яющую  дачную  обстановку,  на нем был одет
темно-синий отменный костюм, кремовая рубашка и  дорогой  галстук  в  тонкую
полоску. Приятная блондинка (зеленая блузка) сидела рядышком.
     - Ну,  что  ж, давайте, на всякий случай, повторим процедуру знакомства
еще раз. Судя по недоуменному взгляду нашего друга,  это  будет  не  лишним.
Сергей Павлович! Прочь сомнения! Здесь все свои!
     По-русски Марта говорила свободно.
     - А,  говорят,  русский - трудный язык! - удивился Филимонов, - Как Вам
удалось овладеть языком в таком совершенстве?
     - Очень просто. Я родилась в Саратове. Русский -  мой  родной  язык.  С
немецким дело обстоит гораздо хуже, - рассмеялась она.
     - Извините, за мой вчерашний вид.
     - Ничего,   ничего!  Не  беспокойтесь!  -  искренне  поспешил  вставить
Константин Андреевич, - это бывает, это по-русски, а  потому  нам  близко  и
понятно.
     - Ну,  и  как  там,  в  Германии живется? - обрадовался Сергей Павлович
возможности сменить тему.
     Муж и жена переглянулись, как бы решая и договариваясь о том,  кому  из
них  взять  слово  для  ответа.  Своеобразная  форма  взаимоотношений  между
близкими людьми, передача мыслей на расстоянии, этакий  семафор  или  азбука
морзе.  В  результате  "контакта"  Константин  Андреевич  перевел глаза (как
переводят железнодорожную  стрелку)  на  Филимонова  и  начал  неспешно  (не
рассказывать),  а  размышлять,  постепенно набирая ход и переходя к выводам.
(Опять же, как железнодорожный состав, которому  дали  зеленый  свет,  и  он
осторожно  тронулся,  увеличивая  скорость.  Кроме  того, мелькнула догадка:
локомотив - он, Константин Андреевич, а Марта - прицепной вагон,  который  и
отцепить не трудно...).
     - Что   такое   эмиграция?   Что   лежит  в  основе  эмиграции?  Каковы
побудительные мотивы человека, решившегося бросить все, что ему было  родным
и  близким  и  кинуться  в  неизвестность?  Что  определяет такое поведение:
решительность или отчаяние? А, может быть, решительная отчаянность? Я живу в
Германии почти пять лет, но мое положение несколько отличается от  положения
беженцев  или репатриантов. Я там - ВРЕМЕННО! Кроме того, у меня нет проблем
с языком и работой.  Другими  словами,  ничто  не  мешает  мне  наслаждаться
немецкой точностью, аккуратностью, сервисом и уровнем благополучия, который,
конечно,  не  идет ни в какое сравнение с тем, что мы имеем здесь, в России.
Что касается беженцев и репатриантов, - он выразительно глянул на жену, - то
у них отношение к происходящему иное. Побудительным  мотивом  для  эмиграции
служит неустроенность на Родине. И в этом смысле, эмиграция - -всегда драма!
От добра - добра не ищут! Это верно! Большинство переселенцев не в состоянии
устроиться  на  работу.  Высокий  уровень  безработицы, плохое знание языка,
низкий уровень квалификации, возрастная "дискриминация". А жизнь на  пособие
очень скоро теряет ту привлекательность, которая, по наивности, существовала
в  некоторых головах, - он опять покосился на Марту, - Запад богат, но живет
экономно. Впрочем, потому и богат. Безработный не голодает, но ведет себя  в
магазине  очень осмотрительно. Его покупательная способность, в сравнении со
среднестатистическим немцем, находится на крайне низком уровне.  На  том  же
уровне   располагается  его  общественный  статус.  Бюрократическая  система
(бесконечные  хождения  по  чиновникам  в  качестве  просителя)   превращает
безработного  в  безропотное,  переполненное страхом, существо. Он боится не
так поступить,  сделать  что-то  не  вовремя,  не  понять,  ошибиться,  а  в
результате   оказаться   в   "черном  списке".  Увеселительные  заведения  и
развлечения ему не по карману. Свобода "свободного"  мира  стоит  дорого.  А
если  платить  нечем,  то  свободой  становится  то, что остается за вычетом
исполнения законов, правил,  инструкций  и  распорядка  проживания  в  доме.
Свобода  безработного  -  это крохотный островок, размером, как раз, со след
ребенка.
     - Позвольте, одну реплику по существу вопроса? -  поднял  руку  Дмитрий
Иванович.
     - Конечно, конечно, - резко ударил "по тормозам" Константин Андреевич.
     - Я  хотел  только заметить, что если кто-то думает, что на необитаемом
острове - неограниченная  свобода,  то  он  жестоко  ошибается.  Необитаемый
остров - тюрьма, ограниченная размерами острова.
     - Костя нарисовал довольно мрачную картину. Хотя во многом - правдивую.
Но не  все так безнадежно. И работу находят, и детей рожают, и развлекаются.
Это то же есть, - воспользовалась паузой Марта.
     - Но, дорогая, это такой мизерный процент, который  не  может  отражать
объективного  положения.  Или  ты не согласна с тем, что представленный мною
образ безработного типичен?
     - Я не отрицаю того, что есть люди, которые, именно,  так  воспринимают
эмиграцию.  Но  немало  таких,  кто относится к своему положению по другому,
менее чувствительно и более рационально. Они исходят из  принципа  сравнения
своего прежнего уровня благосостояния и того, которое получили в Германии.
     - Но  это  же некорректное сравнение! Можно быть богачом по отношению к
московскому  "бомжу",  и  быть  бедняком  в  сравнении  с  обычным  немецким
бюргером.  Другое дело, "наш" человек непритязателен и довольствуется малым.
Он, действительно, более или менее сносно  переносит  отсутствие  денег.  Но
сколько  сил  ему  приходиться тратить, чтоб ослабить натиск ностальгии? Для
многих явилось откровением, что родной  язык,  оказывается,  гораздо  больше
определяет национальную принадлежность, чем запись в паспорте.
     - Зато наши дети будут полноправными немцами! И будут жить в нормальной
стране! - подвела черту Марта, не задерживаясь на "неудобных" вопросах.
     - Вот  и  прекрасно,  -  поддержал  ее  Дмитрий  Иванович. Он откупорил
бутылку водки и водил ею над столом, как миноискателем.
     - Костя! Ты на прежних позициях непогрешимого трезвенника?
     - Увы! Дмитрий Иванович! По-прежнему.
     - А Вы, Марта?
     - Я - не против. Только чуть-чуть.
     - Надо ли этот вопрос  задавать  Вам?  Впрочем,  я  его  уже  задал,  -
обернулся он к Филимонову.
     Сергей  Павлович  "закосел"  быстро, как это и происходит, обычно, если
пить с утра, на второй день после принятия лишней дозы. Константин Андреевич
вызывал неприязнь. Умный, расчетливый, успешный,  довольный  собой.  В  этом
безукоризненном  костюме,  при  галстуке. Ко всему прочему - трезвенник. Все
вот в Германии перебиваются кое-как, от ностальгии  мучаются,  а  он  -  "на
белом  коне",  победитель!  Ничто  ему,  видите  ли,  не мешает наслаждаться
немецкой точностью, аккуратностью, сервисом. "Натуральный сноб", -  заключил
Филимонов.
     - Константин  Андреевич!  Как  Вы  относитесь  к  критике в собственный
адрес? Вас когда-нибудь критикуют? - спросил он, как то, безотчетно.
     - Естественно. Вот типичная ситуация. К Вам, мило улыбаясь,  обращается
кто-то:  "Вы  не  обидитесь,  если я Вас немного покритикую?" Какая, обычно,
реакция? "Конечно, конечно, покритикуйте меня, пожалуйста!" И с таким видом,
будто Вас чем-то очень обрадовали. Смотрите, мол, я для  критики  открыт  со
всех  сторон,  вот он, какой я! У меня на этот счет несколько другое мнение.
Потому, иногда, на подобный вопрос могу  ответить  и  отрицательно.  Поясню.
Критика  -  это  право.  Но  не то право, которым обладает избиратель; а то,
каким владеет, например, судья т.е. право авторитетно и ответственно  решать
вопрос. И профессионально. Декларативные заявления, никак не мотивированные,
вряд-ли,  могут  претендовать  на  то,  чтоб их признали за критику в полном
смысле. Другое дело, если я вижу, что критикующий прекрасно понимает предмет
(тут не перепутаешь) и  осознает  ввиду  своего  профессионализма  право  на
критику.  Тогда  хоть и без радости ( а чему, собственно, радоваться?), но с
искренним любопытством готов его выслушать. Как правило, такая критика очень
конкретна, точна и убедительна, а потому  исключительна  полезна.  Можно  ли
обижаться  в таком случае? А, может, наоборот - быть благодарным судьбе, что
она оказалась так благосклонна и ты получил эту порцию критики? А мог  и  не
получить...И  по-прежнему  не  знать, что... Вот, примерно, так я отношусь к
критике.
     - И в Бога, Вы, конечно, верите?
     - Конечно, верю!
     - И Вам нравится Феллини, Тарковский и Сокуров?
     - Совершенно верно!
     - И "Черный квадрат" Малевича Вы считаете достижением искусства?
     - Несомненно!
     - И, пожалуй, одной из великих исторических фигур считаете Герострата?
     - Герострата?  -  изумился  Константин  Андреевич,  -  А   причем   тут
Герострат?
     - Извините!  Это  я  так,  к  слову.  Герострат, тут, действительно, не
причем!
     - Сергей Павлович! Костю врасплох застать трудно.  Он  "калач"  тертый!
Скажите  лучше,  отчего  Вы  вчера  так  ополчились против человечества? Чем
человечество провинилось перед Вами? - как всегда, добродушно и  не  обидно,
спросил Дмитрий Иванович.
     - Встретил   я   одного   престранного  субъекта,  -  неуверенно  начал
Филимонов, - И состоялся между нами довольно любопытный диалог.
     Он намеревался рассказать о случившемся со всеми подробностями, опустив
лишь свое радостное признание в каждодневном воровстве. Но, вдруг,  вся  эта
итория  показалась  ему  скучной  и  неинтересной.  Пропало  всякое  желание
говорить.
     - Вот я и оказался, видимо, под впечатлением этого разговора. Еще  раз,
прошу прощения!
     - Но,  все-таки,  в  чем  выразились  странности  Вашего собеседника? -
заинтригованно спросила Марта.
     - Да, нет. Ничего особенного. Мне показалось. Надо учесть мое вчерашнее
состояние.
     - Друзья!  Не  будем  пытать  моего   старого   приятеля,   -   выручил
проницательный  профессор,  -  Давайте, посудачим лучше о наших "Кремлевских
мечтателях".



     - Борис Львович пригласил нас в гости, - сказала Маша и, опережая любые
возможные возражения, добавила, - На этот раз даже не пытайся уклониться. Мы
уже обо всем договорились.
     Ставить перед фактом - прием  рискованный  (иногда,  может  последовать
очень  бурная  реакция), но при всем при том и эффективный. Бывают ситуации,
когда  только  так  можно  достичь  желаемого  результата.  Не  всякий   раз
"испытуемый"  готов на "взрыв". Маша же выбрала момент, когда не сомневалась
в успехе. Накануне, муж вернулся с дачи молчаливым и удрученным.  "Перебрал,
небось, теперь ударился в самобичевание", - решила Маша.
     - Хорошо,  -  согласился Филимонов, подтверждая верность расчетов жены.
Он даже не стал интересоваться поводом приглашения (какая разница?) и только
спросил:
     - Когда?
     - В субботу.
     Борис Львович обладал всеми живописными чертами,  присущими  еврейскому
народу.  Невысокого  роста, благородно лысеющий, глазастый. И, конечно, нос!
Нос,  можно  подумать,  изготовленный  специально   для   него   в   древней
национальной  мастерской  на  берегу  Иордана,  где  веками хранятся секреты
предков.
     Наташка категорически отказалась идти в гости.
     - Мне будет скучно! Я знаю! Ни за что не пойду!
     - Оставь ее, - заступился Филимонов, - Что  ей  там,  действительно,  с
тоски помирать?
     Настаивать  Маша  не стала, и на Краснопресненскую они приехали вдвоем.
Когда дверь распахнулась (после предварительного разглядывания  и  узнавания
через глазок), они вошли в просторную переднюю.
     - Машенька,  позвольте,  помочь, - захлопотал хозяин, принимая пальто и
шляпу, - Сергей Павлович, тапочки здесь. Пожалуйста, проходите!
     Четырехкомнатная  квартира  была   "сделана"   по   меркам,   доступным
московской элите. Евростандарт.
     - Кухня  из  Финляндии,  столовый  гарнитур из Парижа, мягкий уголок из
Италии,  -  пояснял  Борис  Львович,  предложивший  осмотреть  квартиру,   -
Сантехника  то  же  из  Финляндии,  -  продолжал  он, демонстрируя роскошный
унитаз.
     Жена Бориса Львовича показалась молодой красавицей.  "Трудно  поверить,
что  у нее двадцатилетний сын! Она и на тридцать лет не выглядит!" - подумал
Филимонов. В голове крутилась еше какая то мысль, каким то образом связанная
с только что состоявшимся знакомством, но она,  эта  мысль,  двигалась  пока
наугад  и ничего не проясняла. Имя-отчество хозяйки пролетело при знакомстве
мимо уха. Так случалось всякий раз и  потом  приходилось  исхитряться,  чтоб
узнать его и, чтоб выглядело это пристойно.
     Старамодным   нарушением   современного   дизайна,   может  быть,  были
фотографии, заполнявшие значительную площадь  стены  в  гостиной.  Из  кухни
доносился  распорядительный  голос  Бориса  Львовича  и тихие голоса женщин.
Филимонов рассеянно разглядывал фотографии, заложив руки за спину.
     Если бы, вдруг, он обнаружил на этой стене свой собственный портрет, то
и тогда, пожалуй, шок был бы меньшим, чем то изумление, которое свалилось на
него от увиденного. С фотографии смотрела на него  Валентина  Романовна!  Та
самая,  из  первого  ряда  в  зале консерватории! С той же лукавой усмешкой,
которой она наградила его при  расставании.  И  в  ту  же  секунду,  неловко
блуждающая  мысль, получила вполне четкое оформление. Та Валентина Романовна
- это и есть жена Бориса Львовича, гостеприимная  хозяйка,  и  ее  негромкий
голос  слышится  теперь  из  кухни!  Следующее открытие заставило Филимонова
быстро  опуститься  в  кресло.  С  другой  фотографии  с  него   не   сводил
внимательных глаз Степан Степанович!
     Впервые  в  жизни  Филимонов усомнился в своем психическом здоровье. Но
сомнений не было.  Это,  действительно,  был  Степан  Степанович.  Филимонов
оцепенел.
     - Присаживайтесь к столу, пожалуйста! - приглашал Борис Львович.
     - Что? - туповато переспросил Филимонов.
     - Садитесь за стол, - недоуменно повторил хозяин.
     - Ах, да! Извините, не расслышал.
     - Ну, как Вам работается на новом месте? Притерлись? - обратился к нему
опять Борис Львович.
     - Ну,  да!  - неопределенно ответил Филимонов, не отворачивая взгляд от
жены хозяина, расположившейся за столом,  как  раз,  напротив,  -  Валентина
Романовна! Вы любите классическую музыку?
     Борис  Львович  ошарашенно посмотрел на Машу, словно, пытаясь найти там
отгадку странного поведения Сергея Павловича. Но Маша сама глядела  на  мужа
вытаращенными  глазами.  Однако,  Валентине  Романовне вопрос показался, как
будто, уместным.
     - Я обожаю классическую музыку, - произнесла она с  наслаждением,  -  И
стараюсь  не  пропускать  ни  одного  значительного музыкального концерта. К
сожаленью, Борис Львович не разделяет моей страсти, и я  вынуждена  посещать
вечера в гордом одиночестве.
     - Сережа! Ты себя хорошо чувствуешь? - не выдержала Маша.
     - Что?  Да,  да!  Хорошо!  -  и,  повернувшись  к  Валентине Романовне,
спросил, - А кто это? - не обращая внимания на  Бориса  Львовича,  на  жену,
просто  не  замечая  их присутствия, он поднялся и уже совершенно бестактно,
ткнул пальцем в лицо Степан Степановича.
     - О! Это легендарная личность! Врач, гипнотизер, ученый! Он был неплохо
знаком с моим отцом. Отец, кстати, то же был  известной  фигурой  в  научных
кругах.   Доктор   исторических  наук,  профессор!  А  что  касается  Степан
Степановича, так о нем до сих пор ходят легенды! Вот, например! Мне об  этом
рассказывал отец. Однажды, Степан Степанович сказал отцу: "Нет ничего проще,
чем повторить первое чудо Христа. Я могу это доказать!" Помните, когда Иисус
превратил  воду  в  вино? И что Вы думаете? Они поспорили. Степан Степанович
устроил вечеринку, пригласил гостей и вместо вина расставил бутылки с водой.
Из посвященных был мой отец и Соколов, хирург из Боткинской  больницы.  Отец
рассказывал,  что  они  с  Соколовым  остолбенели  и не могли выйти из этого
состояния весь вечер, пока наблюдали, как на  их  глазах  почтенная  публика
поглощала  обыкновенную воду и расхваливала ее достоинства. "Какой букет!" -
причмокивали гости. Отец заподозрил подвох и налил себе  "вина"  из  той  же
бутылки.  Но  это, действительно, оказалось самой обыкновенной водой. Случай
получил огласку. Некоторые гости обиделись и перестали здороваться со Степан
Степановичем. Большинство же отнеслись с юмором  к  проишествию  и  прозвали
Степан Степановича - Христос Второй. Вот такая забавная история!
     - А  где  он  теперь,  этот  Степан  Степанович?  -  волнуясь,  спросил
Филимонов.
     - Его расстреляли в сорок пятом. Обвинили в шпионаже.  Темная  история.
Спустя годы, отец говорил, что чекисты просто боялись его. Потому и убрали.
     - Сережа! Что с тобой? - обеспокоенно спросила Маша.
     - Со  мной?  Со  мной  все в порядке, - неожиданно улыбнулся Филимонов.
"Все! Я сошел с ума! Вот как, оказывается, это происходит. И не так страшно!
Даже смешно! Только не стоит показывать это другим. Другим это  знать  вовсе
не  обязательно."  Он  спокойно  вернулся  на  свое  место,  рядом с Борисом
Львовичем и равнодушно спросил:"Вы, кажется, хотели что-то узнать?"
     В   течении   последующих   нескольких   часов   Филимонов   вел   себя
безукоризненно и ни разу не привлек внимания странными выходками. Так, что к
концу вечеринки, его необычное поведение забылось.
     Уже, когда приближались к дому, Маша, невзначай, уточнила:
     - Ты, правда, в норме?
     - В полной! Нет причин для беспокойства!


Часть 2

     Причин для беспокойства и, правда, не было. "Крыша"  съезжает  у  людей
мнительных,  сверхмеры  чувствительных,  часто,  уже, с нездоровой психикой.
Достаточно небольшого внешнего толчка (как  развод,  например)  и,  глядишь,
"объект готов".
     То,  что  обрушилось  на Филимонова, объяснению не подлежало. И потому,
успокоившись, он рассудил, что ко  всему  этому  надо  относиться  так,  как
относятся  люди  ко  всем  аномальным  явлениям.  Никто ведь не сходит с ума
оттого, что на Землю прилетают  НЛО  или  какой-нибудь  мужичок  передвигает
предметы  силой  своего  взгляда.  А  "вещие"  сны! Взять, хотя бы, случай с
Ломоносовым! Да что там говорить! Примеров тому - сотни! Между тем, люди  не
только  не  сходят с ума от всей этой таинственной неразберихи, а просто, не
обращают на нее никакого внимания. В лучшем случае,  готовы  потрепаться  об
этом в компании, да и то, за неимением другой темы.
     Филимонов   не   страдал   излишней   мнительностью.   "Как   это   все
перехлестнулось в одной точке - Степан Степанович, Валентина Романовна и  я?
Да  еше  на  какой  то,  похоже, несуществующей станции? Степан Степанович -
умерший полвека тому назад? Бред! Галлюцинации! Я ведь, в тот день, был явно
болен. Куда-то  зашел,  видимо.  Где-то  перебрал.  Болезнь  в  сочетании  с
алкоголем  выкинула  необъяснимый  фортель.  А,  может,  кто-то  мне все это
рассказал, тогда, в  тот  вечер?  Тот,  кто  знал  и  Степан  Степановича  и
Валентину  Романовну  и  сумел  так  красочно  описать их наружность, что я,
увидев, фотографии тут же и догадался. Может быть, так и было. А,  может,  и
по-другому.  В  любом случае, все это - водка и нервы! И не стоит ломать над
этим голову."
     Приближался  день  рождения.  Холодильник,   казалось,   распухнет   от
"обжорства",  а  Маша  продолжала  впихивать  в  него  следующие порции. Так
неразумные мамаши перекармливают несчастных малышей.
     День рождения выпадал на пятницу, однако, гостей пригласили на субботу.
Чтоб никого не затруднять. В честь праздника, Филимонов договорился  и  взял
выходной.  "Разве  не справедливо понежиться и полениться в собственный день
рождения?"
     Вопреки  намерению  проваляться  в  кровати  все  утро,  он   проснулся
бессовестно рано.
     С   некоторых  пор,  филимоновское  утро  прератилось  в  изнурительное
испытание. С тех пор, как его начал мучить гайморит. Пересиливая  страх,  он
ходил  по  врачам,  садился в жуткое кресло и, замирая, позволял прокалывать
носовую перегородку и выкачивать  скопившийся  гной.  Помогало  на  короткое
врем