружку с жидким чаем.  Проверил, есть
ли вода в умывальнике,  приподнял крышку ведра, от которого пахло хлоркой,
обнаружил,  что  оно  пустое.  Потом сказал,  что днем лежать на  койке не
положено.
     Сквозь решетку окна из-под самого потолка лилась серая сырость.
     Андрей использовал по назначению поганое ведро,  потом умылся.  Выпил
чай,  кашу есть не стал.  И подумал,  насколько человек быстро привыкает к
нелепым  и  унизительным  условиям  жизни.  Волк  бы  метался  по  клетке,
отказывался от  еды,  птица бы  разбилась о  прутья,  а  вот он,  студент,
человек если и не утонченный,  то интеллигентный и неглупый, воспитанный в
понятиях порядочности и  чести,  не  представляющий,  как  можно  сесть за
завтрак,  не  почистив зубы,  покорно оправляется в  ведро и  пьет чай  из
кружки, и сердце его не разрывается от мысли, что ближайшие десять, а то и
двадцать лет он  проведет в  заточении...  а  может быть,  через несколько
месяцев в  подобной же камере он будет ждать своего последнего часа,  а за
дверью прозвучат шаги начальника тюрьмы,  врача и священника,  чтобы вести
его к виселице.
     Но  на этом рассуждения Андрея оборвались,  потому что мысль о  такой
смерти была настолько ужасна и реальна,  что он вскочил, подбежал к двери,
чтобы  проситься  наружу,  но  спохватился  и  понял,  что  такой  радости
Вревскому он доставить не может.
     Он постарался рассуждать о своем деле,  искать в нем причины, которые
давали бы  надежду на избавление,  но голова была тупой,  она отказывалась
думать,  и  Андрей вместо этого смотрел,  как два воробья устроились между
решетками на подоконнике и,  не обращая на него внимания, мирно чирикают о
своих делах...
     Дверь  неожиданно  вновь  заскрежетала,  и  возник  давешний  пузатый
полицейский.  Он принес Андрею его ремень и шнурки от ботинок. Конечно же,
понял Андрей, это так положено, чтобы я не повесился. Поэтому и отбирают.
     - Одевайтесь, - сказал полицейский. - Пошли.
     - На допрос? - спросил Андрей. Полицейский показался ему симпатичным.
Простой парень,  добрый,  наверное.  В Андрее поднималась неконтролируемая
льстивость,  что  так  свойственна тяжелым  больным и  подследственным,  -
хочется быть  хорошими с  теми,  от  кого  зависит твоя судьба,  чтобы они
поняли - ты достоин снисхождения.
     - Мне сказали,  я веду,  -  ответил полицейский.  Ему было все равно,
хорош ли Андрей. Он велел Андрею заложить руки за спину.
     Они прошли по коридору полуподвала.  За прочими дверьми камер, такими
же,  как та,  что скрывала камеру Андрея,  было тихо. Поднявшись на первый
этаж,  они,  вместо того чтобы идти выше,  где  должен был ждать Вревский,
повернули к  двери во  двор.  Двор был знаком Андрею,  он  видел его вчера
вечером из окна. Посреди двора стоял тополь, вокруг были набросаны окурки.
     Моросил прежний дождь,  и, пока они пересекали двор, сорочка промокла
и Андрей продрог.
     Они завернули за  угол безликого желтого казенного здания и,  обогнув
его, оказались перед входом. Там стоял солдат с винтовкой.
     - Куда? - спросил он.
     - К господину полковнику Николаеву, арестант, - сказал полицейский.
     - Погоди, - сказал солдат. Он приоткрыл дверь внутрь и крикнул: - Тут
арестанта к полковнику привели!
     Сразу выскочил молоденький поручик с точным пробором посреди головы и
серебряным аксельбантом.  Он  смотрел на Андрея широко раскрытыми глазами,
будто восхищался.
     - Господин Берестов? - воскликнул он. - Вас ждут!
     Они  вошли  внутрь.  Полицейский топал  сзади.  Поручик шел  рядом  с
Андреем и был подчеркнуто вежлив:
     - Полковник ждет вас.
     Поручик  повернулся к  Андрею,  протянул руку,  чуть  откинув  голову
назад, и представился:
     - Поручик Тизенгаузен. Имел честь бывать у вашего отчима.
     Поручик наклонил голову  -  пробор был  проведен по  линейке.  Андрей
пожал протянутую руку. Что это - чудесное освобождение, как в романе Дюма?
     - Ни  на  минуту не допускал и  мысли о  вашем участии в  этом жутком
деле.  Ни на минуту.  -  Поручик взял Андрея под локоть и повел по широкой
лестнице наверх. Полицейский мрачно топал сзади.
     - Ты подождал бы здесь, - сказал поручик полицейскому.
     - Не положено, - просто ответил тот, и стало ясно, что полицейский не
отвяжется.
     - Им хочется быстро соорудить уголовное дело.  Шумное дело - многие у
нас вам сочувствуют. Примите мои соболезнования.
     Поручик  постучал  в  дверь  на  втором  этаже,  оттуда  послышалось:
<Входите,  входите!>  Поручик  пропустил  Андрея  вперед,  преградил  путь
полицейскому,  который намеревался было последовать за Андреем,  и прикрыл
дверь.
     Андрей оказался в большом,  светлом, в два окна, кабинете. Чуть ли не
половину его  занимал большой полированный стол,  заваленный бумагами.  За
столом  сидел  массивный курчавый  человек  в  форме  полковника.  Человек
поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею.
     - Господин Берестов? - сказал он. - Рад вас видеть. Надеюсь, что ваши
несчастья временные. Очень надеюсь.
     Полковник оказался низкого роста и  столь широкий,  будто ноги у него
были отрублены по колено.  Шел он мягко,  шаркал ногами,  и ясно было, что
ему куда привычнее быть в мягких домашних туфлях, чем в высоких сапогах.
     - Ай-ай-ай,  -  уныло сказал он.  - Неужели в таком виде вам пришлось
провести ночь в участке? Без теплой одежды?
     - Полиция получила слишком много  власти,  -  резко сказал от  дверей
поручик Тизенгаузен. - Они творят произвол.
     - Вот именно,  -  согласился полковник.  - Ведь можно простудиться! У
вас нет насморка?
     - Нет, - сказал Андрей.
     - Я  дам  вам  с  собой  капли.  Мне  присылают из  Киева,  -  сказал
полковник. - Вы завтракали?
     Поручик хмыкнул.
     - Ах да,  -  сказал полковник.  -  Какой у них завтрак! Поручик, не в
службу, а в дружбу, распорядитесь, чтобы принесли чаю.
     - Чай придется подождать, - сказал поручик. - Еще не ставили самовар.
Но  если господин Берестов не  откажется,  мы  можем предложить ему глоток
коньячку.
     - Великолепная идея!  - обрадовался полковник. - Вы простите, что нам
пришлось  встретиться  в   такой  момент.   Но  это  последствия  тяжелого
положения, в котором оказалось наше государство.
     Поручик Тизенгаузен прошел к массивному сейфу, что стоял возле стола,
громко повернул ручку, открыл его и вынул оттуда початую бутылку коньяку и
два стакана.  Раздвинул бумаги на столе полковника и налил в каждый стакан
на два пальца.
     - Нам  надо завести бокалы,  -  сказал полковник,  удрученно глядя на
действия адъютанта. - Просто стыдно перед гостями.
     - Я  распоряжусь,  -  сказал  Тизенгаузен.  Он  протянул один  стакан
Андрею, второй взял сам.
     - А мне нельзя, - сказал полковник. - Язва. Совершенно исключено.
     Коньяк обжег глотку.  Полковник проглотил слюну,  глядя,  как  Андрей
пьет.
     - Нечем  закусить.   Не  серчайте,  Андрей  Сергеевич,  но  мы  редко
принимаем гостей. Мы стали бумажными крысами. Война - это груды бумаг, вот
так-то.
     Тизенгаузен пил  коньяк маленькими глотками,  стоя навытяжку,  словно
соответствовал тосту на торжественном приеме.
     Большие настенные часы пробили десять раз. Все трое стояли и смотрели
на них,  потом полковник и Тизенгаузен сверили свои часы, словно настенные
часы  были  истиной в  последней инстанции.  У  полковника была  старинная
луковица,  поручик Тизенгаузен,  разумеется, имел часы наручные, на черном
ремешке.
     - Господин поручик, - сказал полковник, - вам пора.
     - Слушаюсь,  Лев Иванович,  - согласился Тизенгаузен, убрал стаканы и
бутылку в сейф и небрежно прикрыл его.
     Когда Тизенгаузен вышел, полковник обернулся к Андрею:
     - Садитесь,  садитесь,  в ногах правды нет.  Боюсь, как бы вы с собой
паразитов не вынесли. Там же блохи, клопы, полное отсутствие гигиены... да
вы садитесь,  я не потому сказал,  что опасаюсь заразить свою мебель, нет,
не потому.
     Мысль  эта  показалась  полковнику столь  забавной,  что  он  залился
счастливым смехом.
     В дверь постучали. Поручик пропустил в кабинет Лидочку. Из-за их спин
выглядывал полицейский. Он даже встал на цыпочки, чтобы убедиться, что его
подопечный не убежал.
     В руке у поручика была большая сумка.
     Лидочка кинулась к Андрею.
     - Что они с тобой сделали!  -  воскликнула она куда громче, чем можно
было от нее ожидать. - Я не переживу! Мой бедный...
     Она обняла Андрея и прижалась щекой к его сорочке.
     - Да-с,  -  сказал полковник. - Если вы позволите, я вас на несколько
минут покину. Срочные дела... так-с, срочные дела.
     Полковник обнял за плечи поручика Тизенгаузена, для чего ему пришлось
высоко закинуть полную руку,  и они вдвоем, словно Дон Кихот с подвыпившим
Санчо Пансой, покинули кабинет.
     - Лидочка, милая, я так счастлив... Как тебе это удалось?
     - Андрюша, времени у нас совсем мало, - сказала Лидочка. Она потянула
его к окну подальше от двери.
     Андрей   пребывал   в   эйфорическом   состоянии,   в   котором   мир
сконцентрировался вокруг Лидочки, как космос вокруг Солнца, ослепительного
и прекрасного.  Он готов был плакать от умиления и нежности. Лицо Лидочки,
освещенное светом белесого дождливого утра,  было бледным,  и оттого глаза
казались еще  большими,  а  губы были еще более нежного,  светло-пунцового
цвета.  Андрей принялся целовать руки Лидочке,  а  та не отнимала рук,  но
повторяла: