Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
гоните, мальчики! - крикнула Тамара. - Сейчас горячее подойдет. Или
невтерпеж вам?
- А сейчас нет расслоения? - спросил я. - В магазинах мясо - к великим
праздникам, а тебе в буфете - сколько прикажете завернуть. Или изменилось
что за время моего отпуска?
- Многое. Гласность, заигрывания с Западом, распад Варшавского договора.
Мало?
Тамара притащила шкворчащую сковородку, и я навалился на еду, поскольку
малость оголодал. А Спартак на жаркое не налегал, а вот на коньяк - налегал.
С усердием, характерным для районного начальства, которое позволяло себе
подобное в своих компаниях. Это и называлось на их жаргоне "расслабиться".
Он расслаблялся, а я - наворачивал.
То ли потому, что я хорошо прокалился первачом, то ли потому, что
закусывал, пока Спартак припадал губами к рюмке, уже открыв вторую бутылку,
а только он говорил, а я слушал. И - ел райкомовские отбивные, которые были
заведомо лучше ресторанных.
- Горбачев грызет фундамент партии, согласен? Цель, спросишь? Да нету у
него никакой цели! Нет, я не спорю, партия нуждается в... как бы сказать?..
В определенном, но аккуратном реформировании. Но он же хозяйство
перестраивать намерен! И что получим в результате?
- Макароны вместо патронов. Тебя не устраивает?
- Сползание мы получим. Сползание в капитализм, понял? К чему это
приведет?
- К нормальной конкуренции. Без всяких дурацких патронов.
- Дались тебе эти патроны! Сказать тебе... Только не болтай.
- Не говори.
Спартак перегнулся через стол, выдохнул коньячный аромат:
- Волнения в нацреспубликах. В Молдавии, Казахстане, Азербайджане, не
говоря уже о Прибалтике и Грузии.
- Что-то я никаких волнений в Грузии не заметил.
- Националистическая провокация, понял? Своих же девчонок прибили, чтоб
ненависть к русским...
Он перегибался через стол, шипел, брызгал слюной, и я, не задумываясь и с
места не вставая, шарахнул его кулаком по физиономии. С оттягом, помнится.
Ну, подрались. Он посильнее меня был, помоложе, поспортивнее - молодежным
спортлагерем одно время командовал, спорткадры ковал. Но меня такая злая
обида проняла, что я ему насовал немало. Да и бил точнее - когда Тамарочка
нас растащила, он вроде как поболее моего разукрашенным выглядел.
Выкатились дорогие гости. Початую бутылку коньяку оставили, почти
нетронутый харч и - подались. Я за ними дверь запер и приступил к этим
подаркам, смешивая первач с коньяком пятьдесят на пятьдесят. Не потому, что
мне уж так страстно напиться хотелось - милицию ждал. Все-таки первого
секретаря отутюжил, верных три годика на общих работах. И тут бы
секретарские дары и пропали. И чтобы это зазря не пропадало, я все в себя
перегрузить стремился. И кровь с лица не смывал. Некогда мне было.
Проснулся часов в пять - пить от той взрывчатой смеси захотелось, как
бедуину. Гляжу: раздетый, умытый и со стола все прибрано. Проморгался -
рядом кто-то тихонечко в подушку дышит.
Танечка.
3
Больше я спать не ложился. Умылся, побрился, рубашку чистую разыскал и
даже яичницу приготовил. И - кофе к ней. Правда, нашего растворения.
Похмелиться весьма тянуло, но я крепился. Я не мог понять, когда она
пришла, каким меня застала, что я с пьяных-то глаз ей наговорил. Ничего не
помнил. Не помнил даже, кто кого в постель укладывал и что потом случилось.
Было или не было?..
Эта неизвестность, признаться, мучила меня невыносимо. И выяснять ее
следовало в трезвом виде, почему я, честно сказать, и невыносимо мучился.
Мучение мое имело странный источник, и, когда я обнаружил, откуда он
бьет, мне, признаться, легче не стало.
Я впервые смотрел на спящую молодую женщину. Нет, разумеется, мне
доводилось разглядывать их и прежде, но такой безмятежной, такой солнечной и
словно бы мечтающей во сне я еще не видел. И очень испугался, не испачкал ли
я этой светлой безмятежности ночью, о которой ровно ничегошеньки вспомнить
не мог.
Вот так я и сидел, и смотрел то ли на спящую женщину, то ли на спящего
ребенка, которого у меня еще не было. Как раз, может быть, именно поэтому я
и испытывал нечто вроде умиления, что ли. И бог с ней, с яичницей, пусть
себе сох-нет...
А потом реснички у нее дрогнули. Я понял, что она просыпается, и тихо
вышел на кухню.
Танечка проскользнула в ванную, покопошилась там и появилась передо мной
с детским румянцем и смущением.
- Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
- Как ты у меня-то оказалась? Конечно, я очень рад, но кто тебе открыл
дверь?
- Вы.
- А как ты узнала, что я в тебе нуждаюсь?
- Я возвращалась из кино, встретила Тамару с мужем, и она сказала...
И замолчала.
- Что мы подрались?
- Что вы подрались, - тихо подтвердила Танечка и опустила глаза.
- Ну, тогда давай завтракать. Правда, яичница, кажется, превратилась в
подметку.
- Я приготовлю, приготовлю. Вы садитесь к столу, я сейчас.
Я прошел в комнату и сел за стол. И почему-то вспомнил, что сказал мне
отец, помирая в госпитале: "Женись на той, которая будет кормить тебя утром
с удовольствием".
Оставалось выяснить, я - так сказать, де-факто - уже женился или еще
холостяк. Это было трудно, потому что я абсолютно ничего не мог припомнить.
И спросил, когда Танечка накрыла на стол, притащила завтрак и уселась
напротив.
- Я вчера наболтал много лишнего?
- Вы вчера очень горевали. Вспоминали какую-то Тину и Нателлу. А потом
заговорили о Нине, которая осталась совсем одна, и я поняла, что вы говорите
о тбилисских событиях.
- О них было сообщение?
- У нас - нет. Я слушала вражьи голоса.
- Я много пил?
- Пополам мы прикончили бутылку коньяка. Потом я... уложила вас спать.
Вас трясло, как в лихорадке, и я... Я поняла, что должна вас согреть. - Она
вдруг засмущалась, вскочила из-за стола. - Я принесу кофе..
А пока она отсутствовала, я почему-то малость успокоился. И совсем другие
мысли полезли в голову: я так и не навестил больше Лану и осиротевших
футболистов. Не рассказал им о последних днях Вахтанга на этой земле, не
выпил за вечный упокой его самого и его девочек, не проводил, как положено
провожать, овдовевшую жену друга и его осиротевших детей. Я пропил их в
личной запойной тоске и пьяных слезах. Не спорю, это очень по-русски, но от
этого мне было не легче.
И уж совсем нелегко приходилось, когда вдруг вспоминал о полновесной
Ляле. Тогда меня кидало в жар, и я срочно мчался под ледяной душ, если была
такая возможность.
Так мы стали жить вместе. Танечка взяла на себя все заботы по хозяйству,
ходила на рынок за продуктами и по магазинам (последнее - скорее по
привычке, потому что там ничего не было, кроме турецкого чая), кормила меня,
и все это ей чрезвычайно нравилось. Я позволял себе выпивать пару рюмочек
только при ней, никаких разногласий у нас не возникало, и мучило меня лишь
то, что я почему-то не решался предложить ей расписаться и тем узаконить
наши новые отношения. А мучился я из-за этой проклятой звериной связи,
чувствовал, что прав больше не имею глядеть Танечке в глаза, и... молчал. И
она помалкивала, никогда не касаясь этой темы, и я сообразил, что здесь нам
не обойтись без дружеского нажима извне. И спросил, не будет ли она против,
если мы пригласим к нам Альберта Кима.
- Дядю Кима? - она, улыбнувшись, поправила меня.
На следующий день пришел Ким.
4
- Он - злопамятный, - сказал Ким, когда я рассказал ему о столкновении со
Спартаком. - Но сам действовать не станет, а подучит ребят из спортивного
лагеря. Там - крепкие качки, как теперь принято говорить. Крепкие и
безжалостные.
- Ой, - сказала Танечка.
Ким усмехнулся:
- Подмога уже едет.
- Какая подмога?
- Андрей демобилизовался. А с ним вместе - и Федор.
Это была добрая подмога, но она могла опоздать: через два дня мне
надлежало приступить к исполнению служебных обязанностей. Киму об этом знать
было необязательно, но Танечку я все-таки предупредил, чтобы нигде особо не
задерживалась.
Пока Таня возилась на кухне, я обрисовал Киму свое новое семейное
положение. Он усмехнулся:
- Вот афганцы подъедут и - отпразднуем по полной программе. Ты женись на
ней. Хорошая девочка.
- То-то и оно, - уныло сказал я. - А у меня - эта Ляля.
- Забудь.
- А ну как Танечка узнает и не простит?
- Во-первых, она женщина и, следовательно, знает все. А во-вторых, давно
простила.
- Думаешь?..
- Не простила бы - не пришла. Она - очень хорошая девочка.
Мне было приятно это слышать. Хорошая девочка в моем возрасте - это
верный друг. А что может быть надежнее друга-женщины?
Сердечно мы тогда посидели. Посмеялись, поулыбались, поговорили по душам,
понимая друг друга с полуслова. И Ким, обычно всегда сдержанный, мечтой
своей поделился:
- Я парниковое хозяйство надумал создать. Молоко - продукт дешевый,
невыгодный, а ранний овощ - всегда к столу. Добился ссуды в банке, три
парника заложил. Под огурцы, помидоры и зелень, как Вахтанг говорил. Ну,
там, укропчик, петрушка, лучок. Мы же - огородники!
- Вахтанг, - я вздохнул. - Погиб Вахтанг.
- Я знаю. - Ким посуровел, водку по рюмкам разлил. - У меня добрый
знакомый в Тбилиси. Написал, чтобы я не верил казенным реляциям.
Он помолчал, угрюмо ссутулившись над полной рюмкой. Сказал, глядя в стол:
- Вахтангу голову саперной лопаткой раскроили, а официально объявлено,
что сам упал и ударился затылком о тротуар. Вот так, друг. Помянем?
Помянули. Помолчали над рюмками, выпили, сели. Ким вздохнул:
- Как думаешь, перестройка в перестрелку не превратится?
- Хватит с нас одного Афгана. И Тбилиси.
- Нам-то хватит. А им?
- Им тоже должно хватить. Если на краю удержаться хотят. Хотя... Хотя
вряд ли ум у них об этом думать способен.
- Знаешь, меня всегда эти местоимения удивляли: "им", "у них", -
усмехнулся Ким. - Уж очень точно они все определяют. Для себя они систему
выстроили, а такая система не может быть устойчивой, согласен? Вот ведь я о
чем.
- Так ведь и я - о том же, Альберт. Они за свое кровное, послушанием
выслуженное, глотки перегрызут. Я после Тбилиси это понял. Потому и
заявление написал.
- Какое заявление?
- Не хочу строить социализм в одной отдельно взятой. Даже - с
человеческим лицом. Хватит. Настроился.
5
В положенный срок я вышел на работу. Все на моем
макаронно-ружейно-патронном предприятии было нормально, однако как раз в
этот день вызвали в райком на хозпартактив. Не хотелось мне с Первым
Спартаком района встречаться, но делать было нечего, хотя я и передал свое
заявление в нашу парторганизацию.
- Ты - шестой, - сказал мне наш парткомыч со вздохом. - Бегут кадры.
Может, подумаешь?
- Подумал уже.
- Ну на недельку я все же придержу твое заявление без всякой регистрации.
- Дело твое.
Вернулся в свой кабинет, а там - Херсон Петрович. Молча пожал руку,
выглянул в приемную, плотно прикрыл дверь. Сказал шепотом:
- Я склад с патронами 7,62 нашел.
- Как - нашел?
- Они в складе ГСМ за стенкой припрятаны, случайно на них наткнулся.
Ящиков двадцать заводской упаковки. По документам нигде не проходят, старый
кладовщик уже на пенсии и съехал к дочери в Саратов. Я узнавал. Так что вот.
Такой подарок.
- За такой подарок нам с тобой головы оторвут.
- Пусть себе лежат, спрятаны с толком. А там поглядим, как оно обернется.
В райком-то поедем?
Приехали в райком. Херсон куда-то подевался, а я за-стрял в коридоре,
пожимая руки и рассказывая о собственном самочувствии. Кто-то, со спины
подошедший, за локоть меня взял. Оглянулся - Спартак. Собственной
улыбающейся персоной.
- Живем помаленьку?
- Живем.
- Лады. Завтра часиков в десять будешь на месте? Я с товарищем одним
заскочу.
- Заскочи. Только со своим коньяком, я в отпуску поиздержался.
Он сказал "Ха-ха!" и ушел. А я сидел и размышлял, что это ему вдруг
мириться приспичило. Ну, мириться - не ругаться, а все же? И очнулся я от
своих размышлений, услышав фамилию:
- ... товарищ Прошина. Какие будут соображения по утверждению товарища
Прошиной на должность директора объекта "Озерный"?
Прошиной была Тамарочка до замужества. А объект "Озерный" - базой отдыха
районной элиты.
- Своих расставляет гладиатор, - сказал мне Херсон, когда мы
возвращались.
Похоже было на то, но я о завтрашнем визите все время думал. Тоже - донка
на всякий случай? Только что с моего предприятия получишь? Ящик макарон?
Состоялся этот визит. В означенное время. Спартак привел крепкого мужика,
который, перед тем как в кресло усесться, пиджак вынужден был расстегивать.
А гость при этом и о коньяке не позабыл.
- Юрий Денисович.
- Очень рад. Макаронами интересуетесь?
- Не совсем, - улыбнулся Денисыч.
- Юрий Денисович Зыков в нашей Глухомани школу охотников открыть задумал,
- пояснил Спартак. - А смелые и разумные инициативы мы всегда поддерживаем.
Все необходимые разрешения получены, взял в аренду турбазу.
Я никак не отреагировал на это известие, и Юрию Денисовичу пришлось из
портфеля коньяк доставать.
- За знакомство.
Выпили за знакомство.
- За сотрудничество.
Выпили и за сотрудничество.
- Ладно, пообсуждайте проблему, а я от Танечки один звоночек сделаю, -
сказал Спартак и тут же вышел.
- Поладим? - спросил Денисыч.
- Отчего же не поладить, - сказал я. - Только в чем проблема-то, Юрий
Денисович?
- В патронах. Не все одинаково стреляют, а отпускают их на всех поровну.
Неплохо бы запасец иметь, а?
Признаться, я тогда подумал, что Херсон Петрович кого-то посвятил в свое
открытие. Но доказательств этого у меня не было, и я продолжал толочь воду в
ступе.
- Мелкашками не занимаюсь. Не мой профиль.
- Вы явно оторвались от политической жизни, - покровительственно
улыбнулся Юрий Денисович. - Мы проиграли "холодную войну", а побежденных
ожидает экономический кризис. Неминуемо. Для того чтобы смягчить его,
прикроют прежде всего затратные производства. То есть вас, уважаемый друг, в
первую очередь. Горбачев не вылезает из-за границы, стремясь смягчить этот
удар. Но у нас - самая большая и самая затратная армия в мире.
Вошел Спартак.
- Он говорит правду. В ЦК недовольны политикой Горбачева.
- Уважаемый Юрий Денисович говорит как раз об обратном, - сказал я.
- Не угадал! - Спартак с усмешечкой развел руками.
- Следовательно, нас ожидает и кризис политиче-ский, - как ни в чем не
бывало продолжал Зыков. - В возбужденной стране, не понимающей, что такое
свобода слова, знаете, чем это может обернуться?
- Перестрелкой? - Я улыбнулся. - Уже слышал.
- Хуже, - вздохнул гость. - Экономическим крахом. Рубль полетит в
пропасть, меж собой начнем рассчитываться долларами, а чем вы будете платить
зарплату своим рабочим? Патронами?
- Макаронами.
- Бросьте, уважаемый. Я предлагаю вам живые деньги.
- Которые завтра обесценятся, как вы предрекали.
- Могу сахаром. Он не обесценится никогда. Сладкое нужно детям.
Я почему-то вспомнил, как совсем еще недавно мы с Вахтангом прятали мешки
с сахаром. И невесело улыбнулся.
- Вы имеете отношение и к сахару?
- Думай, - предостерегающе буркнул Спартак. - Думай, что говоришь.
- Прошу извинить, историю одну вспомнил. С покойным другом приключилась.
- Ах, выпьем, - сказал первый и наполнил рюмки. - За взаимопонимание.
Выпили за взаимопонимание.
- Но я не выпускаю мелкашек, - простовато повторил я. - Вы пришли не по
адресу, друзья.
- В глухоманских лесах - лоси, кабаны, даже олени встречаются, их
мелкашкой не возьмешь, - почему-то с глубоким вздохом отметил Юрий
Денисович. - Наладим совместный охотничий туризм, это выгодное предприятие,
готов взять вас в долю.
Дело принимало серьезный оборот, и я почему-то уже почти ощущал очередную
пулю в заднице. Правда, на сей раз - полегче. Отечественного производства.
- У меня нет отдела сбыта, и Спартак это знает. У меня - отдел учета, я
отпускаю продукцию по распоряжениям, а не по торговым связям. Будет что
положить в папку, не будет вопросов. Хоть вагон.
- Будет, - уверенно сказал мой гость. - Туристический бизнес - штука
верная.
- Вот на этом пока и порешим, - сказал я.
Гости ушли. Проводил, раскланялся. А на душе было паршиво. И я не
понимал, почему так паршиво. Ничего я тогда не понимал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Что-то в Москве происходило, но до нашей Глухомани о происходящем там
никакой ясности не просачивалось. Человек по природе своей консервативен, и
чем дальше от центра, тем консервативнее. Даже газеты, по которым мы
привыкли ориентироваться, стали куда больше путать, чем разъяснять. "Правда"
давила на достижения социализма, "Советская Россия" ударилась в ностальгию
по вековому величию России, называя нас чуть ли не мессианским народом, а
всеми любимый "Труд" доказывал, что все наши социальные блага не завоеваны,
как на Западе, а пожалованы, как на Востоке, а потому и легко отбираемы. К
новым демократам, во главе которых вскоре обозначился Ельцин, Глухомань не
очень-то тянулась, а многие были просто убеждены, что в их лице мы имеем
дело с прозападной агентурой. Мы до крика спорили решительно по всем
поводам, и при этом привычно ждали, что же в конце-то концов скажет Москва.
Жизнь дорожала, поскольку, во-первых, рубль падал, а во-вторых, магазины
пустели. Нефтяная колбаса кончалась, и мы опять начали заглядывать в
райисполком с портфелями. Правда, сухой закон тихо-тихо отдал концы, но
какие-то ловкие ребята быстренько наладили как производство, так и продажу
пойла на техническом спирте. В старых бутылках, но с новыми этикетками.
А я женился. Свидетелями при регистрации были Ким и подружка моей
Танечки. Родители моей юной жены, а она у них единственная, ждали нас дома,
где мы и отпраздновали нашу свадьбу.
И тогда подарил Танечке паричок.
- Мне его вручили на Кубе. Для любимой жены.
Это случилось прямо после регистрации, по выходе из казенного дома.
Танечка невероятно обрадовалась, хотела срочно его напялить, но афганцы ее
отговорили:
- Плохая примета. Сначала надо свадьбу отпировать.
На свадебном пиршестве еще один родственник оказался. Профессор из
областного университета Иван Федорович. Они с отцом Танечки Павлом
Николаевичем сидели в кабинете (в котором до замужества проживала моя жена)
и яростно спорили, когда Танечка ввела меня туда, представила и тотчас же
удалилась. А я пробормотал что-то из репертуара входящего и скромно уселся в
сторонке.
Я не прислушивался, о чем они там спорят, и правильно делал, что не
вникал. Они спорили всегда и по любому поводу по той причине, что им долго
приходилось молчать до державного разрешения говорить о чем угодно. Ну, а
поскольку Танечкин дед был, так сказать, подпольным диссидентом, а отец -
подпольным сталинистом, то искры яростно летели во все стороны, но куда
больше - в сторону отставного штабиста. Тайный диссидент был весьма плотно
нафарширован историческими фактами и примерами.
- Как вы можете?.. - с ужасом повторял Павел Николаевич, почему-то
испуганно оглядываясь по сторонам. - Нет, как вы смеете так...
Это оставалось единственным аргументом для угнетенного открытиями
отставника. Когда ему делалось совсем невмоготу, он шел в Глухоманский
комитет ветеранов, где и отводил душу в приятных восторгах по поводу
военного ге