в встал. Будто  птенцы  во-
роньи, рты раззявили.
   - Бога нет!!! - проорали. - Бога нет!!!
   Мужики молча стеной стояли.
   Заломивши шапку на  кудрявой  голове,  подбоченившись,  вышел  вперед
статный комсомолец-секретарь. Оглядел мужиков зорко.
   - Убирайте крест! - закричал.
   Мужики стояли стеной, молчали.
   За их спиной - крест сиял на солнце ледяной. Слепил комсомольцу  гла-
за.
   - Рубите крест! - заслонившись от света, закричал комсомолец.
   Не договариваясь, молча мужики сцепились друг с другом руками.
   Отец Василий встал у креста, заслонил крест собою.
   - Рубите!!! - заорал комсомолец, взбесившись, с пеной у рта.  -  Нету
Бога!
   Нету!.. Сдох ваш Бог!!!
   - Врешь!!! - закричал вдруг кто-то позади мужиков.
   Толпа раздалась в обе стороны.
   Навстречу статному комсомольцу вышел небольшой - комсомольцу по  пояс
- мужичок: тело его было все в шрамах от пуль, в рубцах от сабель. Встал
напротив, бросил шапку оземь:
   - Врешь, собака! Жив Бог! Бог живой!!!
   - Батька? - удивился комсомолец.
   - Я, сынок, - ответил.
   - Уходи, отец! - приказал сын.
   Грудью на отца пошел:
   - Ты ж, отец, красноармейцем был, за Советскую власть кровь проливал!
   - Против Бога я не воевал! - ответил отец.
   Грудью на пути сына встал.
   Налились глаза комсомольца кровью.
   - Уйди с дороги! - закричал бешено. - Уйди!
   Толкнул изо всей силы отца. Упал отец, ударился головой об лед. Кровь
изо рта показалась.
   Ахнул народ.
   Но поднялся, шатаясь, отец. Схаркнул кровь, подошел к сыну.
   - Чертов сын! - сказал, размахнулся и ударил его по зубам.
   Словно бусы, изо рта на лед белые зубы посыпались, жемчугом  по  льду
раскатились.
   - А-а-а!!! - страшно закричал сын окровавленным ртом. - Убью!!!  -  и
пошел на отца.
   Будто обнявшись, схватились в смертельной схватке отец и сын.
   - Наших бьют!!! - закричали с обеих сторон.
   И пошла потеха.
   Начался кулачный бой.
 
   7 Все смешалось: голые по пояс мужики, комсомольцы в куртках из  чер-
товой черной кожи, бабы в цветастых  полушалках,  шнырявшие  тут  и  там
мальчишки...
   Засвистало кругом, закричало.
   Застонало потом, заголосило.
   Били друг друга со всего плеча, не жалея, будто булатным топором дубы
рубили, сырые дубы крековастые:
   - И-ах!!! И-ах!!! И-ахх!!!
   ...Стукнул мужик комсомольца кулаком - в нос.
   Утер комсомолец кровь с соплями, ударил мужика подлым ударом  -  под-
дых.
   Скрючился мужик, глаза выпучил, ртом воздух хватает. Подышал, размах-
нулся - скулу комсомольцу своротил, с правой стороны на левую. Потом, на
кулак поплевав, в ухо врезал.
   Зазвенело в ушах у того. Рассердился. Ледышку со льда подобрал,  раз-
вернулся, ударил со всего маха мужика - прямо в висок.  Повалился  мужик
на лед как подрубленный.
   ...Ветряной мельницей - краснорожий мельник - посреди толпы стоял.
   - Подходи, комсомол!!! - ревел. - Косточки перемелю!
   За шиворот комсомольцев, как мешки с мукой, хватал, лбами сталкивал.
   Трещали, как орехи, головы. Обвисали, как пустые мешки, тела, - тогда
их отбрасывал. Летели с высоты пустые тела, падали со стуком на лед.
   ...Анна Пшеничная - кулаки как тыквы - ринулась в бой. Ухватила  ком-
сомольца за рыжий чуб. Молча за чуб комсомольца таскала  -  туда-  сюда,
туда-сюда, - приговаривала:
   - Человеком будь, человеком будь...
   Не выдержал комсомолец, взмолился:
   - Маманя! Больно же! Отпусти чуб, мама! - Личико  конопатое  в  плаче
скривил.
   Пожалела сына, отпустила чуб:
   - Человеком будь, Никола!
   Отбежал от матери подальше.
   - Бога нет! - закричал ей издали.
   Погналась Пшеничная Анна опять за сыном.
   Поскользнулась, упала, зашиблась, горько заплакала.
   ...Плач и стон стояли над побоищем, лилась кругом кровь, трещали кос-
ти.
   Друг бил друга, брат - брата, сын - отца, отец - сына.
   Как щепа с сырого дуба летит, валились на лед бойцы.
   - Братья! Опомнитесь! Побойтесь Бога! Братья! - ходил между бившимися
и взывал к ним отец Василий. - Избави нас, Господи, от ненависти, злобы,
немирности и нелюбы... - взывал он к  небу.  Вставал  меж  дерущихся:  -
Братья...
   Ослепнув, били его с двух сторон: оттуда и отсюда.
 
   8 Ганна сидела спрятавшись за крест, дрожала.
   Вдруг услышала тяжелый, будто удары каменного сердца, топот.
   Топот приближался. Ганна выглянула из-за креста.
   Во весь опор скакали по льду всадники в военных фуражках.
   Подлетели.
   - Разойдись! - закричали.
   Кнутами били и тех, и других.
   Огрели комсомольца: рубец на лице вспух.
   - Энкавэдэ, - вслед глядя, угрюмо сказал, утерся.
   Конями лежащих на льду топтали.
   Один - прямо на Анну Пшеничную шел.
   Бросились к коню с одной стороны - отец Василий, с другой - рыжий Ни-
кола, схватили коня под уздцы.
   Встал на дыбы конь.
   Покатился с лошади кубарем всадник.
   Тут же налетели на отца Василия и Николу другие всадники,  подхватили
их под руки, подтащили к проруби, ударили со всей силы кнутовищем по го-
лове, столкнули обоих в черную воду.
   Толпа ахнула.
   Очнувшись, побежали люди к проруби.
 
   9 Неподвижная лежала черная вода в полынье, стыла.
   - Батюшка! Отец Василий! - над полыньей Марья Бокан„ва плакала,  отца
Василия дочь духовная.
   По льду к полынье Анна Пшеничная ползла.
   Подползла, заглянула в бездну.
   - Никола! Сынок! - позвала.
   Вызывала его из полыньи, будто с гулянки звала, с улицы ужинать.
   - Где ты, Никола? Никола!!! - закричала.
   И, будто услышав мать, вздохнул кто-то там, на дне.  По  черной  воде
пузыри пошли.
   Выплыла рыжая голова Николы. Схватила Анна его за рыжий чуб, поднату-
жилась, вытащила сына. Полежал немного Никола, открыл конопатые глаза.
   - Мама, - сказал. - Больно же!
   И закрыл глаза.
   Заголосила мать.
 
   10
   - Разойдись! Разойдись! - закричали энкавэдэшники.
   Погнали людей кнутами на берег.
   Впереди Анна Пшеничная шла, сына на руках несла. Словно спящий лежал.
   Марья Бокан„ва у полыньи осталась. Сидела у полыньи, словно около мо-
гилы отца Василия. На могиле - крест стоял ледяной, сверкал на солнце.
   - Пошла! Пошла! - вернулись на конях за Марьей.
   - Не пойду! - закричала.
   Схватили Марью, через коня положили, повезли.
   - Изверги! Изверги! - кричала.
   Ганна со всеми побежала.
   Один ее догнал, ударил кнутом. Оглянулась: на коне человек со  шрамом
- тот, из хлева. Увидел ее.
   - Ганна? - узнал.
   Побежала Ганна на другой берег. Повернул коня, поскакал за ней:
   - Постой, Ганна!
   На берегу бревна лежали - коню не проехать, - прыгнула на них,  побе-
жала.
   Остановился с конем у бревен. Спешился. Побежал за ней по бревнам.
   Выбежала Ганна в чистое поле. Побежала по насту.
   Он за ней побежал, провалился по пояс в снег.
   - Я не виноват! - крикнул Ганне вслед. - Нас сюда послали!
   Отстал.
 
   11 Долго бежала Ганна.
   Прибежала в незнакомое село.
   Села в снег у забора, напротив чайной.
   Снег пошел.
   Сидела дрожала.
   Вышла на крыльцо чайной веселая, будто хмельная, девушка с  раскосыми
синими глазами. Посмотрела на снег.
   Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, -  продек-
ламировала она.
   Увидела Ганну.
   - Девочка, иди - щей налью.
 
   12
   - Ешь, миленький, ешь, золотой. - Раскосая девушка налила Ганне  щей.
Сама напротив села, смотрела. Ганна поводила ложкой, бросила.
   - Невкусно? - встрепенулась девушка. -  Э,  да  ты  горишь  вся,  ми-
ленький. Ты ложись, я тебе вот здесь постелю. Одеялом укутаю, вот так.
   Напоила отваром из трав. Положила Ганну на лавку в углу, укрыла  лос-
кутным одеялом.
 
   13 Ганна металась. Сквозь жар и дымку видела она, как ходили по  чай-
ной распаренные мужики, пили водку, обнимались пьяные, целовались.  Рас-
косая девушка разносила еду, собирала посуду, шла на зов:
   - Эй, Катерина! Повторить!
   Она шла как царица.
   Когда не было работы, подсаживалась к чубатому парню, что-то говорила
ему, звонко и нежно смеялась. К Ганне подходила, прохладную руку на рас-
каленный лоб клала, спрашивала:
   - Тебе полегче? Правда?
   Ее звали, она отходила.
   Рядом с Ганной сидели за столом два мужика: один - кряжистый,  черно-
бородый, кузнец Данила Рогозин, другой -  молодой,  русоволосый:  волосы
как рожь, копной на голове лежат, - конюх Ерема Попов.  Склонив  друг  к
другу головы, тихо говорили между собой.
   Сквозь жар и забытье слышала Ганна:
   - Слышал? В Капустине Яре батюшку, отца Василия,  сегодня  в  проруби
утопили,
   - говорил чернобородый кузнец.
   - Да неужто?! - вскричал русоволосый,  закрыл  рот  ладонью,  шепотом
спросил: - Кто утопил? Эти?
   - Они...
   - А за что?
   - В колокола звонил. Крещение сегодня.  На  Подст„пке  крест  ледяной
поставил, в проруби людей крестил. Как раньше было.
   - И не побоялся? - удивился русоволосый.
   - Не побоялся... Говорят, - чернобородый кузнец оглянулся,  склонился
к русоволосому поближе, сказал шепотом: - сама Матерь Божья ему приказа-
ла в колокола бить. Бей в колокола! - сказала.
   - Приснилась она ему? Али привиделась?
   - Ни то, ни другое. Сама явилась.
   - Сама?! - поразился русоволосый.
   Чернобородый, прикрыв глаза, кивнул.
   - Сама! Из Эфеса небесного приехала. На лошадке, старенькая. Говорят,
по всей Руси на лошадке проехала. Нищего увидит -  хлеба  дает.  Вдов  -
утешает.
   Больным - раны перевязывает. Сиротам в детских домах - слезы  вытира-
ет.
   Сейчас, говорят, по тюрьмам  пошла,  безвинных  вызволять.  Все  горе
русское соберет, на небе Сыну покажет. "Помоги,  -  скажет,  -  Господи,
русским!
   Настрадались они, хватит!" Помолчали.
   Кузнец продолжал:
   - Одному отцу Василию открылась. Видела ее также и Марья  Бокан„ва...
- Чернобородый задумался. Придвинулся к русоволосому, зашептал:  -  Отец
Василий ко мне полгода назад в кузню пришел, спросил: можешь ли ты,  Да-
нила, нашему колоколу язык сделать?
   - А ты что?
   - Могу, говорю. Было бы из чего. Серебра, говорю я отцу Василию,  для
голоса надобно много, и меди, и золота немало - колокол-то огромный, его
в старое время к нам на пароходе по Волге везли! Пятьсот пятьдесят пудов
весит! Язык у него тяжеленный должен быть!
   - А он что?
   - Материал, говорит, есть. Бери, говорит, подводу, поехали!
   Сказано - сделано. Запряг я лошадь: куда, спрашиваю, ехать?  Правь  к
Царицыну, а там дальше я покажу, говорит отец Василий. Целый день ехали.
Уж ночь настала, когда к селу подъехали. "Как село называется?" -  спра-
шиваю.
   "Песковотовка, - отвечает отец Василий. - Поворачивай к Волге, -  го-
ворит, - видишь курган!" У меня сердце так и дрогнуло! Знал я, что здесь
клад Стеньки Разина положен.
   Целое судно закопано, как есть полное золота и серебра.  Стенька  его
сюда в половодье завел, а когда вода спала, наметал над судном курган да
наверху яблоневую  ветку  в  землю  воткнул.  Выросла  из  ветки  яблоня
большая, только яблоки с нее, сказывали, без семян.
   Подъехали к кургану. И точно! Яблоки в темноте светятся.
   - Узнал? - говорит отец Василий.
   - Узнал, - говорю. - Клад Стеньки Разина здесь лежит.
   - Бери лопату, - приказывает. - Пойдем клад тот разроем.
   Испугался я.
   - Нет, - говорю, - не пойду. Все знают, что в кургане клад лежит,  да
рыть страшно: клад этот не простой, а заколдованный, на много человечес-
ких голов заклят. Через него много людей погибло,  никому  клад  Стеньки
Разина не открывался!
   - А нам откроется! - говорит отец Василий. - Сама Матерь Божья прика-
зала Стеньке клад нам открыть. Не бойся, Данила! Пойдем!
   И пошли на курган. Шли мимо яблони, я сорвал яблоко, съел; и  вправду
без семян оно, не врут люди!
   Влезли на самую вершину. Копнули - и раз и другой. Видим: яма не яма,
а словно погреб какой, с дверью. Дверь на  засове,  под  замком.  Только
дотронулись до двери - упали засовы, открылась дверь. Зашли  мы.  А  там
чего только нет! И бочки с серебром, и бочки с золотом!  Камней  разных,
посуды сколько! И все как жар горит.
   Стали с отцом Василием бочки с золотом выкатывать да на подводу  гру-
зить. Все золото погрузили, за серебром пошли.  К  дверям  подошли  -  а
дверь-то уже закрыта, яма глиной засыпана! Закрылся клад, в землю ушел.
   И поехали мы домой.
   Золото я в кузне у себя расплавил, язык колоколу вылил, выковал.
   Золотой язык - из чистого золота!
   Кузнец замолчал, закрыл глаза, переживая.
   Русоволосый пожалел:
   - Вырвут комсомольцы язык у колокола, как узнают, что он из золота.
   - Пусть попробуют! - засмеялся кузнец, открывая глаза. - Как  снимут,
золото у них в руках тут же в черепки превратится.
   - Откуда ты знаешь? - спросил русоволосый.
   - Знаю. Я себе одну золотую монету взял, в карман  положил,  смущенно
опустил глаза кузнец. - Так, на память...
   - И что же?
   - Потом полез в карман зачем-то... А там, в кармане,  у  меня  вместо
золотой монеты лежит... Что бы ты думал? - спросил русоволосого кузнец и
выкрикнул:
   - Свежая коровья лепешка! - И захохотал радостно, красный рот,  будто
горн раскаленный, раскрыв. - Шутку сшутил надо мной Стенька Разин!!!
   Мимо с кружками пива бежал молодой краснощекий, будто румянами  нару-
мяненный, парень, остановился.
   - Стенька? Разин? - загорелись глаза у него. - Он здесь бывал?
   - Тю! Ты откуда свалился, парень? - удивился кузнец.  -  Откуда  тебя
выслали?
   - Из Тулы, - отвечал краснощекий.
   - Живет в Туле да ест пули! Туляки блоху на цепь приковали,  -  подд-
разнил его кузнец. - Нездешний ты, сразу видно. Тот, кто на  Волге  рож-
ден, тот о Стеньке раньше, чем о своем батьке, узнает. Мать в люльке ди-
тя качает да вместо колыбельной о Степане Разине песню поет. Оставил  по
себе память, Степан Тимофеевич, ох оставил! Помнит Волга  его:  Царицын,
Саратов, Самара...
   Астрахань помнит!
   Возвысил кузнец голос, чтобы слышала вся чайная. Стеклись к  нему  из
углов мужики.
   И Катерина присела послушать. Села рядом с Чубатым. Обнял ее  Чубатый
за плечи.
   Подбросил русоволосый поленьев в печь. Запылало.
   Ганна тоже вся пылала. Слушала.
   - Царство вольное здесь было при Степане Разине, - начал кузнец  свой
рассказ. Астраханская вольница, слыхал ли? И тот,  кто  правды  ищет,  и
тот, кто воли хочет, и тот, кто сир, и тот, кто убог, и тот, кто сердцем
добр, а душою смел, - все сюда - в астраханское  царство  вольное  -  со
всей Руси шли.
   Астрахань всех принимала, всех  кормила.  Край  богатейший!  В  реках
осетр плавает, в садах виноград зреет, на бахчах гарбузы да дыни  лежат,
на огородах - тыквы, как головы... Солнце горячее, небо синее... Райская
земля!
   Вот собрал Степан Разин люд обиженный со всей земли русской  и  поре-
шил: быть здесь, в Астрахани, царству не Кривды, но Правды. Подневольным
- волю дал, бедным - имущество свое, что добыл, раздал, из  тюрем  судом
неправедным засуженных выпустил, домам святой  Богородицы  -  церквам  -
поклонился.
   Написали астраханцы промеж себя письмо: "Жить здеся, в  Астрахани,  в
любви и в совете, и никого в Астрахани не побивать,  и  стоять  друг  за
друга единодушно..." Правителей всех выгнали. Теперь, говорят, все  дела
круг решать станет.
   Соберутся на круг и стар, и мал, и казак, и посадский,  и  калмык,  и
добрый христианин - и решают, как быть, как жить. Всяк что думает, то  и
скажет, свое словцо, как лыко в строку, куда-нибудь да вставит.
   Степан на кругу стоит, совет со всеми держит.  Если  любо  кругу  его
слово, любо, кричат, батька! Не понравится - шумят: не  любо!  А  делай,
говорят, вот так... Степан стоит под знаменем казацким, слушает.
   Но и в строгости всех держал. Порядок был. Если кто что украл у  дру-
гого, хоть пусть иголку, - завяжут тому рубашку над головой, песка в ру-
баху насыпят и в воду кинут... Строг был Степан Тимофеевич, ой строг!
   Сердце же имел доброе. Полюбил парень девку. Родители же согласия  на
свадьбу не дают. Пришли молодые к Разину: что нам делать, Степан Тимофе-
евич? Нам друг без дружки не жить. Взял их Степан за  руки  да  и  обвел
вокруг березки:
   "Вот вы муж и жена теперь, - говорит. - Любовь всего главнее".
   Хорошо при Степане жили! Да недолго.
   Душа у Степана болью за всех русских людей болела. Задумал он с войс-
ком на Москву идти, Кривду и измену из Кремля выводить.
   Бился он, бился с Кривдой, да одолела она его, Кривда-то, обвела его,
кривая, обманула!
   И поймали добра молодца! Завязали  руки  белые,  повезли  во  каменну
Москву. И на славной Красной площади отрубили буйну голову!..
   Ахнул Чубатый, закачался как от боли.
   - Ах, зачем же он, зачем же на Москву пошел! - пожалел.  -  Оставался
бы здесь править. Было бы две Руси: одна Русь здесь  -  вольная,  другая
Русь там - подневольная...
   - Русь одна, - строго кузнец сказал. - Русь делить -  все  равно  что
человека на куски резать: мертва будет. И без Москвы как?  Москва  всему
голова. Без головы человеку как прожить? Нет, все он правильно рассудил,
Разин, только сам вот пропал... Такого, как Стенька, не было на  Руси  и
не будет больше.
   Один он такой!
   - Говорят, с самим дьяволом дружбу водил, - сказал русоволосый,  угли
в печи помешивая.
   - Брешут! Православный он! А просто человеком был - необыкновенным! -
сказал кузнец. - Пуля его не трогала, ядра мимо пролетали. Бывало, сядет
на кошму - и на Дон перелетает, в другой раз сядет - на кошме  по  Волге
плывет. В острог запрячут - возьмет уголь, на стене лодку нарисует, поп-
росит воды испить, плеснет - река станет. Сядет на лодку, кликнет  това-
рищей - и уж плывет Стенька. Вот какой был! Ни в огне не горел, ни в во-
де не тонул. Ничем его убить нельзя было... И говорят, не умер он.  Вер-
нется. Только срок дай.
   Придет, говорят, опять с Дона. Кривду из Кремля  выгонит,  Правду  на
трон посадит. Всей Руси волю даст. Клады свои разроет, бедным раздаст...
Не даются людям клады Стеньки Разина. - Кузнец засмеялся. -  Сам  видел,
как в землю уходят. Хозяина своего, стало быть, ждут...
   - А вот в это я не верю! Чудеса это все! Не правда! Не верю я! - ска-
зал краснощекий.
   - Ах ты, тульский пряник! - возмутился кузнец. - Не верит  он!  Чудес
много на свете, - не соглашался он. - Вот, говорят,  верблюд  по  астра-
ханскому краю холеру разносит, трубит, конец света предвещает.
   - Не верю! Бабьи сказки все это! - закричал ему в  ответ  краснощекий
парень.
   - Чудеса! - сам с собой говорил русоволосый Ерема, сидя у печки  и  о
чем-то крепко задумавшись.
   - А то говорят, дочка ханская мамайская на золотом коне ночью по сте-
пи скачет, жениха ищет. Кого ночью встретит, тотчас  к  себе  под  землю
утащит, - сказал кузнец.
   - А вот не верю! Ей-богу, не верю! - закричал краснощекий.
   - Чудеса! - задумчиво говорил русоволосый.
   - А то еще говорят, рыбаки этим летом русалочку из Ахтубы в сети пой-
мали!
   - Ни во что не верю! - чуть не плакал, будто пытают его, краснощекий.
   - Андрей! - позвал кузнец чубатого парня. - Скажи, правда это ай нет?
   - Правда, - сказал Чубатый и засмотрелся на Катерину.
   Катерина встала, пошла к Ганне, поправила одеяло, подоткнула.  Отошла
к окну.
   Тревожно прислушалась.
   - Говорят, защекотала тебя русалка? - допытывался кузнец у Чубатого.
   - Что? - сказал невпопад Чубатый, зачарованно глядя на Катю.
   - Его другая защекотала! - засмеялись все.
   Подошла Катерина, обняла Чубатого, подтвердила:
   - Никому не отдам! Вчера как увидели друг друга - поняли, что  это  -
навек!
   - Верю! - вдруг захохотал краснощекий. - Вот теперь я верю.
   Рассмеялась Катерина счастливо.
   Чубатый смотрел на нее как заговоренный.
 
   14 Сквозь жар и дымку Ганна видела, как забежал мужик, закричал:
   - Банда Лешки Орляка в деревне! Сюда скачут.
   Вскочили мужики, кинулись к дверям.
   Грохнула дверь: на пороге атаман стоял. Побледнела Катерина.  Входили
вооруженные люди.
   - Алеша? - спросила Катерина атамана, закрывая чубатого парня  собой.
- Ты заче