ни о чем не думать, он садился на велосипед и ехал на стадион.
   Четыре вечера в неделю - с восьми  часов  до  полуночи  -  он  посвящал
Мари-Жанне: вторник и четверг он, как и прежде, проводил у  нее  дома,  по
субботам они вместе ходили в кино, а в  воскресенье  на  танцы.  После  их
примирения, над которым потрудилось такое  множество  народа,  их  считали
помолвленными; весь город следил  за  подвижничеством  молодого  человека,
который добывал деньги, чтобы стать управляющим снэк-баром. Люди  спорили:
выдержит, не выдержит? Заключали пари.  Прессовщики  нередко  работают  по
одиннадцати  часов  в  сутки,  но  только  в  течение  короткого  времени.
Двенадцатичасовой рабочий день,  да  еще  на  протяжении  полугода  -  это
изумляло всех.
   Во время своих свиданий с Мари-Жанной во  вторник  и  в  четверг  Бюзар
говорил без умолку. Он все высчитывал доходы, которые  принесет  снэк-бар,
прикидывал, когда они смогут его приобрести и сколько лет им будет,  когда
они построят еще  одно  такое  же  заведение  и  в  свою  очередь  возьмут
управляющего. Кого же?  Бюзар  даже  вообразил  себя  хозяином  нескольких
снэк-баров, цепочкой тянущихся вдоль  шоссе  от  Парижа  до  самой  Ниццы,
номера которых будут соответствовать расстоянию каждого из них от  Парижа.
Снэк-бар в окрестностях Лиона будет расположен как раз  на  полпути  между
обоими городами, и, таким образом, его номер будет  действителен  как  для
тех, кто едет со стороны Ниццы, так и для тех, кто  прибывает  из  Парижа;
это будет любопытно. Впрочем, номера  их  снэк-баров  всегда  будут  иметь
какой-то смысл; для одних они будут означать: "Я уже  проделал  столько-то
километров", для других! "У меня впереди еще столько-то  километров";  это
будет  забавно.  Можно  даже  снабдить  каждый  снэк-бар  двумя  номерами:
например, между Оксером и Авалоном: снэк-бар 190-743,  или  же  совсем  не
писать слово "снэк-бар", а только цифры из неоновых трубок разного  цвета:
красные для обозначения расстояния от Парижа, и голубые  -  расстояние  от
Ниццы; это будет оригинально.
   Мари-Жанна рассеянно слушала, продолжая вышивать. Она не  останавливала
его, когда он плел чепуху, понимая,  что  только  все  эти  рассуждения  и
размышления  помогают  ему  преодолевать  невероятную  скуку,   когда   он
обслуживает пресс. Жительницам Бионны знакомы эти  приступы  лихорадочного
прожектерства,  порожденные  тем   состоянием   полусна-полубодрствования,
которое вызывает длительная работа на прессе.  Ей  хотелось  сказать  ему:
"Замолчи"  -  и,  возможно,  ласково  убаюкать  его,   чтобы   он   заснул
по-настоящему, но она этого не делала, щадя его мужское самолюбие.
   Теперь, когда они по заведенной традиции ложились в  одиннадцать  часов
на кровать, Бернар уже не проявлял былой  настойчивости,  а  Мари-Жанна  -
былого упрямства. В конце августа она ему уступила. Она решила, что он это
заслужил. Но Бернару пришлось почти немедленно расстаться с нею,  так  как
брессанец ждал своего напарника.
   В общем, Бюзар засыпал только в четыре  часа  утра,  в  перерыве  между
ночной и утренней сменами. Однако в шесть часов его будил шум в доме: мать
и сестра готовили кофе и убирали квартиру.
   Он похудел. Глаза у него запали,  и  стало  заметнее,  как  близко  они
поставлены, это придавало ему еще более строптивый и отчаянный вид.
   Первое сентябрьское воскресенье выдалось очень жарким.  Из-за  мертвого
сезона работали только три пресса. Машина Бюзара - потому что Поль  Морель
не мог отступиться от данного им слова  и  помешать  подвигу,  за  которым
следил весь город. Еще один агрегат выполнял заказ кофейной фирмы:  премия
покупателю  марки  кофе  -  лев,  жираф,  орангутанг,  лапландский  олень,
крокодил и чилийская пума были выдавлены на матрице по кругу и  отливались
все одновременно. Рабочий разъединял их, пока застывала  очередная  партия
зверей. В ящике за спиной прессовщика собрался настоящий Ноев ковчег.
   Третий пресс был  поставлен  в  цехе  совсем  недавно:  этот  полностью
автоматизированный  агрегат  выпускал  без  помощи  человека   хорошенькие
стаканчики такого же лазоревого цвета, как глаза Мари-Жанны.  Когда  форма
раскрывалась, включался выталкиватель, и готовое  изделие  скатывалось  по
наклонной плоскости в  ящик.  Случалось,  что  заклинивало  выбрасыватель,
засорялся канал; происходило это не по вине машины, а  потому  что  состав
массы не всегда  однороден.  Бывало  также,  что  пластмасса  прилипала  к
стенкам  формы.  Электронный   глаз   обнаруживая   все   эти   неполадки,
останавливая пресс, одновременно приводя в действие зуммер, который  давал
частые гудки, напоминающие сигнал "занято" по телефону. Рабочий подходил к
машине, прочищал канал или форму, и агрегат снова сам включался.
   Подобные  неполадки  бывали  редко,  и   один   человек   мог   следить
одновременно за десятком машин; да еще при этом  имел  полную  возможность
читать,  или  мечтать,  или  даже   спать,   электронный   глаз   проявлял
бдительность вместо него. В будущем именно такая машина  заменит  труд  на
конвейере,  а  тогда  фильм   Чарли   Чаплина   "Новые   времена"   станет
свидетельством средневекового этапа развития промышленности.
   Но в "Пластоформе" был только один такой  полностью  автоматизированный
пресс, и для него невыгодно было держать специального рабочего, вот почему
Поль Морель и поручил обслуживать  автомат  Бюзару  и  брессанцу.  За  эту
дополнительную работу он выплачивал каждому из них тысячу франков в месяц.
Он посчитал, что довольно мило с его стороны таким путем быть причастным к
подвигу двух парней. Сообщая об этом отцу, он подчеркнул выгодную  сторону
сделки: иначе фабрике пришлось бы платить три тысячи франков в месяц -  по
тысяче каждому из прессовщиков, работающему в одну из трех смен.
   В это сентябрьское воскресенье особенно мучительными  были  для  Бюзара
первые  часы  дневной  смены.  Он  дважды   засыпал,   положив   руки   на
предохранительную решетку. В первый раз  его  разбудил  рабочий  с  Ноевым
ковчегом, который свистнул с другого  конца  цеха,  второй  раз  -  зуммер
автоматического пресса. Бюзар поздравил себя с тем, что сдержал  слово  не
выводить из строя прерыватель тока решетки.
   В четыре часа ушел рабочий второго пресса. Бюзар попросил его  зайти  к
Мари-Жанне и предупредить ее, что он  не  пойдет  на  танцы,  как  обещал;
больше всего на свете ему хотелось спать. Он остался в цехе один.
   Он принял две таблетки макситона. Возбуждающие средства с  амфетамином,
которыми обычно пользуются студенты во время экзаменов, с 1948 года  стали
в ходу среди рабочих. В Бионне их принимают довольно часто, чтобы побороть
сонливость, появляющуюся на седьмом или восьмом часу работы у пресса.
   Около шести в цех зашел Поль Морель.
   - Ну как, доволен? - спросил он, хлопнув Бернара по плечу.
   - Я как раз думал, почему бы тебе не снабдить каждую машину электронным
глазком и автоматическим выталкивателем?
   Он поднял решетку, вынул карету.
   - На фабрике осталось бы  всего  с  десяток  рабочих,  -  ответил  Поль
Морель.
   Бюзар опустил решетку, отсек "морковку".
   - Ты на этом выиграешь, - продолжал он. - Ты же  сам  вечно  жалуешься,
что тебя разоряет слишком  большое  количество  рабочих  рук  и  страховые
взносы.
   - Разоряют моего отца, - поправил его Поль Морель.
   - Разоряют твоего отца, - согласился Бюзар.
   Он разъединил кареты, сбросил их в ящик.
   - Это обрекло бы девять десятых рабочих на безработицу, -  сказал  Поль
Морель.
   - Конечно. Но мне думается, что вас останавливает не это.
   Бюзар дожидался красного глазка.
   От макситона голова у него усиленно заработала. Он занялся  разрешением
вопросов, над которыми обычно не раздумывал.
   - Если ваши конкуренты полностью автоматизируют свои фабрики, - говорил
Бюзар, - у них будет меньше накладных расходов, чем у вас, и вы лопнете...
Ты мне  много  раз  объяснял,  что  тебе  мешает  заниматься  филантропией
конкуренция...
   - ...Мешает моему отцу, - перебил его Поль Морель.  -  Будь  моя  воля,
фабрика давно бы прогорела.
   - Я вне игры и то подумал об этом,  значит,  ты-то  наверняка  все  уже
прикинул. Если ваши конкуренты перейдут на автоматику...
   Поднял, вынул, опустил, отсек...
   - Твои расчеты неверны, - живо возразил Морель.  -  Машина,  работающая
двадцать четыре часа в сутки, будет амортизирована в течение четырех  лет.
Если в одну колонку записать  недельную  зарплату  рабочих  и  подсчитать,
сколько им будет выплачено  за  эти  четыре  года,  а  во  вторую  колонку
стоимость  автоматизации  плюс  ту  часть  прибыли,  которую   принес   бы
замороженный таким образом переменный капитал, и  одну  десятую  зарплаты,
вписанной в первую колонку, это я  беру  из  расчета  одного  человека  на
десять машин, то итог  покажет,  что  полностью  автоматизированный  пресс
обходится дороже. Понять это трудновато...
   - Я как будто понял, - сказал Бюзар.
   Разъединил, сбросил, стал ждать...
   Поль Морель показал большим пальцем на машину, выбрасывающую  с  глухим
стуком один за другим стаканчики цвета лазури.
   -  Возьмем  вот  этот  пресс.  Я  подсчитал,  что   если   включить   в
себестоимость ту часть накладных расходов фабрики, которая  приходится  на
эту машину, то я теряю по десять сантимов на каждом стаканчике.
   - Зачем же вы продолжаете их выпускать?
   - Чтобы доставить удовольствие клиентам.
   - Ничего не понимаю.
   - Отец лучше бы тебе объяснил...
   Бюзар вынул игрушку, отсек "морковку", разъединил кареты, сбросил их  в
ящик и стал дожидаться красного глазка.
   Поль Морель протянул ему зажженную спичку.  Бюзар  затянулся.  Вспыхнул
глазок, Бюзар поднял решетку...
   - Знаешь, Жюльетта настоящая потаскуха, - проговорил Поль Морель.
   - Это не новость.
   - Я отказался сегодня везти ее  в  Женеву  на  парусную  регату...  без
всяких причин, просто так, из  упрямства,  поскольку  я  с  самого  начала
отказался поехать... Так она решила отомстить мне. И поехала с моим отцом.
   Бюзар поднял решетку, вынул, опустил...
   - Странно, - сказал он. - Жюльетта любит повеселиться, но за  стариками
не охотится.
   - Ты тоже так считаешь?
   Бюзар отсек, разъединил, сбросил...
   - Это не в ее стиле, - подтвердил он.
   - Мне думается, она водит за нос отца. А заодно и меня. Но она  ему  не
уступает ни вот настолько. - И Морель показал ноготь мизинца.
   Бюзар ждал, когда загорится красный глазок.
   - Нужно быть порядочной дрянью, чтобы согласиться спать с твоим  отцом,
- заметил он.
   - Такие находятся.  Но  я  никогда  не  поверю,  что  Жюльетта  на  это
способна.
   - Да, не такая уж она потаскуха, - поддержал его Бюзар.
   - И все-таки счастливый ты, не попался на ее удочку.  Впервые  встречаю
такую девку.
   - Уж коли повезет, так повезет, - ответил Бюзар.
   Глазок загорелся.
   - Желаю успеха, - сказал Морель. - Ты дьявольски везучий.
   И Морель ушел.
   Бюзар поднял, вынул,  опустил,  отсек,  разъединил,  сбросил,  принялся
снова ждать.
   Наступил вечер и принес  немного  прохлады.  Бюзар  зажег  ближайшую  к
прессу голубоватую трубку лампы дневного света. Остальная часть цеха  была
погружена в темноту. В  открытые  окна  цеха  виднелась  освещенная  луной
клумба с бегониями. Из города доносились далекие звуки оркестра, игравшего
танцевальную музыку.
   Маленький,  полностью   автоматизированный   пресс   через   одинаковые
промежутки времени выбрасывал стаканчики: звякал выталкиватель,  включаясь
и выкидывая готовое изделие, затем следовал глухой стук падающего  в  ящик
стаканчика.  Большой   полуавтоматический   пресс   пришептывал,   отливая
ярко-алые кареты.
   Бюзар следил за глазком.
   - Какого черта я здесь торчу? - спросил он вслух.
   Мысль Бюзара работала четко под действием принятых  таблеток  макситона
и, возможно, потому, что наконец-то удалось побороть усталость. Он думал о
том, что обходится дешевле автоматики. С одной  стороны,  выталкиватель  и
электронный глаз, с другой - он, Бернар Бюзар,  длинный  тощий  парень,  с
мышцами гонщика, с его мыслями и с его любовью к  Мари-Жанне  Лемерсье.  И
оказывается, что он, Бернар Бюзар, стоит дешевле.
   Раз ручной пресс был заменен полуавтоматом, следовательно,  Бюзар  чуть
дороже поршня и мотора с приводом. Но он стоит дешевле полуавтоматического
пресса и оборудования для его полной автоматизации. В общем, цена  Бернара
Бюзара находится где-то между двумя совершенно определенными  гранями.  Ее
можно высчитать с точностью до франка.
   - Ну и продажная же я тварь! - сказал он громко.
   Поднял, вынул, опустил, отсек, разъединил,  сбросил,  стал  дожидаться.
Голова продолжала напряженно работать.
   Что же будет, если цена на полностью автоматизированные прессы  упадет,
станет меньше цены Бернара Бюзара?.. Девять рабочих  из  десяти  останутся
без хлеба, а десятый согласится на любую оплату, лишь бы не потерять  свое
место. За час работы будут платить еще меньше. Соответственно подешевеет и
Бернар Бюзар. И Морели, отец и сын, при всем их желании не смогут  платить
за него  дороже,  потому  что  при  увеличении  себестоимости  их  разорят
конкуренты.
   - Выхода нет, - заявил во весь голос Бюзар.
   Отсек, разъединил, сбросил, стал следить за глазком.
   Интересно, думал он, что на это ответил бы  Шатляр?  А  впрочем,  легко
догадаться. В 1954  году  большинству  молодых  людей,  живших  в  рабочих
городах, даже если они читали в газетах  только  спортивные  новости,  как
Бюзар, были известны основные проблемы труда, заработной платы  и  цен.  С
раннего детства они слышали, как все эти вопросы обсуждались  за  семейным
столом. Шатляр сказал  бы,  что  Бюзар  коснулся  одного  из  противоречий
существующего  строя  и  что   у   трудящихся   есть   выход,   и   только
один-единственный: переменить строй. Но когда это произойдет?
   Поднял, вынул, опустил...
   Ему припомнились споры между Шатляром и отцом.
   - В тридцать шестом году вы  упустили  благоприятный  момент.  В  сорок
четвертом вы снова все проморгали, - говорил отец.
   - Не было необходимых предпосылок,  -  возражал  Шатляр.  -  Возьми  мы
власть, нас бы разбили, и рабочее движение оказалось бы  разгромленным  на
долгие годы, как после Коммуны.
   Воспоминания об этих бесконечных спорах  раздражали  Бюзара.  Ему  даже
стало тошно от них.
   Поднял, вынул, опустил...
   Бюзар не желает жить ни как его отец, ни как Шатляр. Он не согласен  на
призрачную свободу отца, вытачивающего вышедшие  из  моды  безделушки  или
отправляющегося удить рыбу в то время,  как  женщины  шлифуют  его  партию
оправ для очков; время ремесленников  прошло.  Но  он  также  отказывается
пожертвовать настоящим, всем, что у него имеется, ради революции,  которую
все время откладывают. Он нашел выход, единственный выход.
   - Лично я удеру, - сказал он вслух.
   Поднял, вынул, опустил...
   В окна вливается свежий ночной воздух, и еще резче  кажется  идущий  от
пресса запах горячего машинного масла. Им пропитан весь  город.  Надо  как
можно скорее удирать из этой  вонючей  Бионны.  Никогда  больше  Бюзар  не
переступит порог ни одной фабрики. По  автостраде  N_7  несутся  роскошные
длинные машины. Бюзару не терпится поскорее получить все  необходимое  для
счастья.
   Отсек, разъединил,  бросил,  ждет...  Красный  глазок  никак  не  хочет
загораться.
   За эти три месяца работы на прессе он соткал всего половину алого ковра
из катафалков-карет. А красный глазок все не зажигается.  Почему  инженеры
не придумали более быстрый способ охлаждения  пластмассы?  Ну,  загорайся,
живее! Бюзар мог бы до  бесконечности  увеличивать  темп.  Он  так  спешит
поскорее кончить. Он думает о краткости человеческой жизни.
   Когда человек, которого долго преследовала судьба, приходит  к  выводу,
что ему даже незачем пытаться стать  счастливым,  он  перестает  думать  о
своем конце. Потому что он уже  перестал  жить.  Но  молодых  людей  часто
мучают мысли о смерти.  Так  же  и  гонщик,  которого  вначале  все  время
преследует навязчивая идея: как бы не превысить "лимитное время"; если  он
не достиг финиша  за  определенный  промежуток  времени,  он  выбывает  из
соревнования, и все его усилия пропадут даром. Для  молодых  людей  каждая
потерянная  секунда  укорачивает  "лимитное  время".  Время,   проведенное
Бюзаром у пресса, - потерянное, мертвое время. Если бы ему  предстояло  до
последнего своего вздоха обслуживать пресс, он бы умер,  так  и  не  начав
жить. Вот о чем он думал в ожидании красного глазка. С каждым продвижением
секундной стрелки на больших цеховых часах у него крадется секунда из  его
"лимитного времени". Ощущать это еще мучительнее, чем  видеть,  как  течет
твоя собственная кровь.
   Бюзар выключил рубильник и подошел к  окну.  Пресс  остановился,  издав
стон, похожий на испуганный крик  птичьей  стаи,  спасающейся  в  зарослях
камышей.
   По  своему  спортивному  опыту  Бюзар  знал,   что   глубокое   дыхание
успокаивает, помогает обрести контроль над собой. Он несколько раз глотнул
свежего ночного воздуха, стараясь заполнить легкие. И тут же почувствовал,
что на глазах у него навернулись слезы.
   - Чокнутый, - громко обругал он себя.
   С соседнего двора донесся шум мотора. Старик  Морель  ставил  машину  в
гараж. Должно быть, Жюльетта Дусэ уже встретилась  с  Полем  Морелем.  Тем
лучше,  тем  хуже  для  Поля  Мореля.  Бюзар  подумал:  хорошо  бы   иметь
собственную  машину,  мощную,  восьмицилиндровую,  такую,  как  у  старика
Мореля. А в машине рядом с ним  сидела  бы  Мари-Жанна.  Бюзар  с  яростью
прогнал мысль, что ему хочется иметь машину еще больше, чем быть все время
с Мари-Жанной. Нет, он мечтает  насладиться  присутствием  Мари-Жанны.  По
утрам им будут приносить  кофе  в  постель,  и  они  будут,  лежа  вдвоем,
завтракать.
   - Я хочу делать все, что мне нравится, - громко проговорил Бюзар.
   Он с яростью отмел мысль, что  часы,  проведенные  в  снэк-баре,  могут
оказаться таким же потерянным  временем,  как  и  у  пресса.  Рассуждение,
достойное отца и Шатияра. У них с годами  мозги  свернулись,  как  молоко.
Бюзаром снова овладела тоска.
   Он вышел из цеха, прошелся  несколько  раз  мимо  клумбы  с  бегониями,
стараясь успокоить дыхание, поднимая и опуская руки  при  каждом  вдохе  и
выдохе.
   Пробило десять. А брессанца  все  еще  нет.  Ничего  удивительного.  Он
упился, как принято в  его  деревне.  Нельзя  терять  больше  ни  секунды:
счетчик давно уже перестал  крутиться.  В  конце  концов,  все  это  время
мертвое: и секунды, потраченные на гимнастические упражнения перед клумбой
с бегониями, и часы у пресса,  но  там  он  хоть  приближает  день,  когда
начнется жизнь. Бюзар поспешно вернулся в  цех.  Поднял,  вынул,  опустил,
отсек, разъединил, сбросил, подождал; поднял, вынул, опустил, отсек...
   Брессанец явился около полуночи.  Глаза  у  него  налились  кровью,  но
походка была твердая.  Он  первым  пришел  на  гонках  в  честь  храмового
праздника и получил приз - четыре тысячи франков. Он протянул  Бюзару  две
бумажки по тысяче франков.
   - Не надо, - отказался Бюзар. - Это твои деньги.
   - У нас с тобой все общее.
   - Нет, мы условились, что ты отработаешь те  часы,  которые  я  сегодня
продежурил за тебя.
   - Конечно, отработаю, но ты все равно должен взять эти деньги.
   - Почему? Не вижу никаких оснований.
   - Мы с тобой одна упряжка волов, - сказал брессанец.
   Бюзар уже разъединил и сбросил, теперь он ждал, когда загорится глазок,
Брессанец плечом отодвинул его и встал к прессу: поднял,  вынул,  опустил,
отсек...
   Бюзар ушел. Он направился было домой по авеню Жана Жореса. Но спать ему
совершенно расхотелось, и он повернул в сторону кафе, где были танцы.



6

   Все в то же первое воскресенье  сентября,  часов  в  десять  вечера,  я
заехал в "Пти Тулон" к Серебряной Ноге выпить рюмочку. Мы иногда проводили
ве