Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Булычев Кир. Река Хронос 1-2 -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  -
о угла и увидел, что они все еще бегут, огибая встречных. Раиса стояла, тяжело дыша, прижимала сахарницу к груди. - Зря я тебе ключи дала, - сказала она. - Скажи спасибо, что я живой остался, - сказал Коля. - Спасибо, только не тебе, а мне. Может, еще чего в доме украли? Оказалось, что ничего больше телеграфист украсть не успел, зато наследил, и Раиса была недовольна, даже не смеялась, когда Коля попытался юмористически рассказать, как воспользовался случайно найденными документами какого-то Берестова. Коля стал целовать Раису, но та уклонилась от ласк, сказав, что сейчас из киндергартена придет ее Витенька. Но ближе к вечеру они помирились. * * * 5 марта командир <Екатерины> напечатал в <Крымском вестнике> письмо, в котором сообщал, что мичман Фок Павел Иванович - чистый русак из Пензенской губернии. Там же говорилось, что в ночь с третьего на четвертое, будучи на вахте, мичман проверил часовых в подведомственной ему носовой орудийной башне. Затем он хотел спуститься в бомбовый погреб, но часовой, не доверяя немцам, не пустил Павла Ивановича. Часовой был напуган недавним взрывом на <Императрице Марии>, взрыв был именно в бомбовом погребе. Говорили, что это дело рук немецких шпионов. Павел Иванович, получив такой грубый отказ, счел свою офицерскую честь полностью погубленной. Он поднялся к себе в каюту и тут же застрелился. Но застрелился не потому, что в самом деле испугался разоблачения, как говорили досужие сплетники в городе, а в глубоком душевном расстройстве. Более того, командир дредноута сообщил, что торжественные похороны мичмана Фока по постановлению команды состоятся 6 марта в десять утра. Следовало пережить 5 марта. Пережить - значит выиграть партию в игре, где ставка - Россия. Окно выходило на площадь, было раннее утро - даже бездельников и зевак на площади еще не было - соберутся через час-другой. Перелом в судьбе должен был свершиться именно сегодня. Все, что делалось дальше - по мере свободы и инициативы, - было задумано другими, и славу тоже делить с другими. Когда приехавший якобы на отдых генерал Жанен, соглядатай Клемансо, воодушевляясь, слушал планы Колчака и по карте следил за воображаемыми движениями флота и десантов к Константинополю, он делал вид, что заслуга в этом плане принадлежит именно деятельности и энергии Александра Васильевича, но тот-то знал, что решения принимаются даже не в Петрограде - скорее в Париже. Сегодня будет не только испытание его силы и умения управлять людьми, но и его стратегического чутья. В России два флота - Балтийский и Черноморский. Остальное - флотилии, не стоящие упоминания. Даже если они называются Тихоокеанским флотом, так и не пришедшим в себя после Порт-Артура. Балтийский флот вроде бы главный - под боком императора, на виду. Но всю войну простоял на якорях. Кроме экипажей субмарин да тральщиков, мало кто нюхал порох. Флот без цели - флот, наверняка уже разагитированный социалистами, готовый к слепому бунту, и в будущем - страшная опасность для порядка в государстве - за три года безделья и мужеложства по кубрикам и гальюнам из балтийских моряков создались отряды черных убийц. Об этом Александр Васильевич говорил Жанену и Ноксу, старался убедить их. Но союзные представители только вежливо кивали, не давая себе труда задуматься. Согласился только генерал Алексеев, но станет ли он реально главковерхом - одному Богу известно. На Черном море он, Александр Васильевич, сознательно и последовательно проводил в жизнь разработанную программу. У него была великая цель, цель настоящего флотоводца и вождя - отнять у Турции проливы. То, что не удалось князю Олегу, удастся Александру Колчаку. Этой идее Колчак был предан с момента своего вступления в командование Черноморским флотом и до последнего дня на этой должности. В отличие от десятков куда более заслуженных и высоких чинами генералов и адмиралов, князей и министров, Александр Васильевич отлично понимал, что страна движется к пропасти и единственное, что может остановить ее от падения, - это победа в войне. Победа спишет все - после побед революций не бывает. И если удастся выиграть эту гонку - они толкают к пропасти, а мы оттягиваем оттуда, - будет спасена империя. Империя, республика - не суть важно, хоть Колчак и не считал себя демократом, рассуждая, что демократия хороша для европейских стран, где хабеас корпус и прочие законы о личности уже пятьсот лет как существуют и любой швейцарец скорее поставит яблоко на головку сорванцу, чем поступится свободой. В России нужна твердая рука. Рука, которая приведет к порядку, потому что даже в Англии сначала был Вильгельм-завоеватель, а лишь через много лет - парламент. Поэтому Александр Васильевич завел на флоте строгие порядки и поддерживал их неуклонно, добиваясь одного: матрос должен быть сыт, но занят, занят так, чтобы ни минуты свободной, чтобы отработал - только спать! Но сыт. Флот был поделен на отряды. Отряды поочередно уходили в крейсерство, до самых турецких и болгарских берегов, несли охранение, проводили стрельбы. Как только возвращались в Севастополь, тут же начиналась погрузка боеприпасов и угля, уборка и ремонт - и так до следующего выхода в море. Матросы редко выходили на берег - это объяснялось войной. И не бунтовали. И даже не было среди них столько агитаторов и недовольных, как в пятом году, когда восстал <Князь Потемкин>. Правда, Александр Васильевич был не столь наивен, чтобы полагать, будто на флоте все идеально и что Севастополь, бастион порядка, устоит в море бунтов, готовых охватить Россию. В частности, адмирал с опаской поглядывал на город, где словно тифозные микробы вылезали на свет мастеровые многочисленных морских и иных фабрик и мастерских, запасники и резервисты, а также солдаты береговых частей. Так что водораздел проходил не только между Севастополем и Россией, но и внутри Севастополя - между флотом и берегом. Печальный инцидент с мичманом Фоком, хоть и был улажен, на самом деле ничего еще не решал. Вечером Колчаку доложили, что в городе происходят аресты лиц, коих подозревают в немецком происхождении. В городе подготовлены манифестации. Именно завтра и следует противопоставить анархии порядок. Чепуха, чепуха... Александр Васильевич все стоял у окна, не замечая, как течет время. Всю жизнь он презирал Романовых, всегда надеялся на то, что скоро они исчерпают свою карму и падут, потому что веревки, которыми привязаны эти гири к ногам народа, уже сгнили. И уж кого-кого, но Александра Васильевича нельзя было заподозрить в приспособлении к обстоятельствам. Милая, ласковая, талантливая Аня Тимирева может подтвердить, что еще в конце прошлого года он писал ей, <что готов был приветствовать революцию, которая установила бы республиканский образ правления, отвечающий потребностям страны>. Он был искренен - он всегда был искренен с возлюбленной. Но не всегда договаривал до конца. Колчак был убежден, что России нужен республиканский строй, чтобы он успел ворваться в Дарданеллы и прибить свой червонный щит к вратам Царьграда: красный цвет - цвет власти. Придется стать паладином революции - раз уж нет иных на эту должность. Еще несколько дней назад даже для себя самого эти мысли были табу - запечатаны семью печатями. А сегодня? Сегодня можно спокойно и трезво взвесить шансы на будущее основных деятелей России. Сила человека определяется не только и не столько его способностями и амбициями, как той поддержкой, на которую он может рассчитывать. Корнилов популярен в армии, в ее правом крыле, но за исключением ударного полка не имеет частей, непосредственно ему подчиненных и верных. Рузский и Брусилов - штабные полководцы, скорее исполнители, чем вожди. Вице-адмирал Максимов, командующий Балтийским флотом? Он ничем не командует... А вожди политические? Лидеры эсдеков - говоруны либо темные лошадки, скрывающиеся по Ментонам и Базелям, - вряд ли у них есть поддержка более чем нескольких сот таких же заговорщиков. Эсеры - Чернов? Спиридонова? Крестьяне могут клюнуть на их призывы отдать землю, но крестьянство - слишком расплывчатая категория. В России оно ни на что не способно, кроме вспышек слепого бунта. Остаются правые. Дума. Родзянко. Милюков. Гучков. О либералах вроде Львова и Керенского можно и не думать - они ничтожны... Как ни поверни - в России нет лица, имевшего бы организованную и дисциплинированную поддержку, подобную той, что имеется у Колчака в Черноморском флоте. У Колчака. Он думал о себе в третьем лице, отстраненно, будто читал книгу о жизни великого человека... А не поздно? Тебе сорок семь, Александр Васильевич, у тебя неладно со здоровьем, в тебе нет того задора и силы, как десять лет назад. Но отказаться от исторического шанса спасти Россию, повернуть ее историю в спасительном направлении - значит не выполнить предначертания судьбы, а за это судьба жестоко отомстит. - Жребий брошен, - сказал Александр Васильевич вслух и оглянулся - не слышит ли кто. Но он был в кабинете один. Александр Васильевич взял со стола колокольчик. Звон его был мелодичен, но проникал за много стен. Адъютант тут же появился в дверях. - Все ли в порядке? - спросил Колчак. - Как вы приказали, Александр Васильевич, - ответил адъютант. - Через час? - В десять ноль-ноль, - сказал адъютант. В десять ноль-ноль утра 5 марта вице-адмирал Колчак и прочие высшие чины Севастополя и Черноморского флота закончили слушать литургию, совершаемую в Николаевском соборе епископом Сильвестром. После этого процессия крестным ходом двинулась от собора на Нахимовскую площадь, к Графской пристани. Здесь уже были выстроены для парада сводные команды кораблей, запасной полк, а также отряды гимназистов и реалистов. Народу собралось множество. Хоть о параде стало известно лишь в восемь утра, но народ в городе уже несколько дней ждал какого-то большого праздничного события, которое было бы достойно революции и душевно бы соответствовало ей. Именно потому Колчак и устроил парад с молебном и оркестрами. Инициатива в решениях должна была исходить от него, потому что в ином случае нашлись бы желающие взять власть в свои руки. Мартовский день выдался солнечный, даже припекало. Зеленая трава выбивалась на косогорах и на бульваре... Солнце отражалось в воде, и было весело. Там же, на Графской пристани, епископ Сильвестр отслужил молебен во славу народного революционного правительства и всего российского воинства. Затем, когда священнодействие закончилось, он позволил адмиралу перейти к следующему этапу праздника. Александр Васильевич пошел вдоль строя матросов и солдат, останавливаясь, и громко, высоким, пронзительным, слышным по всей площади голосом, выкрикивал: - Народному правительству - ура! Верховному главнокомандующему - ура! Матросы, солдаты, а особенно гимназисты весело и дружно подхватывали: <Уррра! Уррррааа...> Завершив обход войск, Александр Васильевич поднялся на ступени Морского собрания, откуда и принял парад. Оркестр играл церемониальный марш, части с различной степенью выучки разворачивались и проходили по площади мимо адмирала. Колчак стоял на шаг впереди остальных генералов и офицеров, держа ладонь под козырек черной фуражки. Тонкие губы были тесно сжаты. Обывателям, которых накопилось уже несколько тысяч, зрелище парада было по душе. Многие стояли, украшенные красными бантами и розетками, над толпой виднелись два или три красных флага. Но ни Колчак, ни иные лица, принимавшие парад, никаких бантов и ленточек себе не позволяли - тем более что пока и не было указаний из Петрограда по части дальнейшей судьбы армейского церемониала. Когда последний отряд реалистов, сопровождаемый оркестром, прошел мимо собрания и площадь опустела, если не считать зрителей, не спеша расходившихся по домам, потому что было уже около часа и пора обедать, Колчак обратился к стоящим ближе прочих генералу Веселкину и епископу Сильвестру и произнес благодушно: - Кажется, мы успели. Глупый Веселкин хохотнул, не поняв, чего же успели, и сказал: - Пора, пора, желудок пищи просит! И сам захохотал. - Свой долг перед революцией мы сегодня выполнили, - заметил ехидный Сильвестр, и остальные вокруг засмеялись. - Впрочем, вы правы, - позволил себе улыбнуться Колчак. - Мы заработали обед. Революционерам уже поздно начинать демонстрации. Он был уверен, что достаточно долго отвлекал внимание горожан и нижних чинов. В час уехали обедать к Веселкину, полагая, что праздником революция завершилась. Но не учли, в том числе и умный Александр Васильевич, что дальнейшие события могут включать иных участников, вовсе не тех, что прошли парадом или отхлопали в ладоши. Пока шел обед, сложилась иная ситуация. Бухта была буквально наполнена шлюпками, катерами, яликами, баркасами - шло первое воскресенье после революции, и если в будний день матроса можно заставить красить палубу или грузить уголь, воскресный день - святое дело, отдых. На то есть закон и порядок. Всю неделю матросы на кораблях питались слухами и случайными новостями. Все жаждали узнать - что же случилось. Ведь если революция - это нас касается или нет? Матросы сходили на Графской пристани, встречали знакомых из других команд и экипажей, мало кто спешил на свидание - наступал день политики, а не любви. Даже для самых от политики далеких, даже не знавших, что такое политика, новобранцев. Обычно матросы, сходя на берег, на Графской пристани или Нахимовском не остаются - зачем маячить на глазах у начальства? Они переходят туда, где тише, - на Исторический бульвар, а то в Татарскую слободку или на Корабельную сторону, к полуэкипажу. К полуэкипажу тянулось больше всего народу. Там, на громадном плацу, окруженном казармами, и оставались. В полуэкипаже народ самый осведомленный, они не грузят уголь, к ним попадают газеты - они на берегу. Почему-то Александр Васильевич, который все старался предусмотреть, объединяющей роли полуэкипажа не учел, как не учел и святости воскресного дня. Впрочем, если бы учел - может быть, задержал бы течение революции в Севастополе на день-два. А потом все равно колесо судьбы, катившее по России, взяло бы свое - и закрутило бы и Севастополь, и Черноморский флот, и весь Крым так же, как это случилось во всех других городах и гарнизонах. Часам к трем во дворе полуэкипажа скопилось несколько тысяч человек - большей частью матросов. Но было немало солдат и портовых рабочих. Чтобы ощутить силу, хотелось быть вместе со своими. И когда своих стало много, потом очень много - ощущение силы пронизало весь плац. Ораторы, которые поднимались на большие ящики, стащенные на середину плаца, сначала говорили то, что узнали из газет, - говорили о Петрограде. Но вскоре оказалось, что революция имеет иное понимание - кто-то первый вдруг выкрикнул: - А у нас революции нету! Ее адмиралы в кармане держат! Толпа радостно загудела - эти слова были важнее, чем то, каков состав Временного правительства в Петрограде. Ораторы выстроились в очередь. Толпились, спешили сказать. Всех слушали, если недолго. Ораторы произносили слова, которые можно говорить жене или другу, но вслух, для всех, с трибуны их никогда не произносили и не думали, что будет возможно. К невозможному в политике человек привыкает за несколько минут. Шок короток - как, неужели это и мне можно? На глазах рождаются ораторы, никогда ранее не витийствовавшие за пределами своего кубрика, а оказывается, вполне приемлемые ораторы, потому что куда лучше Гучкова или Шульгина отражают желания тех тысяч, что стоят вокруг разинув рты, слушают, удивляются сопричастности к великим делам. - На улицах городовые как при царе! И царь уже далекое историческое прошлое, хоть и прошло-то три дня, как его скинули. - А политических еще из тюрем не выпустили! Куда это годится? И уже в углу плаца собрались, создают комиссию по освобождению заключенных. И наконец кто-то, солдат, выкрикивает самую крамолу: - Вызвать сюда Колчака! Пускай ответит народу, что это делается! Эта крамола пришлась по душе - потому что иначе получался тупик. Говорили о безобразиях друг другу - и никто не слушал. Значит, все так и останется? А вот если вызвать Колчака, если сказать ему всю правду, командующий послушает, и что-то произойдет. Никто на плацу еще не понимал, что само обращение к Колчаку как к инстанции, которая обязана распоряжаться, принимать меры и командовать, подразумевает подчиненность этой массы людей адмиралу. Никто еще не решался объявить себя или себе подобных инстанцией решающей - себе подобные оставались пока просителями. В той части толпы, что была ближе к казармам, произошло возмущение, словно по ней пробежала волна - центром волны был невысокий человек в черной фуражке - его выталкивали толпой к трибуне и, наконец, выбросили на ящики. Человек оказался капитаном первого ранга со странной фамилией Гсетоско, который служил командиром полуэкипажа и по требованию активистов только что говорил по телефону с адмиралом Колчаком, который вернулся в Морской штаб после обильного веселкинского обеда. Александр Васильевич сам взял трубку... Каперанг Гсетоско говорил сбивчиво, был напуган, хотя Колчак знал его за рассудительного, спокойного человека. Он произносил <митинг>, <президиум>, <представители>, и Александр Васильевич старался не показать раздражения и в то же время внушить собственной выдержкой спокойствие растерянному каперангу. - Передайте членам президиума, - говорил Александр Васильевич тихо, а Гсетоско тут же повторял слова набившимся в комнату людям, - что я поручаю вам, господин капитан первого ранга, ознакомить публику с текущими событиями и положением дел в столице. Сам же я занят неотложными делами и не смогу приехать. Отказ адмирала вызвал гнев толпы. Гсетоско заперли в кабинете, а двух лейтенантов послали в Морской штаб гонцами. Толпа вовсе не намерена была расходиться, и в ней возник уже спортивный азарт. Ей нужен был именно Колчак - никто другой. И иные кандидатуры отвергались немедленно - требовалось переспорить самого адмирала. Противостояние кончилось тем, что на плац гневно ворвался <Руссо-балт> адмирала. Колчак поднялся на сиденье раньше, чем остановился автомобиль, и потому сразу оказался выше ростом, чем остальные. Так с автомобиля он и говорил - не так громко, - многим не было слышно, но все молчали, откричав торжествующе: <Колчак приехал! Ура! Наша взяла!> - и, придя в благодушное настроение, замолчали и слушали адмирала, полные милосердия к поверженному противнику. Александр Васильевич полагал, что само его появление успокоит толпу. Потому он сухо и быстро сказал, что не имеет новых вестей из столицы, а завтра, по получении новостей, разошлет их по кораблям. Больше говорить было нечего, и Колчак собрался - и все это увидели - приказать шо

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору