ет  слуга.  Каким  таким  зятем?
Крымским ханом, женихом Тубы. Задрожал Дмитрий: с женихом?!  Значит,  не
дождалась, спрашивает, меня моя возлюбленная Туба? Молчит слуга,  боится
правду сказать.
   Дмитрий постоял-постоял, повернулся и прочь пошел. Вышел, пошел к ре-
ке. Упал на берег лицом в траву-мураву и заплакал:
   - Ах, - плачет, - Туба! Ах, - плачет, - изменщица!
   Вдруг чует: по кудрям его кто-то ладошкой провел: легко  так,  словно
ветер.
   Поднял голову: Туба!
   Стоит перед ним в венке из белых лилий, как невеста.
   - Не изменщица я, - говорит. - Я от жениха, от хана крымского, убежа-
ла. И тебя, моего суженого, три дня и три ночи, а потом еще девять  дней
и девять ночей, да еще три дня и три ночи ждала-дожидалась.  Вот  дожда-
лась.
   Обнял ее Дмитрий, поцеловал, глядит на милую свою - не наглядится.
   - Сегодня же, - говорит, - свадьбу сыграем.
   - А любишь ли ты меня, Дмитрий? - спрашивает Туба.
   - Люблю, - отвечает Дмитрий.
   - Крепко ли любишь? - пытает Туба.
   - Крепко, - отвечает.
   - А пойдешь ли со мной?
   - С тобой - хоть на край света!
   - Так пойдем...
   Взяла его за руку и повела за собой в реку.
   Идет Дмитрий за ней как во сне: все дальше и дальше. Уж глбыбоко ста-
ло! А впереди - шаг шагнуть - и яма: черная вода над нею,  будто  уха  в
котелке, кипит, ходуном ходит, щепки да палки в воронку закручивает.
   Туба Дмитрия к яме тянет. Он за ней идет. Только и спросил:
   - Куда мы?
   - В дом мой новый, - отвечает Туба. - Там уже к свадьбе все приготов-
лено...
   И Дмитрия - толк в яму! Следом сама прыгнула.
   И закрутило их, завертело, в черную воронку засосало.
 
   22 Очнулся Дмитрий, озирается.  Видит:  сидит  он  женихом  на  своей
свадьбе. За дубовым столом сидит на стуле-золоте, во дворце кристальном.
Рядом с ним его невеста, Туба. Слуги в красных кушаках носятся, блюда на
столы мечут. Вокруг
   - парни и девчата в венках: поют да пляшут, молодых славят.
   Чего хотела душа, то и сбылось.
   Только нехорошо что-то Дмитрию, будто на сердце камень  тяжелый  лег,
дышать не дает, давит.
   Тут старик старый - седые усы до плеч - чашу поднял:
   - За здоровье молодых, - говорит, - царя Дмитрия и царицы Тубы!
   Дивуется Дмитрий: какой он царь?
   А старик вино пригубил:
   - Горько! - говорит. - Подсластить надо!
   Тут все "горько!" закричали.
   Встал Дмитрий. И Туба встала.
   Поглядел на свою зазнобушку Дмитрий - и забыл тоску-кручину:  смотрит
на него Туба глазами - ясными звездочками, губки аленьки ему для поцалуя
подставляет.
   Весело, хорошо стало Дмитрию!
   И уж поцеловать хотел Тубу Дмитрий, обнял ее  покрепче,  обхватил  за
бока, к себе Тубу клонит.  Только  чувствует  вдруг  под  руками  что-то
склизкое, словно он не Тубу обнимает, а налима скользкого,  будто  рыбья
слизь под руками - не ухватишь! Глянул вниз - а там у Тубы вместо платья
- рыбий хвост!
   Догадался Дмитрий, куда попал. Пригляделся, видит: то не старый  ста-
рик - усы до плеч - "горько!" кричит, - то сом усатый пузыри пускает. То
не слуги в красных кушаках, - то раки с клешнями носятся, блюда с  мерт-
вечиной на стол мечут. То не девки с парнями поют да пляшут, а  утоплен-
ники.
   Оттолкнул Дмитрий от себя Тубу. Закричал что есть мочи. Стол  дубовый
поднял и ударил в стены дворца кристальные. Разбились стены.
   Дмитрий за доску дубовую ухватился, от речного дна оттолкнулся - вып-
лыл наверх.
   Выплыл, на берег вышел, не чует: жив ли он еще али нет?
   Смотрит - жив.
   Позвал коня своего буланого. На Русь домой собирается.
   А русалочка уж тут как тут. В реке у берега плещется, просит  Дмитрия
жалобным голосом:
   - Не покидай меня, Дмитрий. Не уезжай!
   - Обманула ты меня, Туба, - говорит Дмитрий. - Не сказала, что русал-
кой стала.
   - За тебя я жизнь отдала! Царицей речною стала! Вернись - и ты  царем
станешь! Сокровища в нашем царстве речном несметныя...
   - Нет, - отвечает Дмитрий. - Лучше князем быть на  святой  Руси,  чем
царем в речном царстве.
   Сел на коня. Через брод поехал. Туба ему в стремя вцепилась, заплака-
ла.
   - Не пущу, - говорит. - Не могу без тебя. Люблю тебя больше жизни.
   Заплакал тогда и Дмитрий.
   - Люблю тебя и я, - отвечает. - Да только не судьба  нам,  видно,  на
этом свете вместе быть. Может, на том свете Бог над нами сжалится...
   Поцеловал ее крепко.
   - Прости и прощай! - говорит.
   Отпустила Туба стремя.
 
   23
   - Так и уехал? - спросил Чубатый.
   - Так и уехал. На Руси себе женку нашел, Евдокией  ее,  бают,  звали.
Детки у них пошли.
   - А Туба?
   - А Туба речной царицей стала. В Ахтубе до сей поры  живет,  в  реке.
Днем она плещется, с людьми вместе плавает. Но кто зазевается - догонит,
за ноги схватит и на дно к себе утащит. Особенно малых  ребят  и  девчат
любит топить.
   Оно и понятно: скучно ей на дне, играцца ей с ними хочется, ведь сов-
сем дит„ еще... А как ночь настает, кличет Туба своего золотого  коня  и
под степью на золотом коне скачет...
   - Под степью? На золотом коне? - поднял голову Чубатый.
   - На нем. Говорят, хан Мамай когда убегал, все свое золото  расплавил
и во весь рост - золотого коня - отлил! Схоронил коня в степи.
   - Где ж он его зарыл? - облизнул сухие губы Рябой.
   - Про то не знает никто. Уж сотни лет того золотого коня  ищут  -  не
найдут никак. Бают, как ночь, конь золотой с Тубой  под  степью  скачет,
золотыми копытами под землей стучит. А днем на место  возвращается,  где
его Мамай закопал: лежит, весь  день  отсыпается...  -  сказал  Петр.  -
Только в одну ночь в году не зовет Туба золотого коня, не кличет. Раз  в
году, в ночь на Ивана Купала, выходит Туба на берег, на иву плакучую са-
дится и Дмитрия зовет, приговаривает: "Где ты, светлое красно  солнышко,
красно солнышко, князь Дмитрий! Ты приди ко мне, красной девице. И свети
во весь, во весь долгий день. Надо мною..." И всю-то ночь она по Дмитрию
плачет. Да так жалобно, тоненько так...
   Вдруг заплакал кто-то в ночи: жалобно, тоненько, - и замолк.
   - Чу! - Петр привстал. - Слыхали?! Она плачет!
   И опять заплакал кто-то жалобно, как ребенок, - и опять замолк.
   Повскакали рыбаки, в темноту - хоть глаз выколи - вглядывались.
   И третий раз заплакал кто-то горько-горько, неудержимо.
   Заозирались.
   Плакали совсем рядом, у костра.
   Подошли - Ганна у рассохшейся лодки сидит, в рыбацкую куртку с  голо-
вой закуталась, плачет.
   Лицо открыли: будто дождем лицо залито. Плечики от плача дрожат.
   - А ведь правда она это! Туба! Ханская дочь! -  изумился  Чубатый.  -
Вишь, услышала про своего Дмитрия и заплакала.
   - Ханская? - переспросил Рябой. - Тогда надобно сдать ее властям!
   - Это зачем же? - удивился Чубатый.
   - Хан - по-нашему будет - царь, - сказал Рябой. - Ведь так?
   - Ну, так, - согласился Чубатый.
   - А раз так, то она по-нашему - царская дочка. Так?
   - Ну, так, - опять согласился Чубатый.
   - Вот и выходит, - сказал торжественным голосом Рябой, - что мы царс-
кую дочь у себя укрываем!..
   Стихли все. Молча на Рябого смотрели.
   Петр к нему в своей драненькой фуфаечке бочком близко-близко подошел,
в лицо тому глянул.
   - Ишь ты! - непонятно чему восхитился.
   Да как жахнет кулаком Рябого по лбу!
   Наклонился над ним, когда тот упал, со лба его комара снял.
   - Вот, - показал комара остальным. - Комарика убил! Гада сосущего...
   Засмеялся:
   - Добро сделал Стенька Разин, что комара не заклял.  Наши-то,  рыбаки
астраханские, все к нему приставали: "Закляни да закляни у нас комара.
   Спасу, мол, от комарья нету!" А Стенька им отвечает: "Не  закляну,  -
говорит,
   - вы же без рыбы насидитесь!" Так и не заклял.
   Отошел Петр от Рябого, к костру подсел, подбросил поленьев в костер.
   Рябой кряхтя с четверенек встал, утерся, на Ганну угли глаз уставил.
   - А все ж расспросить девку надо! - повторил с угрозой.
   - Ты опять за свое? - повернулся к нему Петр.
   - Клады пусть укажет! - закричал Рябой. - Где отец ее, Мамай, золото-
го коня зарыл. А не скажет - властям ее сдать! Пусть допросят. Они любо-
го говорить заставят!
   Ганна со страхом взглянула на Рябого. Побежала, спряталась  за  спину
Петра.
   Петр с земли поднялся.
   - Ты вот что... Ты от девочки отстань! - Рябому сказал. И строго  до-
бавил: - Не бери грех на душу! Запомни! Мы -  рыбаки,  артель  Христова:
никого не сдаем, не предаем! Когда Христос на  землю  с  неба  спустится
второй раз, то к нам первым придет, нас первых спросит: как вы  тут  без
Меня были? Что мы Ему ответим?
   Укутал Ганну потеплее.
   - Спи, - сказал. - А мы рыбки тебе наловим, утром ухи наварим...
   Повернулся к остальным Петр, закричал:
   - Эй! Рыбаки! Вставайте! Андрей! Иван! Яков старший да Яков  младший!
Семен!
   Фаддей! Филипп! Матвей! Варфоломей! Фома! Айда на лодки! Сети  поста-
вим:
   скоро рыба пойдет...
   Заплескались лодки в реке.
   Рыбаки закинули сети.
   Тихо стало.
   Слышно было, как Петр над рекою молится:
   - Честные ангелы-архангелы наши! Берегите  и  стерегите  нашу  рыбную
ловлю: во всяк час, во всяк день и во всяку ночь. Силою честного  и  жи-
вотворящего креста Господня, сохраняй нас, Господи, рыболовов, на  древе
крестном распятый Иисус Христос!..
   Ганна закрыла глаза. Легла на землю. Ухо к земле приложила. Услышала:
конь золотой под землей скачет, золотыми копытами стучит.
   Сладко заснула.
 
   24 На рассвете почуяла Ганна: перешагнул через нее кто-то осторожно.
   Открыла глаза. Увидела чью-то спину, пошевелилась.
   Человек оглянулся на нее - Рябой. Наклонился.
   - Спи-спи-спи, - прошептал испуганно.
   И пошел, озираясь, от костра к дороге.
   Повернулась на другой бок Ганна, заснула.
 
   25 Через минуту проснулась опять. Вскочила будто ужаленная.
   Выбежала на дорогу: Рябой быстро шел по дороге к деревне.
   Испугалась Ганна. К рыбакам сказать побежала.
   Рыбаки у потухшего костра, как богатыри убитые, лежали, крепко спали.
   Заметалась Ганна. Куда спрятаться, не знала.
   Побежала к реке тогда, к броду.
   Спустилась к воде, смотрит: как корабль, верблюд по реке плывет,  Су-
леймен.
   Пошла ему навстречу. Сулеймен подплыл к ней. Обняла его за шею  рука-
ми, на спину влезла, села.
 
   26 Вставало солнце.
   Из воды верблюд с Ганной выходил.
   Чубатый проснулся, увидел.
   - Ах, - ахнул, - Туба! Ханская дочь!
   Ударила Ганна босыми пятками верблюда в бок.
   Побежал верблюд в степь.
 
   27 Ехала Ганна на верблюде по степи. Есть захотела. Смотрит - в балке
вдоль по склонам дикий терн растет. Слезла с верблюда, вниз спустилась.
   На колючих кустах, как чернильные капли, черный терен висел.
   Потянулась рукой к терну - тернием руку до крови оцарапала.
   Облизала кровь, опять потянулась - уколола теперь палец.
   Осерчала на терен Ганна, пошла на куст грудью: ощетинился куст терно-
выми иглами, не подпускает.
   Опустилась на землю. Уколотый палец болел сильно. Вверх его  подняла,
подула.
   Вдруг из ниоткуда, будто с неба спустилась, прилетела  стрекоза.  Ше-
лестя слюдяными крыльями, села на палец.
   Замерла, увидев Ганну. Удивленно на нее уставившись, смотрела.
   Замерла и Ганна. Выдохнуть боясь, стрекозу разглядывала.
   У стрекозы было легкое, почти невесомое, будто ненужное ей, сухое те-
ло. У стрекозы были легкие, прозрачные, как воздух, крылья.  На  круглой
же голове ее помещались два огромных глаза. Они были  во  всю  голову  и
вместо головы - глаза. Она будто думала глазами. Стрекозу, словно легкую
и невесомую душу, спустили с небес на землю - смотреть.
   Когда насмотрится - улетит в небо.
   Напряженно - выпуклым твердым внимательным взглядом, будто  запоминая
ее, - смотрела стрекоза на Ганну.
   Так и смотрели друг на друга: глаза в глаза.
   - Раз верблюд здесь, то и она здесь, - вдруг услышала Ганна  знакомый
голос.
   - Далеко не ушла. В балке небось спряталась!
   На склоне балки рядом с верблюдом стоял Председатель. Прямо на  Ганну
смотрел и не видел: солнце глаза слепило.
   Размышлял вслух:
   - Девчонку поймаем, а верблюда в колхоз заберем. Верблюд может двести
дней не жрать. Без жратвы работает. Выгодное животное для колхоза!
   К нему подошел Рябой, не видя, тоже слепо, посмотрел на Ганну.
   Ганна попятилась. Хрустнула под ней одна веточка - выдала.
   - Вот она! - повернув голову, закричал Председатель, указывая на Ган-
ну пальцем.
   Рябой бросился вниз, побежал к Ганне.
   Ганна быстро легла на живот, поползла, как уж, под терновник. Тернов-
ник остья свои спрятал, пропустил Ганну.
   Перед Рябым ощетинился, не пускал.
   Рябой начал куст ломать. Окровавив руки,  выдернул  куст.  Спряталась
Ганна за другой куст. Выдернул и этот.
   Побежала Ганна через колючую чащу. Рябой двинулся за ней напролом.
   Оглянулась Ганна, видит - Рябой ее догоняет, - спряталась  за  чахлый
куст. Не дыша за кустом сидела.
   - Вон она! - сказал Председатель сверху, указывая на Ганну.
   Рябой повернулся, пошел прямо на Ганну. Углями глаз Ганну жег.  Схва-
тил куст, стал ломать. Затрещали ветки, словно кости. Наклонился,  хотел
Ганну схватить
   - шипы будто ножи в его глаза вонзились. Потухли угли. Зарычал Рябой,
как раненый зверь. Закружился на месте, кровавыми глазами на Ганну слепо
смотрел, окровавленными руками Ганну поймать пытался.
   Увернулась Ганна и побежала, через чащу, через терновник продираясь.
   Выскочила на другой стороне балки. Побежала в степь.
   - Стой! Все равно поймаем! - кричал  Председатель  с  другой  стороны
балки. - Вернись! От жары в степи сдохнешь, дура!
   28 Ганна уходила все дальше и дальше в степь.
   Солнце стояло уже высоко в белом выгоревшем небе.
   Степь, стальная от полыни, постепенно накалялась, как сковорода. Ста-
новилось жарко.
   Руки и тело Ганны были изодраны терновником в кровь, и раны саднило.
   Хотелось пить.
   Ганна оборачивалась и там, далеко внизу, видела речку, от которой она
уходила все дальше. Речка сверкала на солнце и становилась все меньше  и
меньше, будто усыхала у нее на глазах: ее уже всю можно было поместить в
кружку.
   Хотелось выпить речку.
   Ганна облизывала пересохшие губы.
   На лице выступали капли пота и высыхали, оставляя следы соли, -  выс-
тупали новые капли. Волосы стали мокрыми, темными, и солнечные лучи  па-
дали теперь, словно стрелы в мишень, все на темную голову Ганны.  Обхва-
тив ее, свою бедную голову, руками, Ганна побежала.
   Бежать было некуда. Кругом была степь. Несло жаром как из печи. Ганна
в изнеможении села. Хотелось пить, пить, пить...
   Увидела под собой зеленые травинки, сорвала одну.  Запихнула  в  рот,
начала жевать. Сорвала другую: белыми каплями вытекало из стебля молоко.
   Обрадовалась, засунула стебель в рот: губы и язык  стали  горькими  -
это был молочай. Выплюнула, заплакала. Слезы падали на руки, и Ганна на-
чала их слизывать. Но они были так же горьки, как  и  молочай.  На  лице
слезы высыхали, и кожу под глазами стянуло, и она зудела от соли.
   Она обернулась, чтобы посмотреть на далекую реку с прохладной  водой.
Река, сверкая и извиваясь, вдруг улыбнулась Ганне злобно сверкающей, лу-
каво ускользающей змеиной улыбкой и исчезла.
   И Ганна поняла вдруг, что не дойдет. С укоризной, как на убийцу, пос-
мотрела на солнце. И увидела: в белом выжженном, словно  степь,  небе  -
одиноко, как и она, Ганна, шло маленькое сморщенное солнце и само  стра-
дало от жара, неизвестно откуда идущего. Но солнце упорно шло и шло себе
по небу.
   Надо идти.
   Ганна встала и качаясь пошла.
   Она шла долго. Голова кружилась. Раны на ее теле кровоточили. Пот за-
ливал лицо, а она все шла и шла, глядя себе под ноги, ощущая боль в пят-
ках от сухой каменной земли и от острых, как иголки, остьев.
   А когда вдруг подняла голову - остановилась пораженная, не веря своим
глазам.
   Перед ней лежало огромное - от края до края - синее озеро.
   Счастливая, побежала Ганна к озеру. С разбегу прыгнула в воду.
   Соленой водой вдруг обожгло тело. Солью кровавые раны разъедало.
   Словно душу насквозь прожгло.
   Закричала Ганна от боли:
   - ГА-ГА-ГА!!!
   До самого неба кричала:
   - ГА-ГА-ГА!!!
   Озеро было - из слез жен татарских - Баскунчак.
   ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
 
   1 Побиралась Ганна по дворам. Зима наступила.
   Кутаясь в лохмотья, стояла у двери дома.
   Постучала. Открыли.
   - Нет, ничего нет. Ступай, девочка, ступай себе, - захлопнула женщина
дверь.
 
   2 В другой двор зашла Ганна. Подошла к дому. Постучала. Никто не отк-
рывал.
   Вдруг тихо, неожиданно напала на нее сзади огромная лохматая  собака,
опрокинула. Трепала ее, как куклу. Молча отбивалась от нее Ганна.  Рыча,
докатила Ганну до калитки. Выскочила Ганна за калитку.
   Хозяин вышел на порог.
   - Молодец, Буран, - похвалил собаку.
   Кинул кусок мяса собаке. Та поймала, проглотила не разжевывая.
 
   3 Побрела дальше Ганна. Снег пошел. Падал медленно, хлопьями.
   Ганна закружилась, ловя ртом хлопья. Если  поймает,  счастливо  смея-
лась. Как злые щенки, мальчишки набросились:
   - Дурочка! Дурочка!
   Ганна села у стены пустой церкви нахохлившись. Мальчишки отстали. Си-
дела дрожала от холода. Снег все падал и падал, укрывая землю.
   Вдруг ударило над головой Ганны:
   Бум!
   Земля сотряслась.
   И еще раз:
   Бум!
   Небо задрожало.
   Подняла голову: на колокольне - отец Василий стоял, в колокол бил.
   Бум! Бум! Бум!!! - медленно густым потоком, будто мед из кувшина, вы-
текал из колокола звон, золотом разливался над миром.
   Выбежали люди из домов. Подняли кверху лица.
   - Глянь-ка! Колокол безъязыкий заговорил!
   - Отец Василий язык золотой ему вылил!
   - Где ж столько золота взял?
   - Клад нашел. Клад Стеньки Разина, говорят, ему открылся.
   Спешили к церкви и стар и млад.
   - Праздник сегодня, православные! Крещение!
 
   4 После службы к реке Подст„пке пошли.
   Впереди батюшка, отец Василий, с золотым крестом идет, за ним -  весь
народ.
   Ганна за всем народом последняя идет.
 
   5 Посреди реки крест стоял, изо льда вырубленный, голубой.
   Сиял весь на солнце.
   Мужики у креста вырубили прорубь.
   Освятил отец Василий воду:
   - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
   Повернулся к народу.
   - Крещение сегодня, православные! - сказал. - С праздником!
   Поскидывали смелые мужики и парни одежду и в чем мать родила  в  про-
рубь попрыгали.
   Ледяной водой из проруби в баб плеснули.
   Завизжали бабы, рассмеялись. Голых мужиков в проруби снежками  забра-
сывали.
   - Все как в старину! - зашептались старухи. - Все как раньше было!
   Худая баба санки к проруби везла. На санках запеленутый,  как  младе-
нец, больной мужик лежал, в небо смотрел.
   Подвезла к проруби, пелена раскутала:
   - Примите, хрестьяне, мужа моего. Год лежит,  не  встает.  Может,  от
святой воды получшает ему?
   Приняли мужики бледное, исхудавшее, как мощи, тело. С  рук  передавая
на руки, окунули в воду.
   Положили, как младенца, на пелена. Укутали.
   Мужик лежал-лежал в пеленках, да как заорет на жену благим матом:
   - Растуды тебя туды!!! Растудыкалку мою всю мне отморозила!  Чем  те-
перь тебя туды я тудыкать буду?
   Загоготал народ:
   - Глянь-ко! Вылечился! Видно, водица помогла! Святая водица!
   Подхватили, закричали:
   - Святая водица! Святая! Святая!
   С хохотом и криком стали раздеваться все остальные  мужики,  парни  и
мальчишки. Сбрасывали с голов шапки, стаскивали с ног валенки, скидывали
тулупы, портки, рубахи - и сигали в ледяную воду: аж дух захватывало!
   Ганна подошла к проруби, святой воды в ладошку набрала и всю - по ле-
дяному глоточку - выпила...
   Вдруг засвистело вдали, заулюлюкало.
   Поглядела Ганна вдаль. По льду темная толпа бежала  -  лед  дрожал  -
приближалась.
   - Мужики! Вылезай из проруби! - закричал парень  рядом  с  Ганной.  -
Комсомольцы бегут!
   Выскочили из воды, порты надели, встали стеной.
 
   6 Подбежал комсомол, темной стеной напроти