. - Меня и генералы за эти места трогали.
     - Где они, твои генералы! - парировал Коля. - А я здесь и молодой.
     - Вы красивый, - деловито согласилась Наташа. - Как же не понимать.
     Государыня Мария Федоровна встретила Колю  как  старого знакомого.  И
даже было странно подумать,  что два дня назад он  знал эту старую женщину
только  по  картинкам  в  <Ниве>.  Александра Михайловича не  было,  но  в
библиотеке  их  ждал  великий  князь  Николай  Николаевич  -   сухой,  как
говорится, версту проглотил, старик в сапогах, начищенных столь зеркально,
что  в  них  отражались книжные шкафы,  и  голова кружилась при взгляде на
такое совершенство.
     Мария Федоровна сказала ему о письме Колчака и о комиссии совета, что
приедет искать царский заговор.
     - Садитесь,  лейтенант,  -  сказал Николай Николаевич, - мы здесь без
чинов.  Дайте  письмо,  Мария  Федоровна,  я  прогляжу его.  Какое  у  них
расписание? Ага, ко мне в Чаир шестого! Ничего они не найдут.
     - Там нечего находить, - сказала Мария Федоровна, как бы предупреждая
Великого князя.


                                  * * *

     В  тот день Колю оставили в  Ай-Тодоре к обеду,  и он был представлен
супруге   Александра   Михайловича,   добродушной  и   хлопотливой  Ксении
Александровне,  сестре императора, а также внучатой племяннице императрицы
Татьяне,  склонной к романтическим увлечениям.  Коля, разумеется, не знал,
что  она  в  некотором роде старая знакомая его  бывших друзей -  Ахмета и
Андрея,  потому что  была  среди  гостей в  давнишний предвоенный вечер на
вилле Сергея Серафимовича Берестова,  и Ахмет имел наглость схватить ее за
коленку,  тогда куда менее округлую.  Впрочем, никто, кроме Ахмета, уже не
помнил о том инциденте.
     - Для  визитов нашего  юного  друга,  -  сказал  за  обедом Александр
Михайлович, - нужно веское оправдание.
     - Вы правы,  -  сразу согласилась императрица.  - Я уже подумала, что
вокруг слишком много соглядатаев.
     Коля молчал,  потому что,  к своему стыду,  об этом не подумал. Между
тем как императрица была права.
     - Так что мы  предлагаем,  -  императрица улыбнулась уголками губ,  -
чтобы господин Берестов увлекся нашей Таней.
     Щеки Тани зарделись,  Александр Михайлович захохотал,  Коля готов был
присоединиться к его смеху, но его опередила Таня:
     - Меня никто не спросил! Как вы смеете!
     - Таня,  - успокаивала ее императрица, - никто не требует, чтобы ты в
самом деле увлеклась нашим курьером.  Он  ведь тоже не  испытывает к  тебе
нежных чувств...
     - Предпочитая чары Наташи,  -  добавил Александр Михайлович, и Ксения
Александровна тут же сделала ему выговор по-французски.
     В  конце концов Мария Федоровна восстановила за  столом мир,  и  обед
завершился договоренностью о  романе Коли и  Тани,  после чего императрица
удалилась к себе читать толстую семейную Библию на датском языке.
     <Заговор императрицы> оказался весьма кстати.  В  ближайшие дни  Коле
пришлось несколько раз побывать в Ай-Тодоре, и уже без автомобиля, который
был слишком очевиден.  От  Севастополя до  Ялты Коля добирался катером,  а
оттуда брал извозчика.
     Таня была с ним холодна, но без враждебности, и Коля предположил, что
ее мягкое сердце занято иным мужчиной.  И даже высмотрел подозреваемого на
эту должность.
     Что  же  касается плана  Колчака  опередить общественное возмущение и
отправить по  виллам  императорской фамилии специальную комиссию,  то  эта
затея провалилась:  слухи о  создании комиссии докатились до  Петрограда и
вызвали там  слухи  о  монархическом заговоре в  Крыму,  о  том,  что  там
готовится  мятеж  и  отделение  Крыма  от  России,   будто  бы  английское
правительство уже высылает в  Черное море дредноут на помощь заговорщикам,
хотя  в  высшей степени было непонятно,  как  дредноут прорвется сквозь не
покоренные еще турецкие Дарданеллы.  Результатом возросших до небес слухов
в  Петрограде  стала  следующая  телеграмма военного  министра  Временного
правительства ‘ 4689 от 17 апреля:

          Немедленно обеспечить  Южный  берег  Крыма от контрреволюционных
     попыток и контрреволюционной пропаганды.

     Колчак выругался. Как последний матрос - так сказала бы покойная мама
Коли Беккера. Излишнее внимание к виллам Романовых не входило в его планы.
Если  там  не  удовлетворятся его  действиями,  могут  вывезти Романовых в
столицу. Это опасно при переменах революционного климата. А адмиралу члены
правящей фамилии были нужны в Крыму живыми. Следовало быстро и энергически
отреагировать на петроградские подозрения.  Желательно было перестараться.
И потому родился следующий приказ по Черноморскому флоту:
     <Срочно.  Секретно.  Полковнику Верховскому. По приказанию Временного
правительства  предлагаю  вам   отправиться  в   город  Ялту   с   членами
Севастопольского центрального комитета депутатов армии, флота и рабочих и,
по  соглашению с  местным комиссаром,  принять мероприятия для обеспечения
Южного  берега Крыма  от  контрреволюционных попыток и  контрреволюционной
пропаганды>.
     На  следующий день  с  кораблей  флота  и  из  частей  гарнизона были
выделены  специальные команды  наиболее революционно настроенных солдат  и
матросов в  количестве 1500 человек,  которые были разбиты на  специальные
отряды  под   общей   командой  председателя  ЦВИКа  вольноопределяющегося
Сафонова,  а  над  этими  отрядами приняли  командование более  пятидесяти
членов  ЦВИКа.  Координировал усилия полковник Верховский,  имевший приказ
адмирала как  можно  дольше  занять охотой за  ведьмами всех  сознательных
матросов и руководителей ЦВИКа.
     25 апреля экспедиция двинулась в  наступление на Ялту с  суши и моря.
Сухопутные силы на автомобилях и грузовиках, десант был посажен на военные
транспортные суда <Дания> и <Король Карл>.


     В  первом часу ночи в  двери дворцов в  Чаире,  Ай-Тодоре,  Дюльбере,
обезлюдившей совсем Ливадии,  в  ворота дач графа Тышкевича,  предводителя
дворянства Попова  и  некоторых  иных  известных  на  побережье людей,  не
скрывавших своих монархических симпатий, начали стучать. Стучали одинаково
- нарочито громко,  часто, будто целью стучавших было не разбудить хозяев,
а выломать саму дверь.
     Такой  стук,   призванный  не  только  разбудить,   но  и  смертельно
перепугать  хозяев,  был  придуман,  как  считают  некоторые  историки,  в
Варфоломеевскую ночь и широко использовался потом русской полицией.
     Обыски всюду начались в час ночи 26 апреля,  а завершились от пяти до
шести утра.  Владельцы вилл и  дворцов,  а также их немногочисленные слуги
провели ночь,  сидя  на  виду  у  задымивших и  забросавших ковры окурками
сознательных матросов и солдат.
     Владельцы  усадеб  вели   себя  по-разному.   Некоторые  возмущались,
некоторые были  угодливы,  но  были  и  такие,  кто  не  обращал на  обыск
внимания,  словно те были каждодневной неприятной обязанностью.  Горничная
Таня  и  Жан  церберами стояли у  двери в  спальню занемогшей вдовствующей
императрицы и  не  позволяли туда проникнуть ни  одному мужчине.  Так  что
поручик Джорджилиани,  который командовал обысками во дворце, вынужден был
привезти на  казенной машине  из  Ялты  родственницу вольноопределяющегося
Зороховича,  которая была  допущена в  спальню и  вышла оттуда через шесть
минут, утверждая, что ничего предосудительного не нашла. Родственнице было
под шестьдесят,  она робела перед квартальным -  так что живая императрица
была для нее страшнее архангела Гавриила.  Все шесть минут она простояла с
внутренней стороны двери,  не смея сесть,  как ни склоняла ее к тому Мария
Федоровна, и не смея взглянуть на государыню.
     Ни  в  Ай-Тодоре,   ни  в  других  дворцах  не  было  найдено  ничего
предосудительного,  но  так как найти что-то  требовалось,  во дворцах был
конфискован ряд предметов.
     Более  всего  пострадал великий  князь  Николай  Николаевич,  который
лишился своей коллекции охотничьего оружия,  состоявшей из  трех  десятков
ружей  и  ножей,  а  также  восемнадцати винтовок и  трех  револьверов,  и
окованного железом сундука с перепиской личного характера.
     На   даче   предводителя  дворянства  Попова  вместо  предполагаемого
скрытого   радиотелеграфа  был   обнаружен   синематографический  аппарат.
Секретная   комната,   где   якобы   собирались   заговорщики,   оказалась
всего-навсего фотографической лабораторией,  а  съезд  подозрительных лиц,
состоявшийся в  том доме,  -  помолвкой графа Тышкевича-младшего с дочерью
герцога   Романовского.   Таинственный   черный   автомобиль   принадлежал
императрице Марии Федоровне, на нем она совершала прогулки в сопровождении
своей дочери Ксении Александровны.  Все  перечисленные выше подозрительные
предметы,  включая  фотографическое оборудование,  оружие  и  автомобиль с
шоффером, были реквизированы от имени революции.
     На этом отягощенная добычей экспедиция с  победой возвратилась домой.
Колчак уже 27 апреля доложил обо всем Временному правительству.  И  наутро
пришел  ответ:   решительные  действия  севастопольского  ЦВИКа   признаны
правильными  и  своевременными,  Черноморскому флоту  и  Совету  выносится
особая благодарность Временного правительства.
     Для  того  чтобы  опасные  Романовы  не   смогли  захватить  Крымское
побережье,   пользуясь  удобным  расположением  своих  вилл   и   дворцов,
Севастопольский  совет  по  предложению  адмирала  Колчака  принял  мудрое
решение:  свезти всех представителей семейства и  их  прислужников в  одно
место, которое легко охранять как внутри, так и снаружи.
     Был избран Дюльбер, дворец Петра Николаевича.
     Петр Николаевич, поклонник Востока, сам начертил когда-то план дворца
и набросал его башенки и стрельчатые окна.  Придворный архитектор Краснов,
создавший почти все дворцы в Крыму, послушно сотворил мавританский дворец,
подобный строениям в  Гренаде и  Альгамбре.  Этот  дворец стал воплощением
Востока, как его понимали российские вельможи.
     Комендантом  дворца,   куда  свезли  всех  Романовых,   стал  поручик
Джорджилиани,  ярый революционер, скрывавший свое княжеское происхождение,
о чем дознался полковник Баренц.
     В   своих  мемуарах,   опубликованных  через  много  лет   после  тех
революционных дней, Великий князь Александр Михайлович писал:

          Поручик достал план Дюльбера, на котором красными чернилами были
     отмечены крестиками места для расстановки пулеметов.
          <Ялтинские товарищи,   -  сообщил  он,  -  настаивают  на  вашем
     немедленном расстреле,  но Севастопольский совет велел  мне  защищать
     вас  до  получения  приказа  из  Петрограда.  Я  не  сомневаюсь,  что
     Ялтинский совет,  где верховодят большевики,  попробует захватить вас
     силой. Дюльбер с его стенами защищать легче, чем Ай-Тодор>.
          Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича
     имеет  так  много преимуществ с чисто военной точки зрения.  Когда он
     начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной толщиной его стен и
     высказывали предположение,  что он, вероятно, собирается начать жизнь
     <Синей  бороды>.  Но  наши  насмешки  не   изменили   решения   Петра
     Николаевича.  Он говорил,  что никогда нельзя знать,  что готовит нам
     отдаленное    будущее.     Благодаря     его     предусмотрительности
     Севастопольский  совет  располагал  в  1917  году  хорошо  защищенной
     крепостью.
          Джорджилиани поселился во флигеле дворца.

     Работы  по   срочной  разборке  бумаг  Николая  Николаевича  поручили
рабочему Мигачеву,  социал-демократу. Тот обратил внимание на находившуюся
в  сундуке  докладную  записку  стратегического плана  захвата  Босфора  и
Дарданелл через Анатолийский берег,  составленную герцогом Лейхтенбергским
совместно с  капитаном первого ранга  Немитцем.  Проект  не  получил хода,
потому что военная обстановка тому не благоприятствовала.
     Колчак ознакомился с  проектом,  а  на  следующий день вызвал к  себе
Немитца,  которого не  любил за либерализм,  полагая карьеристом.  Колчак,
ценивший ясные  головы у  подчиненных,  сообщил,  что  послал в  Петроград
представление на  присвоение Немитцу звания  контр-адмирала и  делает  его
начальником штаба операции под кодовым названием <Ольга>.
     На этом либеральные речи Немитца были закончены,  и его вотще ждали в
Совете и ЦВИКе и на митингах,  которые потеряли за последние недели размах
и громкость речей.  Немитц,  будучи специалистом,  с увлечением окунулся с
головой в подготовку похода Черноморского флота.


     Из Ялты вернулся Мученик.
     - Называйте меня Еликом,  -  сказал он,  встречая Колю в  зале домика
Раисы.  Он сидел за столом, одновременно вальяжный и взъерошенный, и Раиса
смотрела на него с доброй жалостью.  -  Я привез ящик массандровских вин -
царская коллекция. Их больше не будет.
     - Раиска сказала, что вы с ней дружно живете и она вами довольна. Это
хорошо. Я рад, так именно - я рад.
     В глазах Мученика была собачья просьба - не бери мою Раю! Я потерплю,
пока ты здесь. Мы же с тобой джентльмены?
     - Я сейчас уезжаю, - сказал Коля.
     - Опять в Ялту? Скажи, Елик, зачем он туда ездит?
     - Как зачем?  -  Мученик подмигнул Коле и повернулся к Раисе.  -  Как
зачем,  когда вся Ялта знает, что у господина Берестова есть замечательная
любовница.  Княжна Татьяна!  -  и Мученик стал смеяться.  - Прекрасна, как
ангел небесный, как демон коварна и зла.
     Коля с  удовлетворением отметил,  что Елисей,  как и  севастопольские
сплетницы, поверил версии, придуманной императрицей.
     - Елик,  бросьте свои шутки!  -  рассердилась Раиса.  -  Мне  еще  не
изменяют!
     Мученик  совершил  роковую  мужскую  ошибку  -   он  полагал  унизить
соперника,  а  в результате невероятно возвысил его в глазах Раисы.  Может
быть,  Елик врет - нет там княжны. А что, если есть? Ну если не княжна, то
хотя  бы  графиня?  Откуда у  Коли автомобиль с  шоффером,  который всегда
молчит и  носит под  бушлатом маузер в  деревянной кобуре?  Откуда у  Коли
лейтенантский чин,  если всего несколько дней назад он  был прапорщиком из
вольноопределяющихся?
     - Раиса,  -  Коля вынул из кармана солидную пачку пятерок,  -  я буду
завтра в Ялте,  но очень прошу, поговори завтра с тем портным, который шил
мне этот мундир. Мне нужен парадный, под эполеты и высокий ворот. Надеюсь,
тебе хватит денег.
     - Еще чего не хватало! - сказала Раиса гневно. - Я вам, извиняюсь, не
жена!
     - Все,  что останется, возьмешь себе, - сказал Коля. - Витенька давно
просил паровоз.
     - Уууу!  - загудел Витенька. - А Мученик принес мячик! Кому он нужен?
Если хочешь, Коля, я его тебе подарю.
     - Спасибо, оставь его себе.
     - Это странно,  - сказал Мученик. - Зачем вам, господин Берестов, два
имени?
     - Так меня мама в детстве звала, - сказал Коля.
     - Разумеется,  -  согласился Мученик,  уловив  угрозу в  участившемся
дыхании Раисы. - Давайте выпьем. Посидим, выпьем, давайте?
     Коля,  не желая того, почувствовал, как изнемогал Мученик от ревности
и унижения.  Ради высокой любви он оставил на время свою идеальную подругу
- Революцию и  приволок  из  Массандры ящик  с  вином;  но  ящик  не  стал
пропуском к счастью.  Желающий счастья всему человечеству,  Елисей Мученик
не мог желать счастья Андрею Берестову,  который, возможно, даже не Андрей
Берестов, а черт знает какой конспиратор.
     Раиса  стала собирать на  стол,  а  Мученик понял,  что  должен уйти.
Мученик  поднялся,   стал  прощаться  -   и   вышло  совсем  уж   неловко,
демонстративно.  Раиса почти не уговаривала его:  уходишь - уходи. Но была
обижена -  гости не должны уходить,  когда их тарелка уже на столе, каждый
знает.
     А Мученик ушел.  Он шагал по вечерней улице, вниз, к гавани. Он думал
о несправедливости судьбы.  Ему,  Елику Мученику,  никогда ничего легко не
доставалось.  Но он добился многого, к чему стремился. Он хотел быть сытым
- он  давно уже  стал  сытым.  Он  хотел стать образованным -  он  окончил
Коммерческое училище в  Одессе.  Он хотел стать состоятельным -  и основал
процветающую посредническую фирму на паях с  французским капиталом.  Но он
понимал, что счастье и состояние нежатся под дамокловым мечом случайности,
потому  что  Мученику  выпало  родиться  в  рабской  империи.  И  он  стал
революционером.  Упаси Боже!  Нет,  не тем,  кто кидает бомбы,  а тем, кто
руководит массами. Революция получилась, но счастья не было.
     В прошлом году,  зайдя в магазин, он увидел ту самую женщину, которая
ему снилась в сексуальных снах, начиная с отроческого возраста, и возжелал
ее.  Революция еще  не  была завершена,  и  сам  Мученик еще не  обеспечил
постоянного счастья для себя,  своей семьи и  всего человечества.  Мученик
стал приходить к Раисе, но она, даже отдаваясь ему, Елисея не полюбила.
     Берестов же был красив и мускулист...
     Мученик отлично понимал,  где ему обещают, а где его обижают. Он даже
понимал, что Раиса его не обижает и не хочет обижать - нет, она добрая, но
плотоядная женщина,  а он,  Мученик, - хищник в политической борьбе, но не
способен быть хищником в  постели,  потому что  в  постели он  жаждет быть
одновременно страстным и нежным, ибо воспитан на поэзии Блока и Бальмонта.
     Шатаясь,  словно пьяный - а ведь ни одной бутылки не открыли, Мученик
клял  себя  за  наивность.  Раньше он  думал,  что  в  жизни  всего важнее
революция,  оказалось -  женщина.  Революция свершилась и  требует от него
всех сил - как ревнивая жена. А он не способен отдавать ей силы - он хочет
убить  этого  Колю-Андрюшу!  Он  хочет  отнести мягкую  и  страстную Раису
Федотовну на пышную кружевную кровать и сказать ей: ты моя супруга!
     На  углу  Нахимовского проспекта Мученика  встретил рабочий  Мигачев,
который намеревался доложить на ячейке партии социал-демократов о  бумагах
Николая Николаевича,  которые он, как член комиссии тридцати трех, прочел,
но  не знал,  что делать дальше.  Мученику некуда было бежать.  Поэтому он
постарался  забыть  о  Раисе  и,  обняв  передового,  но  еще  политически
малоразвитого рабочего  за  плечи,  повел  по  проспекту,  раскланиваясь с
прохожими, потому что многие знали в лицо столь известного политика.


     Автомобиль уже стоял у дома.  Ждал его за углом,  чтобы не привлекать
внимания. Шоффер, старослужащий матрос Ефимыч - человек пожилой, солидный,
громоздкий, отличавшийся презрением к опасности и крайней флегматичностью,
уже привык к поездкам с Колей и сам облекал их в покровы тайны, придумывая
всем конспиративные клички. Коля без труда принял эти правила игры.
     - Поздравляю, - сказал Ефимыч, - с новой звездочкой.
     - К старухе? - спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.
     Старуха означала, как нетрудно догадаться, вдовствующую императрицу.
     - Нет, сначала вызывает король, - прошептал шоффер.
     Король означало Колчака. Ефимыч дал ему эту кличку, потому что хотел,
чтобы вице-адмирал хотя бы в условном языке был выше всех.
     Коля поглядел на часы. Был уже шестой час.
     - Мы не успеем в Дюльбер, - сказал он.
     - Мое дело передать приказ.
     Поехали к  Александру Васильевичу на  квартиру,  что  он  снимал  для
Темиревой.  Считалось, что Ольга Федоровна о ней не подозревает. По случаю
недавнего  приезда  возлюбленной Александр  Васильевич был  в  элегическом
настроении. Что не отвлекало его от дел.
     Вестовой принес поднос -  на нем стояли коньяк и виски. Колчак бросил
быстрый  взгляд  на  Колю,  вспомнил,  потом  улыбнулся тонкими  губами  и
спросил:
     - Коньяк, виски?
     Положение Коли изменилось. И он, оценивая слова адмирала, сказал:
     - Виски, только немного.
     - Как далеко зашел ваш роман с княжной Татьяной? - спросил Колчак.
     - Я хотел бы, чтобы он зашел дальше.
     - Учтите,  Берестов,  в нашем революционном Отечестве звание <княжна>
лишь недостаток, гиря на ногах.