Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Васильев Борис. Глухомань -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  -
ов не любил, если в них не принимал гостей. На полевые работы - впрочем, как и на службу вообще - он ходил, как на парад. В белой рубашке с галстуком, но - в кирзачах. Это было его делом. Главным ДЕЛОМ, тем самым, чем он жил прежде всего всей своей неугомонной душой. Неугомонность требовала неординарности, и он вскорости ввел скользящий индекс премиальных, которые платил только женам своих работяг. Женам, а не самим работягам, и самое удивительное заключалось в том, что работяги помалкивали, а жены правили бал дома. Индекс предусматривал не только качество проделанной работы, но и отношение к ней. Пришел под хмельком - долой пять пунктов из пятнадцати, перечисленных на специальной доске премиальных в конторе. Опоздал на работу - долой еще три пункта. По твоей вине сломалась машина - сразу все пятнадцать. По субботам с утра директор совхоза лично рассчитывался с женами своих работяг, терпеливо разъясняя, почему одна получает меньше соседки или наоборот. И жены гоняли мужей куда энергичнее и суровее бригадиров. Это дерзкое новшество не могло пройти незамеченным, и Киму влепили выговор по требованию райкома партии... Он расстроился и разыскал меня в тот же день. - Скотный двор мы построим, а не социализм, с таким отношением к труду, - объявил он с порога. - Водка есть? Водка, естественно, нашлась, а райком снял с Кима выговор по результатам уборочной. С той поры у него пошла чересполосица: выговор - благодарность в виде снятия выговора - орден за трудовые достижения, а потом почему-то - снова выговор, и снова-здорово, как по-русски говорится. Усвоив это, Ким перестал расстраиваться, но от самостоятельности так и не избавился. Но это так, между прочим. Главным для меня было все же то, что в период его затяжной страды мы не виделись, и это, признаться, меня огорчало куда больше, чем Кима - его партийные выговоры. Однако свято место пусто не бывает, и в отсутствие Кима у меня появлялись иные... нет, наверное, не друзья - это было бы слишком. Лялечку после свидания с еловым спецпредставителем рыцарей революции я, естественно, из обихода вычеркнул. Просто так ответил на ее очередной звонок, что она больше и не возникала. Но приятели и даже приятельницы у меня иногда появлялись. И не представить их я не могу, потому что тогда последующее станет непонятным. 3 Моя бывшая Тамарочка прибежала ко мне на второй день прибытия к родным пенатам в слезах искренней радости. Я очень испугался, что она станет просить прощения и, не дай бог, вернется. Но она оказалась лучше, чем я предполагал. Во всяком случае - искреннее. Не заикнулась о собственной ошибке и не предложила тут же познакомиться с ее новым мужем и распить мировую. Просто радовалась, что я вернулся целым и невреди... Пардон, вредимым, но - так сказать. И еще радовалась, что в порыве комсомольского энтузиазма не сдала мою квартиру. - Я - дура, дура, дура. С ее комсомольским красавцем я, естественно, вскоре познакомился: Глухомань - пространство тесное и пересекаемое. На первом же активе - а я был и остался его членом, поскольку как бы воскрес, - ко мне подошел здоровенный битюг спортивного вида и располагающей наружно-сти, улыбнулся белоснежными зубами и сказал: - Здорово. Новый муж. Не серчаешь? - Не серчаю, - сказал я. - Поступаешь верно и, главное, разумно, - сказал он. - Спартак. - Спартак - чемпион! - бодро ответил я. - Да нет, это я - Спартак. Имя такое. Ну, покалякали и расстались. И всегда после этого приятно калякали и еще приятнее расставались без взаимных обязательств. И такая позиция мне нравилась, поскольку была точной, а следовательно, мужской, потому что легко отстреливалась от возможного противника ничего не значащими словесными очередями. Должен признаться, что я к новым знакомствам никогда особенно не стремился. Не умею я их безмятежно завязывать, не способен травить анекдоты в перерывах и поддерживать мужской подвыпивший треп в банях. Не дано мне этого от природы, я, так сказать, обделен ею, что уж тут поделаешь. В этом есть и нечто хорошее, потому что спасает от обрастания неинтересными людьми. То есть в какой-то момент - скажем, разопрев в баньке и охладившись пивком, - кажется, что твой случайный сосед по бутылке и остроумен, и интересен, и даже загадочен, что ли, но что-то внутри тебя удерживает. А потом выясняется, что он - редиска в полном смысле слова. Внутри трухлявая, зато сверху - красная, как конь на какой-то картине. Но порой происходят события, весьма сходные, но - как бы с обратным знаком. И вот тогда я этот знак - чувствую. Ей-богу. 4 К тому времени, о котором веду речь, наши глухоманские железнодорожные мастерские разрослись настолько, что потребовали штатной должности главного инженера. Полагаю, что там начали клепать не только рессоры и чинить не только вагонные двери, но и сами мастерские, как объект стратегический, облагались как бы дополнительным производственным налогом, каким тогда облагались все более или менее годные фрезерные или токарные станки. Наша макаронная фабрика, к примеру, и до сей поры старательно перевыполняла план по винтовкам и винтовочным патронам, хотя от них уже ломились склады. Но это так, к слову. Необходим абзац, чтобы не запутаться в собственной карьере. Дело в том, что аккурат к тому времени меня назначили главным инженером по выработке всех глухоманских макарон. В том числе и калибра 7,62, но в отдельных охраняемых корпусах за колючей проволокой, в которых я до сей поры и трудился. А теперь переехал в кабинет главного инженера. С секретаршей, персональной машиной и шофером при ней. Так вот, о секретарше Танечке... Когда мне выделили эту штатную единицу, я позвонил знакомой секретарше в райисполком и спросил, нет ли у нее на примете толковой девочки. Чтобы знала делопроизводство, умела вовремя подать кофе посетителю и, главное, помалкивать, поскольку производство у меня все же было комбинированным. - Ты экстрасенс? - весело спросила она. - Не знаю, не пробовал. А в чем дело? - А в том, что неделю назад мы выпустили первых слушательниц курса секретарей-стенографисток. Есть там одна девочка, чудо, если его уже не забрали. Чудо не забрали, и оно появилось у меня в кабинете утром следующего дня. И в кабинете сразу стало светло, будто внесли светильник в сто тысяч свечей. А вошла просто-напросто рыжая девочка. То есть рыжее не бывает: от нее и шел какой-то странный свет в сто тысяч вольт. Нет, о секретарше Танечке все-таки - потом. Сначала о неожиданном знакомстве, переросшем в добрую мужскую дружбу. На очередном райкомовском совещании первый секретарь представил нам коренастого черноусого мужика в отутюженном костюме: - Главный инженер железнодорожных мастерских нашей Глухомани Кобаладзе Вахтангович... Виноват, Вахтанг Кобаладзевич. Тут все заржали, и громче всех - сам Кобаладзе: - Армянский анекдот!.. - Вахтанг Автандилович, - нахмурившись, сказал секретарь. - Извиняюсь, товарищ Кобаладзе. Очень извиняюсь. Признаться, меня всегда воротит, когда просят прощения в такой, очень уж нашей, советской, что ли, форме. "Извиняюсь", насколько мне известно, означает "извиняю себя", а совсем не "прошу вас меня извинить". Но это так, к слову. Ворчун я африканского образца. Вахтанг был не из обидчивых. После совещания по традиции направились в баню. И там, еще в парной, ко мне подошел новый главный инженер железнодорожных мастерских. - Слушай, давай взаимно спинки потрем. Как смотришь? - Нормально. Я его надраил, потом - он меня. И удивился: - Почему шрам, где сидишь? - На гвоздь в детстве напоролся. - Ай-ай. Бывает. И отошел. А в предбаннике, где, как положено, и стол уж был накрыт, оказался рядом. - Не возражаешь? - Давай выпьем, - я улыбнулся. - За спинки. - За бронеспинки, - поправил он. Чокнулись, выпили. Вахтанг сказал: "Вах!.." И пояснил: - Знаешь, почему Россия пьет? - А Грузия - не пьет? - Зачем вопросом на вопрос отвечаешь, батоно? Ответом лучше отвечать... - Веселие Руси есть пити. Это еще Владимир Красное Солнышко приметить успел. - Тогда все могло быть: история. А теперь - грусть, а не веселье. А знаешь, почему грусть? Потому что водку Россия пьет. А водка с каждой рюмкой вкус отбивает, и тебе кажется - очень вкусно, пока под стол не свалишься. А вино само тебе говорит, когда невкусным становится. Почему, знаешь? Потому что водка - мертвая жидкость, а вино - живая жидкость. У нее голос есть. И наше застолье - всегда веселье. Тамада хорошие тосты говорит, люди смеются, песни хорошим хором поют. А в России сразу же выясняют: ты меня уважаешь? Обиделся? - На правду не обижаются. - Тогда не зови меня Вахтанг Автандилович. Длинно, а что длинно, то и скучно. Зови просто: Вахтанг. Так у меня появился еще один друг. Чрезвычайно общительный, никогда не унывающий, всегда с готовностью идущий навстречу. Они быстро сошлись с Кимом, причем сошлись настолько, что я порой ревновал их как вместе, так и каждого в отдельности. У Вахтанга была семья: жена Лана и двое парней-погодков, школьников старших классов. Как только Вахтанг получил квартиру, все семейство сразу же переехало в нашу Глухомань, и мы собирались по очереди то у Кимов, то у Кобаладзе. И, признаюсь, мне в грузинском доме было проще, чем в корейском. Не потому, что я предпочитаю грузинскую кухню корейской (поверьте, хорошо приготовленное тхе не уступает шашлыку), а потому, что Ким был по характеру чудовищно пунктуален, а Вахтанг - совершенно непредсказуем. Однако пора и абзац перекурить. К чему, спросите? Ну уж это - совершенно особая статья. ГЛАВА ПЯТАЯ 1 Что от афганской войны останется, когда последний, кто был там, помрет? "Груз-200". "Черный тюльпан" для потомков останется. Только и всего для всех осиротевших семей. Да и для нас тоже. Я об этом подумал, когда первые два цинковых гроба из никому не ведомого Афганистана достигли нашей Глухомани. По общему счету - три, но первый был самодельным во всех смыслах, а эти два оказались профессиональными. Ладно сделанными, аккуратно. Стало быть, в Афгане у нас кто-то старательно трудится, производство налажено вполне профессионально. Хоронили глухоманских афганцев с пышной торжественностью, скорбью, цветами, оркестром, официальными речами, траурными залпами и последним маршем взвода комендатуры. А могилы им определили рядом с кенотафом Славика, и первый секретарь райкома объявил, что отныне здесь заложена аллея Героев. - Значит, продления ждет, - шепнул Ким. - Какого продления? - Аллеи Героев. В цинковых гробах. Я как-то о другом в этот момент думал. О случайном символе этого героического мемориала, что ли, поскольку начиналась аллея Героев с пустого самодельного гроба. Но Альберту об этом не сказал, не к месту было. Другое почему-то буркнул: - Три "черных тюльпана" - это уже букет. По Глухомани пронеслись рыдания и поминки, поминки да рыдания. Так сказать, семейные репетиции перед всеобщим будущим. Но долго репетировать завтрашнее горе нам не случилось, потому что его заслонило Официальное Сообщение. В газетах, по телевидению и по радио передавали одно и то же. Слово в слово. Наши бдительные стражи границ сбили шпионский самолет-разведчик. Он вторгся в священные советские небеса, не отвечал на запросы, и истребители вылетели на перехват. Враг вздумал бежать в Японию, но не тут-то было. Простой советский ас своевременно нажал какую-то кнопку, и воздушный пират рухнул в морские волны. Таков прямой перевод с эзопова языка наших официальных сообщений. Так сказать, голый подстрочник. В ярких одеждах официоза все выглядело куда как героически. Однако в те времена уже существовали многочисленные вражьи голоса, которые жадно слушали наши особо любопытные граждане. Обычно голоса действовали розно, но тут слились в едином хоре, растолковав заключенным за железным занавесом, что сбитый ракетой самолет был пассажирским. И совершал обычный рейс из Аляски в Корею. Но что-то там на его борту не заладилось с приборами, почему он и не мог ответить на наши вопросы. И погиб молча, унеся на дно Японского моря более двухсот шестидесяти человеческих жизней. Тут уж отмалчиваться нашим властям стало затруднительно, и средства массовой информации сквозь зубы признали, что самолет и вправду был, во-первых, пассажирским, а во-вторых, корейским. Однако экипаж его по тайному сговору с американскими спецслужбами заодно с обычным рейсом выполнял и некое шпионское задание. Так что очень, конечно, сожалеем, но закон есть закон, и наши отважные ястребки действовали в строгом соответствии с боевым приказом, отданным на совершенно законных основаниях. 2 У нас, в Глухомани, тоже слушали не только громкие официальные сочинения, но и тихую несладкую правду. Власть упорно глушила вражьи голоса на всех волнах, тратя уйму денег, но, чем дальше от Москвы, тем меньше было глушилок, а следовательно, и слушать было легче. И я слушал, и Вахтанг слушал, и Ким слушал тоже. Только Киму слушать было куда больнее, чем нам. И мы всеми силами избегали лобовых разговоров об этом истерически-патриотическом государственном преступлении. Отвратительном не только потому, что погибли ни в чем не повинные люди, но еще и потому, что это преподносилось народу с газетных страниц и телевизионных экранов в качестве образца самоотверженного служения отечеству. Почему и летчик, сбивший рейсовый самолет, был награжден за отвагу и мужество орденом, что колокольным звоном звенело во всех квартирах нашей Глухомани. Вероятно, под свежим впечатлением от этих фанфарных восторгов Вахтанг, угрюмо молчавший во время нашей тусклой беседы ни о чем, вдруг объявил: - Совесть куклой-неваляшкой должна быть. Как хочешь ее валяй, как хочешь опрокидывай, а она все равно вскакивает. Опять положишь - опять вскакивает. Хоть на бок, хоть на спину клади. Умные игрушки люди для дураков придумывают. - Золото в души людские с детства заливать надо, чтобы повалить их было невозможно, - очень серьезно сказал Ким. - Нравственность и есть то золото, которое нашей совести завалиться не позволяет. Она у каждого лично долж-на в душе быть, у каждого, чтобы никакой приказ твою совесть не обрушил. - Военный приказ нельзя не выполнить, - возразил я, ощутив вдруг шевеление отставных капитанских погон на плечах и бурскую пулю в заднице. - У меня на фабрике патриоты орут, что все, мол, правильно, что так и надо, что, мол, война на носу, а у нас - мягкое подбрюшье... - Опрокинули нашу нравственность, - горько сказал Ким, не слушая меня. - Опрокинули. Значит, все золото вытопили из наших душ. Одно дерьмо осталось. А его как угодно валять можно. Хоть на бок, хоть на спину. Как вла-стям удобнее, так и валяют. - Ты не прав, батоно, - Вахтанг несогласно покачал головой. - Есть капиталистическое окружение, понимаешь? - Афганистан, по-твоему, тоже капиталистическое окружение? - Ким тяжело вздохнул. - Наши южные границы - мягкое подбрюшье всего нашего Союза, на заводе недаром о нем вспомнили. И вражьи голоса недаром так его и называют. - Так сделайте его крепким подбрюшьем, и дело с концом. Зачем наших ребят в Афгане гробить? - А Афганистан американские империалисты займут, да? Нет, батоно, извини, но так поступить нельзя. Они же к нашим границам выйдут. Вплотную! Нужно, чтобы между нами какая-то прокладка была, понимаешь? Как это называется... - Предполье, - сказал я. - Предполье! - подхватил Вахтанг. - Нужно создать там наш режим с помощью ограниченного контингента. А потом - Афганскую Советскую Социалистическую Республику. Шестнадцатую. Это называется геополитика. Гео! - А самих афганцев мы спросили? Может, им совсем не хочется быть советской республикой, в гэ это наше не хочется. Почему мы никогда народ не спрашиваем, чего он хочет? Почему пастухов меняем, как нам хочется, а не баранам? - Может, потому, что - бараны? Нехорошо, конечно, так о народе думать, но почему не понимают, что это - для их же пользы? - И много пользы принесла советская власть твоей Грузии? - Дружбу принесла! - вдруг раскрасневшись, выкрикнул Вахтанг. - Всем принесла, всем народам. Машины выпускаем, чай собираем, урожай снимаем, гостей принимаем, декады грузинского искусства в Москве празднуем! Зачем так говоришь: что принесла, что принесла... Нехорошо так говорить. - Моему народу она тоже декаду выделила, - сказал Ким. - Крымским татарам выделила, чеченцам, калмыкам, немцам Поволжья, туркам-месхетинцам - сам можешь список продолжить, Вахтанг. Длинный он очень, всех, кого декадами осчастливили, и не упомнишь. - А зачем врагам помогали? - Каким врагам? - Фашистам! Все же в газетах тогда объяснили! - Те газеты ты запомнил, - усмехнулся Ким. - А то, что Хрущев на двадцатом съезде признал, запомнить уже не смог. Не тем твоя голова была забита, места для правды в ней не осталось. - Не потому! Не потому! - горячился Вахтанг. - Опять неправильно говоришь. Хрущев народ наш поссорить хотел, единства его лишить, за это партия его и сняла с поста Генерального секретаря. Перед лицом беспощадного врага... - Врагов все ищешь, - вздохнул Альберт. - Вот и завалилась твоя неваляшка в твоей душе. Значит, дерьмо там, а не золото. Было бы золото - не завалилась бы. Устояла. - Зачем говоришь, что дерьмо в моей душе? Зачем так нехорошо говоришь? Я - за дружбу. За великую дружбу между всеми народами... - Брэк!.. - сказал я. Замолчали. Но пыхтели оба несогласно, и мне пришлось сбегать за эликсиром русского миролюбия. Сбегал. Выпили, я завел какой-то вполне нейтральный разговор, и внешне все вошло в колею. Но Альберт был хмур и озабочен, а у Вахтанга глаза подернулись грустью. 3 С утра следующего дня пошли сплошные дожди. Будто где-то прорвало. Дожди были теплыми, грибными, но почва подмокла, и тяжелые трактора срывали ее со всех возвышенностей. Ким вынужден был прекратить работы и как-то утром прикатил ко мне на казенной "Ниве", поскольку своей машины у него не было. - Вчера борова пришлось заколоть. Внепланово. Зови Вахтанга, поехали шашлык жарить. Однако Вахтанга мне уговорить не удалось: он хмуро сослался на служебную занятость. Так ли то было в самом деле или не так, я не знаю. Ким посокрушался, и в результате мы отправились к нему на усадьбу вдвоем. К тому времени ему, как директору, выделили для жилья отдельный дом с участком, где он и приладился иногда что-либо жарить на свежем воздухе, даже если моросит дождь. Он любил костер, называл его "живым огнем" и утверждал, что все, изжаренное на нем, несравненно вкуснее любой еды, приготовленной в печке или на плите. - Живой огонь. Древняя память о древнем вкусе. Он в ту неделю оказался один: Лидия Филипповна увезла в пушкинские места очередную детскую экскурсию. Она делала это два, а то и три раза в год, загружая в арендованный совхозом автобус всех совхозных ребят, а заодно и глухоманских, так как свято верила, что историю надо постигать в местах исторических. С ней вместе поехали и Кобаладзе - Лана с мальчишками. И, таким образом, мы с Кимом оказались вдвоем на ведро шашлыка

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору