ля  подобного  чувства  в
моем сердце места уже не было. В  нем  почти  все  занимала  любовь  к  моей
Танечке, а тот кусочек, что еще оставался, был туго набит ненавистью.
   Да, это ни в коем случае  не  было  любовью  втроем.  Это  было  обожание
вдвоем.
   На работе я  регулярно  звонил  в  Ростов,  морочил  там  кому-то  голову
идиотскими намеками и разудалым пани-братством. В конце концов  там  бросали
трубку, но я, так сказать, отмечал свои старания, памятуя о том,  что  некая
Матильда велела своим девочкам записывать все мои разговоры и  даже  платила
за это. Девочки исправно получали свои доллары, а меня никто пока за руку не
схватил.
   На третий,  что  ли,  вечер  внезапно,  без  звонка  пришел  Валерий.  Не
раздеваясь, объявил, едва закрыв за собой дверь:
   - Выяснено.
   - Что выяснено?
   - Где Федор бывает. Я пошел его брать, поскольку, по  всем  расчетам,  он
там сегодня должен объявиться. Если все пройдет,  как  задумано,  позвоню  и
скажу одно  слово:  "Андрей".  И  ты  сразу  же  приедешь  на  недостроенный
кирпичный завод. Знаешь, где он?
   - Рядом с карьером?
   - Точно. Жди.
   И вышел. А я стал ждать.
   Если вспомнить, что было самым мучительным в этот период моей  жизни,  то
могу сказать точно. Им было ожидание. Оно накладывалось  на  мои  постоянные
думы о Танечке, о том, как ей больно и как ей плохо. Только об этом, и ни  о
чем больше.
   Я ничего не мог делать. Я слонялся из угла в угол, курил одну сигарету за
другой и ни о чем, решительно ни о чем не мог думать. Даже о том, где именно
Валера надеялся перехватить Федора.
   Звонок телефона раздался, когда только-только начало темнеть.  Я  схватил
трубку:
   - Слушаю.
   - Андрей. - И трубку бросили на рычаг.
   Но я узнал голос Валерия и сразу  же  выехал  на  забытое  и  заброшенное
строительство кирпичного завода подле тоже забытого и уже заросшего карьера.
Это было за чертой города, в месте уединенном и отдаленном от жилья.
   У развалин завода стояла машина Валерия.  Я  остановился  за  нею,  и  он
тотчас же вышел ко мне из правой дверцы. За рулем, как  тут  же  выяснилось,
сидел Вадик.
   - Ну? - тупо спросил я.
   - Ты был прав, крестный,  -  усмехнулся  Валера.  -  Мальчишки  -  лучшие
разведчики. Уже через сутки после получения задания донесли, что Федор через
два дня на третий посещает некую молодку, и всегда в одно  и  то  же  время:
около девяти. Ну я и взял его в темном подъезде без шума и толкотни.
   - Где же он?
   - На заднем сиденье. Связан и обмотан пластырем,  как  кукла.  Сейчас  мы
вместе с Вадиком оттащим его  в  присмотренный  мной  подвальчик  под  этими
руинами, снимем пла-стырь и поговорим по душам.
   Они отволокли  Федора  куда-то  вниз  по  загаженной  лестнице.  Когда  я
спустился следом за ними, тот лежал на грязном полу почти в полной  темноте,
потому что в этот подвал свет проникал только  через  крохотное  окошко  под
самым потолком. Валерий отрывал от лица Федора ленты лейко-пластыря, и Федор
мычал от боли.
   Когда ленты были сняты, Валерий достал фонарь и направил яркий луч  прямо
ему в лицо. Федор вертел головой, поскольку руки оставались  связанными,  но
луч бил неумолимо.
   - Перестань светить в глаза, - прохрипел Федор.
   - Они тебе больше не понадобятся, - холодно сказал Валера. - Нас здесь  -
ровно трое. Знакомое число, правда? Правильно: чрезвычайная тройка.
   За моей спиной тяжело вздохнул Вадик и перекрестился.
   - Не вздыхай, - сказал ему Валерий. - Тебя бы он не пощадил.
   Потом он спокойно сложил две  кучки  кирпичей,  уселся  на  одну  из  них
напротив Федора и пригласил меня присесть на соседнюю. Все это он проделывал
неторопливо, не отрывая яркого луча  фонаря  от  лица  Федора.  А  усевшись,
закурил и сказал:
   - Сейчас ты будешь точно и быстро отвечать на мои вопросы.
   - Да пошел ты... - Федор грубо выругался.
   - Не строй из себя героя, ты им никогда не был. Из этого подвала  ты  уже
не выйдешь, потому  что  я  тебя  убью.  Но  смерть  бывает  разной.  Бывает
мгновенной от пули, а бывает и иной. Вадик, там в углу - мышеловка.  Принеси
ее мне.
   Вадик послушно принес большую, из толстой проволоки мышеловку, в  которой
сидела крупная омерзительная крыса.
   - Я не кормил ее три дня, и она очень хочет есть, - сказал Валерий. - Так
вот, даю тебе возможность самому вы-брать свою смерть. Либо ты рассказываешь
нам все и получаешь пулю. Либо ты молчишь или врешь, и  тогда  я  привязываю
мышеловку к твоему животу, выдергиваю заслонку, и эта  тварь  начинает  тебя
грызть в поисках выхода. Это очень больно и  очень  долго,  Федор,  так  что
выбор - за тобой.
   Федор закричал. Он вопил изо всех сил совершенно  бессвязно,  потому  что
понял, что пришел конец всей его жизни. Валерий  невозмутимо  курил,  Вадик,
кажется, тихо плакал от ужаса за моей спиной, а я -  молчал.  Да,  мне  было
нелегко, но я все время думал об Андрее. Упорно думал об Андрее и моем друге
Альберте Киме.
   Наконец Федор замолчал. Точнее, не замолчал, а стал тихо и жалобно  выть.
По лицу его текли слезы.
   - Не слишком ли ты жесток? - тихо спросил я Валерия.
   - Это - черный человек, крестный, я в  областной  прокуратуре  читал  его
дело. Он был осужден за соучастие в групповом изнасиловании,  но  в  колонии
вел себя паинькой и добился, чтобы его отправили добровольцем в Афгани-стан.
Следователь, который вел это дело, убежден, что первую скрипку играл  именно
Федор, но у него не хватило доказательств. Так что думай об Андрее и Танечке
и не мешай мне.
   За моей спиной (он словно прятался за меня) вновь тяжело вздохнул Вадик.
   - Итак, вопрос первый, - начал  Валерий.  -  Расскажи  подробно,  как  ты
участвовал в убийстве Метелькина.
   - Я его не убивал! - закричал Федор. -  Не  убивал,  не  убивал!..  Богом
клянусь!..
   - Бога оставь в покое.  Твой  "Урал"  подбил  "жигуленок"  Метелькина  на
выезде. Кто тебе приказал это сделать?
   Федор молчал.
   - Не расслышал?
   - Меня убьют, - еле слышно сказал Федор.
   - Конечно, - спокойно подтвердил Валерий.  -  Ты  лишь  из  двух  смертей
выбираешь самую легкую. Поэтому лучше отвечай, крыса у меня изголодалась.
   Федор всхлипнул.
   - Приказал мне Зыков. Сказал, что я  должен  сделать,  и  приблизительное
время. Я ждал на шоссе, оттуда просматривается  дорога  к  даче  Метелькина.
Когда увидел его машину, поехал и... ударил в левое крыло. Он выскочил, и  я
вы-скочил. А сзади из кустов вылез Хромов и ударил Метелькина по голове.
   - Сходится, - сказал Валера. - Ты забрал документы из машины?
   - Так было приказано. Забрал и передал Юрию Денисовичу.
   - Молодец, пока не врешь. Вопрос второй. Ты убил Хромова?
   - Он мои деньги прикарманил! - закричал вдруг Федор. - Все, что Зыков нам
двоим, он себе забрал!..
   - Ладно, черт с ним, с Хромовым. Это тоже проверка на  твою  вшивость.  А
теперь расскажи нам, как и по чьему приказанию ты расправился с Андреем.
   - Мне приказал... -  Федор  судорожно  сглотнул.  -  Зыков.  Сказал,  что
позвонит, где будет замаскированная мина. Ну, как будто сигары. Я велел  там
остановиться, пошел в ларек и взял...
   - Врет!.. - вдруг закричал Вадик. - За день до этого я возил тебя к этому
магазину, а у тебя была сумка. Ты вышел через час  без  сумки.  Это  ты,  ты
снарядил эту мину. Ты, а не Зыков!.. А потом за  машиной  спрятался  и,  как
только взорвалось, выхватил дипломат Андрея и убежал. Я видел все,  видел!..
Ты же и меня хотел вместе с Андреем взорвать, только я вышел по надобности.
   - Не кричи, - сказал Валера. - Что, Федор,  накладка  вышла?  Не  удалось
тебе свидетеля убрать? Значит, не Зыков давал тебе приказ,  а  ты  сам,  сам
решил убрать Андрея, а заодно и  Вадика.  Так  или...  Или  крысу  к  животу
привяжу.
   - Не я, не я, клянусь... - забормотал Федор. - Андрей мне жизнь в  Афгане
спас, как же я мог?.. Приказали мне. Приказали...
   - Кто? Кто тебе приказал?
   - Спартак Иванович, - чуть слышно произнес Федор.
   - Громче!
   - Спартак!.. - крикнул Федор. - Спартак приказал, он всегда говорил,  что
они Кима не приручат, пока Андрей жив...
   Валерий посмотрел на меня. Я не очень уверенно кивнул:
   - Может быть и так.
   - Допустим, - сказал Валерий. -  Тогда  -  последний  вопрос.  Кто  облил
кислотой Татьяну?
   - Тамарка! - не задумываясь, выпалил Федор. - Она же этим  заведует,  как
его... "Астрахимом"! Она и облила, больше некому.
   - Врешь, - сказал я. - Ты врешь, Федор, только не понимаю,  зачем  врешь.
Тамара стояла против меня у могилы Анд-рея. Рядом  со  Спартаком,  он  венки
укладывал.
   - Кого ты прикрываешь, Федор? - спросил Валера.
   Федор рыдал. Слезы струями  текли  по  его  почерневшему,  вдруг  страшно
осунувшемуся лицу. Страшно потому, что я неожиданно увидел в нем  умирающего
старика.
   - В последний раз спрашиваю, кто облил кислотой Татьяну?
   - Не знаю... - Федор мучительно вздохнул. - Ну, чем тебе  поклясться?  Не
знаю, не знаю, не знаю. Не посвящали меня в это, я ведь  уже  в  бегах  был,
если помните.
   - Пожалуй, он говорит правду, - сказал я. - Он ведь и в самом деле  тогда
от всех прятался.
   - Жаль, - вздохнул Валерий. - Но ничего, найдем. Найдем, крестный... - Он
помолчал. - Выйди. И Вадика с собой забери. Не надо вам видеть,  как  я  эту
тварь пристрелю.
   Мы молча вышли. Я достал сигареты, но  прикурить  не  успел.  Из  подвала
донеслось два выстрела...
   3
   Мы отвезли Вадика на тайную квартиру Валеры. Они ушли, а я остался  ждать
в машине, и ждать мне пришлось долго. Хватило на две сигареты.
   Наконец появился Валерий с сумкой через плечо. Сел рядом, сказал:
   - К тебе.  Выпьем  за  упокой  черной  души  и  наметим  план  дальнейших
действий.
   - Почему ты стрелял дважды? - спросил я, трогаясь.
   - Крысу пристрелил, чтоб не мучилась, - нехотя сказал Валера.
   Дома он занялся ужином, а я накрывал на стол и открывал  бутылку.  Вскоре
явился Валерий с неизменной яичницей на сале, разложил ее, налил водку, и мы
наконец-таки сели за стол. Молча выпили первую рюмку, закусили.  А  разговор
начался, когда утолили первый голод.
   К тому времени я все уже продумал. Ожидания, которыми были  столь  богаты
последние дни моей жизни, позволили мне все разложить по полочкам. Почему  я
и сказал:
   - Немедленно передай своим парням, чтобы вскрывали  наши  коробки  тотчас
же. В присутствии прокуратуры и понятых.
   Валерий сразу поднялся, взял телефон, прошел в ванную и включил там  воду
из всех кранов. За время его  разговоров  с  Ростовом  я  нарезал  помидоры,
колбасу, хлеб. И едва все поставил на стол, как из ванной вышел Валерий.
   - Приступят завтра с утра. Друг мой - парень толковый,  хватает  с  лету,
так что здесь будет полный порядок.
   Сел к столу, задумчиво повертел в пальцах рюмку.
   - Ты понимаешь, что после этой операции тебе угрожает?
   - После этой операции я пойду к ним и...  тебе  придется  снарядить  меня
самым лучшим образом.
   - Это самоубийство, крестный.
   - Ты туда не просочишься, а у меня есть шанс. Между клубом  и  рестораном
Херсона Петровича есть  подземный  ход,  по  нему  из  ресторана  доставляют
заказы. Я пойду вме-сте с официантом, и никто меня не станет ощупывать.
   - Ты уверен, что Херсон Петрович разрешит тебе это?
   - Уверен. Он не в курсе их игр, на их сборищах не бывает, а потому  и  не
знает,  что  меня  перед  свиданием  требуется  обыскать.  Это  единственный
вариант, Валера, я все продумал.
   - Вариант... - Он вздохнул. - Завтра утром  я  тебя  подготовлю,  но  для
этого мне надо сейчас съездить... в одно ме-сто.
   - Зачем?
   - Идея одна пришла, когда  ты  сказал,  что  рассчитываешь  пройти  в  их
берлогу без обыска.
   Сорвался с места и ушел. Я тем временем подготовил взрывчатку, которую за
эти дни принес с завода: меня  ведь  там  не  обыскивали.  Я  отбирал  самую
мощную, и, должен признаться, если бы мне удалось пронести  хотя  бы  третью
часть того, что я подготовил, весь их  клуб  деловых  людей  взлетел  бы  на
воздух до самого фундамента. И я очень рассчитывал на  всегда  спокойного  и
исполнительного Херсона Петровича. Я должен пройти по  подземному  коридору,
минуя охрану и всяческие контрольные проходы.
   Я понимал, что часы отсчитывают последние минуты моей жизни. Понимал, как
ни странным покажется, по ноющей рези в животе, но совсем не разумом.  Разум
четко и ясно говорил, что шансов остаться в живых нет, а если хоть  какая-то
частичка этого шанса и остается, то заплатить  за  нее  придется  не  только
свободой своего "я", но и честью этого  "я".  Меня  сделают  рабом,  который
будет беспреко-словно подчиняться  хозяевам,  расплачиваясь  за  свою  жизнь
поставками патронов  и  подствольных  гранат  для  чеченских  боевиков,  для
криминальных банд - да для кого угодно. Кто заплатит, тому меня  и  заставят
поставлять оружие в обмен на жизнь. На жизнь?.. Нет, на рабское  прозябание.
Раба ведь даже убивать не будут, а просто  сдадут  прокуратуре  или  ФСБ.  И
мгновенная смерть мне представлялась  единственным  выходом  из  капкана,  в
который я угодил. Мгновенная, а  следовательно,  и  безболезненная.  И  этой
безболезненной смертью я выкупал мою родную русскую  глухомань  из  лап  все
схвативших в ней шустрых и беспощадных мерзавцев.
   И кроме всех этих рассуждений мое  решение  твердо  опиралось  на  любовь
Валерия к моей искалеченной Танечке. Я верил ему и был свято убежден, что он
ее не оставит.
   Все это было мной продумано давно.  А  тогда,  в  тот  позд-ний  вечер  в
ожидании Валеры, я просто еще раз проверил  свои  мысли.  Проверил  со  всей
тщательностью  и  пришел  к  окончательному  выводу,  с  которого  в  России
начинаются все воинские приказы:
   "Я РЕШИЛ..."
   Вернулся Валера с  какой-то  коробкой.  Открыл  ее,  до-стал  миниатюрный
микрофон, тончайшие плоские провода и небольшой магнитофон.
   - Это очень чувствительный аппаратик, - сказал он. -  Я  раздобыл  его  в
Чечне, он иностранного производства и пишет даже шепот.  Я  нацеплю  его  на
тебя вместе со взрывчаткой и запишу все их разговоры.  А  там  -  посмотрим,
может быть, ты и уцелеешь.
   - Я уцелею при одном варианте. Если ты никогда не оставишь Танечку.  Она,
судя по твоим словам, абсолютно беспомощна.
   - Ты мог бы этого и не говорить, - с упреком сказал  Валерий.  -  Решение
такое. Спим до семи, в семь ты звонишь в свой секретариат  и  говоришь,  что
заболел, вызвал врача, что сегодня не придешь на работу. Я тебя снаряжаю,  а
дальше - как сложится, но у меня такое впечатление, что все сложится  именно
завтра.
   - Почему ты в этом уверен?
   - Потому что у них - свой человек там.  И  он  им  донесет,  что  коробки
вскрыты. В этом я убежден, но у нас есть время немного  поспать.  Ты  должен
быть в полной форме, крестный.
   4
   Мы так и сделали, только уснуть я не смог. Вероятно, я переживал  чувства
приговоренного к смерти, но они не были окрашены в черные тона. Наоборот,  я
почти торжествовал, зная, что гибель Метелькина и Андрея, мучения Танечки  и
семьи Кимов будут оплачены высокой ценой. И эту цену  я  заставлю  заплатить
вкрадчивого Юрия Денисовича.
   А Валерка спал беспробудным сном, изредка всхрапывая  во  сне.  Молодость
есть молодость... И потом,  не  ему  же  предстояло  завтра  подниматься  на
эшафот.
   Я встал значительно раньше его, взял телефон  в  ванную,  открыл  кран  и
позвонил на завод дежурному, сказав, что плохо себя чувствую и пойду  не  на
работу, а к врачу. Там посочувствовали, спросили, не нужно ли чего, пожелали
выздоровления и обещали навещать.
   Вот тогда я и сел за свои записки, чтобы занести в них все, что произошло
за последние часы.  Написал  прощальные  слова  Танечке  и  пошел  на  кухню
что-нибудь приготовить на  завтрак.  Поставил  на  огонь  сковородку,  налил
масла, покрошил лук, и тут...  Тут  мне  в  голову  пришла  одна  мысль,  не
записать которую я не мог. Но в этот момент в кухню вошел заспанный Валерий.
   - Доброе утро, крестный.
   - Доброе, - сказал я. - Сейчас будем завтракать.
   И вдруг раздался звонок. Я взял  трубку  и  услышал  неприветливый  голос
всегда вежливого Зыкова:
   - Вам известно, что прокуратура прибрала к рукам все наши карты?
   - Известно, - как можно спокойнее сказал я. - Они требуют прикуп,  и  все
будет решено.
   - И большой прикуп?
   Кажется, голос его стал чуточку мягче.
   - Нетелефонный разговор.
   - Ждем вас с полным отчетом сегодня, скажем... В двенадцать часов.
   И бросил трубку на рычаг.
   - Зыков? - спросил Валера.
   - Он самый. Приказано в двенадцать прибыть.
   - Вот после завтрака и займемся снаряжением, - сказал он, очень  серьезно
и очень твердо глядя мне в глаза.
   - Я попробую пройти через ресторан "До рассвета". Если удастся, тогда...
   - Да, тогда, - буркнул Валерий. - Давай перекусим, крестный.
   Завтракали мы молча,  что,  в  общем-то,  было  понятно.  После  завтрака
Валерий велел мне раздеться до пояса и начал тщательно крепить  пластины  со
взрывчаткой, провода и прочее необходимое снаряжение. Он много раз занимался
такого рода делами, но та старательность, с  которой  он  превращал  меня  в
бомбу, была работой высочайшего класса.
   -  Кнопка  магнитофона  -  под  левой  рукой.  Постарайся  включить   его
незаметно. А взрывная - под средней пуговицей рубашки, видишь ее?  Можно  не
расстегиваться.
   - Понял.
   - Ну вот и все, крестный. - Он вздохнул. - Одевайся, пока это  безопасно.
Опасность я включу перед самым твоим выходом. Давай  выпьем  по  рюмочке  на
прощанье.
   - Выпьем, - сказал я. - Только я кое-что запишу в тетрадь.  Вот  тут  они
хранятся, и после моей записи ты все  тетради  возьмешь  с  собой.  Квартиру
могут обыскать, опечатать. Сделаешь?
   - Сделаю, крестный.
   Я извлек тетрадь из тайника, записал все, что произо-шло в  это  утро,  и
добавил фразу, которая зашевелилась во мне, когда я готовил завтрак.  И  тем
поставил точку в своих записях...
   ЭПИЛОГ
   Эпилог пишу уже я, Таня.  Я  почти  поправилась,  мне  сделали  несколько
пластиче-ских операций, но один глаз у меня не видит совершенно.  Волосы  на
голове начали отрастать там, где корни не сожгла кислота, но  они  -  серые.
Когда погибает любовь, все становится  серым,  и  я  постоянно  ношу  теперь
паричок. Конечно, не кубинский подарок моего  покойного  мужа.  Тот  куда-то
пропал еще на кладбище, когда меня облили кислотой. Наверно, я сама  сорвала
его с головы от боли и ужаса, не помню. Но Валера раздобыл мне новый, нашего
изготовления  и  нашего  серого  цвета.  В  больнице   у   меня   обнаружили
беременность, но моему мужу не суждено было узнать, что он станет отцом.
   Мы с Валерой переехали и живем теперь в другой глухомани. В  какой  -  не
имеет значения, их множество на Руси. Валера работает  бригадиром  грузчиков
на пристани, а я привожу в порядок тетради моего мужа. Я проставила  главки,
потому что он писал даты, но тогда многое не стыковалось,  и  мы  с  Валерой
решили, что главы и подглавки будут понятнее. Я пишу не для своего  ребенка,
который зреет во мне, я пишу для всех детей. Для всего  завтрашнего  дня,  и
Валера сказал, что он непременно найдет издателя для этой истории.
   Все получилось так, как они задумали.  Мой  муж  за  час  до  назначенной
Зыковым встречи пришел в ресторан и  встретился  с  Херсоном  Петровичем.  К
великому счастью, магнитофон работал исправно и все  записал  с  момента  их
встречи наедине.
   Вот текст записей.

   "- Я побеспокоил вас, Херсон Петрович, потому что мне нужен ваш совет. Вы
занимались сбытом, когда мы вместе работали, вот я и подумал, как вы  можете
мне помочь.
   ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Вы знаете, почему живы до сей поры?
   - То есть...
   ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Потому что я запретил вас ликвидировать.  Хотя  вся  эта
шушера очень на этом настаивала.
   - Шушера?..
   ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Подонки, весьма скверно оправдывающие свою очень высокую
зарплату. А вы - не такой. Вы ис