е).  С  того  дня  как  я  "работаю"  на
фабрике, он впервые удостоил меня визитом. До сих  пор  он  выказывал  мне
непоколебимое  презрение,  как  и  подобает   специалисту   относиться   к
дилетанту, к избалованному бездельнику. А теперь он  пришел  спросить  мое
мнение относительно разработанного им проекта осуществления моего "смелого
и замечательного плана" и т.д. Я хоть и не заглядывал в  проект,  принялся
расхваливать "замечательную исполнительность и практический ум" Таллаграна
и т.д. Теперь он держится тихоньким  пай-мальчиком  -  вероятно,  на  него
подействовали  рассказы  Нобле  и  сочетание  моего  имени  с  пресловутой
"Рационализаторской операцией", "РО", и он вообразил,  будто  я  пользуюсь
известным влиянием в недоступной для него сфере, где решаются судьбы АПТО.
Вот комедия!
   Как не похожа на него Пьеретта Амабль! В прошлый раз,  когда  она  меня
распекала, я все смотрел на нее, и мне на ум приходила мысль, что она  как
отточенная  шпага,  как  стальной  клинок.  По-моему,  это  самое   верное
сравнение. Некоторые люди созданы иначе, чем обыкновенные смертные, они на
всем прочерчивают след, а сами неуязвимы. Я не слушал  ее  наставлений,  а
думал только о том, что она гордая. Первый раз  в  жизни  встречаю  гордую
женщину. В тринадцать лет я записал в своем дневнике  афоризм  Шелли:  "Из
всех свойств человеческой души меня больше всего пленяет гордость".
   И я все гадаю - почему она в то  утро  улыбнулась  мне  "почти  нежной"
улыбкой. В сущности, я сегодня весь поглощен этой загадкой и  даже  читать
не могу.
   Как славно раньше писали в конце письма: "Обнимаю тебя от всего сердца,
дорогая сестра". Сегодня  я  полон  нежности  и  тоже  хочу  кончить  свое
послание этими словами.
   Обнимаю тебя от всего сердца, дорогая сестра.
   Филипп.
   P.S. ...и желаю тебе мира душевного.


   ПИСЬМО V

   Натали Эмполи Филиппу Летурно
   Сен-Тропез, июнь 195... г.

   Милый братик! Счастливец, ты познаешь чистые волнения сердца! А  я  тут
умираю от скуки и наверняка умру очень  скоро.  Ненавижу  Сен-Тропез.  Как
погляжу на лоснящиеся от орехового масла тела первых  "курортниц",  (здесь
так говорят); меня тошнит. Еще  тошнит  от  запаха  анисовки.  Весь  город
пахнет анисовой водкой, как Париж по воскресеньям пахнет коньяком. Франция
когда-нибудь преставится от чрезмерного употребления анисовой.  Я  к  тому
времени уже буду лежать в могиле, опившись виски. Так  и  кончится  старая
цивилизация, давшая миру Версальский дворец, АПТО и Пьеретту Амабль.
   Надеюсь, твой роман идет успешно. Почему бы вам с Пьереттой не приехать
ко мне провести свой отпуск? Я бы сняла виллу  в  каком-нибудь  уединенном
уголке, куда не доходит запах орехового масла и анисовой водки, а Бернарда
была бы нашей домоправительницей. Она полна бешеной злобы оттого,  что  ей
все не удается вырвать  у  меня  подпись  и  заслужить  тем  самым  вечную
признательность твоей матушки. А мне весело - не получат они подписи!
   Дозволь коснуться  тихим  поцелуем  твоей  груди,  где  вдруг  забилось
сердце.
   Натали.


   ПИСЬМО VI

   Филипп Летурно Натали Эмполи
   Клюзо, июнь 195... г.

   Я, может быть, и приеду к тебе в  Сен-Тропез,  но  -  увы!  -  один.  В
прошлый раз я ведь тебе писал, как я целых двое суток восхищался гордостью
Пьеретты Амабль. Ты же, по своему  обыкновению,  все  свела  к  постельным
делам. Ничего этого и в помине нет, никогда об этом и речи не было.
   К тому же у нее есть любовник.  Он  итальянец,  работал  землекопом  на
железной дороге, был уволен, а теперь развозит молоко. Ты его знаешь и как
будто даже пыталась соблазнить его. Помнишь, тот высокий,  черноволосый  и
смуглый  парень,  который  подрался  на  балу  в  Клюзо?  Его  прозвище  -
Красавчик. Они только что зажили "по-семейному" (как мне  сообщил  Нобле);
весь рабочий люд в Клюзо только об этом и говорит, так как  она,  кажется,
отличалась до сих пор  самой  суровой  добродетелью.  Секретарша  дирекции
(прыщавая пигалица) сказала:  "Стоило  Пьеретте  столько  лег  разыгрывать
недотрогу, чтобы теперь спутаться с макаронщиком".
   А я, думается мне, угадываю причины такого союза и вижу, что  идут  они
вовсе не "от сердца". Итальянец Пьеретты слывет передовым  коммунистом;  в
прошлом году он взбунтовал всех землекопов на своем участке, образовал  из
этих итальянцев и арабов нечто вроде ополчения.  И  говорят,  до  сих  пор
руководит ими. Пьеретта Амабль - фанатичка, как и все коммунисты.  Она  ни
за что не согласится "деклассироваться", сойдясь с таким человеком, как я,
если б я даже возымел такие намерения. Она,  несомненно,  сочла  за  благо
вступить  "через  посредство"  Красавчика  в  союз   со   всеми   народами
колониальных и полуколониальных стран, говоря языком коммунистов.
   В воскресенье утром я встретил их на главной улице  Клюзо.  Он  нес  ее
сумку с провизией, на нем был, как видно,  лучший  его  костюм  и  розовая
рубашка (итальянский вкус!). Словом, принарядился ради  праздника.  А  она
все равно была гордая, как всегда, и в черном своем  заштопанном  платьице
казалась  удивительно  породистой,  и  держится  она  так,  как  не  умеют
держаться  наши  с  тобой  знакомые.  Наверно,  вот  с  таким  же   гордым
спокойствием выступала  Элеонора  Аквитанская  рука  об  руку  с  Генрихом
Английским, грубым саксом, за которого она вышла замуж из  государственных
соображений, радея о своем  королевстве.  Ведь  теперь  только  коммунисты
способны поставить политические интересы выше голоса сердца и даже тела.
   А мы с тобой, моя неродная ни по матушке, ни по  батюшке  сестрица,  мы
два несчастных детеныша,  далекие  от  каких  бы  то  ни  было  интересов:
сердечных, плотских, денежных,  политических,  -  и  нам  остается  только
посылать друг другу нежные и довольно невеселые приветствия.
   Все-таки целую тебя.
   Филипп.
   P.S. Иной раз мне думается, что лишь тебя одну я мог  бы  полюбить  как
женщину. Да и не было ли меж нами такой любви?


   ПИСЬМО VII

   Натали Эмполи Филиппу Летурно
   Сен-Тропез, июнь 195... г.

   Итальянец очень хорош, бедный ты мой братец, и политика тут ни при чем.
Твоя Пьеретта мне нравится: у нас с ней  одинаковый  вкус.  Мы  бы  с  ней
подружились, если б ты привез ее ко мне, а не допустил бы, чтобы ее  увели
из-под самого твоего  носа.  Но  раз  эта  девчонка  питает  склонность  к
красивым мужчинам, для тебя не все потеряно.  Ведь  женщины  находят  тебя
красивым. Только я одна знаю тебя как облупленного и чувствую,  сколько  в
тебе  "дряблости",  несмотря  на  твою  шею  Юпитера  Олимпийского,  какая
приторность  в  твоем  голосе,  который  мои  школьные  подруги   называли
бархатным (хотя, откровенно говоря, он скорее уж ватный), какая пустота за
твоим высоким челом, торжественным, будто  Сакре-Кер.  Но  все  это  может
создать иллюзию мужественности.
   Как-нибудь выпутывайся сам. Я тебя пущу в Сен-Тропез  только  вместе  с
этой девчонкой, в которую ты влюблен, хотя и  пытаешься  (весьма  неловко)
отнекиваться от этого. А если приедешь с ней, то придется  тебе,  пожалуй,
защищать свою добычу от меня самой,  если  ты  собираешься  владеть  ею  в
единственном числе (у тебя ведь хватит ума на такие выдумки).
   Натали.
   P.S. Мы с тобой никогда не узнаем, случилось то самое или нет. Мы  были
вдребезги пьяны в тот вечер, когда "это" могло произойти.


   ПИСЬМО VIII

   Филипп Летурно - Натали Эмполи.
   Клюзо, июнь 195... г.

   Это правда, я люблю Пьеретту Амабль. Должно  быть,  я  полюбил  с  того
самого вечера, когда впервые увидел ее на балу в  Клюзо,  такую  стройную,
строгую, полюбил  с  того  мгновения,  когда  она,  улыбнувшись,  с  такой
благородной простотой отказалась танцевать со мной.  Но  я  тогда  еще  не
знал, что такое любовь, и не догадывался, что она пришла ко мне.
   Твои шуточки (в Лионе, у твоего отца) чуть было не открыли мне  истину,
и я втайне уже сознавал, что меня интересует эта гордая женщина, делегатка
"моих" рабочих. Но я не знал, из чего  исходит  мое  тяготение  к  ней,  и
смешивал  свое  все  возраставшее  чувство  с  вечной  моей   потребностью
заслужить уважение наших "классовых врагов".
   Даже при последнем нашем разговоре, происходившем у  меня  в  кабинете,
когда она преспокойно "одернула" меня, я еще не знал,  что  люблю  ее.  Но
когда на прощанье она улыбнулась "почти нежной" улыбкой, я предался смелым
мечтам! В воображении я видел себя возле нее, видел ее  возле  меня  -  на
всех путях земных и во всех обстоятельствах жизни.
   Когда я узнал, что она живет с этим итальянцем, с рабочим, я понял, что
она недосягаема для меня: к преграде  классовой,  стоящей  меж  нами,  еще
прибавилось ее чувство к другому. Но было уже поздно.  С  того  мгновения,
когда я так глупо усмотрел проблеск нежности в ее улыбке и вообразил,  что
Пьеретта может полюбить меня, я сам крепко полюбил ее. И теперь  я  уж  не
властен над своим сердцем. Вот и все.
   Пьеретта Амабль ничего не знает о моей любви. Я больше не вызывал ее  к
себе в кабинет. Моя любовь может показаться ей  оскорбительной  -  ведь  я
вдвойне хозяин Пьеретты: как директор по кадрам,  а  еще  больше  как  сын
мадам Эмполи, связанный  через  нее  с  несколькими  семействами,  которые
держат в своих руках почти все текстильные фабрики в мире.  Она  подумает,
что я хочу ее купить. А тогда даже то немногое, что  я  попытался  сделать
для нее и для ее товарищей, - это заступничество перед твоим отцом и  моей
матерью, так неудачно обернувшееся (до сих пор еще не понимаю почему),  но
все же убедившее Пьеретту Амабль в моих благих намерениях, - показалось бы
совсем иным; вздумай я теперь открыться в  своих  чувствах,  все  было  бы
опошлено и я предстал бы в роли галантного  покупателя  уличной  красотки,
которую он угощает рюмочкой спиртного, прежде чем сторговаться  с  нею  на
ночь.
   Со дня последней нашей встречи она два раза приходила по делу в  личный
стол. Я предоставил Нобле разговаривать с ней. Мне бы  не  удалось  скрыть
своего волнения, а тогда я навеки лишился бы надежды прочесть в ее  глазах
не одно лишь презрение.  Я  заперся  на  ключ  во  избежание  каких-нибудь
сюрпризов, а сам приник ухом к дверям,  чтобы  слышать  ее  голос.  Ока  о
чем-то спорила,  очень  решительно.  Иногда  она  останавливалась  посреди
фразы, и я узнавал обычные ее краткие  паузы,  которые  заметил  во  время
наших с нею бесед, - я понимал, что они вызваны вовсе не нерешительностью,
а желанием подыскать верное слово, высказать свою мысль как можно  точнее;
даже в этих паузах сказывалась ее гордость. Я опять с  восторгом  подмечал
эти краткие мгновения молчания. Целых четверть часа  я  слышал  ее  голос,
ловил каждую паузу - право, я давно уже не был так счастлив.
   Да, я никогда не был так счастлив, ведь если раньше я  совсем  не  знал
любовных мук, то совсем не знал и другого - я даже  не  подозревал,  какое
блаженство дают человеку самые смехотворные  мелочи,  хоть  сколько-нибудь
утоляющие его любовную жажду.
   Ежедневно и без опозданий я два раза в день бегу  в  дедушкин  розарий:
перед началом работы на фабрике и перед фабричным гудком, в час  скончания
смены. Старик весьма удивлен моим внезапным интересом к  его  прививкам  и
гибридам. А дело в том, что дорога от фабрики к рабочему поселку пролегает
мимо розария и оттуда я могу видеть Пьеретту Амабль,  когда  она  идет  на
фабрику и когда возвращается домой. Утром она бежит быстро-быстро и  несет
в руке жестяной судочек с завтраком. Обожаю этот  судочек.  Видишь,  какие
глупые чувства внушает мне любовь. После работы за ней иногда  заходит  ее
итальянец, и они идут под ручку. Он никогда  не  забывает  преподнести  ей
какой-нибудь цветок, и Пьеретта прикалывает его себе на грудь. Так вот,  я
с восторгом вставал бы до рассвета и ездил бы собирать бидоны с молоком  у
здешних ужасных мужиков, как собирает их этот малый, я с наслаждением  жил
бы так же, как он, пусть меня  ждала  бы  лопата  землекопа  или  грузовик
сливного пункта, лишь бы иметь право не то  чтобы  проводить  с  Пьереттой
ночи - о таком счастье я и мечтать не смею, - а только право  выходить  ей
навстречу и ждать ее с цветком в руке у ворот "моей" фабрики.
   Если б ты видела, как нежно она опирается на его руку!  Вчера  они  шли
мимо розария, и она смеялась, запрокидывая голову, и смотрела ему в глаза.
А он милостиво улыбался, и только - очевидно, он находит, что  все  это  в
порядке вещей. Я следил за ними; как тигр. Никогда еще никто так не  желал
смерти своему врагу.
   Пора в розарий! Бегу! "О муки, о блаженство!"
   Целую тебя.
   Твой несчастный брат,
   Филипп.


   ПИСЬМО IX

   Натали Эмполи - Филиппу Летурно.
   Сен-Тропез, июль 195... г.

   Ах ты беззубый тигр, залезший в розовый куст!
   Вместо  того  чтобы  декламировать  "Любовный  письмовник",  постарайся
овладеть этой женщиной. Если мужчина  действительно  полон  желания  -  уж
поверь моему женскому опыту, - он  добьется  своего.  Мы  так  привыкли  к
ухаживаниям поклонников, которые не могут на деле показать себя мужчинами,
когда их припрут к стенке, что мы не в состоянии сказать "нет", когда  нас
хотят по-настоящему. Бессилие мужчин  приводит  к  доступности  женщин.  В
Италии,  где  мужчины  сохранили  некоторую  мужественность,  женщины  еще
защищаются.
   Весь вопрос вот в чем: действительно  ли  ты  желаешь  эту  женщину?  И
желаешь ли ты ее с такой же силой, как ее итальянец (впрочем,  мне  он  не
кажется серьезной помехой  -  вероятно,  он  слишком  избалован  легкостью
побед)? Твое поведение  в  прошлом  не  свидетельствует  о  твоих  больших
возможностях. Ведь мне пришлось вмешаться и, отставив собственной  властью
специалиста по психоанализу, которому тебя доверила мамаша,  заменить  его
знаменитой в окрестностях Лиона  сводней.  Ты  мне  говорил,  что  остался
доволен. Но, может быть, один вид  несостоятельности  ты  заменил  другим?
Пока что, насколько мне известно, у тебя  была  только  одна  любовница  -
пятидесятилетняя балерина; она дарила своему сутенеру деньги,  которые  ты
давал  ей  на  школу  йогов;  наверно,  сутенер  больше  удовлетворял   ее
требованиям, чем ты. "Если ты мужчина, докажи  сие",  -  как  говорят  эти
господа.
   Итак, ты  "весь  во  власти  нежной  страсти".  Мне  такие  переживания
неведомы,  ибо  я  великолепно  владею  собой  и,  кроме  того,  неизменно
добиваюсь всего, чего мне  захочется:  любой  вещи,  любого  одушевленного
существа. Ну чего бы мне еще пожелать? Вот проблема! Я не  прочь  была  бы
примчаться к тебе на помощь, и вдвоем мы бы непременно завоевали  Пьеретту
Амабль. Но это было бы опасно для тебя, мой милый: я в конце концов отняла
бы ее у тебя.
   Не могу больше выносить Сен-Тропез, он мне опротивел,  а  в  довершение
всего  Бернарда  ухитрилась  даже  тут  заняться   торговлей   антикварным
барахлом, она продает поддельные старинные вещи, якобы найденные  в  глуши
Прованса,  поддельным   почтенным   дамам,   которые   подделываются   под
артистическую богему и выражают  поддельные  восторги  здешней  поддельной
рыбачьей гаванью. Мы сейчас уезжаем на Капри, где все и вся  подделывается
более откровенно, ибо,  как  сказал  один  поэт:  "Если  уж  бордель,  так
бордель..." Можешь мне писать на Капри (до востребования).
   Натали.


   ПИСЬМО Х

   Филипп Летурно - Натали Эмполи.
   Клюзо, июль 195... г.

   Ты верно сказала, Натали, до сих пор я еще не знал, что  значит  желать
женщину. Месяц назад мне было бы трудно понять твое письмо. "Приятельницы"
мадам Терезы проникались желанием за нас двоих и вели себя столь тактично,
что в конце  концов  и  я  волей-неволей  отвечал  их  желанию;  они  были
терпеливы, словно матери (настоящие, конечно, а не такие, как моя мамаша).
Только эти дамы и не внушали мне страха.
   Но Пьеретту Амабль я хочу страстно. Стоит мне подумать  о  ней,  как  я
загораюсь самым жарким желанием. А так как я думаю о ней и днем  и  ночью,
то не знаю, право, что делать  мне  со  своим  телом,  с  моим  "большущим
телом", как ты говорила про меня в детстве.
   Я хочу ее, как мужчина хочет  женщину  и  как  человек  хочет  обладать
какой-нибудь вещью. Хотеть живое существо, странное выражение! Да, я хочу,
чтоб она была моей, стала моей собственностью, хочу обладать ею  и  мучить
ее, делать ей больно, слышать, как она стонет, кричит, хочу истощить с нею
всю  свою  силу  и  хочу  плакать  в  ее  объятиях.  Хочу...  [соображения
благопристойности не позволяют нам опубликовать это  письмо  полностью,  к
тому же оно чересчур длинное (прим. франц. издателя)]


   ПИСЬМО XI

   Натали Эмполи - Филиппу Летурно.
   Капри, июль 195... г.

   Ну что ж, мой прелестный брат, поступи, как Цезарь:  veni,  vidi,  vici
[пришел, увидел, победил (лат.)]. Не удовлетворяйся лицезрением.
   Если итальянец тебе мешает, устрани его. Придумай что-нибудь. Пораскинь
мозгами. Говорят, любовь  прибавляет  мужчинам  ума.  Я  что-то  этого  не
замечала.
   А вокруг меня тоже кипят страсти. Некая англичанка  замыслила  похитить
меня у Бернарды. Проистекающие отсюда битвы не доставляют мне ни малейшего
удовольствия. Оставляю соперниц на  прибрежной  скале,  а  сама  занимаюсь
подводной  охотой,  что  мне,  разумеется,  строго  запрещено   докторами.
Англичанку и Бернарду, несмотря на  шестидесятиградусную  жару,  пробирает
дрожь: одна боится потерять "свою единственную любовь", а  другая  -  свой
заработок.
   Я же, запасшись баллоном с кислородом, плыву до входа в подводный грот,
до огромного черного отверстия, вижу  в  сумраке  неподвижных  дорад,  они
еле-еле  трепещут,  как  легкое  при  просвечивании  грудной  клетки.  Мне
хочется, до безумия хочется заплыть в этот черный грот навстречу холодному
течению, струящемуся оттуда, но ведь я умру от ужаса, если  коснусь  одной
из этих дряблых, мягкотелых рыб.
   Вчера из грота медленно выплыл большой скат.  Он  приближался  ко  мне,
тихо пошевеливая своими плавниками, похожими на крылья гигантской  летучей
мыши, а его хвост с шипом на конце загнулся вверх и торчал, как гарпун.  Я
обратилась в бегство и, дыша из последних сил несчастными своими  легкими,
судорожно била по воде ластами (своими конечностями в резиновой  оболочке)
в  надежде  устрашить  вампира.  Когда  же  я  повернула  обратно,   чтобы
выстрелить в него из арбалета, о котором я с перепугу  позабыла,  чудовище
уже исчезло. Наконец-то, хоть раз в жизни я испытала, что такое страх! Как
видишь, я тоже жажду примитивных чувств. Завтра опять  поплыву  к  черному
жерлу грота. Ни о чем другом больше думать не могу.
   Завидую Пьеретте Амабль, пробудившей в тебе мужественность.
   Целую тебя от всего любящего сердца, как говорили наши предки.
   Натали.


   ПИСЬМО XII

   Филипп Летурно - Натали Эмполи.
   Клюзо, июль 195... г.

   Итальянец, которого любит Пьеретта  Амабль  и  который  сам  ее  любит,
заскучал! Вот мое последнее открытие.
   По твоему совету я решил удалить Красавчика, но для этого сначала  надо
сблизиться с ним. Я придумал самый простой ход: раз он шофер, я  остановлю
его, подняв руку.
   Я узнал его маршрут, расписание его поездок  и  недавно  утром,  сделав
вид, что я со страстью предаюсь ловле  форелей,  устроился  с  удочкой  на
мосту через горную речку,  по  которому  он  проезжает.  Когда  на  дороге
показался  его  грузовичок,  я  вскочил,  принялся  махать  руками  -   он
остановился, и я попросил его подвезти меня в Клюзо. Без долгих разговоров
он согласился, хотя сразу узнал меня.
   В тот день мы беседовали только о форели. Он немало бродил по  свету  и
знает все потоки и  речки  от  Абруццо  до  африканских  Атласских  гор  и
Шварцвальда, где он что-то делал во время войны. За разговорами о  жареной
форели с тертым сыром мы незаметно доехали до сыроваренного  завода,  куда
он сдает молоко, и директор оказал мне прием, подобающий  внуку  "великого
Летур