в этом была его основная цель. - Иди
спать, ты с ума сошел.
     - Глаша, мне очень нужно, на минутку, ты же понимаешь...
     - Глупый, глупый, Сергей Серафимович услышит, что же тогда будет?
     - Он спит, ты же знаешь.
     - Иди, Андрюша, иди, завтра проснешься, тебе стыдно станет.
     Видно,  сообразив,  что так ей  Андрея не пересилить,  Глаша оторвала
руку от  груди и  толкнула Андрея.  Он перехватил ее полную горячую руку и
потянул к  себе.  Но  в  этот момент наверху скрипнула дверь -  то  ли  от
сквозняка, то ли Сергей Серафимович не спал и, услышав шум снизу, вышел из
кабинета.   Андрей  замер,  а  Глаша,  воспользовавшись  этим  мгновением,
захлопнула дверь.  Звякнул крючок.  Андрей стоял затаив дыхание. Но сверху
не доносилось ни звука.  А по ту сторону двери стояла Глаша.  Андрей знал,
что она не уходит.
     - Спокойной ночи,  -  долетел из-за двери шепот. Андрею послышалась в
нем усмешка.
     Он  на  цыпочках дошел  до  своей  комнаты,  закрыл за  собой дверь и
остановился у окна.  Как все неловко и глупо вышло! Он, как барин Нехлюдов
в <Воскресении>,  пытался овладеть горничной.  Это же низко! В нем не было
злости на Глашу - только раздражение против своей необузданной плоти - вся
унизительность его  положения обрушилась на  него.  Он  не  должен был так
поступать -  не  имел права.  Если бы  вчера ему  сказали,  что  он  будет
ломиться в дверь служанки отчима,  он с оправданным презрением взглянул бы
на того человека.  Что же происходит с  ним?  Неужели зверь,  заточенный в
нем,  столь силен и  бесстыден,  что заставляет забыть о  высоком чувстве,
посетившем его недавно?
     В  доме и  в  саду царила тишина.  В  предрассветный час  даже цикады
замолкли.  <Глупо,  глупо, глупо>, - повторял Андрей, забираясь под легкое
покрывало и накрываясь с головой,  чтобы скорее заснуть и забыть обо всем.
Ужасный день, постыдный день... Завтра с утра он уедет в Симферополь.


                                  * * *

     Утром Андрей проснулся поздно, в десятом часу.
     Просыпаясь,  он  услышал сначала дневные веселые звуки:  пение  птиц,
далекие голоса,  квохтанье кур,  звон ведра...  Открыл глаза, увидел белый
потолок,  по которому пробежала замысловатая,  похожая на Волгу трещина, и
вспомнил ее  -  вспомнил,  как  в  прошлом году так же  просыпался в  этой
комнате и  так же  смотрел на эту трещину...  Он потянулся,  понимая,  как
хороша жизнь,  и  тут же зажмурился,  потому что утро таило в себе обман -
оно,  такое  светлое и  невинное,  сохранило память  о  вчерашнем.  Скорее
уехать... Может, выскочить через окно и, не прощаясь, покинуть дом, только
бы не видеть укоризны в  глазах Глаши,  а то и презрительного выговора.  А
что,  если отчим тоже услышал его ночные мольбы... <Господи, за что ты так
наказываешь меня?>
     Но если выскочить в  окно -  как доберешься до Симферополя без единой
копейки?  Искать Беккера?  У него ничего нет,  да и не хочется видеть его.
Ахмет наверняка катает князей по горам...
     - Андрю-юша!  -  сказала Глаша,  заглядывая в окно. - Ты все на свете
проспишь. Я уж два раза самовар ставила.
     Глаша стояла за  окном,  опершись ладонями о  подоконник.  Она была в
розовом  платье  с  короткими  рукавами  и  переднике,  волосы  собраны  в
темно-золотой пук.
     - Доброе утро. - Андрей понял, что ничего дурного ночью не случилось.
И в этом было возвращение счастья.
     - Давай,  давай,  не залеживайся! - Глаша рассмеялась, показав ровные
белые зубы. - Одна нога здесь, другая там!
     Андрей вскочил с кровати.  Глаша откровенно и весело глядела,  как он
натягивает брюки.
     - Жарища сегодня будет, - сказал она. - Просто ужасно.
     - Который  час?  -  спросил  Андрей.  Ему  хотелось  как-то  выразить
благодарность Глаше за то, что она так легко отпустила ему ночные грехи.
     - Скоро десять,  -  сказала Глаша.  -  Я  тебе на  кухне накрыла.  Не
обидишься?
     - Да хоть в чулане!
     Глаша ушла, и Андрей, умываясь, слышал, как она созывает кур:
     - Цыпа, цыпа, цыпа... идите сюда; цыпа, цыпа, цыпа...
     Андрей прошел на кухню - прохладную,  светлую и  чем-то  иностранную,
может,  от белых плиток,  которыми были покрыты стены,  серебряного блеска
кастрюль и золотого сияния тазов.  Глаша застелила  белой  салфеткой  край
кухонного стола.
     - А отчим где? - спросил Андрей.
     - Сергей Серафимович с утра уехали,  -  сказала Глаша. - В Массандру,
там какие-то профессора из Парижа собрались поспорить, чей виноград лучше.
Ты же знаешь, он у нас большой ботаник.
     Это даже к лучшему. В сущности, они уже вчера попрощались.
     - Ты молочка сначала выпей, - сказала Глаша. - Знаешь почему? Его нам
сверху, с Ай-Петри привозят. Там травы особенные, горные...
     Глаша хлопотала,  подставляла ему  горный мед  и  черешню -  это была
обыкновенная,  крепкая,  налитая силой  и  здоровьем Глаша,  совсем не  та
желанная, таинственная женщина, столь смутившая Андрея, когда он увидел ее
за  пианино  в  полутемном,  наполненном жгучим  пряным  ароматом кабинете
отчима.
     - Просто чудо,  -  говорила она,  -  сегодня утром встаю -  все куры,
понимаешь, все без исключения снеслись. Ты только посмотри.
     Она взяла с широкой полки большую миску, до краев полную яиц.
     - Может, возьмешь с собой, Марии Павловне, а?
     - Ну куда я с яйцами через перевал?  - рассмеялся Андрей. - Я яичницу
привезу.
     Чай был душистый,  темный,  Глаша наливала его из заварного чайника с
голубыми розами и щербинкой на носике.  Андрею чайник был знаком уже много
лет.
     - Ты дальше что будешь делать?  - спросила Глаша. - Сейчас домой или,
может, искупаешься? В море хорошо сейчас!
     - А в самом деле! - сказал Андрей. - Искупаюсь сначала.
     - Только к обеду возвращайся. Я окрошку сделаю, у нас ледник хороший.
Пообедаешь,  поспишь,  а  как  жара  схлынет,  поедешь.  У  нас  теперь  в
Симферополь автобус ходит. Знаешь?
     - Нет, не слышал.
     - Евстигнеевы,   которые  раньше  линейки  держали,  автобус  купили.
Немецкий. Дыму от него - ужас. К ночи дома будешь.
     Все устраивалось как нельзя лучше.
     - А  ты  небось купальный костюм не  взял?  Так в  сундучке под твоей
кроватью должен быть, еще с того года. Если, конечно, налезет. Уж очень ты
широкий стал.
     - А когда Сергей Серафимович вернется?
     - Он к вечеру приедет. Думаю, к вечеру. Куда спешить?
     Было жарко,  мухи жужжали у марли,  натянутой на окно.  Глаша - ах! -
смахнула осу,  что опустилась на скат груди. И Андрей тут же вспомнил ночь
- не умом, а телом вспомнил. И отвернулся.
     Когда  Андрей,  с  легкой сумкой,  в  которой лежал купальный костюм,
полотенце и  томик Леонида Андреева,  спустился вниз  к  пляжу,  мысли его
совершенно  покинули  дом  отчима,   и  возможность  свидания  с  Лидочкой
завладела им.  С каждым шагом к набережной все большее волнение овладевало
Андреем.  Жара господствовала на нижних улицах и  у  моря,  набережная как
вымерла,  лишь левее мола, на городском пляже, слышны были голоса, которые
сливались с  шумом моря,  совершенно спокойного и как будто масляного,  но
набегавшего на гальку неожиданно пушистыми пенными волнами.
     Андрей постоял немного возле того киоска с  сельтерской,  где впервые
увидел Лидочку,  словно она  должна была  вернуться туда,  а  потом  долго
торчал на  солнцепеке над пляжем,  стараясь во  множестве людей разглядеть
Лидочку,  что,  конечно же,  было невозможно,  тем более что в большинстве
люди старались,  выбравшись из моря,  сразу спрятаться под полосатые тенты
или зонты.
     Почему же  он  так  легкомысленно  решил,  что  увидит Лидочку именно
здесь? Ведь не исключено, а даже вероятно, что Беккер мог пригласить ее на
Ай-Тодор или к водопаду Ак-Су, чтобы провести с ней время в прохладе гор и
леса,  а не здесь...  И поняв,  что  Лидочка  сейчас  находится  где-то  в
обществе Коли,  Андрей расстроился.  К тому же, вспомнив о Коле, он понял,
что ведет себя не как джентльмен,  потому что даже в мыслях не должен  был
желать встречи с Лидочкой, сердце которой принадлежит Беккеру.
     Андрей спустился на пляж.  Места под тентом ему не нашлось, потому он
расстелил полотенце прямо на гальке,  разделся и улегся с книгой,  которую
раскрыл,  но  читать не  намеревался.  Купальные трусы,  что он  отыскал в
сундуке,  были тесны и старомодны -  полосатые, они почти достигали колен,
тогда как многие модники ходили по пляжу в куда более коротких одноцветных
трусах.
     Солнце  палило  безжалостно,  и  через  несколько  минут  бесцельного
разглядывания купальщиков Андрей поднялся и пошел к воде.  Войдя в море по
колени,  он долго стоял,  с удовольствием ощущая,  как волны разбиваются о
его  ноги  и  брызги  холодят тело.  В  отличие от  большинства обитателей
сухопутного  Симферополя  Андрей   хорошо   плавал.   Сергей   Серафимович
специально,  еще  в  первом  классе,  научил его  плавать,  причем разными
стилями.
     Преодолевая сопротивление воды,  Андрей рванулся вперед и  нырнул.  И
стал  частью  моря,  жителем его,  для  которого вода  ничуть  не  опаснее
воздуха.
     Андрей поплыл к  сверкающей дали.  Голоса и шум пляжа остались сзади,
вокруг было только море, солнце, небо и он сам.
     Андрей перевернулся на спину и закрыл глаза.  Солнце обжигало лицо, а
телу было прохладно.
     И  этот покой и простор изгнали из Андрея мелкие печальные мысли.  Он
был  песчинкой в  море мироздания,  оплодотворенной сознанием и  ощущением
простора. Река времени, о которой говорил отчим, была бескрайней и чистой,
как Черное море, которое никогда не станет грязным и мелким.
     Когда Андрей открыл глаза и  огляделся,  оказалось,  что  его отнесло
довольно далеко от берега. Он не спеша поплыл обратно, преодолевая течение
и даже зная заранее, в каком месте пляжа выберется на берег.
     Наконец берег приблизился,  но Андрею не хотелось вылезать на солнце,
и он,  лениво поводя руками, замер в воде, разглядывая пляж, белые домики,
поднимавшиеся по зеленому откосу к темной щетине леса, из которого торчали
скалистые зубы Ай-Петри.
     - Коля! - закричал женский голос совсем рядом. - Иди сюда!
     Радость и разочарование столкнулись в сердце Андрея.
     На  берегу,  у  кромки воды,  стоял Коля  Беккер,  в  модных красивых
купальных трусах,  сложенный,  как греческий бог, уже успевший легонько, в
красноту,  загореть,  так что не выделялся, подобно Андрею, своей белизной
среди прочих купальщиков.
     Андрей повернул голову и увидел, что в двух саженях от него по пояс в
воде стоят Маргарита и Лидочка.  Маргарита машет руками,  призывая Колю, а
Лидочка поправляет ленту,  которой схвачены ее  русые волосы.  Обе  были в
красивых  купальных костюмах,  только  на  Маргарите он  был  голубой  без
узоров,  а Лидочка была в зеленом костюме,  рисунок на котором представлял
собой волнистые линии, словно был продолжением морских волн.
     Первым увидел Андрея Коля.
     - Смотри кто к нам пожаловал!  -  крикнул он, шагнув к воде. - Как ты
выследил нас, Посейдон?
     В несколько гребков Андрей выплыл на мелкое место и встал.
     - Я вас не выслеживал!  -  ответил он.  -  Я только что приплыл.  Вон
оттуда!
     Лидочка  смотрела на  него,  рассеянно улыбаясь,  как  хозяйка гостю,
который пришел поздно, а все стулья за столом заняты.
     Коля  вошел  в  море,  рассекая  коленями воду,  и  остановился между
девушками и Андреем.
     - А я думал, что ты сегодня утром уедешь.
     - Я тоже так думал,  -  сказал Андрей с некоторым злорадством, ощущая
настороженность Беккера. - Но потом решил искупаться. Вы давно здесь?
     - Недавно пришли,  - сказала Маргарита. Она собрала пышные волосы под
специальную купальную шапочку,  и оттого обнаружились широкие скулы, а нос
и  глаза казались куда больше.  Она выглядела совсем иначе,  чем вчера,  -
грубее и чувственней - и это к ней притягивало.
     - Ахмета видел? - спросил Коля.
     - Он вчера у нас был,  -  сказал Андрей.  И не удержался:  - Вместе с
Марией Федоровной и Юсуповыми.
     - Какой Марией Федоровной? - спросила Маргарита.
     - Вдовствующей императрицей.
     Коля фыркнул, высказывая недовольство неудачной шуткой приятеля.
     - Что же им у вас делать?
     - Они знакомы с  отчимом,  -  сказал Андрей.  -  Он пригласил для них
знаменитого медиума.
     - Ой! - сказала Лидочка. - Вы вызывали духов?
     - Господи,  какая чепуха, - сказал Коля. - Мы живем в двадцатом веке,
и  среди нас  все  еще бытуют ведьмы,  медиумы и  хироманты.  Я  почему-то
представлял твоего отчима интеллигентным человеком.
     - Вы не правы,  -  сказала Лидочка.  -  В потустороннее существование
верят известные и уважаемые люди.
     - Я  не  имею  в  виду  религию,  -  сказал  Коля.  -  И  не  отрицаю
существования высшей силы. Но суеверия - увольте!
     - Не  знаю,   -   сказала  Лидочка,   смутившись,  словно  стеснялась
собственной отсталости. - Но мне кажется, что в этом что-то есть.
     - Поплыли! - предложил Андрей. - Чего здесь стоять?
     Андрей отлично знал, что Коля не умеет плавать, хотя вряд ли позволит
себе в этом признаться.
     - Конечно, поплыли, - поддержала его Лидочка.
     - Ты  же  знаешь,  что я  плаваю,  как топор,  -  раздраженно сказала
Маргарита.
     - Я вас буду учить,  - сказал Андрей, обрадовавшись тому, что Лидочка
согласна плыть. Он надеялся на это с самого начала, потому что знал, что в
отличие от прочих Лидочка - ялтинская.
     - В самом деле,  это неэтично,  - сказал Коля. - Мы не можем оставить
Маргариту одну.
     - Спасибо, - сказала Маргарита и благодарно взяла его за руку. - А вы
далеко не заплывайте!
     Лидочка,  изогнувшись назад,  неожиданно выскочила из воды,  и резко,
размашисто поднимая тонкие загорелые руки,  поплыла на  спине  от  берега.
Андрей догнал ее и поплыл рядом.
     - Вы не устанете? - спросил он.
     - Я могу весь день плыть, - сказала Лидочка. - Я же здесь выросла.
     - Меня отчим учил плавать, - сказал Андрей.
     - Я его видела,  -  сказала Лидочка.  -  Он такой высокий,  худой,  с
трубкой всегда ходит.
     - Я не знал, что вы знакомы.
     - Мы  не знакомы,  но зимой Ялта становится совсем пустая,  и  в  ней
остаются только постоянные жители. И я всех знаю в лицо, особенно если это
необычный человек.
     - Он ученый, ботаник, - сказал Андрей.
     - Я слышала. А в самом деле у вас была императрица?
     - Разве я похож на лжеца?
     - А на кого похожи лжецы?  -  спросила Лидочка.  В ней было лукавство
столь близкое к  наивности,  что Андрей не  мог,  да  никогда и  не сможет
провести между ними грань, да и сама Лидочка порой не отдавала себе отчета
в том, шутит ли она либо серьезна в своей деловитой наивности.
     - Лжецы носят на себе печать. Посреди лба. Как клеймо.
     - Спасибо,  а  то  мне  так  трудно порой разобраться,  кто хочет мне
добра, а кто хочет меня обмануть.
     Они плыли не  спеша,  море было как бы продолжением их тел и  этим их
объединяло.
     - И вы тут всегда живете?
     - Да,  уже шестой год,  - сказала Лидочка. - У мамы начался процесс в
легких,  и  врачи  посоветовали изменить климат.  Папа  перевелся сюда  из
Одессы.
     - А как сейчас ваша мама?
     - Спасибо, ей лучше.
     - У меня мама тоже здесь жила, - сказал Андрей.
     - А потом?
     - Она умерла от чахотки, - сказал Андрей.
     - Здесь? Давно?
     - Давно, я был совсем маленький.
     - Простите, я не знала.
     - Это было давно.
     - Как странно встретить человека, у которого такая же беда...
     - Но ваша мама выздоровеет.
     - Спасибо. Поплывем обратно?
     - Давайте  еще  немного,  -  сказал  Андрей.  -  Вон  до  той  лодки.
Посмотрим, что поймал этот чудак.
     - А наши не будут волноваться?
     - Волноваться можно, когда что-то угрожает.
     - Волнуются, когда кажется, что есть угроза.
     - Это называется - пустые хлопоты.
     Вблизи лодка оказалась куда больше,  чем  издали,  -  ее  черный борт
навис  над  пловцами.  Толстый  человек  с  темным  лицом,  в  широкополой
соломенной шляпе, крикнул:
     - Не подплывайте, лески оборвете!
     - Мы хотели у вас рыбы купить! - сказал Андрей.
     - Ну что за нравы! - рассердился толстяк.
     - Поплыли обратно,  - сказала Лидочка. - Он ничего не поймал и боится
в этом признаться.
     Вдруг толстяк резко поднялся в лодке,  так что она опасно закачалась,
чуть не зачерпнув бортом воды.  Он выпрямился,  подняв со дна лодки связку
крупных скумбрий, и, размахивая ею в воздухе, воскликнул:
     - Это  называется <не поймал>?  Это так называется?  Какое вы  имеете
право обвинять человека, ничего не зная?
     Андрей  так  рассмеялся,  что  чуть  не  наглотался воды,  а  Лидочка
заработала руками,  как мельница, отплывая от сердитого толстяка. Она тоже
смеялась.
     - Вам это и не снилось! - кричал рыбак вслед.
     Потом уселся  на  банку  и  резко  потащил  из  воды  одну из удочек.
Серебряная рыба взметнулась вверх к  солнцу  и  неудачно  упала  на  шляпу
рыболову,  шляпа свалилась в воду,  он перегнулся,  доставая, а потом стал
помогать себе веслом,  а рыба подпрыгивала в лодке.  Это было смешно,  они
плыли и смеялись.  Потом Лидочка обернулась назад и высоко подняла из воды
руку, прощаясь с рыбаком, который уже снова склонился над удочками.
     - Вы зимой здесь будете жить? - спросил Андрей.
     - Я кончаю гимназию, - сказала Лидочка. - А вы куда?
     - В университет. В Москву.
     - Я  жду  не  дождусь будущего года,  -  сказала Лидочка.  -  Мне так
надоело здесь жить, как в банке, где все пауки уже знакомые.
     - Я думал, что вам здесь нравится.
     - Летом бывает интересно, а осенью и зимой ужасно.
     - А вы что будете делать после гимназии?
     - Я хочу стать художником.
     - Вы рисуете?
     - Я пишу акварели.
     - У меня нет ни одного знакомого художника.
     - Если хотите,  мы можем зайти к нам.  Только вам не понравится.  Это
только пейзажи и цветы. Я беру уроки у одной дамы.
     - Мне обязательно понравится, - убежденно сказал Андрей.
     Лидочка посмотрела на  него  внимательно.  Они  плыли  совсем рядом -
можно было протянуть руку и дотронуться.
     - Коля фон Беккер ваш друг?
     - Он на год раньше кончил нашу гимназию.  И  сосед.  Мы с ним в одном
переулке живем.
     - В переулке?
     - Да, в Глухом переулке.
     - Какое смешное название. Почему он Глухой?
     - Он маленький и никуда не ведет. И в нем живут небогатые люди.
     - Не сердитесь,  - сказала Лидочка. - Но я не люблю этих разговоров -
кто богатый,  кто бедный.  Я, наверное, стану социалисткой. Я - сторонница
равноправия людей.
     Берег был уже совсем близко. Коля и Маргарита стояли по пояс в воде и
разговаривали,  поглядывая на  море.  Завидев  головы  пловцов,  Маргарита
замахала руками.
     - Вы не утонули!  - кричала она. - А мы уж хотели искать лодку, чтобы
вас спасать.
     - Маргарита - без ума от Коли, - сказала Лидочка.
     Под ногами было дно. Андрей встал. Коля был мрачен.
     - Нельзя заставлять других волноваться, - сказал он.
     Они пошли под тент, который загодя занял Беккер.
     Под  тентом  была  расстелена циновка,  на  деревянном лежаке  стояла
корзина,  которую девушки принесли из  дому.  В  ней  была снедь и  бутыль
красного вина,  купленная Колей.  Девушки сначала отказались пить вино, но
за неимением воды согласились пригубить.  Стаканов было только два, и пили
по  очереди.  Андрей сделал так,  чтобы пить  после Лидочки.  Он  повернул
стакан в руке, стараясь отыскать то место, которого касались губы Лидочки.
Маргарита заметила это движение и громко сказала:
     - Андрей, если вы хотите узнать Лидочкины мысли, не старайтесь.
     - Почему?
     - Они пока заняты не вами. - И громко засмеялась.
     На  берегу Коля чувствовал себя куда уверенней,  чем  в  море.  Он  в
основном говорил, и притом остроумно. Андрей бы так не смог.
     Вино  согрелось,  сразу хмельно раство