рить  о  каком-то
предложении... -- перебил Уайтинг.
     -- Да. Разрешите мне довести свою мысль до конца, -- бросив пристальный
взгляд  на  Ричарда, продолжал издатель.  --  Чего жаждет  каждый литератор?
Славы и долларов. Вы согласны со мной?
     -- Ну, да... предположим...
     -- А нам, издателям,  нужен только презренный металл. Это, так сказать,
преамбула. Теперь, разрешите,  я перейду  к сути  дела. Писатель к  писателю
относится  всегда  по-дружески,  а  к издателю с  явной  неприязнью,  как  к
торгашу, спекулирующему на его таланте. Не так ли?
     -- Допустим.
     -- Вот я подумал: если я стану литератором,  отношение авторов ко мне в
корне  изменится.  Я  войду  в  среду  писателей  как  свой   человек.  Буду
пользоваться  доверием  и  уважением  не  только у  пишущей  братии, но  и у
читателей. Кроме  того, приобрету авторитет у самих издателей, и  мне  легче
будет конкурировать с ними. Надеюсь, вы уже догадались, о чем пойдет речь.
     -- Не совсем.
     -- Будем  откровенны: судя по вашей обстановке  и  по  имеющимся у меня
сведениям, вы находитесь в весьма затруднительном положении.
     --  Да.  К сожалению, в  нашей благословенной стране  с  самым лучшим в
мире, как утверждают многие,  образом  жизни все покупается на доллары и все
продается за доллары: жизненные блага и даже мысли.
     -- Вот именно.  Вы прекрасно  знаете, каких нечеловеческих усилий стоит
молодому литератору без  средств пробить себе дорогу.  Это почти невозможно.
Многие  талантливые писатели живут  у  нас впроголодь, а иные кончают  жизнь
самоубийством  или  начинают писать для газет и  в  погоне за  сенсационными
новостями совершенно распыляют свой талант. Такая участь, поверьте мне, -- а
я  редко ошибаюсь, -- ждет и вас.  Даже  более сильные, чем вы, люди кончали
тем же. Это неизбежно.
     -- Так что же вы предлагаете?
     -- Повторяю, я прежде  всего бизнесмен. И могу предложить  вам  бизнес.
Слава  --  это, говоря  откровенно,  нечто  эфемерное,  а  доллары  --  вещь
реальная. На них можно купить все, даже ту же славу.
     -- Мне кажется, в этом вы ошибаетесь.
     -- Не будем спорить. Пишете  вы достаточно хорошо. Так  вот --  за ваши
произведения я  предлагаю вам пятикратный журнальный гонорар. За те, что уже
написаны, и за те, что вы напишете в будущем. Это даст  вам весьма приличные
средства. В зависимости от вашей  работоспособности, они могут  увеличиться.
Вы станете  богатым. А  что  еще нужно человеку в  наш  век? Это ведь  самое
главное. Поверьте, что все  с гораздо большим уважением относятся к богатому
идиоту, чем к нищему  гению. Хотя вам до гения еще очень далеко... Я даю вам
деньги,  а все ваши  рукописи превращаются в мою  собственность.  Я  могу их
переделать,  порвать,  сжечь,  уничтожить. Могу  выпустить под каким  угодно
именем,  в общем, сделать с ними все,  что захочу. Понятно? Итак, перед вами
дилемма:  существование  без  имени  и  средств, может быть,  даже  голодная
смерть,  или  богатая, красивая полная  удовольствий жизнь.  Кроме этого,  я
предоставляю вам право после моей смерти разгласить эту тайну.
     В комнате  воцарилась  тишина,  только  слышно было, как между оконными
стеклами билась большая муха.
     --  Ваше  предложение, мистер  Фром,  --  заговорил наконец Ричард,  --
весьма заманчиво,  но  я,  к сожалению,  не  бизнесмен. Я могу продать  свой
старый пиджак или еще что-либо, но свои мысли, свой талант я, нищий писатель
Уайтинг, никому ни  за какие блага мира не продам!  -- И, помолчав, добавил:
-- Вы меня извините.  Наше джентльменское соглашение остается в силе, но  вы
обратились не по адресу...
     --  Как  вам угодно, но полагаю,  что вы поторопились  с ответом.  Если
передумаете, мой адрес  вам  известен, -- сухо  сказал Фром и, поклонившись,
торопливо вышел...
     Наступила  серая дождливая  осень. Каждое утро  Ричард уходил  в порт и
там, на ветру, в холодных брызгах свинцовых волн, бившихся у причала, грузил
и разгружал прибывающие и уходящие суда, а по ночам писал рассказы.
     Из  всех его  последних произведений более  всего нравились Ричарду три
вещи,  особенно повесть  "Кусты  и зайцы".  Он  считал ее лучшей из всего им
написанного.
     Пять  рассказов уже были отклонены  разными  редакциями, а на остальные
два и на  повесть уже три с лишним  месяца он  не  получает никакого ответа.
Порой это  выводило его из терпения,  но писать в  редакции запросы казалось
ему унизительным.
     А как было бы здорово, если  бы хоть один  из его рассказов появился  в
иллюстрированном  еженедельнике  "Нейшен  гардиан"  или еще  лучше в толстом
двухнедельном журнале "Лук"! О "Лайфе" и "Атлантике" и думать не приходится.
Там свои постоянные авторы с громкими именами.
     За целых два  года  кропотливого и упорного  труда лишь  один небольшой
рассказ  Уайтинга  был  напечатан  в  молодежном  альманахе,  но редакция не
уплатила  ему  ни  цента.  А  когда  Ричард  послал   письмо  редактору,  то
незамедлительно получил ответ следующего содержания:
     "Наше  издательство  не  преследует  никаких  меркантильных  целей. Все
средства,  поступающие  от  продажи альманаха,  идут  на улучшение  журнала.
Публикуя вашу рукопись, мы знакомим вас с читателями и тем самым создаем вам
популярность. Поэтому мы считали и считаем целесообразным исключить из нашей
практики  выплату гонорара начинающим писателям  как старомодную затею наших
либеральных предшественников.  Печатая ваш рассказ, мы полагали, что все это
вам  известно. Если условия нашего альманаха для  вас  приемлемы, присылайте
нам свои новые произведения по тому же адресу.
     Примите уверения в высоком к вам уважении..."
     Как-то поздним ноябрьским вечером, вернувшись домой усталым,  мокрым  и
полуголодным, Уайтинг долго согревал дыханием окоченевшие пальцы, прежде чем
зажечь свет. А  когда загорелась  тусклая лампочка, он увидел  на письменном
столе три запечатанные бандероли и  сразу ощутил  дрожь во всем теле, словно
при приступе малярии.
     Не тронув  конвертов, Ричард медленно  опустился  в кресло  и заплакал.
Слезы  лились  по его  щекам,  и  он,  как мальчишка, лишь вытирал  холодным
рукавом мокрые щеки.
     "Ну что  ж,-- с  грустью  думал он,  глядя  на  бандероли,-- значит, не
судьба мне  стать писателем". А сколько надежд он возлагал именно на эти три
вещи! Ричард вспомнил,  как на почте, при  их  упаковке, он случайно  склеил
уголки шестнадцатой и семнадцатой страниц "Кустов и зайцев", как хотел ножом
счистить капельку клея, но, отвлекшись  какой-то мыслью, забыл это сделать и
долго потом упрекал себя в неаккуратности.
     Ричард осторожно распечатал  все три конверта и, прочитав стереотипные,
банальные ответы, задумался.
     "А что, если...  что, если согласиться  на предложение  Говарда  Фрома?
Нет, нет,  ведь это  значит продать свою надежду, свою душу...  Ведь в  этих
рассказах -- часть меня  самого, мои  сокровенные мысли, и продать их только
потому, что у меня  больше нечего  продать?..  Но  ведь  нет больше сил  так
мучиться -- мерзнуть,  голодать, ходить  в  потертых  брюках,  ждать  по три
месяца  ответа  из  редакции.  Во  имя  чего?  Во имя  какого-то  эфемерного
будущего?.."  Взяв со стола  свою  повесть, Ричард задумчиво перелистал  ее,
затем принялся читать вслух. Дойдя до семнадцатой страницы, он вдруг увидел,
что уголок ее по-прежнему склеен с уголком шестнадцатой. Кровь бросилась ему
в лицо, он вскочил и в бешенстве заметался по комнате, "Значит, повесть даже
не читали! В лучшем случае, редактор просмотрел начало и конец, вот и все!"
     --  К  черту,  довольно,  хватит быть  наивным  идиотом! -- с неистовой
злобой  выкрикнул Ричард. С лихорадочной поспешностью он стал выдергивать из
письменного  стола ящик за ящиком  и укладывать стопками все свои  рассказы.
Если живешь среди акул, нужно быть хотя бы колючим ершом, иначе не заметишь,
как  тебя слопают. Да и чем он, Уайтинг, хуже других, хотя бы того же Фрома?
Только тем, что у Фрома есть деньги, пачки долларов, а у Уайтинга их нет? Но
они  будут!  Будут  эти  проклятые  доллары,  на  которые покупается  честь,
совесть, роскошь и независимость!
     Связав рассказы в две  кипы, Ричард, не раздеваясь, прилег  на диван и,
свернувшись калачиком, заснул.
     Когда Уайтинг переступил порог редакции, секретарша удивленно взглянула
на пачки рукописей, на измятый костюм Ричарда и ледяным тоном проговорила:
     -- Сегодня приема нет. Зайдите завтра с двенадцати до двух. Мистер Фром
занят...
     --  А вы все  - таки доложите.  Мое имя Ричард  Уайтинг! -- независимым
тоном промолвил Ричард.
     -- Уайтинг? Никогда не слыхала. -- Секретарша манерно  повела плечиками
и исчезла за массивной дверью, обитой желтой кожей.
     Оставшись в приемной один, Ричард сбросил маску гордого героя,  грустно
взглянул на свои рукописи и вслух сказал:
     --  Слава так  слава, деньги  так  деньги.  Глупо не иметь ни  того, ни
другого...
     -- Редактор  просит  вас  пройти к  нему, -- мило  улыбаясь,  объявила,
вернувшись, секретарша.
     Уайтинг вошел в кабинет, плотно притворив за собой дверь,
     --  Мистер  Фром, если  вы еще не  передумали  --  я  согласен  на ваше
предложение, -- твердо сказал он.
     -- Вот и отлично! Правда, я тогда, пожалуй, слишком много предложил, но
слово есть слово.  Могу вас  заверить: такого гонорара не  получал даже Джек
Лондон. Но тут уж ничего не  поделаешь, за язык никто меня не тянул. Давайте
рукописи.
     Бегло  посмотрев  пачки и пересчитав обложки, Фром  спрятал рукописи  в
сейф.
     -- Итак, за четырнадцать рассказов и две повести...  Ого, какая  сумма!
Сразу  богачом стали. Да, я забыл еще об  одном  выгодном для  вас  условии:
новые  вещи  начинайте писать  завтра же.  Норма  -- не менее тысячи  слов в
неделю.
     -- Тысяча слов? Это не так много.
     -- И не удивляйтесь, если в "Кольерсе", "Фарм джоурнэле", "Пипл уорлде"
или еще в каком-нибудь журнале вы встретите знакомый вам рассказ в несколько
измененном  виде:  вместо  врача  героем  будет адвокат,  а расклейщица афиш
превратится  в  танцовщицу  варьете...  Получите!  -- Фром  протянул Ричарду
хрустящий чек.
     Уайтинг неловко поклонился:
     -- До свидания.
     -- Желаю успеха. Пишите. Теперь это в ваших интересах.
     Выйдя из издательства, Уайтинг не ощутил никакой радости. На душе стало
вдруг тоскливо и противно.
     "Все кончено. Торг состоялся.  "Товар" продан. Ну что же: кути, Ричард,
напивайся,  хватай  жизнь полными  пригоршнями,  только пиши  тысячу  слов в
неделю, именно тысячу слов, и ни одним меньше. Больше ничего!"
     Дул  холодный  северный ветер.  Уайтинг  попытался  потеплее  укутаться
шарфом, "Да ведь теперь я могу купить  себе хорошую одежду,-- подумал  он.--
Ну конечно".
     В магазине долго выбирал  и примерял модные пальто. Наконец остановился
на реглане с  шалевым воротником. Заплатил в  кассу  одну ассигнацию крупной
купюрой и  получил кучу денег сдачи. Как пьяный, в мальчишеском азарте ходил
по этажам, покупал все, что попадалось на глаза. Продавщицы смотрели на него
с изумлением. Взял такси, навалил на сиденье свертки. Усталый, поехал домой.
Бросил все на диван, а сам,  как мешок, повалился в свое плетеное кресло. Но
заснуть ему не дали хозяева и соседи. Они собрались у дверей, а когда Ричард
пригласил их, с завистью смотрели на пальто, костюмы, рубашки, шляпы, модную
обувь.
     Из  Ричарда   он  моментально  превратился  в  мистера  Уайтинга.  Зося
спросила:
     -- Мистер Уайтинг, вы выиграли по лотерейному билету?
     -- Угадали, милая Зося.
     -- Сколько?
     -- Пять тысяч долларов! Все ахнули.
     -- Пять тысяч! Какое счастье! -- Зося и Бетти маняще улыбались.
     -- Теперь вы на нас и смотреть не будете,-- пролепетала Бетти.
     -- О нет, напротив.  Я приглашаю вас всех  сегодня вечером  в  ресторан
"Большие устрицы".
     -- Прямо как в сказке,-- шептала Зося.
     -- О-ля-ля! -- воскликнула Бетти.
     Мужчины -- Джек Вурворт и Джо Паркер -- искренне поздравляли Ричарда  и
жали ему руки.
     Попав в один из фешенебельных ресторанов, вся компания в течение первых
минут была несколько  растеряна и  чувствовала  себя  стесненно: мягкий свет
неоновых  ламп, льющийся из замаскированных  ниш,  удобные кресла, хрусталь,
приглушенные  звуки оркестра и угодливость официантов заставляли  каждого из
ресторанных новичков  сдерживать  свои  движения  и громкий смех.  Но  после
первых  бокалов  вина, после  омаров и устриц  огромный  зал  с  облепленным
ракушками  потолком  вдруг показался  всем  давно знакомым  и обычным. Бетти
начала тихо подпевать в такт оркестру, а Зося задорно смеялась над остротами
Паркера.
     Но  непринужденнее  всех  чувствовал  себя  виновник  торжества  Ричард
Уайтинг.  Легким  кивком  головы  он  подзывал  официантов, заказывал  самые
разнообразные блюда  и вина. Пил умеренно и думал, что  доллары, несомненно,
доставляют счастье и радость тем, кто  их имеет. И все же это,  вероятно, не
та радость и не то счастье, которое приносит литературная слава!
     Вся компания вернулась домой под утро  на  двух  такси  и разбрелась по
комнатам.   После  роскошного  ресторанного   зала   маленькая   комнатка  с
обшарпанными обоями показалась Ричарду лачугой, и он подумал, что завтра  же
надо переменить свою убогую каморку на комфортабельную квартиру.
     Время быстро уходило в бесконечность. Каждый месяц Уайтинг сдавал Фрому
свои  рассказы, получая  взамен чеки. Переехал  на новую квартиру. Откуда-то
вдруг появилась  масса друзей. С утра  до вечера беспрерывно звонил телефон,
сыпались  приглашения  в  гости, на  вечера,  на  премьеры. Положительно  не
хватало времени. Еле - еле выкраивал  в день два - три свободных часа, чтобы
к сроку написать нужную тысячу слов. А когда под последней строкой ставилась
точка,  Ричард  сам звонил кому-либоиз своих  новых  друзей  и отправлялся в
ресторан, где учтивый официант сервировал его постоянный столик,
     Плотно позавтракав и выпив изрядное  количество  вина, Уайтинг ехал  на
бега или в варьете, где выступала нравящаяся ему испанская танцовщица.
     Возвращаясь домой поздно ночью, Ричард  иногда пытался  припомнить, как
был  проведен сегодняшний день, но все  события путались в  его затуманенном
мозгу, и он засыпал тяжелым, пьяным сном.
     Проснувшись  утром с  головной  болью,  Уайтинг выпивал рюмку  виски и,
усевшись за стол, писал положенные ему на день полтораста слов.
     Буквы  укладывались  в  неровные,  неряшливые  строчки,  но Ричард,  не
задерживаясь  над  образами,  метафорами  и  сравнениями, строчил  фразу  за
фразой, отлично  зная, что как бы ни написал он свой новый рассказ,  его все
равно безоговорочно примут.
     По воскресеньям Уайтинг, не подходя к письменному столу и не прикасаясь
к рюмке, отправлялся с утра пешком по  Бродвею, Манхэттену на Уолл-стрит. По
дороге заглядывал  в зеркальные витрины книжных и букинистических магазинов,
рассматривая новинки и старинные издания в кожаных тисненых переплетах.
     Однажды в окне одного из таких магазинов Ричард увидел яркий плакат:
     "Поступил в продажу первый сборник рассказов Говарда Фрома. Готовится к
печати повесть  "Игра без джокера".  Эти слова резанули  по  сердцу. Уайтинг
зашел в магазин.
     -- Дайте, пожалуйста, мне сборник...
     -- Какой  именно? -- засуетился  продавец. Ричарду  хотелось  крикнуть:
"Моих рассказов! Сборник рассказов  Ричарда  Уайтинга!.." Но вместо этого он
произнес ненавистное ему имя Говарда Фрома.
     -- На ваше счастье, остался еще один экземпляр. Последний.
     -- Хорошо идет книга?
     --  Отбоя  нет,  -- ответил продавец. --  Я  пятнадцать лет  работаю  в
магазине и не помню такого спроса. Талантливый писатель,  что и говорить. Во
всех журналах самые лучшие отзывы. На  днях выйдет второе издание. Разрешите
завернуть?
     --  Нет, я так возьму,-- сказал  Ричард, взглянул на  обложку и спрятал
книгу в карман. Выйдя из магазина, он подошел к киоску. Купил все вышедшие в
этом месяце журналы и  поехал домой. Попросив горничную никого не принимать,
заперся  в  кабинете,  выключил  телефон  и  сел читать.  Критика  тщательно
разбирала   каждый   рассказ.  По   адресу  автора   высказывались   десятки
комплиментов.  В  толстом  ежемесячнике был  помещен портрет  Фрома  во  всю
страницу.  Тупо  заныло  в  груди...  "Вот  она,  справедливость!  Когда  я,
голодный, обтрепанный, приносил и рассылал эти  же рассказы в  редакции, мне
возвращали рукописи, зачастую даже не читая, а теперь те же рецензенты пишут
о тех же моих произведениях хвалебные статьи... "
     В  хорошо оформленном сборнике были  напечатаны  рассказы,  любимые его
рассказы! Те самые,  над  которыми Ричард  работал по ночам  в  течение двух
долгих,  полуголодных  лет.  Лишь  некоторые заглавия  и имена  героев  были
заменены  незнакомыми, а сюжетные  линии остались неприкосновенными. "А что,
если,-- вдруг подумал Уайтинг,-- взять да и написать рассказ на эту тему? На
тему о плагиате".  И тут  же  с  лихорадочной поспешностью схватил со  стола
ручку и четко вывел заголовок  "Афера". Строка бежала за строкой,  вбирая  в
себя всю горечь, всю накопившуюся обиду и боль Ричарда.
     "Вот  тебе  в счет тысячи  слов,  в  счет  наших  взаимных  расчетов...
Полюбуйся, прохвост, на свой портрет".
     Ознакомившись с "Аферой", Говард Фром спокойно сказал Уайтингу:
     --  Я вижу, мой успех вас расстраивает. Совершенно  напрасно. Поверьте,
вы бы не имели его. Этот успех стоит мне очень дорого -- сотни долларов.  Вы
не могли  бы платить за эти статьи такие  большие гонорары, значит, вам не о
чем жалеть. Вот  получайте за рукопись. А  это  отдельно, за  добросовестное
отношение, -- он протянул два чека. --  Хотите, поедемте со мной в ресторан,
в ваш любимый ресторан, на Семнадцатую авеню,завтракать? Не удивляйтесь моей
осведомленности. Теперь  я всю жизнь  обязан  интересоваться вами. И не надо
сердиться. Это чувство раздражает  печень и кладет  на  лицо преждевременные
морщины.
     Во  время завтрака  к их столику у окна  все время подходили  изысканно
одетые люди,  почтительно  кланялись  и одними  и теми  же словами  начинали
разговор с Говардом Фромом:
     -- Мистер Фром, надеюсь, следующий сборник вы  дадите выпустить нам. Он
не должен попасть в другое издательство...
     -- Я  предлагаю  вам  гонорар  в два  раза больший,  чем  заплатит "Нью
рипаблик" или "Атлантик". Вся  страна ждет от вас  великих произведений... А
это ваш племянник? Нет? Похож. Есть какое-то отдаленное сходство.
     Журналисты тут же интервьюировали  Фрома, интересуясь  его взглядами на
искусство, расспрашивали о предполагаемом  выходе  в свет  нового журнала, о
прибылях и убытках известных издательств.
     Ричард встал и сухо сказал:
     -- До свидания!
     Фром, пожимая ему руку, тихо произнес:
     -- Не надо горячиться, Уайтинг. Самое главное в жизни -- спокойствие  и
бизнес, бизнес и спокойствие. Это мой девиз.
     -- Вы можете не  тревожиться, мистер Фром. Слово свое я сдержу, что  бы
ни случилось.
     Ричард крепился  и старался быть внутренне и внешне  спокойным.  Больше
всего его злило то, что  Говарда  Фрома  сравнивали  в  печати с Киплингом и
Голсуорси -- с такими, в сущности, совершенно разными по силе, стилю и языку
писателями. В газетах все  чаще и чаще появлялись  статьи о  Фроме. Он  стал
популярным,  модным   беллетристом.  Чтобы   как-то  забыться,  Ричард  стал
проводить ночи в кабаках.
     Днем он  старался не ходить по тем улицам, где были расположены книжные
магазины, чтобы  не  видеть в  окнах  кричащих плакатов  с  ненавистным  ему
именем. А с друзьями даже избегал разговоров о литературе.
     Но почему-то собеседники обязательно спрашивали:
     -- Вы читали Говарда Фрома?
     "Схватить  бы все эти рассказы да в печку,  в громадную  печку пачками,
тысячами экземпляров, чтобы и следа не осталось...