нался я.
     - Боже  мой!  -  воскликнула тетя  Поля  и,  ничего  больше не  сказав,
бросилась за двери.
     Мы  удивились ее  поведению:  вместо того  чтобы  пожалеть нас  и  хоть
чем-нибудь помочь, она убежала!
     Закрыв двери  на  ключ,  мы  опять  пошли промывать глаза теплой водой.
Теперь у нас возникла,  правда,  слабая,  но все же надежда -  а может быть,
все-таки не  ослепнем?!  Глазам становилось все  теплее,  и  они уже не  так
слезились. Только, правда, из носов у нас текло, как при хорошем насморке...
     Минут через десять в  нашу дверь кто-то застучал так,  что мы с  Наткой
застыли на месте от испуга.
     - Кто это? - прошептала Натка.
     - Не знаю, - ответил я таким же тревожным шепотом.
     Стук повторился с новой силой.
     - А вдруг воры?
     - Воры приходят ночью, - не совсем уверенно произнес я.
     В  двери стали и  стучать и  звонить.  Мы расслышали голоса и среди них
узнали голос тети Поли.
     - Ей-богу,  они,  наверно, отравились там... Я чуть в обморок не упала,
как увидела их. Белые как полотно, а глаза красные...
     - Может,  у кого-нибудь из соседей ключ подойдет к этой квартире? Иначе
придется двери взламывать, - произнес молодой женский голос.
     Мы с Наткой на цыпочках подошли к дверям и прислушались.
     - Нет таких ключей,  у всех разные, - говорила тетя Поля. - Пойду топор
принесу да  квартиранта своего позову.  Одни,  без мужчин,  мы тут ничего не
сделаем...
     На площадке затопали, застучали - видать, побежали за топором.
     Мы с Наткой и дохнуть не смели.
     За дверями кто-то грубоватым голосом сказал:
     - Таких матерей,  что оставляют у детей под руками что попало, в тюрьму
сажать надо.
     - А  меня беспокоит,  что за  дверями не слышно ни звука,  -  отозвался
молодой мягкий и озабоченный голос.
     При этих словах снова раздался стук в двери.
     Мы с Наткой переглянулись.
     - Не надо открывать,  -  прошептала Натка,  -  а  то нашу маму в тюрьму
посадят...
     - А если двери взломают?
     На  площадке раздались уверенные шаги,  кто-то сильно толкнул двери,  и
мужской голос громко крикнул:
     - Дети, а ну открывайте!..
     - Он увидел нас...
     Натка, а следом за нею и я на цыпочках отошли к вешалке и спрятались за
мамино старое пальто...
     - Ломайте, говорят вам, двери! Это ведь дети, а не куклы вам! Может, их
там уж и в живых нету...  - Тетя Поля была, видать, не на шутку перепугана и
чуть не плакала.
     Заскрежетало железо,  затрещали двери... Мы с Наткой стояли за вешалкой
и ждали, что вот-вот полетят щепки... Что будет, когда вернутся домой папа с
мамой и увидят поломанные двери? Молчать дольше было нельзя.
     - Мы живые!  - каким-то тоненьким голоском прокричала Натка и подбежала
к дверям, я - вслед за ней.
     - Мы  живые!  -  повторяли мы  наперебой,  и  нам  никак  не  удавалось
повернуть ключ в замочной скважине.
     Когда двери все-таки раскрылись,  мы лицом к  лицу столкнулись с  двумя
женщинами в белых халатах.  Из-за них выглядывали тетя Поля, ее квартирант и
соседи из других квартир.
     - Ну,  что тут у  вас?  Живые?  Здоровые?  -  обратилась к  нам смуглая
женщина в  белом халате.  Это была врач "скорой помощи".  Она вглядывалась в
нас, и глаза ее смеялись.
     Мы с Наткой виновато опустили головы.
     - Рассказывайте все по порядку.
     - А вы не посадите нашу маму в тюрьму? - спросила Натка. Это теперь нас
волновало больше всего.
     - Нет, не посадим, - улыбаясь, пообещала молодая женщина.
     Женщина постарше укоризненно покачала головой.
     - А стоило бы! Чтобы знали, как гонять "скорую помощь"...
     - Ну,  ну, Ивановна... - сказала ей молодая и снова обратилась к нам: -
Ну, так что же у вас случилось? Рассказывайте.
     - Вова лечил меня... - показала на меня Натка.
     Я уже осмелел,  перестал бояться врачей в белых халатах и рассказал все
без утайки, как я был доктором.



        Алена Василевич.
        Калиновая рукавичка



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Для детей младшего школьного возраста.


     При чем тут рукавичка,  если сказка будет о  красной калине,  о  старой
ели-сказочнице, о ветре-бездомнике?
     А вот послушай.
     Росла на  опушке леса калина.  Долго была она совсем маленькой и  вдруг
как-то  незаметно  выросла.  Зацвела  белым  цветом,  принарядилась  -  всем
деревьям на удивление и на зависть.
     - Ф-фы...  Ф-форсуха!  - поглядывая на нее, трепетали листвой в овражке
осины. Они всегда были бледные и зеленые, и всегда им было холодно.
     - Подумаеш-шь,  хочет всех перещеголять, - шептали в досаде хмурые ели.
У  них  наряд был  темным,  как  у  монашек,  и  переговаривались они всегда
шепотом.
     Цепкие колючие дубки,  что росли на  склоне холма,  не жаловали молодую
калину добрым словом потому, что она не обращала на них внимания.
     Одна  только  старая  ель-сказочница  смотрела  на  калину-красавицу  с
сочувствием и жалостливо кивала мохнатой головой.
     - Поцветет,  покрасуется да и завянет. Не она первая, не она последняя.
Гуляет по лесам да по долам ветер...  Пробирается сквозь чащу дикий зверь...
Человек бродит...  А руки у него не всегда добрые:  ломает и крошит все, что
попадается на пути...
     Ель-сказочница прожила долгую жизнь и всякого повидала на своем веку.
     Родилась она в этом лесу давным-давно.  Еще до пожара. Тогда жили здесь
и  ее мать,  молодая стройная ель,  и бабушка ее,  такая же,  как и она сама
теперь,  - согнутая, угрюмая... А потом по лесу пронесся пожар. Целую неделю
лицом к  лицу с  пламенем сражался лес.  Целую неделю истреблял огонь лесную
чащу.  Сгорела  тогда  ее  мать,  молодая  красавица ель,  сгорела и  старая
бабушка.  Погибли все родные и близкие. И соседи все погибли. Каким-то чудом
спаслась в этом аду только она одна -  маленькая елочка.  Пожар опалил и ее,
но она все же выжила. Скривилась, пригнулась, искалеченная, на одну сторону,
но все-таки выжила!
     Прошел год,  а за ним второй,  потом еще год - и показались на пожарище
тоненькие веселые березки,  пробился кое-где  ельник,  пошла  всякая  лесная
мелкота.
     Миновало еще несколько лет,  и  большое лесное несчастье,  как и все на
этом свете, стало понемногу забываться.
     Вот почему ель-сказочница была самой старой и самой мудрой в этом лесу.
     День-деньской покачивалась она  и  молча  присматривалась к  окружающей
лесной жизни:  как  ведут себя и  о  чем  толкуют младшие деревья,  про  что
распевают птицы,  в  какие края  летает ветер-бездомник...  Присматривалась,
прислушивалась и все приговаривала что-то сама себе, все шептала что-то...
     А  ночью,  когда в  лесу  царила тьма,  хоть  глаз выколи,  прилетала к
ели-сказочнице старая сова.  Днем она спала, а ночной порой рыскала по лесу,
искала, чем поживиться.
     - Это ты,  полуночница... - недовольно встречала сову ель. - Не люблю я
твоих жадных глаз...  Все вокруг спят,  а  ты все шастаешь,  все шастаешь по
лесу. И сон тебя не берет!
     - Я днем отоспалась,  -  позевывала сова, - а ночью у меня время охоты:
где глупого сонного зайца схвачу, где на мышиную семью нападу. Ху-ху-ху!
     - Злодейка ты!
     - Ху-ху-ху!  -  снова прямо в ухо старой ели смеялась сова.  -  Зато ты
слишком добрая...
     И - мах-мах тяжелыми крыльями - бесшумно исчезала в темноте.
     - Полетела,   -   ворчала  вдогонку  сове  ель-сказочница,   напряженно
прислушиваясь к шорохам в белочкиной избушке.
     Белка жила по соседству со старой елью,  в уютном осиновом дупле.  Была
она  озорная и  болтливая.  Но  старая  ель  уважала белку  за  трудолюбие и
сноровку.
     Все  лето  напролет рыжим огоньком металась белка с  дерева на  дерево.
Словно  иного  занятия и  придумать себе  не  могла.  Но  лишь  только осень
напомнит о  себе  первым прохладным ветерком и  первым мелким дождиком,  как
белка бросала все свои игры и принималась за работу.  Ремонтировала избушку,
выстилая ее  теплым мхом,  законопачивала все щели.  Потом с  утра до вечера
заготавливала орехи,  желуди,  грибы.  На минутку не присядет даже...  Такая
работница!
     Старая ель нередко удивлялась:  и  откуда у  белки столько сил берется,
чтобы  целыми днями  таскать на  себе  такие запасы?  И  тогда она  добрела:
наберет полный подол душистых зернистых шишек и рассыплет перед белочкой.
     - На  вот  тебе!  Будешь  зимней  стужей  лущить шишки  да  благодарить
бабку-ель...
     - Спасибо,  спасибо,  бабуся!  Они  такие  сладкие,  такие  вкусные!  -
благодарила белка, набивая под самую крышу свои амбары.
     И  снова  -  прыг-скок  -  рыжей  молнией мелькала в  листве  соседнего
орешника.
     Ого, белка была очень старательной, очень заботливой хозяйкой!
     Про это не раз говорила старая ель и дятлу-дровосеку, и кукушке-мачехе.
     - Посмотри,  как о доме да о детях заботиться нужно: и тепло чтоб было,
и  вкусненько.  А  у  тебя,  мачехи,  только и слышишь,  как дети плачут,  -
упрекала она кукушку.
     И  на  самом деле,  на  всю лесную чащу откуда-то  издалека разносилось
одинокое и жалобное "ку-ку...".
     - Пусть не разлетаются по всему лесу,  -  оправдывалась кукушка, - а то
заблудятся, а потом: "ку-ку" да "ку-ку". Сидели б дома!
     - Дома...  -  укоризненно кивала головой ель.  - Дома... Какой же у них
дом?  Вот подбросила ты их мухоловке...  Ну, растит она их, ну, кормит... Да
ведь не родная мать.  Самого жирного червяка небось не твоим детям отдаст, а
своим горластым.
     - Не твое дело,  старуха!  -  отмахивалась кукушка. - Везде ты свой нос
суешь.
     - Ну,  конечно,  не  хочется  тебе  слушать  правду.  Горькая она...  -
скрипела  ель,   но   кукушка  уже  была  далеко,   и   тогда  она  донимала
дровосека-дятла:  -  А ты почему такой дурень? Учился бы у белки. Видишь, ей
нечего бояться: открыла амбар, нагребла орехов да шишек - и горя мало! Сидит
себе в  тепле и  лакомится.  А  ты каждый день с  этим своим долотом по лесу
летаешь будто угорелый.  Да только много ли им заработаешь,  когда вон какая
холодина ударила! И день - оглянуться не успеешь - прошел...
     Дятел-бедолага и  вправду -  зима не зима,  холод не холод -  изо дня в
день должен был зарабатывать себе на пропитание.
     - Да много ли мне,  тетенька,  нужно, - обычно отвечал он старой ели. -
Детей я  уже  вырастил.  Старуха моя,  как вы  знаете,  еще прошлой зимой не
вынесла холодов. А одному-то мне сколько надо... Перезимую как-нибудь. Благо
кожух на мне теплый, не замерзну...
     - Да оно,  конечно, как-нибудь проживешь... - недовольно ворчала старая
ель.
     Как и все старики, она не любила, когда ей перечили.
     Умолкала ель,  чтобы  немного подремать.  Но  тут  откуда  ни  возьмись
налетал холодный северный ветер-бездомник. Он принимался трясти елку, ломать
съежившиеся от старости и  мороза ветки и поднимал такой свист и треск,  что
перепуганная белка забивалась в  самый дальний угол  дупла и  сидела там  ни
жива ни мертва.
     - Бешеный, откуда тебя принесло? - недовольно отмахивалась старая ель.
     - Ой,  тетка,  откуда принесло,  не спрашивай.  Скажи лучше,  куда меня
гонит! - хохотал ветер.
     - Знаю... Лети своей дорогой, разбойник!
     Ветер  взмахивал  распахнутым  белым  халатом,   кружил  над   лесом  и
стремительно исчезал.
     - Ох,  свернет он голову этой глупой калине! Вон как она клонится, чуть
не до самой земли перед ним кланяется...
     Старой ели было видно далеко вокруг.
     Молоденькая калина и  правда еще больше краснела и  хорошела,  встречая
буйный ветер.
     - Давай полетим со  мной  вместе по  белу  свету!  -  нашептывал калине
ветер. - Что ты тут видишь, стоя на одном месте все время при этой дороге?
     - Люди тут ходят, ездят...
     - "Люди тут ходят,  ездят...",  -  передразнивал ее ветер. - Глупая ты!
Прислушайся лучше,  что говорит про этих людей старая ель. Они загубят тебя,
обломают твои ветви... А ягоды твои - зачем они людям?
     - Не говори так!  Мои ягоды лечат людей...  У тебя нет сердца,  и ты не
знаешь,  как это тяжело, когда оно болит. А люди умеют добывать из моих ягод
лекарство и лечат им сердце...
     - "Люди",  "сердце",  "лекарство"...  Да  зачем они  тебе сдались?!  Мы
полетим с тобой за море,  к высочайшим горам, каких ты и во сне не видела. И
забудешь ты тогда и этот лес, и эту дорогу, на которую смотришь целыми днями
словно завороженная.
     - И никогда больше не вернусь сюда?
     - А зачем тебе возвращаться?
     - Нет, так я не смогу... Я засохну и зачахну, я умру без своего леса, -
не могла сдержать слез калина.
     - Ну,  тогда и  оставайся здесь!  У  меня времени нет  болтать с  тобой
попусту. Только не надейся на то, что я еще раз прилечу к тебе: очень нужно!
     И  взмахнул своим  снежным  халатом ветер,  обдавая калину  смертельным
холодом.  Задрожала, забилась под ветром калина, и на землю красными ягодами
посыпались ее горькие слезы.
     - Подожди, не оставляй меня одну!.. - стонала она вслед ветру.
     Но ветер уже не слышал ее голоса.


     А  когда пришла настоящая зима  и  в  лесу не  осталось уже  ни  одного
зеленого листика,  ни одного цветочка,  шла той самой дорогой, возле которой
росла калина, женщина с маленьким мальчиком.
     - Мамочка!  -  вдруг закричал мальчик и  захлопал в ладоши.  -  Смотри,
смотри - ягоды!
     Женщина и мальчик остановились.
     - Да это же калина,  сынок!  Видишь,  какая она:  зима,  мороз, а ей не
страшно...
     - Можно сорвать?
     - Можно. Только осторожно: не поломай веток.
     Мальчик срывал красные калиновые ягоды,  сыпал их в рукавичку и ласково
приговаривал:
     - Не  бойся,  калинка-малинка.  Руки  у  меня незлые,  веточек твоих не
поломают. Только ягодки сорвут - маме на лекарство...
     Так он приговаривал и  все сыпал в  рукавичку красные ягоды.  И  калина
радовалась:  обманывал  ее  ветер,  и  ель-сказочница  ошибалась.  Добрые  у
человека руки, умные...


     Вот и  конец этой лесной сказке.  Тот маленький мальчик захотел назвать
ее сказкой про калиновую рукавичку.
     Ну что ж: пускай себе рукавичка, пускай себе калиновая...



        Алена Василевич.
        Партизанка книга



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Для детей младшего школьного возраста.


     Так звали молодую гнедую лошадь.  Книга -  потому что на лбу у нее было
белое пятнышко, точно как раскрытая книга. Ну, а почему партизанка - об этом
вы, наверное, уже сами догадались.
     Попала она  в  партизаны при  следующих обстоятельствах.  Еще в  первые
месяцы войны Книгу ранило в  ногу  осколком гранаты.  Рана была тяжелая,  но
хозяин Книги,  молодой кавалерист,  пожалел пристрелить лошадь и  оставил ее
для  присмотра  старому  крестьянину  из  деревни,  за  которую  шел  бой  с
фашистами.
     - Не могу,  рука не поднимается... Она же у меня все равно как человек,
понимает каждое слово... - с грустью говорил солдат крестьянину, гладя уныло
опущенную голову Книги.  -  Позаботься о ней,  дядька.  Может, и поправится.
Тогда она еще послужит...
     Книга  слушала  своего  хозяина,   нежно  терлась  о  его  руку  мягкой
бархатистой мордой,  и в ее умных блестящих,  будто каштаны,  глазах чернела
невыразимая тоска.
     - Будь  живой  и  здоровый  сам,  сынок.  А  за  кобылу  не  тревожься.
Присмотрю, - обнадежил кавалериста крестьянин.
     - Спасибо,  отец,  -  крепко пожал ему  руку солдат и  побежал догонять
товарищей.
     С того дня Книга осталась у нового хозяина. И надо сказать, ей повезло.
Был тот крестьянин человеком добрым и  участливым,  лечил и  смотрел раненую
Книгу от всей души.  Книга вскоре выздоровела,  поправилась -  только заднюю
правую ногу все подтягивала. Но и это прошло к осени.
     А осенью, в глухую дождливую ночь, в окно к ее новому хозяину постучали
партизаны.  Одному из  них надо было как можно скорее добраться до  соседней
деревни -  такое у него было задание. Вот тогда тот человек и вывел из сарая
Книгу...  Книга тонко заржала,  ударила копытом землю, но, почувствовав, что
повод держит твердая рука всадника, послушно пошла вслед за ним со двора.
     С  той  поры  Книга  и  стала  боевой  партизанкой.  Была  она  лошадью
поразительно умной,  однако и характер имела!  Не понравится седок - и тогда
хоть ты убей ее:  сердито ржет и  грызет удила,  становится на дыбы и только
кружится на одном месте на задних ногах.  А то иной раз, когда в походе надо
переходить брод, - возьмет да вдруг и ляжет в воду...
     Некоторые  горячие  парни  не  любили  Книгу,   и  ей  не  раз  от  них
доставалось. Но Книга не желала покориться. Она лишь раздувала ноздри и била
копытом землю.
     Зато какой смирной и послушной становилась Книга в руках того, кто умел
приласкать ее.  Так,  неизвестно по каким приметам,  выделила Книга из всего
отряда партизанскую связную Таню. У Тани были толстая, до колен, темная коса
(в  эту  косу не  раз  закручивала она гранаты-"лимонки" и  так проносила их
через  немецкие и  полицейские посты)  и  веселые серые  глаза.  Когда  Таня
смеялась,  смех ее звучал,  словно серебряный колокольчик.  Книга,  если она
была в это время где-нибудь поблизости,  настораживала короткие острые уши и
прислушивалась.  А  потом  сама  тоненько ржала:  наверное,  выказывала свою
радость.
     Дружили они искренне и  самоотверженно.  Книга умела,  когда необходимо
было,  замаскироваться,  лечь на землю и  лежать неподвижно до того времени,
пока ей не разрешали встать.  Она умела ступать, как кот, совсем неслышно, и
бег ее  был легким и  стремительным.  Не один раз выносила Книга бесстрашную
партизанку из-под  вражеских пуль.  Зато и  сама Таня не  раз отдавала своей
боевой подруге последний ломоть хлеба...
     Вот что случилось с ними однажды.
     Лесной дорогой Таня  возвращалась верхом на  Книге  с  боевого задания.
Утомленная бессонной ночью,  она незаметно задремала.  До  лагеря оставалось
еще несколько километров,  но умница Книга знала все партизанские тропки,  и
можно было не бояться,  что она не найдет дороги... Таня проснулась от того,
что  Книга  внезапно остановилась и  застыла на  месте как  вкопанная.  Таня
тронула лошадь стременем -  в  ответ Книга лишь повела настороженными ушами.
Таня потянула за повод -  Книга вновь не сдвинулась с места,  даже головы не
повернула,  только нетерпеливо переступила с ноги на ногу, словно попросила:
"Не мешай..."
     "Что-то не то",  -  настороженное волнение Книги передалось и Тане. Она
приподнялась в седле и ласково погладила морду лошади.
     Книга  вновь  нервно  вздрогнула,  вновь  застригла  ушами,  к  чему-то
внимательно  прислушиваясь.   Тогда  Таня  спрыгнула  с  седла  на  землю  и
направилась в сторону кустов, куда, не отрываясь, глядела Книга. Лошадь тоже
сделала несколько шагов вслед за  ней.  Раздвигая кусты,  Таня пошла дальше.
Книга не  отставала от  нее.  Волнение Тани все росло.  Сон как рукой сняло.
Теперь и  она  чувствовала какой-то  смешанный острый запах:  запах  горелой
ткани, бензина и еще чего-то.
     Нащупав в  кармане стеганки наган,  Таня  осторожно раздвигала кусты  и
продвигалась все дальше и  дальше от  дороги.  Ступая так же  бесшумно,  как
Таня,  Книга не  отставала от  нее ни  на шаг.  Вдруг до Тани до