Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
. Не
умею так выживать.
- А как ты, огородник, выживал в ссылке в просторных степях Казахстана?
- В ссылку меня отправила злая власть, а люди кругом были добрыми.
Русские, казахи, немцы Поволжья, чеченцы. Жили, как братья, помогали друг
другу чем только могли. Выживал тот, кто умел дружить. А теперь люди
становятся недобрыми. Мы живем в злое время, когда выживает не тот, кто
умеет дружить, а тот, кто умеет перешагивать через дружбу и даже через
друзей.
Я вспомнил Вахтанга, которого всегда восхищала дружба народов. Тогда Ким
яростно спорил с ним, теперь сам заговорил о ней. Все мои друзья кончали
мечтой о дружбе и братстве, но где-то кому-то было наплевать на наши мечты.
И почему-то сказал:
- Все видно из колодца. Даже звезды в полдень.
- Россия разглядывает звезды только на погонах, - хмуро уточнил Альберт.
- Что ты имеешь в виду?
Ким помолчал. Сказал с неожиданной твердостью:
- Я разрешил сыну поехать в Афганистан, потому что он кореец. Но он
никогда не поедет воевать в Чечню, потому что он - кореец.
- Я не очень тебя понял. Извини.
- Чеченцы спасли Андрею жизнь, когда его ужалила змея. Всей семьей
отсасывали яд, поили настоями, кормили. Да что говорить!..
- Ты думаешь, что в Чечне будет...
- Будет! - резко сказал Ким. - Уж что-что, а аргументы для глухоманцев мы
находить научились.
3
Кто бы мог подумать, что война в Чечне своим эпиграфом возьмет
телевизионные улыбки двух генералов: красавца Дудаева и неказистого Грачева!
Они беседовали вполне дружески, а на следующее утро танки неказистого пошли
на Грозный.
- Сначала "Берите столько суверенитета, сколько сможете удержать", а
потом - давай назад нефть, - прокомментировал танковое вторжение Иван
Федорович.
Так началась эта малопочтенная война. Андрей и Федор резко ее осуждали,
но им было легко: оба воевали в Афганистане, оба были ранены и оба были с
наградами. А Валера ордена в Афганистане заработать не успел. Это показалось
ему обидным, почему он и собрался податься за ним в Чечню вполне
добровольно.
- Как говорится, вольному воля, - хмуро отметил Андрей.
В глухоманских деревнях и до сей поры воют бабы при первом известии о
войне, даже если ее называют "наведением конституционного порядка". А вот в
городах не воют. Не потому, что парней не жалко, а потому, что КГБ под
боком. Впрочем, у нас он тоже неподалеку. Рассказывали мне, что в тот день,
когда Господь осчастливил нас новостью, что прибрал Сталина, в одной
глухоманской деревне всю свадьбу арестовали. Никто же не знал, что великий
вождь аккурат в этот день преставится, ну, свадьбу-то и назначили. А она у
нас всегда влетает в копеечку, к ней готовятся, жарят, парят и пекут, а тут
- всенародная скорбь. А там - гульба на полную катушку. Ну и нагрянули на
двух машинах плюс крытый грузовик с автоматчиками:
- Радуетесь, гады?..
- Да что вы, боже упаси, товарищи начальники. Поминки справляем. Скорбим.
- Вот у нас и поскорбите. А там - разберемся.
Родителей с шаферами, подружками да друзьями - в грузовик вместе с
невестой в белом платье и женихом в одолженном ради такого события костюме с
бабочкой. Сами выпили, жареным-пареным закусили и повезли всю свадьбу в
каталажку. Только в день похорон вождя народов и выпу-стили. Слава богу,
домой. А могли ведь и мимо дома - сразу в эшелон. Лес рубить. Тот самый, от
которого по всей Руси щепки летят даже тогда, когда его никто вроде бы и не
рубит.
Это я к тому, что из нашего национального сознания как-то выпала
историческая память. Мы живем только сего-дняшним днем, потому что будущее
туманно, а прошлого просто нет.
И вновь застучали на стыках воинские эшелоны в такт автоматным очередям.
4
Через неделю, что ли, после начала чеченской войны, за-стенчиво именуемой
"наведением конституционного порядка", ко мне в кабинет заглянул Херсон
Петрович. Сам, без вызова, что для него было вовсе не характерно. И
физиономия тоже была какая-то нехарактерная. И улыбка, освещавшая эту
физиономию, тоже.
- Опять что-нибудь сперли? - насторожился я.
- Почему?
- По привычке.
- А!.. Пока нет. - Он уселся напротив, по-прежнему улыбаясь несколько
глуповато. - У тебя когда-нибудь осуществлялась хотя бы одна детская мечта?
На "ты" он обращался редко и всегда по поводу. А тут вроде бы без всякого
повода, но тогда я почему-то не насторожился.
- Осуществлялась, - сказал я. - Я мечтал, что в Москве пройдут
Олимпийские игры вместо обещанного коммунизма.
- И у меня - тоже осуществилась. - Он обождал, когда я заинтересуюсь, но
я молчал.
И он - молчал тоже. И так мы посидели молча.
- Я с детства мечтал открыть трактир, - признался он наконец. - Не знаю
почему. Может быть, потому, что все время был голодным. И вот - открыл.
- Что ты открыл? - тупо спросил я.
Вместо ответа он подал мне какую-то бумажку. Я развернул. Это было
заявление о добровольном уходе с работы.
- Я открыл больше, чем трактир. Я открыл ресторанчик "До рассвета". Взял
ссуду в банке и открыл.
И протянул мне красиво отпечатанный пригласительный билет на два лица.
Лица были тоже напечатаны на отличнейшей бумаге. В смысле имен. Я и Танечка.
- Я не могу тебя уволить, Херсон Петрович, сам понимаешь. Ты -
номенклатура главка.
- Плевать мне на них на всех. Я теперь человек свободный и без пенсии
проживу, если дашь согласие.
- Жаль, что бросаешь меня. Но... Мечта, говоришь?
- Золотая.
Я размашисто написал в углу "Не возражаю", расписался и возвратил
заявление Херсону.
- Спасибо за приглашение, только с главком тебе придется улаживать
самому.
- Нет проблем. - Херсон встал, протянул через стол руку. - Жду тебя с
Танечкой к девятнадцати часам по указанному в приглашении адресу. Гуд, как
говорится, бай.
И ушел вразвалочку. Как свободный человек, застрахованный от голодовок.
Признаться, я растерялся. Уж чего-чего, а такого прыжка в иное классовое
состояние я от своего очень дельного и весьма скромного заместителя никак не
ожидал. Его же собственный папа назвал в честь штурма непокорного города.
"Херсон перед нами, пробьемся штыками..." А он - в рестораторы...
Н-да, отпустил без вопросов, а за ним должок. И - крупный. Например, куда
подевался открытый им винтовочно-патронный склад. Где болтается вагон с
калибрами не того размера. Что-то еще... Конечно, Херсон никуда от своего
ресторана "До рассвета" не денется, а все же непорядок. А непорядок - знак
того, что начальник не контролирует ситуации, хотя не имеет в запасе
посадочной площадки даже в виде пивного ларька, не говоря уже о ресторане...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
К первому в своей жизни званому ужину моя Танечка готовилась с особой
тщательностью. Даже посетила парикмахерский дамский салон "Парижские тайны",
недавно открытый моим прежним приятелем, местным куафером, чего за ней ранее
никогда не водилось. А когда вернулась, я завопил с ужасом:
- Ты перекрасила волосы?.. Дура несчастная!..
- Глупый, это же паричок. Твой подарок. Я решила его сегодня надеть и
захватила с собой, чтобы девочки в парикмахерской мне его подогнали.
И стянула его с головы. Под паричком оказались те же рыжие кудри, и я
успокоился. Она опять натянула этот паричок, и тут только я обратил
внимание, как она похорошела. Она была славненькая, миленькая, солнышко - а
стала настоящей красавицей.
Это спровоцировало меня на некорректный повод повеселиться. И я спросил,
ради кого все эти куаферские мучения. Естественно, с идиотской улыбочкой:
- Неужто ради Херсона Петровича?
- Нет, милый. Ради одной светской дамы, из-за которой мне и пришлось
просить подружек в парикмахерской.
Тут пролегала граница женского восприятия, и я прекратил вопросы. Ясно
было одно: "врагиня" тоже готовилась к званому ужину, но сумела опередить
мою женушку на старте. А это для детей и женщин обидно до слез.
Судя по адресу, напечатанному в приглашении, ресторанчик Херсона "До
рассвета" располагался в районе, совсем недавно включенном в городскую
черту. Вот туда мы и покатили, имея за рулем Вадика с его особо
оттопыренными ушами.
И вот, еще не въехав в этот включенный район, увидели "жигуленок" с
поднятым капотом. Заметив нас, владелец вынырнул из-под капота и отчаянно
замахал руками.
- Притормози, - сказал я Вадику. - Несчастье у человека.
Гнали мы, как всегда, быстро, Вадик стал притормаживать, и тут я узнал в
автомобилисте канцтоварного Тарасова. Вот уж с ним мне никак не хотелось
встречаться, имея под рукой Танечку, потому что он мне напоминал о ветчинной
Ляле, а мне эти воспоминания были крайне неприятны.
- Вот повезло! - радостно закричал Тарасов, узнав меня издалека. - Рад
тебя видеть, а особенно - твоего Вадика. Что-то у меня с машиной. Заглохла
ни с того ни с сего.
Вадик тут же нырнул под капот, а я вылез, чтобы отвести Тарасова подальше
от Танечки. Они были знакомы - Глухомань обильна на встречи и знакомства, -
и мне хотелось избежать разговора втроем, пока ушастый Вадик возился с
мотором.
- Какими судьбами в этих краях? - спросил я, чтобы завести разговор
нейтральный: уж что-что, а ушки у Танечки работали с максимальной отдачей.
- Да... По случаю, - как-то с неохотой, что ли, сказал Тарасов. -
Знакомый тут хибарку построил, просил к новоселью заказ привести. Вот я и
доставил. Так сказать, на дом.
- Какой заказ?
Признаюсь, мне было все равно, какие скоросшиватели или, там, рулоны
туалетной бумаги он доставлял. Но... Интуиция у меня сработала, что ли?..
- Хобби у меня, - застеснялся Тарасов. - Я гравировкой в свободное время
занимаюсь. Как говорится, для себя. А приятель попросил пожелания на дареной
вазе сделать. Так сказать, подарок к новоселью.
- Готово! - закричал Вадик, захлопывая капот. - Тут всех делов-то было -
проводок подсоединить. Сейчас заведу!..
Он тут же завел машину, Тарасов укатил, а мы продолжили путешествие к
ресторану "До рассвета".
2
Особнячок, указанный нам в приглашении, располагался на самой границе
города, и чистый сосновый бор примыкал прямо к его территории. Но так только
казалось. Когда мы подошли поближе, то увидели высокий, новенький, как
пятиалтынный, забор, который огораживал и добрый кусок соснового бора.
Обратили внимание, что мы всегда начинаем новую жизнь с непременного
воздвижения заборов? В Америке, как мне рассказывали, это вообще запрещено,
в Европе считается дурным тоном. А у нас - естеством. Потребностью, в
которой время от времени приходится прорубать очередное окно. Так уж мы
устроены.
И ворота были под стать нашему представлению о свободе и соседях. И у
ворот стояли аж два вооруженных охранника, причем их количество удвоилось,
как только мы попали в зону видимости.
- Имеются ли у вас персональные приглашения? - вежливо осведомился
громила в пятнистом камуфляже.
Приглашения имелись, и громила взял под козырек:
- О'кей!
Постигли мы иностранный язык в общегосударственном масштабе с помощью
родного телевидения. На душу лег, как присоска.
- Какая красота!.. - ахнула моя Танечка.
Перед новеньким, чрезвычайно аккуратненьким особнячком был разбит
цветник. Правее виднелся ухоженный сад, а слева продолжалось строительство
еще одного дома. Больше уже отгроханного, перед которым шепотом разахалась
Танечка, и, судя по всему, отнюдь не общепитовского направления. Было в его
очертаниях что-то строгое, но не казенное. Короче, офис, как это теперь
называется на нашем великом и могучем русском языке.
- Здрасьте, - сказали сзади.
К нам подходил прежний главный редактор местной газеты, а теперь -
владелец ее и издатель бывший товарищ Метелькин. Сын метели, а не метлы,
почему и новая газетка его называлась "Метелица", но включала сатирический
отдел "Метла".
- Привет товарищу Метелкину, - я всегда его поддразнивал, потому что он
всегда надуто обижался.
- Две ошибки, ай-ай, - сказал он, на этот раз нисколько не обидевшись. -
Во-первых, "товарищ" - словцо из купеческого лексикона, утверждаю как
литератор. А во-вторых, ты и сам знаешь. Новая жизнь требует и нового
отношения...
И обалдело заморгал, уставившись на Танечку.
- Супруга?.. Ну, нет слов. Даже у журналиста нет слов!
И галантно поцеловал ручку Танечке. Но Танечка в этот момент оглядывала
владения, а потому была несколько прямолинейна:
- Боже мой, сколько же это может стоить!
- Что? - слегка оторопел сын метели.
- Да все.
- Танечку интересует адрес доброго банка, дающего ссуды, - сказал я, не
подумав.
- Проверим! - Метелькину очень уж хотелось понравиться. - Нам,
журналистам, это под силу.
К этому моменту мы уже приблизились ко входу в ресторан, возле которого
тоже стоял охранник и тоже в камуфляже. Однако он не успел и шагу сделать
навстречу, как двери распахнулись и навстречу шагнул сам Херсон Петрович. В
смокинге и при бабочке.
- Дорогие мои!.. - и тоже примолк в изумлении. - Танечка, ты сегодня
прелестна!
Он лично провел нас в дом, представил супруге - худощавой особе с
крашенными ядовитой хной волосами, показал помещение ресторана, кухню, где
вовсю что-то резалось и крошилось, жарилось и парилось, и, наконец,
банкетный зал, в котором и предполагалось торжество. Здесь уже были гости -
для меня почти все хорошие знакомые, для Танечки - не очень. В смокингах,
правда, больше никого не было, но две дамы облачились в платья, претендующие
на вечерние, - ядовито выглядевшая хозяйка и бывшая моя Тамара. И если
Танечка восприняла вечерний туалет супруги Херсона спокойно, то изо всех сил
избегала оказываться в одном ряду с супругой бывшего первого Спартака нашей
Глухомани. Впрочем, Тамара поступала точно так же, и лицо ее долго сохраняло
перекошенное выражение.
- Без мест! Без мест! - кричал Херсон Петрович, при этом лично рассаживая
гостей. - У нас демократия, господа!
Расселись согласно демократии, при которой Зыков оказался по правую руку
хозяина, а Спартак - напротив. Правда, со мной рядом, что несколько
насторожило, что ли, наших дам.
Тамадой сам себя избрал Метелькин. Никто особо, правда, и не рвался,
поскольку наш традиционно русский тост заключается всегда в двух словах:
"Ну, будемте!" Издатель вообще был непривычно возбужден, светел и радостен,
поскольку ощущал себя настоящим журналистом. Честно говоря, я понимал его
восторг и даже малость завидовал ему, потому что он нашел свое место в этом
кувыркающемся мире, а я пока еще кувыркался в нем.
Метелькин провозглашал тосты в стихах. То ли он заранее их сочинил,
выведав (журналист!), кого именно соберет Херсон, то ли сочинял их с ходу, в
соответствии с ситуацией, а только я почему-то запомнил всего один и отнюдь
не первый:
Средь милых дам есть милая одна,
Так - за нее, и стоя, и до дна!
При этом он чокнулся только с моей Танечкой, еле-еле дотянувшись до нее
через стол. Кое-кому это, кажется, не понравилось, но все уже галдели,
смеялись и старательно веселились.
Самый длинный и, помнится, самый звучный тост Метелькин с пафосом
произнес в честь вождя восставших рабов. Правда, кое-кто досадливо вздохнул,
кое-кто - поморщился, но сам Спартак и ухом не повел, приняв это как
долж-ное. Привычка, вероятно, сработала, что было вполне естественно.
В общем-то, за редким исключением (ну, к примеру, господин Зыков), здесь
присутствовала хозпартверхушка нашей Глухомани. Секретари, замы, помы,
директора предприятий и наш глухоманский прокурор Косоглазов, которого я,
признаться, не любил. Вроде как ничего и не изменилось с советских времен...
Впрочем, нет. Изменилось. Кима среди нас не было.
3
Я только успел отметить это, а вот удивиться не успел. Кормили нас вкусно
и весьма затейливо, водка была отменной, а стихотворные тосты Метелькина
следовали один за другим. Тут было не до удивления, что ли, и я - вкушал и
даже испытал некоторый приступ тщеславия, когда четверостишием отметили и
меня и все встали и потянулись чокаться. Словом, на какое-то время я
перестал что-либо замечать и даже начал ощущать если не эстетическое, то
вкусовое удовольствие.
А потом вдруг гостеприимный хозяин встал и объявил перерыв на самом
вкусном месте:
- Дамы - в левую гостиную, кавалеры - в правую. Будут поданы десерт и
напитки, немного отдохнем, промнемся и - продолжим.
- Ну, Херсон Петрович, ты даешь, - проворчал Зыков, нехотя покидая
кресло.
- Версаль! - восторженно объявил Метелькин.
Все присутствующие направились в разные стороны согласно половому
признаку. Возникла некоторая сумятица, но вскоре я оказался в уютной
гостиной с мягкой мебелью и небольшими инкрустированными столиками. На
круглом - тоже инкрустированном - столе, расположенном в центре, стояли
разнокалиберные бутылки.
- Располагайтесь, - сказал Херсон. - Можно курить, травить соленые
анекдоты и пить, что пожелаете.
- Предпочитаю соленые огурчики, - сказал Зыков, грузно опускаясь в кресло
рядом со мной. - Не возражаете?
- Никоим образом.
Зыков помолчал и улыбнулся довольно грустно:
- Помните наш разговор? Относительно охоты на крупного зверя.
Разговор я помнил, но поставлять ему патроны мне совсем не хотелось. Даже
для крупного зверя.
- Прошу простить, но у меня ничего не изменилось.
- Зато у меня изменилось, - он вздохнул. - Отозвали у меня лицензию на
охотничью базу. Вот какие дела.
Чокнулся со мной и куда-то подался. Но место возле меня, видно,
претендовало на святое, потому что его тут же занял субъект со знакомым
лицом. А я в этот момент закусывал свежим огурчиком, и вкусовое ощущение
причудливо привело меня сначала к огородам, а потом и к лучшим в мире
огородникам. И я спросил соседа со знакомым лицом:
- Что-то Кима давно не видно. Заболел, что ли?
- Ты здесь его хотел увидеть? - спросило знакомое лицо. - Так здесь ему
делать нечего.
- Почему? Вроде с хозяином этого райского уголка у него отношения
нормальные...
- Были, - подчеркнул новый сосед (кто же это был, кто?). - Только Херсон
Петрович свято чтит Новейший Завет.
- Коли завет есть, стало быть, и евангелисты сыскались?
- Кто?
- Ну, те, которые завет написали?
- Ну, в наши дни это проще простого. Были бы деньги.
- И в какой же завет Ким не вписался?
- Злостным должникам нет места в процветающем клубе деловых людей.
- Да ладно вам языком-то молоть, - с резким неудовольствием сказал
Спартак. - Какой долг, какой завет?.. Херсон пригласил Кима, что вполне
естественно, но Ким не смог.
- Естественно будет, когда долги отдаст и в свою Корею - прямым ходом.
Хоть в Южную, хоть в Северную. Россия - для русских.
- Кончай звонить, Звонарев, - жестко отрубил Спартак. - Еще слово - и
прикажу вывести. Вместе с женой.
Тут у меня разом все прояснилось: бывший второй секретарь райкома
Звонков. Главный наш идеолог. Поговаривали, что он фамилию со Звонарева на
Звонкова переделал в духе того времени. А теперь, стало быть, вернулся к ней
же - в духе этого времени.
- Извиняюсь, перебрал малость, - сказал Звонков-Звонарев.
Тут же вскочил и бесшумно растворился. Будто и не было его.
- Забудь дурака, - проворчал Спартак. - Киму не говори. У него и так
неприятностей...
Вдруг оборвал разговор и отошел. И я еще подумал, что он и до сей