обвиняли Анжелу в том, что она злонамеренно завладела спермой г-на Беккера и
оплодотворила  себя искусственным  образом,  причем сделала  это  с  помощью
русской мафии. Правда, какой именно была роль русской мафии в этом  акте, не
сообщалось. Так или иначе, но юридическая поддержка Беккеру не понадобилась:
как только стало  известно  заключение экспертизы, доказавшей его отцовство,
теннисист сразу отказался от дальнейшего препирательства. Теперь  находчивая
мама  может рассчитывать на  одну шестую капитала  Беккера, что  на  сегодня
составляет около $30 миллионов.
     Судьба Анжелы  Ермаковой  доказывает, что  в  наши  дни  женщины  могут
сделать полноценную авантюрную карьеру ничуть не хуже, чем мужчины. Когда на
склоне лет  г-жа Ермакова соберется, как Казанова, написать свои  мемуары, я
думаю, что  они  окажутся еще  более захватывающими  и  содержательными, чем
воспоминания знаменитого венецианского авантюриста. Анжела родилась в Москве
в 1968 году; ее отцом был студент из  Нигерии, которого она так никогда и не
увидела  (ее дочери повезло больше  - она,  по  крайней  мере, сможет видеть
своего папу в телевизоре). Окончив школу, г-жа Ермакова овладела несколькими
иностранными  языками и перебралась на Запад. Осев в туманном Альбионе, наша
хваткая соотечественница  быстро вышла замуж  за  некого Ричарда  Фрэмптона,
который  был  совершенно  равнодушен  к женщинам, но  зато  имел  британское
гражданство.  Ее  блестящий  замысел, однако, не  удался;  после  нескольких
месяцев   совместного   проживания,  омраченного  непрерывными   ссорами   и
скандалами,  уязвленный  Ричард   не  только   отказался  помочь   Анжеле  с
гражданством,  но и стал  угрожать  открыть властям  ее  противоестественный
замысел стать британкой.  Но уже следующая попытка увенчалась успехом: выйдя
замуж  еще раз, Анжела  наконец  стала подданной английской  королевы, после
чего сразу же бросила своего незадачливого мужа.
     Получив   вожделенное  гражданство,  г-жа   Ермакова   какое-то   время
подрабатывала в ресторанах, подвизаясь там на  единственном поприще, которое
ей по-настоящему хорошо удавалось. Потом ей снова повезло: она познакомилась
с крупным финансистом, и у нее появилось то, к чему она так долго стремилась
-  собственная  вилла,  красивые   автомобили  и  ценные  знакомства.  Через
несколько лет,  однако,  Анжела  опять  оказалась у разбитого  корыта, и  ей
пришлось начинать все сначала. Тут-то ей и подвернулся Борис Беккер, большой
любитель чернокожих женщин. Они познакомились в японском ресторане, и Анжела
оставила  очарованному теннисисту  номер  своего телефона. После  этого  они
встречались  только  один  раз  (в  бельевой  комнате шикарного  отеля,  что
показалось  Беккеру  ужасно  романтичным).  Этого  раза,  однако,  оказалось
достаточно:  ловким  трюком  г-жа  Ермакова  сумела  закрепить   последствия
мимолетного   свидания,   осчастливив   недалекого   миллионера  неожиданным
прибавлением в семействе.
     Великий  кельтский  писатель  Джеймс  Джойс  как-то с  горечью  сравнил
ирландское   искусство  с  "треснувшим  зеркалом  служанки".  Судьба  Анжелы
Ермаковой, на  мой  взгляд,  выглядит не ничуть  худшим  символом теперешней
горестной участи России, также изо всех сил устремившейся к "цивилизованному
миру" и  претерпевшей  на  этом пути  ничуть не меньшие  невзгоды.  С  каким
вожделением мы  еще недавно  заглядывали  за неприступный  железный занавес,
каким сверкающим  и драгоценным  представал перед нами западный мир! За этот
"жар  соблазна",   за   эти  яркие   погремушки  мы  бросили   все  -   свою
сверхдержавность, обладание полумиром, владычество над неисчислимыми землями
и народами,  над которыми никогда не заходила орбитальная станция "Мир".  Мы
надеялись, что  и  мы  вскоре  приобщимся  к  этому сонму  небожителей  -  а
кончилось все бельевой комнатой в грязном отеле (на шикарный отель Запад так
и  не  раскошелился).  Как  первый муж Анжелы Ермаковой,  цивилизованный мир
оказался  равнодушен  к  нашим  прелестям. Только  наши  правозащитники  все
по-прежнему  долдонят, что  мы еще недостаточно разоблачились,  что нам надо
шагать и шагать к настоящей демократии,  унижаться все больше и больше перед
всесильным Западом.  Но их уже никто  не слушает. Наше отрезвление наступило
поздно - но лучше поздно, чем никогда.

        "16 февраля 2001 года"
        "Дружеская переписка Москвы с Петербургом"

     На днях  газеты довольно сухо  сообщили  о "плановом  визите" Владимира
Путина  на Украину. Визит,  против обыкновения,  проходил не в  Киеве,  а  в
Днепропетровске, родном городе Леонида Кучмы. Президента России  сопровождал
в его поездке и московский мэр Юрий Лужков, привезший на Украину свой проект
строительства моста через Керченский пролив.
     Это,    казалось   бы,   совершенно   рядовое    событие    в   истории
русско-украинских отношений, имеет и свою  метафизическую сторону, настолько
глубокую, что просто диву даешься, как  символично и многозначительно иногда
складываются хитросплетения нашей внутренней и внешней политики. По временам
появляется  такое  ощущение,  что  эти  совпадения  не  могут  быть  простым
стечением  обстоятельств,  а  преднамеренно  создаются  чьей-то  разумной  и
всезнающей рукой.
     Днепропетровск  был  основан  кн.  Потемкиным  по  воле  Екатерины  II,
пожелавшей  иметь еще и южную столицу в дополнение к северной  (Петербург) и
первопрестольной  (Москва). Город был назван Екатеринославом  (логичнее было
бы именовать  его Екатеринбургом, но это название было уже занято городом на
Урале, появившимся  полувеком  раньше). Императрица демонстративно подражала
Петру  Великому и даже  в  чем-то  соперничала с ним (как  это видно  из  ее
знаменитой  надписи на  пьедестале  Медного Всадника:  "Петру I -  Екатерина
II"). Как и Петр, она попыталась соорудить на пустынном берегу великой реки,
отвоеванном   у   неприятеля,   новый   город,   пышный   и  величественный.
Обустройством Екатеринослава, ставшего  столицей Новороссии, также занимался
Потемкин.  Развив  лихорадочную  деятельность,  он  переселял  в  этот  край
колонистов, закладывал  города, застраивал улицы, учреждал школы, фабрики  и
верфи, разводил леса и виноградники. В столице  планировались  еще и  парки,
фонтаны,  каналы,  великолепные   храмы,   здание  суда  "наподобие  древних
базилик", торговые ряды в  виде грандиозного полукружия, с биржей  и театром
посередине, музыкальная академия  и  университет.  Очень скоро Екатеринослав
стал "весьма лепоустроенным", как выражались  современники; но  судьба этого
города  оказалась  далеко  не  такой  счастливой,  как  судьба   Петербурга,
гениального создания Петра Великого. Через какое-то  время Потемкина  сменил
новый  фаворит  Екатерины,  Платон Зубов; его брат Валериан перенес  столицу
Новороссии в Вознесенск,  и  одна  из самых  пышных  "потемкинских деревень"
потеряла свое значение.
     Но города, как и книги, имеют свою судьбу. Екатеринослав, при советской
власти переименованный в Днепропетровск, был бы совсем заштатным городишком,
если бы  его изначально задуманная столичность  не всплыла неожиданно тогда,
когда  о  ней уже  никто не помнил. В позднесоветское  время  Днепропетровск
вдруг начал потоком поставлять  руководящие  кадры наверх, пока один  видный
днепропетровец, Л.  И.  Брежнев,  не стал во  главе  колоссальной  советской
империи, достигшей в то время вершины своего могущества. В то время был даже
популярен анекдот на эту тему,  гласивший, что история России делится на три
части: допетровская Россия, петровская  Россия и,  наконец, днепропетровская
Россия.  Сейчас  политические горизонты на Украине  резко  сузились, но роль
Днепропетровска, наоборот, выросла  необыкновенно. У  власти  в  Киеве  ныне
находится  то,  что  местная  пресса  называет "днепропетровским кланом",  и
украинская элита едва ли не поголовно имеет  днепропетровское происхождение.
Дело  дошло  до того,  что  НДП  (партия власти,  наспех  сколоченная  перед
выборами)  стала  именоваться  в   массах  не  "Народно-Демократической",  а
"Народно-Днепропетровской".
     Сходным  образом  дела  обстоят  и  в  России,  где  к  власти  пришел,
соответственно,  "петербургский клан".  Интересно, с каким  чувством главный
представитель  этого  клана, Владимир  Путин  пожимал недавно  руку  Леониду
Кучме,  главному  представителю   клана   днепропетровского.  Русские  поэты
петербургского  периода  много  изощрялись в  сравнениях  Петра  и Екатерины
("державный дух Петра и  ум Екатерины", "Петр россам дал тела,  Екатерина  -
души"), но кто мог предвидеть два с половиной столетия назад, что оба детища
этих великих монархов так странно проявят  себя в конце ХХ века, на обломках
окончательно развалившейся Российской Империи?
     Как  будто специально  для  того,  чтобы полнее  оттенить пронзительную
символичность  происходящего,  в  Днепропетровск  отправился и Юрий  Лужков,
главный представитель клана  московского, едва  не пришедшего  к  власти  на
последних  выборах.  Ни один москвич не управлял Россией вот уже триста лет,
со времен Петра I  (который был  весьма  неординарным москвичом; так, у него
нередко появлялось искушение  сровнять древнюю русскую столицу с землей  для
вящего  содействия реформам) - но почему так происходит, объяснить москвичам
очень  трудно.  Я думаю,  сейчас неудавшегося президента  Лужкова уязвленная
гордость терзает  уже не так сильно, как раньше,  но на действия г-на Путина
московский мэр по-прежнему взирает со смешанными, и во многом очень горькими
чувствами.  Что ж, еще Пушкин сокрушался, что  старинные московские боярские
роды  (к которым  принадлежал  и сам Александр Сергеевич)  хиреют и сходят с
исторической сцены, сплошь занятой какими-то петербургскими выскочками.
     Между тем старая тяжба  между двумя российскими столицами продолжается.
Очередным ее эпизодом  стала увлекательная словесная  пикировка, случившаяся
на открытии  в  Москве экспозиции  "300 лет  Санкт-Петербурга". Юрий Лужков,
обратившийся к ее участникам с приветственным  словом, выдержал его в  тонах
снисходительных и пренебрежительных.
     - Тут к нам выставочка приехала, - сказал он собравшимся.
     - Юрий Михайлович, а что Москва подарит Петербургу?, - спросили у него.
     - К 300-летию  Петербурга  я отремонтирую все московские дворы и улицы,
чтобы их губернатору было на что равняться.
     - А я намерен изваять для Петербурга памятник графу  Шувалову,  который
станет  подарком  лично от меня, - заявил случившийся тут же Зураб Церетели.
Но  не  успел  он закончить фразу,  как  петербургский  губернатор  Яковлев,
видимо, содрогнувшийся от этой перспективы, сказал:
     - Предлагаю установить этот памятник у московской Академии художеств.
     Дело  кончилось тем, что  Церетели вызвался ваять сразу два  монумента,
для  Москвы  и Петербурга. Учитывая фантастический дар типизации московского
скульптора  (как известно,  его  памятник  Петру  Великому,  установленный в
Москве, изначально был  памятником Христофору Колумбу),  можно предположить,
что на сей раз обе русские столицы  пострадают в равной степени, и самолюбие
ни одной из них не будет чересчур задето.
     Вообще  же  надо  признать,  что  уровень  дискуссии  между  Москвой  и
Петербургом,  идущей  уже  три  столетия, изрядно снизился, хотя  накал ее и
остался прежним. Обмен любезностями между соответствующими градоначальниками
-  дело,  конечно,  хорошее,  но  раньше  разногласия между  двумя  русскими
столицами порождали не только перебранки, но и огромный поток художественной
продукции: это были книги, картины, симфонии, оперные и балетные постановки.
В  1859 году  Некрасов  написал  стихотворение под  выразительным  названием
"Дружеская переписка Москвы с Петербургом", в котором попытался  суммировать
вековечные претензии  двух городов друг к другу.  Начинается оно "московским
стихотворением":

     На дальнем севере, в гиперборейском крае,
     Где солнце тусклое, показываясь в мае,
     Скрывается опять до лета в сентябре,
     Столица новая возникла при Петре.
     Возникнув с помощью чухонского народа
     Из топей и болот в каких-нибудь два года,
     Она до наших дней с Россией не срослась.

     Здесь каждый  пассаж  издевательски пародирует  то  или  иное место  из
пушкинского  "Медного Всадника", этого каталога  петербургской  мифологии. У
Пушкина  Петербург -  это "юный  град",  "полнощных  стран  краса  и  диво",
вознесшийся  "из тьмы лесов, из  топи  блат" на месте былого "приюта убогого
чухонца":

     По оживленным берегам,
     Громады стройные теснятся
     Дворцов и башен; корабли
     Толпой со всех концов земли
     К богатым пристаням стремятся.

     Некрасов  (от  имени Москвы)  говорит  о  том  же  и  почти  в  тех  же
выражениях, но совсем по-другому:

     Театры и дворцы, Нева и корабли,
     Несущие туда со всех концов земли
     Затеи роскоши: музеи просвещенья,
     Музеи древностей - "все признаки ученья"
     В том городе найдешь; нет одного - души!
     Там высох человек, погрязнув в барыши,
     Улыбка на устах, а на уме коварность:
     Святого ничего - одна утилитарность!

     Ответное некрасовское "петербургское послание" уже пародирует известное
стихотворение Гете "Kennst du das Land":

     Ты знаешь град, заслуженный и древний,
     Который совместил в свои концы
     Хоромы, хижины, посады и деревни
     И храмы Божии, и царские дворцы?

     Это явная реминисценция из Ф. Н. Глинки, который писал о Москве:

     Город пышный, город древний!
     Ты вместил в свои концы
     И посады, и деревни,
     И хоромы, и дворцы!

     Глинка, в свою очередь,  опирался на известное  стихотворение Пушкина о
Петербурге:

     Город пышный, город бедный,
     Дух неволи, стройный вид,
     Свод небес зелено-бледный,
     Скука, холод и гранит.

     Его  структуру  использовал  позже  и  Владимир  Соловьев,  когда   ему
понадобилось раздавить Москву гневной инвективой:

     Город глупый, город грязный!
     Смесь Каткова и кутьи,
     Царство сплетни неотвязной,
     Скуки, сна, галиматьи.

     Но вернемся к некрасовскому стихотворению о "заслуженном граде":

     Недаром, нет! невольно брызжут слезы
     При имени заслуг, какие он свершил:
     В 12-м году такие там морозы
     Стояли, что француз досель их не забыл.

     Волшебный град! Там люди в деле тихи,
     Но говорят - волнуются за двух,
     Там от Кремля, с Арбата и Плющихи
     Отвсюду веет чисто русский дух.

     Последнее четверостишие я своими глазами видел на плакате в  московском
метрополитене - оно попало туда, наверное, в общем русле лужковской кампании
по  поэтическому возвеличиванию Москвы к ее  850-летию. Каким нужно обладать
историческим и поэтическим чутьем,  чтобы глумливые  стихи Некрасова принять
за искренний панегирик Москве, а заодно и "чисто русскому духу"! Но не будем
отвлекаться:

     Все взоры веселит, все сердце умиляет,
     На выспренний настраивает лад -
     Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет,
     И сорок сороков без умолку гудят.

     Эту шутку я встречал еще у Чаадаева,  который говорил, по свидетельству
Герцена  ("Былое  и  думы"):  "В  Москве  каждого  иностранца водят смотреть
большую  пушку  и  большой  колокол.  Пушку, из  которой стрелять нельзя,  и
колокол, который свалился прежде, чем  звонил. Удивительный город, в котором
достопримечательности   отличаются  нелепостью;  или,  может,  этот  большой
колокол без языка - гиероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которое
заселяет  племя, назвавшее  себя славянами,  как  будто удивляясь, что имеет
слово человеческое". Но продолжим цитату из Некрасова:

     Правдивый град! Там процветает гласность,
     Там принялись науки семена,
     Там в головах у всех такая ясность,
     Что комара не примут за слона.

     Там что ни муж - то жаркий друг прогресса,
     И лишь не вдруг могли уразуметь:
     Что на пути к нему вернее - пресса
     Или умно направленная плеть?

     Все  повторяется в русской  истории. Сейчас, полтора  столетия  спустя,
Москва опять стоит  перед той  же дилеммой (склоняясь, впрочем, в  последнее
время  скорее к  "направленной плети", чем к свободной  прессе). Несмотря на
то,  что каждый муж у  нас  действительно "друг прогресса", это  не  слишком
помогает делу: прогресса так  ни в чем и не наблюдается, и наша история, как
кот  ученый,  все ходит  по  кругу. Продолжается и противостояние  Москвы  и
Петербурга,  о  котором и сейчас  можно рассказывать  почти в  тех  же самых
выражениях,  что сто  и двести  лет  назад.  Разрешить  этот  спор,  похоже,
невозможно,  хотя неприятная  раздвоенность  общерусской  жизни и становится
иногда  чрезвычайно утомительной. Можно, конечно, механически объединить две
столицы в одну: перевезти в Москву коллекцию живописи из Эрмитажа,  рукописи
Пушкина  и  Гоголя из  Пушкинского дома,  прах Петра Великого из усыпальницы
Петропавловского   собора,  но  как  быть   с   несравненной   петербургской
архитектурой?   Предлагаю   компромиссный   вариант:   стены   Кремля   надо
оштукатурить, выкрасить в приятный желтый цвет a la Rossi, и приделать к ним
белые колонны. Я думаю, результат получится потрясающий.

        "23 февраля 2001 года"
        "Политический деструктив"

     Последний  месяц  молодую  и  неокрепшую  украинскую  государственность
сотрясают политические бури,  невиданные  со  времен  обретения  республикой
независимости. Оппозиция обвиняет президента Кучму в причастности к убийству
журналиста Георгия  Гонгадзе,  труп которого нашли  в лесу под Киевом осенью
прошлого года. В деле фигурируют кассеты, тайком записанные в кабинете Кучмы
и   содержащие   ценнейшую  информацию  о  современных  украинских   методах
управления  государством.  Народные   массы  между  тем  хлынули  на  улицы,
восприняв происходящее как веселый  внеплановый карнавал. В Киев устремились
тысячи энтузиастов со всех концов республики, которые  теперь занимаются там
делом: устанавливают палаточные городки  в центре  города,  водят  по улицам
ослов и баранов с табличками "я голосовал за Кучму" и  время от времени бьют
витрины.
     Когда  накал  страстей  разгорелся  не  на  шутку,  руководство  страны
выступило с  "Обращением  к украинскому народу", под  которым подписались не
только президент, но и  премьер-министр и спикер парламента. Это "Обращение"
- что-то  феноменальное по  своей яркой  образности,  выразительному стилю и
эмоциональной   приподнятости.  Те,  кто   хотя  бы  понаслышке   знаком  со
своеобразным слогом пана Кучмы, ни на мгновение не  усомнятся, что эту  речь
президент  Украины   писал  собственноручно.   Стилистическая  основа  этого
документа  -  советский  бюрократический   слог,  осложненный   современными
порывами украинской  элиты  к  "соборности" и "духовности",  а также  к  так
называемой  "розбудове  державы".  "Уважаемые  соотечественники",   заявляет
президент,  "обратиться  к  вам вынуждают  попытки  поставить Украину  перед
великими испытаниями, втянуть ее в  водоворот нездоровых страстей". В первой
части этой  формулы явно  использована знаменитая фраза Столыпина о том, что
"нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия"; что же касается
второй, то она, честно говоря, ставит меня  в тупик.  Помнится, Г.  Гумберт,
герой  набоковского романа "Лолита", протестовал против того, чтобы его юная
возлюбленная предавалась со своими сверстниками "здоровым забавам"; это  еще
как-то можно понять; но что такое "нездоровые страсти", да еще применительно
к  целому  государству? "Причем делается  это тогда", продолжает  президент,
"когда мы начали выходить из  долгого экономического кризиса, когда у народа
появились реальные  надежды на лучшее". Действительно, как не вовремя! Хотя,
с  другой стороны, когда же и погружаться в "водоворот нездоровых страстей",