иду. (Уходит.)

     Валентина проходит в чайную. Появляется в буфете раза два-три вместе  с
Хороших - заносят ящики.

     ЕРЕМЕЕВ. Человек ушел - большой, однако, начальник.
     ДЕРГАЧЕВ (с пренебрежением). Кто? Этот?.. В райздраве  он  бухгалтером.
Да статейки в газету пописывает.
     ЕРЕМЕЕВ. Строгий, однако.
     ДЕРГАЧЕВ (усмехнулся). Не говори... Седьмой секретарь.
     ЕРЕМЕЕВ. Секретарь?
     ДЕРГАЧЕВ. Да,  прозвали  так.  Седьмой  секретарь,  иначе  его  тут  не
величают.

     Хороших  появляется  в  буфете  одна.  Валентина  выходит  на  веранду,
вытирает со стола, за которым завтракал Мечеткин.

     Илья, у тебя деньги есть?
     ЕРЕМЕЕВ. Деньги? Есть маленько.
     ХОРОШИХ (Дергачеву). Не совестно тебе?
     ДЕРГАЧЕВ. А тебе не совестно?
     ХОРОШИХ. Илья! Не вздумай ему ставить.
     ДЕРГАЧЕВ. Не твое дело. Давай, Илья, не слушай бабу.
     ХОРОШИХ. Илья!
     ЕРЕМЕЕВ  (в  замешательстве).  Так  нехорошо...  Так  тоже  нехорошо...
(Улыбается.) Тогда надо немного выпить.
     ХОРОШИХ. У-у! Все вы заодно. Алкоголики. (Достает  бутылку,  со  стуком
ставит ее на стойку.) На, подавись.
     ДЕРГАЧЕВ (не сразу, спокойно, но внушительно). Давай стаканы и  поднеси
по-человечески.
     ХОРОШИХ. Еще чего? И не  подумаю...  Сам  возьмешь,  ниче  с  тобой  не
сделается.
     ДЕРГАЧЕВ. Ну!
     ВАЛЕНТИНА. Я подам, тетя Аня...
     ХОРОШИХ. Нет. Обойдутся. У нас тут самообслуживание.

     Еремеев хочет взять бутылку.

     ДЕРГАЧЕВ (останавливает его). Сиди, Илья. (Хороших.) Неси ее сюда.
     ХОРОШИХ. Счас, тороплюсь. (Помолчав.) Не дождешься, я те говорю.
     ДЕРГАЧЕВ. А я говорю, неси ее сюда.

     Наверху  открывается  дверь  мезонина,  появляется  Шаманов.   Шаманову
тридцать два года, роста он чуть выше среднего, худощав. Во всем у него -  в
том,  как  он  одевается,  говорит,  движется  -  наблюдается  неряшливость,
попустительство, непритворные небрежность  и  рассеянность.  Иногда,  слушая
собеседника, он, как бы внезапно погружаясь в сон, опускает голову. Время от
времени, правда, на него вдруг  находит  оживление,  кратковременный  прилив
энергии, после которого, впрочем, он  обычно  делается  особенно  апатичным.
Появляясь, он надевает на руку часы и осматривается. В  этот  же  момент  из
мезонина раздается голос Кашкиной.

     ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди.
     ШАМАНОВ (с некоторым нетерпением). Да?
     ГОЛОС КАШКИНОЙ. Завтракаем вместе?

     Они разговаривают негромко, но внизу их,  конечно,  слышно.  Валентина,
услышав их голоса, меняется в лице,  движения  ей  становятся  напряженными,
неестественными.

     ШАМАНОВ (с досадой). Я не против, но я... Меня там машина должна ждать.
     ХОРОШИХ  (Дергачеву,  смеясь).  Сиди,  сиди.  Долго-то  все  равно   не
высидишь.
     ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди, я уже собралась.
     ВАЛЕНТИНА (на которую  сильно  действуют  голоса  наверху,  пытаясь  не
подать вида и скрыть свои чувства, обращается к Хороших.)  Будет  вам,  тетя
Аня! (Снова намеревается подать бутылку.)
     ХОРОШИХ (жестом предупреждает намерения Валентины). Ты че? Нет  у  тебя
своего дела? (Кивком головы и глазами указывает наверх.) Слышишь, что ли?

     Валентина вспыхнула, вздрогнула, как от удара.

     (Ядовито.) Пошевелись. Люди завтракать идут.
     ШАМАНОВ (заговорил потише). Я буду внизу. (Шагает  вниз,  лестница  под
ним заскрипела. Он останавливается, затем ступает осторожнее.)
     ГОЛОС КАШКИНОЙ. Все. Я иду.

     В ответ на ее слова Шаманов начинает спускаться быстрее,  но  при  этом
старается сохранить  ту  же  осторожность,  для  чего  ему  приходится  чуть
согнуться.
     В  этот  момент  Валентина  уходит  в  помещение  чайной.  Из  мезонина
появляется Кашкина. Сейчас на ней светлая юбка, белая блузка,  босоножки.  В
руках - сумочка.

     КАШКИНА (наблюдая, как Шаманов крадется  вниз,  негромко,  насмешливо).
Держите вора!

     Шаманов останавливается и выпрямляется.

     Держите его, он украл у меня пододеяльник.
     ХОРОШИХ (Дергачеву). Да хоть целый день просиди, мне-то от этого...
     ШАМАНОВ (Кошкиной). Слушай, что за шутки?
     КАШКИНА. Никакие не шутки. Ты крадешься, как вор.
     ШАМАНОВ. А ты как хотела? Чтобы мы в обнимку ходили?
     КАШКИНА. Послушай. Скоро три месяца, как ты ходишь  по  этой  лестнице,
неужели ты думаешь, что в Чулимске остался хотя  бы  один  человек,  который
тебя тут не видел?
     ШАМАНОВ. Ну и что? Может,  нам  теперь  рассветы  встречать  здесь,  на
крыше?
     КАШКИНА. Ну что ты - рассветы,  где  уж  нам?..  Ладно  уж,  давай  как
поспокойнее. Спускайся. Сначала ты, а потом я.
     ШАМАНОВ.  Черт  подери!  (Делает  два-три  шага  наверх.  С  досадой  и
иронией.) Руку, мадам, здесь  такая  шаткая  лестница.  (Берет  Кашкину  под
руку.) Прошу вас. Наплюем на предрассудки, раз уж  вы  без  этого  никак  не
можете.
     ХОРОШИХ (Дергачеву). Ну? Может, вы теперь ее и пить не будете?

     Дергачев, грозно насупившись, сидит неподвижно.

     КАШКИНА. Ладно, ладно. Иди... Иди,  я  забыла  деньги...  Да!  Ты  тоже
кое-что забыл... (Достает из сумки пистолет в кобуре.) На, и больше  никогда
не оставляй у меня эту штуку.
     ШАМАНОВ (берет пистолет). Мерси.

     Кашкина возвращается в мезонин. Шаманов цепляет кобуру с пистолетом  за
ремень под пиджаком, поворачивается и  спускается  по  лестнице  шумно,  без
всякой предосторожности.

     ХОРОШИХ  (подняла  вверх  палец).  Половина  девятого.  Следователь  от
аптекарши спускается. (Исчезает, появляется  в  дверях,  ставит  бутылку  на
стол, подает стаканы, тарелку с закуской.) Больше  не  получите.  (Уходит  в
чайную.)

     Шаманов появляется и, снова становясь осторожным, тихонько закрывает за
собой калитку. Чуть выждав, неслышно удаляется в сторону.

     ДЕРГАЧЕВ (разлил в стаканы). Ну, Илья... За встречу.

     Еремеев моргает, суетливо кивает головой. Оба выпивают.

     ХОРОШИХ (появляется  в  буфете).  Илья,  а  дочь  твоя  где  же?..  Где
проживает?
     ЕРЕМЕЕВ. Дочь?.. В Ленинграде была. Не знаю где...
     ХОРОШИХ. Че, и писем не пишет?
     ЕРЕМЕЕВ. Не пишет...
     ХОРОШИХ. Вот беда-то...
     ДЕРГАЧЕВ. Да, брат, неважные твои дела.
     ЕРЕМЕЕВ. Неважные, неважные. Оленя нет, зверя в тайге мало стало,  руки
стали болеть - совсем неважные. (Неожиданно.) Не знаешь, пенсию не дадут?
     ДЕРГАЧЕВ. Пенсию?.. Погоди, а сколь же тебе лет?
     ЕРЕМЕЕВ (поспешно). Шиисят пять  уже  было,  давно  было.  Уже  семисят
четыре.
     ХОРОШИХ. Семьдесят четыре?.. Ну, Илья, ты даешь! Девять лет, как пенсия
полагается!
     ЕРЕМЕЕВ. Полагается. Зангеев Петька давно получает.
     ХОРОШИХ. А ты-то че думал?.. Ну,  Илья,  голова  два  уха.  Дурень  ты!
Шляпа! Чего же ты ждешь?.. Дуй в райсобес!
     ДЕРГАЧЕВ. Погодите вы  в  райсобес.  Разбежались...  Ты  с  Петькой  не
равняйся, у него зарплата была. Он от лесничества всю жизнь работал.
     ХОРОШИХ. А Илья? Не работал, что ли?
     ЕРЕМЕЕВ. Работал. У геологов работал, проводником  работал.  Сорок  лет
работал...
     ДЕРГАЧЕВ. Работать-то ты работал, а документы у тебя есть?
     ЕРЕМЕЕВ. А?
     ДЕРГАЧЕВ. Документы, говорю.  Трудовая  книжка?..  Справки,  что  ты  у
геологов работал?.. Есть у тебя?

     Еремеев молчит.

     ХОРОШИХ. Неужто нету?
     ДЕРГАЧЕВ. Нет?.. А раз нет, значит, пенсию не жди. Без справок ты ее не
получишь. Даже и не рыпайся.

     Из мезонина выходит Кашкина, спускается вниз.

     ЕРЕМЕЕВ. Как же, Афанасий! Я работал, у геологов работал...
     ХОРОШИХ. О чем же ты думал? Собирать надо было документы-то.  А  теперь
где те геологи?
     ДЕРГАЧЕВ. Ищи-свищи.

     Из калитки выходит Кашкина, здоровается со всеми, проходит к буфету.

     ХОРОШИХ. Долго, барышня, спишь. Все, поди, сны досматриваешь?
     КАШКИНА. Ладно, Анна Васильевна, не острите. Есть простокваша?
     ХОРОШИХ. Простокваша есть,  а  булочки  вчерашние.  Свежих  сегодня  не
будет.
     КАШКИНА. А сигареты?
     ХОРОШИХ. Нету, милая. Не получала.
     КАШКИНА. Весело живем.
     ХОРОШИХ (громко). Валентина! Одну простоквашу!
     ЕРЕМЕЕВ. Я работал, сорок лет работал...
     ДЕРГАЧЕВ. Документов нет, и разговору нет.
     ЕРЕМЕЕВ. Я работал. Ты, Афанасий, знаешь...
     ДЕРГАЧЕВ. Я-то знаю...
     ЕРЕМЕЕВ. Со мной пойдешь, расскажешь... Разве не поверят?
     ДЕРГАЧЕВ. Илья, Илья. Глупый ты человек. Тебе  пенсия  оттуда  (показал
пальцем в небо) причитается, а  здесь,  брат,  ты  не  жди.  Здесь  тебе  не
отломится.
     ХОРОШИХ.  Да  постой  ты  его  расстраивать.  Сперва  надо  толком  все
разузнать.

     Валентина появляется в буфете со стаканом простокваши.  Она  и  Кашкина
кивают друг другу довольно официально. Кашкина взяла  булочку,  простоквашу,
расплатилась и уселась за столик  справа,  в  углу.  Дергачев  разливает  по
второй.

     Илья! Не пил бы ты больше, а шел бы  лучше  в  собес  или  куда  там...
(Дергачеву.) А тебе то же самое:  не  грех  бы  и  остановиться,  об  работе
подумать.

     Шаманов появляется оттуда, куда он исчезал, - с  левой  стороны  улицы.
Валентина незаметно для присутствующих исчезает из буфета.

     ШАМАНОВ. Доброе утро.
     ДЕРГАЧЕВ. Здравствуйте.
     ХОРОШИХ. Владимир Михалыч... Ждем вас, ждем. (Обернувшись.)  Валентина!
Одну яичницу.
     ШАМАНОВ. Да... И чаю там или компоту...
     ХОРОШИХ (пишет). Чай, компот. Больше ничего не надо?
     ШАМАНОВ. Нет, Анна Васильевна, пожалуй, больше ничего...
     ХОРОШИХ. Вот и правильно. Не то что эти. (Кивает в сторону Дергачева  и
Еремеева.)
     ШАМАНОВ. А что такое?
     ХОРОШИХ. Не видите? Ни свет ни заря уже запузыривают.
     ШАМАНОВ. Ага... Уже, значит, начали... Не рано ли?
     ДЕРГАЧЕВ. Вы как знаете, а нам не рано.
     ШАМАНОВ. Думаете, не рано?
     ДЕРГАЧЕВ. В самый раз.
     ШАМАНОВ. В таком случае, Анна Васильевна... Стаканчик винца.
     ХОРОШИХ (укоризненно). Владимир Михалыч...
     ШАМАНОВ. Винца, винца, не более того... (Кошкиной.) Зина, может быть...
(Показывает - не выпить ли ей с ним за компанию.)

     Кашкина отрицательно качает головой. Шаманов взял вино, хлеб, подсел  к
Кашкиной.

     ДЕРГАЧЕВ. Так-то, брат Илья. В собес ты, конечно, сходи, но на  пенсию,
между нами говоря, не рассчитывай. А покамест выпьем. За любовь без обмана.
     КАШКИНА (подняла стакан с простоквашей). Я к вам присоединяюсь.

     Шаманов молча поднимает свой стакан. Все выпивают.

     ХОРОШИХ. Владимир Михалыч, тут такое дело, вы в курсе, наверно.
     ШАМАНОВ. Что, Анна Васильевна?
     ХОРОШИХ. Да вот человек тут, Еремеев Илья, за пенсией  пришел.  Вот  вы
рассудите, ему семьдесят четыре года, он у геологов  всю  жизнь  проводником
работал...
     ЕРЕМЕЕВ. Работал...
     ХОРОШИХ. Работал, а документов не имеет. Ни справок у него, ни трудовой
книжки - ничего нет. Вот как ему насчет пенсии? Что делать?
     ШАМАНОВ. А где ж документы?

     Еремеев молчит.

     Это вы Еремеев?
     ЕРЕМЕЕВ (не сразу). Еремеев, Еремеев...
     ХОРОШИХ. Эвенк он по национальности...
     ЕРЕМЕЕВ (кивает). Эвенк.
     ХОРОШИХ. Только что фамилия русская. Крещеный он.
     ЕРЕМЕЕВ (поспешно). Крещеный, крещеный...
     ХОРОШИХ. Да какие ж  с  него  документы?  Ведь  он  человек  простой  -
неученый, таежный житель. Кабы ему раньше знать про эти документы...
     ШАМАНОВ. Но паспорт-то у него, надеюсь, есть?
     ЕРЕМЕЕВ. Есть. Есть паспорт.
     ШАМАНОВ. Что ж, в таком случае надо взять с места работы справки и...
     ХОРОШИХ.  Да  где  ж  он  их   возьмет?   Геологи-то   те   разъехались
давным-давно. Где они теперь? Кто по городам, а кто, поди, уже и помер.
     ШАМАНОВ. Я не знаю, но существуют  же  отчеты  всевозможные,  архивы...
Придется вам в это дело углубиться.
     КАШКИНА. Кому углубиться? Ему углубиться?
     ШАМАНОВ. Ничего не поделаешь, придется поездить,  похлопотать...  Вы  в
исполком сначала сходите, может, там что-нибудь посоветуют.
     ДЕРГАЧЕВ. Все без пользы.
     ХОРОШИХ. Это как же - без пользы? Мыслимо ли? Да ведь он и  просить  бы
не стал и не пришел бы, если бы не нужда. Старик он, в тайге один остался...
     КАШКИНА (Шаманову). Неужели ничего нельзя сделать?
     ШАМАНОВ. Не знаю... Я тоже хочу на пенсию.

     Валентина появляется с яичницей для Шаманова. Ставит ее перед  ним,  не
глядя ни на него, ни на Кашкину.

     (Машинально). Спасибо. (Отодвигает от себя тарелку с яичницей.)
     КАШКИНА (возвращая тарелку наместо). Недожаренная. То, что  ты  любишь.
(В отличие от Шаманова, внимательно глядя на Валентину.) Наша  кухня  делает
успехи.

     Валентина старается не обнаружить своих  чувств,  но  уходит  в  чайную
слишком порывисто.

     ДЕРГАЧЕВ. Давай, Илья. (Разливает.) Живы будем - не помрем.
     ЕРЕМЕЕВ (не уловив смысла). Помрем, помрем.
     ХОРОШИХ. Эй вы, хватит вам распивать. Ты, Илья, иди в  исполком,  а  ты
работай начинай. Утра девять часов, людей бы постеснялся.
     ДЕРГАЧЕВ. Неймется тебе, да? (Поднялся.)  Смотри,  Анна,  выпросишь  ты
сегодня... (Еремееву.) Идем отсюдова. (Взял недопитую бутылку, стаканы, ящик
с инструментом, прошел в помещение чайной.)

     Еремеев идет за ним.

     ШАМАНОВ. Ты не опоздаешь на работу?
     КАШКИНА. Не волнуйся... А твоя машина? Что-то ее не видно.
     ШАМАНОВ. Должна подойти.

     Хороших выходит из буфета в помещение чайной.

     КАШКИНА. Куда ты едешь?.. Что там новенького, хорошенького?
     ШАМАНОВ. Одно и то же... Грабанули киоск с  водкой  -  в  Потеряихе,  в
Табарсуке тракторист избил жену.
     КАШКИНА. За что он ее?
     ШАМАНОВ. Избил?.. Как нам оттуда сообщили: "За нетактичное поведение".
     КАШКИНА. За что? (Смеется, потом.) Наверно, из ревности. (Со  вздохом.)
Боже, бывает же такое.
     ШАМАНОВ. Безумие... (Вздох.) И когда все это кончится...
     КАШКИНА. Ну, знаешь, если бы все были такими благоразумными, как ты...
     ШАМАНОВ. И прекрасно. Тогда, может быть, меня отпустили бы на пенсию.

     Из  помещения  чайной  доносится  голос   Хороших:   "Хватит,   говорю,
распивать!"  Потом  она  появляется  в  дверях,  закрывает  их  плотней,   и
последующий разговор Кашкиной и Шаманова сопровождается скандальным гомоном,
доносящимся из-за дверей.

     КАШКИНА. Не подерутся они там?
     ШАМАНОВ. Очень может быть.
     КАШКИНА. Знаешь, почему у них так?
     ШАМАНОВ (равнодушно). Почему?
     КАШКИНА. Она его любит...

     Шум за дверью усиливается. Голос Хороших звучит пронзительно,  но  слов
разобрать невозможно.

     Он ее - тоже. Они любят друг друга, как в молодости.
     ШАМАНОВ. Только бы они друг друга не убили. Последнее время они  что-то
чересчур усердствуют.
     КАШКИНА. Это потому, что здесь Пашка. Ты знаешь, что  Афанасий  ему  не
отец?
     ШАМАНОВ. Слышал.
     КАШКИНА. Но когда Афанасий уходил на  фронт,  она  была  ему  не  жена.
Только невеста.
     ШАМАНОВ. Ну и что?
     КАШКИНА. Пашка родился сразу после войны, а Афанасий - он был в  плену,
потом на севере, вернулся только в пятьдесят шестом году... Ты  подумай.  До
сих пор он не может ей простить, до сих пор страдает. Разве это  не  любовь?
Ну скажи... Ты как думаешь?
     ШАМАНОВ. Не знаю. Я в этом плохо разбираюсь.

     Небольшая пауза. За дверью скандал  поутих,  доносятся  лишь  отдельные
выкрики. Что именно выкрикивают - не поймешь.

     Зина, что ты от меня хочешь?
     КАШКИНА. Я?
     ШАМАНОВ. Да, ты. Что ты от меня хочешь?
     КАШКИНА. А как ты думаешь?
     ШАМАНОВ. Чтоб я на тебе женился.
     КАШКИНА. Возможно... Но главное не в этом.
     ШАМАНОВ. Не знаю. У меня такое  впечатление,  что  ты  хочешь  от  меня
чего-то невозможного.
     КАШКИНА. Боюсь, что так оно и есть.
     ШАМАНОВ. Зина, я сделаю все, что ты захочешь. Но если  у  меня  чего-то
нет, значит, нет. Нельзя же, в самом деле, требовать от меня  того,  чего  у
меня нет.
     КАШКИНА. Ну спасибо тебе. Умеешь ты высказываться  деликатно...  Ну  да
ладно... Какие у тебя планы на вечер?
     ШАМАНОВ. Планы?
     КАШКИНА. Послушай, идем сегодня на танцы.
     ШАМАНОВ. На танцы?
     КАШКИНА. Ну почему нет? Что же вечером делать?
     ШАМАНОВ. Зина, ты меня удивляешь. Какие танцы, что ты. На  танцах  я  в
последний раз был в тысяча девятьсот...
     КАШКИНА. Ладно, можешь не продолжать.
     ШАМАНОВ. И потом, к счастью, сегодня здесь не танцы, а кинофильм.  И  я
его, слава богу, уже видел.
     КАШКИНА. А я не про ДК говорю, я предлагаю пойти в Потеряиху...
     ШАМАНОВ. Куда?
     КАШКИНА. Или в Ключи. Там сегодня танцы...
     ШАМАНОВ. В Потеряиху? В Ключи?.. Ты шутишь, правда же?
     КАШКИНА.  Ну  почему?  До  Ключей  семь,  а  до  Потеряихи  всего  пять
километров. Отличная прогулка.
     ШАМАНОВ. Пять туда и пять обратно. (Ужасаясь.) Десять километров.
     КАШКИНА. А тебе не стыдно?
     ШАМАНОВ. Ну в ДК - еще куда ни шло, но в Потеряиху! Зина, это безумие.
     КАШКИНА. Ладно, ладно. Никто тебя туда не тащит. Просто  я  думаю,  чем
заняться сегодня после работы. Ладно... Что я тебя  хотела  спросить...  Да.
Что бы ты сделал, если бы я тебе изменила?
     ШАМАНОВ. Ты уверена, что хотела спросить именно это?
     КАШКИНА. Да, именно. Если бы я тебе изменила, сделал бы  ты  что-нибудь
вообще, а если бы сделал, то что именно?
     ШАМАНОВ (со вздохом). Что бы я сделал?.. Ну известное дело. Я  бы  тебя
застрелил. Или бы задушил. Ты  что  предпочитаешь?..  В  свою  защиту  я  бы
сказал, что ты замучила меня нелепыми вопросами. Суд  бы  меня  оправдал.  А
вообще я хочу на пенсию.
     КАШКИНА (не сразу). А знаешь, эта шутка похожа на правду.
     ШАМАНОВ. Какая шутка?
     КАШКИНА. Да вот про пенсию. Мне кажется,  это  и  на  самом  деле  твое
единственное желание.
     ШАМАНОВ. Конечно.
     КАШКИНА. Одного я только не пойму:  как  ты  дошел  до  такой  жизни...
Объяснил бы наконец.

     Шаманов пожал плечами.

     ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА (Он поет).
     Это было давно,
     Лет пятнадцать назад...
     КАШКИНА. Ну серьезно. Сколько мы знакомы? А  ведь  я  про  тебя  ничего
почти не знаю. А что знаю, услышала от других людей,  не  от  тебя.  Знаешь,
даже немного обидно... Да нет, не беспокойся, пожалуйста, ничего я  от  тебя
не требую... Но я хотела бы тебя понять.
     ШАМАНОВ. Зачем, Зина, зачем понять?
     КАШКИНА. Зачем?.. Да хотя бы, чтобы не задавать тебе нелепых  вопросов.
В самом деле, ну почему бы тебе не рассказать мне про свою городскую жизнь?
     ШАМАНОВ. Ни в коем случае. Стоит рассказать, и вопросов у тебя появится
еще больше, и они будут еще нелепее. Уволь, Зина... Не обижайся, но  у  меня
нет никакого желания исповедоваться.
     КАШКИНА. Ладно, ладно, никто тебя не заставляет... (Не сразу.) Но ты не
думай, что я про тебя ничего не знаю. Кое-что мне все-таки известно.
     ШАМАНОВ. Тем лучше.
     ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА.
     Это было давно,
     Лет пятнадцать назад,
     Вез я девушку тройкой почтовой...
     КАШКИНА. Говорят,  ты  был  совсем  другим  человеком,  не  таким,  как
сейчас... Жена, говорят, у тебя была чья-то там дочь, и  очень  красивая.  И
вообще сначала ты процветал. Так говорят... (Не сразу.) В общем, в городе  я
встретила одну знакомую, Ларису, из облздрава - знаешь такую?
     ШАМАНОВ. Не помню.
     КАШКИНА. Не помнишь?.. А она тебя помнит. Оказывается, ты  разъезжал  в
собственной машине. Никогда бы не подумала... Лариса, она  так  сказала:  "У
него было все, чего ему не хватало - не понимаю". И еще она сказал:  "Он  бы
далеко пошел, если бы не свалял дурака..."

     Шаманов усмехнулся.

     Это ее слова. (Чуть жеманно, подражая голосу своей городской знакомой.)
"Что с ним тогда стряслось -  не  понимаю..."  (Тихо.)  А  я  тебя  понимаю.
(Сразу, как бы извиняясь.) Мне кажется, я понимаю, в чем дело.
     ШАМАНОВ (вяло). В чем дело?
     КАШКИНА. Год назад чей-то сынок на  машине  наехал  на  человека.  Было
такое?.. Ну вот. И тебе поручили это дело. Верно?.. Лариса говорит, ч