долго смотрели ему вслед. Будто не на работу его
провожали, а на войну. Не на день, а навеки.
   5 Отец больше не приходил с работы.
   Через неделю он позвонил  матери  в  вычислительный  центр  и  сказал
только два слова:
   - Сегодня ночью.
 
   6 Вечером 28 октября 1962 года на весь город завыла сирена. Она  выла
и раньше по ночам, когда была учебная тревога.
   Но сегодня она выла по-настоящему, будто живая, будто  воет  от  горя
над городом огромный - до самого неба - человек.
   Она выла низко, надрывно, Надькиным голосом:
   - У-у-у!!! У-у-у!!! - не переставая.
   Началась ядерная война.
   Мы с мамой и Надькой выбежали из дома и, как раньше по учебной трево-
ге, побежали к моей 232-й школе.
   Фонари были погашены.
   Навстречу нам бежали люди: со скатанными  одеялами  на  плече  бежали
строем солдаты - садились в грузовик, бежали к КПП на  мотовоз  офицеры,
придерживая рукой на бегу свои фуражки.
   Бежали родители с детьми, мужчины, женщины, старики, старухи.  Каждый
из них должен был знать, куда бежать: это было отрепетировано  во  время
учебных тревог. Но многие растерялись и, добежав до площади,  останавли-
вались: здесь было хоть и темно, но людно и поэтому не так страшно.  Че-
ловек с мегафоном упрашивал их разойтись по предприятиям.
   Никто не расходился.
   Мы пролезли сквозь толпу и побежали дальше.
   В школу родителей не пускали: родители должны были идти на места сво-
ей службы и там ждать дальнейшего.
   У дверей школы стоял плач. То родители прощались с детьми.
   Мы начали прощаться тоже. Мама не плакала. Она была как бы в лихорад-
ке. Она смотрела на нас с Надькой будто бы издалека сухими строгими гла-
зами, словно смотрела не на нас, а прямо в нас, вовнутрь, заглядывая нам
в душу. Она обняла и поцеловала Надьку, потом меня. Она поцеловала  меня
в щеку, будто обожгла, - такие сухие, горячие были у нее губы.
   - Мама! - сказал я.
   И нас с Надькой потащило толпой внутрь.
 
   7 Нас построили в спортзале по пионерским отрядам, всю дружину.  Наша
пионервожатая - Тракторина Петровна, седая старуха в пионерском  галсту-
ке, - вышла и сказала:
   - Сейчас мы поедем в степь, подальше от города. Сегодня ночью  конча-
ется время ультиматума и наступает время "Ч". Сначала, от первого ракет-
ного удара, погибнут те, кто останется в городе. Мы погибнем от  второго
удара, но мы будем единственными жертвами с нашей стороны. Дальше ударят
наши ракеты и уничтожат Америку в считанные минуты.  Вы,  дети,  станете
героями, как Павлик Морозов, как Володя Дубинин. Наши имена  узнает  вся
страна. О нас будут слагать легенды и петь песни. Пионеры! К  борьбе  за
дело Коммунистической партии будьте готовы!
   - Всегда готовы! - прокричали мы.
   Нам раздали сухой паек - целлофановые пакеты, в которых лежали  шоко-
ладные конфеты "Озеро Рица", вафли, печенье и мандарин, как в новогодних
подарках.
   То ли потому, что они были уже приготовлены к Новому году, то ли  по-
тому, что это было - в последний раз.
 
   8 Мы бежали по темным улицам, взявшись за руки, по двое, к автобусам.
Мы бежали сначала по улице Победы, где стояла наша школа. Мимо Дома офи-
церов, куда мы всей семьей ходили смотреть кино или на концерт. Потом по
улице Советской Армии, мимо дома, где мы живем: дом под номером  восемь.
По Авиационной, мимо "дежурки" - дежурного магазина, где мы брали хлеб -
черный хлеб по четырнадцать копеек и белый хлеб по  двадцать  копеек  за
килограмм; к буханке белого часто давали довесок - корочку хлеба,  кото-
рую мы с Надькой не доходя до дома съедали. Мимо улицы Ленина, по  кото-
рой мы шли каждый год на парад. Мимо проспекта 9 Мая, где  стояла  баня:
там папа парил меня в парной веником из полыни - березы в нашем краю  не
росли. Мимо Солдатского парка, здесь мы катались на каруселях: два само-
лета носились по кругу - за штурвалом я и Надька. Я бежал и  прощался  с
городом. Это была вся моя жизнь.
 
   9 У КПП стояли автобусы. Я побежал сильнее,  чтобы  залезть  первыми.
Надька выдернула руку из моей и остановилась. Я оглянулся. Она стояла  в
золотом свете фар и, тяжело дыша, руками придерживала  живот.  Казалось,
она держит золотой шар, прижимая его к себе - чтобы он не улетел.
   - Сюда! Сюда! - закричала Тракторина Петровна, маша нам из дверей ав-
тобуса красным галстуком.
   Мы с Надькой подошли к автобусу. Тракторина Петровна пропускала в ав-
тобус, сверяясь со списком. Когда подошла наша очередь, я сказал:
   - Марат Сидоров. Надежда Сидорова.
   Она отметила меня, а Надьку не нашла.
   - Ее нет в списке, - сказала она. - В каком она классе?
   - Она не учится, - сказал я.
   Тракторина Петровна с удивлением посмотрела на Надьку.
   - Ах да, - поспешно сказала она, - мне говорили. Сидорова -  эта  та,
что даун?
   "Сама ты даун! Дура! Идиотка!" - хотел я сказать ей, но промолчал.
   - Это ее солдаты изнасиловали? - допытывалась она.
   Кровь бросилась мне в лицо.
   - Нет, - сказал я.
   - Ну как же? Еще письмо из отдела образования в школу приходило.  Зи-
мой в Солдатском парке Надю Сидорову, умственно отсталую  девочку,  трое
солдат завели в водонапорную башню и изнасиловали...
   - Никто ее не насиловал! - заорал я.
   - Ну да, ну да,  -  улыбнулась  она  ехидно,  глядя  выразительно  на
Надькин живот. - Как же! Ветром надуло...
   - Пропустите! - сказал я.
   Тракторина Петровна заслонила дверь собой.
   - Нет. Она не поедет! Ее нет в списке! - злобно сказала она.
   - Как - не поедет? - не поверил я. - Ведь она здесь погибнет одна?
   - Таких, как она, - с ненавистью сказала Тракторина Петровна, - еще в
роддомах уничтожать надо. Она не человек! Пусть остается...
   В голове моей помутилось, в глазах потемнело, я уже ничего не сообра-
жал. Я вдруг неожиданно для себя нагнулся, схватил камень с  земли  и  -
замахнулся им на Тракторину Петровну.
   Но руку мою кто-то перехватил сзади.
   - Не надо, сынок! - услышал я голос бабы Мани, нашей школьной  нянеч-
ки. - Не бери грех на душу.
   - Бандит! Бандит! - закричала Тракторина Петровна. - Ты никуда не по-
едешь!
   - Ну-ка отойди, Тракторина, - сказала баба Маня. - Пропусти  мальчика
в автобус! И ее, душу живу. Это тебе не детдом! Да и время другое!
   И баба Маня пошла на Тракторину Петровну грудью.
   Тракторина Петровна нехотя отодвинулась и, что-то записав в свой лис-
ток, пропустила нас с Надькой в автобус.
   - Ты, Марья Бокан„ва, как была подкулачница, так и осталась! - сказа-
ла она в сердцах бабе Мане. - И тюрьма тебя не исправила!
   - Зато могила всех исправит! И тебя тоже! - легко сказала баба  Маня,
залезая в автобус вслед за нами.
 
   10 Надька пристроилась рядом с бабой Маней. Я сел  впереди,  один,  у
самой кабины, чтобы никого не видеть. Лицо мое было  горячим  от  жаркой
крови. В висках стучало: Тракторина - дура! Дура! Дура!..
   Но постепенно я успокоился. Посмотрел в окно. Мы ехали по  бескрайней
степи.
   Светила луна. Полынь отсвечивала серебряным.  Казалось,  что  автобус
катится по огромному серебряному блюду.
   "Неужели же нас сегодня убьют?" - подумал я.
   Оказывается, я сказал это вслух.
   - Беда, - вздохнула баба Маня. - Уперлись, как два барана.  Что  наш,
что ихний. А дети страдают... Не думай об этом. Даст Бог, выживем...
   Но ужасная мысль о смерти поселилась во мне, не давая покоя. Я повер-
нулся к бабе Мане:
   - Баба Маня, скажи: где я буду, когда умру?
   Баба Маня не успела мне ответить.
   - Нигде! - сказала, будто мстя мне, Тракторина  Петровна.  -  Превра-
тишься в молекулы!
   Я смотрел вперед на мертвую, будто ртутью залитую степь и глотал сле-
зы.
   Кто-то подошел ко мне сзади, погладил мой стриженый затылок ладошкой.
   Я обернулся - Надька стоит, смотрит на степь, в серебряную даль.
 
   11 Автобус остановился посреди степи. Он выгрузил нас и поехал назад,
за следующим классом.
   Мы вышли. Вся степь была усыпана детьми: их привезли из школ и  детс-
ких садов. В темноте то тут то там слышался  смех,  крик  или  разговор.
Разжигать костер было нельзя, чтобы не дать наводку врагу, который  наб-
людал за нами со спутника. Но наша  Тракторина  Петровна  приказала  нам
набрать травы перекати-поле.
   Она разожгла костер в ночи.
   - Пусть видит Америка нас, пусть целится в  нас  получше,  -  сказала
Тракторина Петровна в черное небо - прямо в звездные глаза Америки,  це-
лящейся в нас.
   Все сели вокруг костра и запели яростные песни двадцатых годов -  эти
песни своей юности научила нас петь Тракторина Петровна. Все было снача-
ла так, как в походах, у пионерских костров.
   Я сидел рядом с Надей и не пел. Я думал: а  вдруг  американцы  ударят
именно сейчас? Было тревожно.
   Потом начали есть свои сухие пайки, шурша целлофаном и  фантиками  от
шоколадных конфет, хрустя вафлями и  печеньем.  Запахло  мандаринами.  И
сразу всем вспомнился Новый год, все засмеялись и заговорили разом.  Ка-
кая-то девочка из детского сада тонким голосом запела:
   В лесу родилась елочка, В лесу она росла...
   Зимой и летом стройная, Зеленая была.
   Все подхватили.
   Я тоже запел эту детскую песенку и посмотрел с надеждой в небо.
   Мне вдруг показалось, что там, в Америке, сейчас увидят  нас,  и  наш
костер, и то, как мы сидим у костра и поем, услышат наши песни - и  пой-
мут, что нападать не нужно. Не смогут они нанести удар  по  нам,  поющим
детям, не решатся...
   Страх прошел.
   Звездное небо было полно круглых ярких звезд, и не  верилось,  что  с
него может прийти смерть.
   Войны не будет, подумал я...
   Баба Маня начала рассказывать малышам сказку, и сказка  заканчивалась
хорошо и счастливо, и я, сраженный этим счастливым концом, глядя на чис-
тые, ясные звезды, свисающие новогодними гирляндами,  будто  с  огромной
сказочной елки, сладко заснул.
   Проснулся я как от толчка, в полной темноте, от пронзившей меня наск-
возь ясной и ужасной мысли, что все уже кончено.
   Я был абсолютно один. Никого рядом со мной не было. Плотная, как оде-
яло, тьма окружала меня со всех сторон. Не было неба и  звезд.  Не  было
степи. Тьма была сверху меня и снизу.
   И я понял, что настал Конец Света.
   Я понял, что я проспал взрыв, что все уже убиты и остался я один.
   Я ощупал свое лицо, руки, ноги - они были целы. Я не знал,  видят  ли
мои глаза, - я ничего не видел. Я почему-то не мог кричать - чем-то  пе-
рехватило горло, словно жгутом, - я еле мог  дышать.  Сердце,  наоборот,
стало огромным - оно стучало у меня в ушах. Оно стучало так громко,  что
я испугался, что его услышат и прицелятся сверху, со спутника,  и  побе-
жал, чтобы не попали, и за мной вдруг что-то побежало  тоже,  ломанулось
вслед, как зверь, какое-то страшное чудовище,  чем-то  хрустко  и  ломко
хлопая и шурша, почти догоняя меня, - Оно бежало совсем рядом. Я побежал
быстрее, но и Оно, будто  играя,  побежало  быстрее,  хлопая,  лязгая  и
взвизгивая все громче, все радостнее.
   Будто сама Смерть гонялась за мной в кромешной тьме, и, чувствуя, как
волосы мои от ужаса стали дыбом, я, обезумев,  закричал  и  так,  крича,
помчался от нее, задыхаясь, уже изо всех сил, а она все так же, не  отс-
тавая, хрипло дышала совсем уже рядом и вдруг громким нечеловеческим го-
лосом окликнула меня по имени, схватила меня, повалила...
   Я долго катался в истерике по степи, а Тракторина Петровна стояла на-
до мной:
   - Ты чего испугался? Меня? Я слышу, что кто-то шарахается в ночи, как
лось, вот и побежала.
   Она говорила, но лица ее не было видно. Будто Тьма говорила со мной!
   Мне стало страшно, прыгали губы, и я отполз подальше от Тракторины, в
густую, как сгущенка, ночь.
   Я полз по степи.
   То тут то там лежали в степи кучки спящих, будто убитых, детей. Я ис-
кал среди них Надьку.
   Ее нигде не было.
   Я полз и полз. Я боялся вставать. Я полз, как мой папа на фронте  под
пулями.
   На рассвете я встретил пастуха-казаха с отарой  овец.  Он  ничего  не
знал. Я рассказал ему.
   - Будь что будет, - махнул он рукой и, посмотрев на усыпанное спящими
детьми поле, сказал: - Как ягнята лежат.
 
   12 Я нашел ее далеко от костра. Надька сидела рядом с бабой  Маней  и
Светкой - шестилетней дочкой нашей соседки, тети Маши. Они втроем сидели
у норки суслика. Светка достала из целлофанового пакета шоколадную  кон-
фету "Озеро Рица" и положила у норки.
   Потом достала печенье и мандарин и тоже положила у норы.
   - Зачем? - спросил я.
   - Они одни на свете останутся, суслики, -  объяснила  мне  Светка,  -
после ядерной войны. Они в своих норках, как в  бомбоубежищах,  выживут.
После войны вылезут, а тут конфета... Они сейчас ударят, -  сказала  она
как большая. - Ровно в четыре часа.
   На наш разговор стали сползаться дети. Даже Тракторина Петровна  при-
ползла, кутаясь в старую шаль. Стало так холодно. Я  трясся  как  ненор-
мальный, я замерз страшно.
   Мы ждали конца.
   Я представил маму и попрощался с ней. Папа был внизу, под степью, под
нами - в ракетной шахте. Я попрощался с ним, приникнув  щекой  к  земле,
сказав в землю: прощай, отец. Щекой я ободрался о колючую степь, будто о
папину щетину.
   Потом сел ждать. Это было самое страшное - ждать. Это было невозможно
- ждать. Нас уже всех трясло.
   - Я боюсь. Я не хочу умирать, - сказала одна девочка. - Не  хочу,  не
хочу, не хочу!..
   И сразу заплакали все малыши. Они плакали прямо в небо,  они  ревели,
выворачивая душу.
   И тогда я сказал Надьке:
   - Надька! Ну сделай же что-нибудь!
   Я не знаю, почему я так сказал, я просто так сказал. Меня трясло, и я
сказал.
   - Надька! Ну сделай же что-нибудь! - сказал я.
   Надька посмотрела на меня. Она посмотрела осмысленно, ясно, будто ус-
лышала меня.
   Потом она встала. Она стояла поеживаясь, как тогда в душевой,  подняв
лицо к серому холодному небу. Она стояла неуклюжая, в зеленой  шерстяной
кофте, бордовом платье, с огромным круглым, как мяч, животом.
   Она постояла, потом обхватила свой живот, как воздушный шар, руками -
и вдруг зависла над землей.
   Она медленно поднималась все выше и выше, будто ввинчиваясь в небо. Я
видел над собой ее пятки, грязные, потрескавшиеся, она вечно ходила  бо-
сая...
   - Сидорова! Ты куда?! - завопила вдруг  Тракторина  Петровна  и  даже
подпрыгнула, бросившись за ней, но упала на землю. - Сидорова, вернись!
   Баба Маня, глядя на Надьку, упала на колени.
   - Чудо! - сказала она, воздев кверху руки. - Господи! Чудо!
   И Надька посмотрела на нас сверху. Она так посмотрела!
   И все как бы остановилось. Стояли недвижимо дети, задрав головы. Сто-
яла неподвижно на коленях посреди степи баба Маня. Не двигаясь, с ужасом
глядя на Надьку, лежала на земле Тракторина Петровна. Стоял, опираясь на
посох и глядя вверх, пастух. Стояли овцы, подняв свои кроткие лица к не-
бу. И птица остановилась в полете. Воздух тоже был недвижим: ни ветерка,
ни дуновения.
   Все в этот миг остановилось.
   Только Надька взлетала все выше и выше. Ее уже не стало видно.
   А через несколько минут показалось солнце.  Оно  рождалось  на  наших
глазах на краю земли и неба, огромное красное солнце, все испачканное  в
Надькиной крови.
   Надька рожала солнце.
   Оно поднималось и поднималось и вдруг, просияв, показало себя все.
   Солнце было совсем другое, чем прежде.
   Это было новое солнце.
   Оно лежало в небе словно младенец в  пеленках  и  глядело  на  новый,
простирающийся перед ним мир.
   И я вдруг понял, что войны не будет, что Надька сегодня  спасла  нас,
что не будет ядерного удара, ракет... Смерти не будет!..
   Я упал на землю, лицом в степь, и плакал навзрыд, не стыдясь. Что- то
зашелестело у моего лица. Я приподнял голову. И увидел, как  суслик  ма-
ленькой ловкой лапкой затаскивает в свою нору шоколадную конфету  "Озеро
Рица".
   Капустин Яр - Москва.
   1993 - 1998. 1993 - 1998.