лошадиные  морды,  подошел
полюбопытствовать.
   - С чем прибыли, служивые?
   -  С  депешей.  -  Урядник,  старший  конвоя,  оглядел  меня  и  добавил,
усмехнувшись: - Слух такой, что вам, пехота, ружья чистить - самая пора.

   Солдатские слухи чаще  всего  оказывались  основанными  на  действительно
важных событиях. Не потому, что  солдатские  уши  и  глаза  были  такими  уж
всеслышащими и всевидящими, а по той причине, что  ни  от  вестовых,  ни  от
рассыльных, ни от писарей из старых солдат,  ни  тем  более  от  собственных
денщиков  никакой  офицер  отгородиться  не   мог.   Что-то   просачивалось,
накапливалось, осмыслялось  вечно  ждущей  только  неприятностей  солдатской
массой,  складывалось  воедино  и  неминуемо  порождало   невеселый   вывод:
"Готовьтесь, ребята. По наши души депеша пришла..."
   Я еще болтал с казаками, надеясь выведать  что-либо  более  определенное,
когда из своего дома вышел мой  ротный  и  подпоручик,  доставивший  депешу.
Моллер попрощался, молча обождал, когда за порученцем  и  казаками  уляжется
поднятая пыль, и недовольно буркнул, чтобы я прошел к нему.
   - Кизляр отменяется, Олексин, - очень  серьезно  сказал  он.  -  Немирные
захватили жену самого Павла Христофоровича Граббе. Нам приказано найти ее  и
отбить, поскольку ни на какой выкуп чеченцы не согласны.
   - Может быть, вопрос - только в сумме выкупа?
   - Скорее, это похоже на месть, - вздохнул поручик. - Граббе взял  Ахульго
и чудом не пленил имама. Да, к приказу приложена записка. Ознакомьтесь.
   Он протянул мне листок бумаги. Я развернул и прочитал:
   "ОТВАГА АПШЕРОНЦЕВ ПОД АХУЛЬГО СПАСЛА МОЮ ЧЕСТЬ. ВЕРЮ,  ЧТО  ЕСЛИ  КТО  И
СПОСОБЕН СПАСТИ МОЮ ЖЕНУ, ТАК ТОЛЬКО ВЫ,  МОЛЛЕР.  ВЫ  И  ВАШИ  СОЛДАТЫ.  ПО
СЛУХАМ, ОНА - В АУЛЕ АДЖИ-ЮРТ".
   И - генеральская закорючка вместо подписи.
   - Он немногословен, - я возвратил записку.
   - Чеченцы безусловно перекрыли  все  дороги  и  тропы  к  аулу,  -  вслух
рассуждал  поручик,  не  слушая  меня.  -  Вы  рассказывали,  что  будто  бы
подружились с неким абреком. Может быть, он проведет  нас  к  Аджи-Юрту  без
всяких троп?
   - Вряд ли он пойдет против своих соплеменников.
   - Вряд ли, - согласился Моллер. - Но попытаться все же следует.
   - Для того чтобы попытаться, мне сначала надо хотя бы встретиться с ним.
   - Хорошо бы найти его сегодня, Олексин. Завтра нам необходимо  выступить,
пока немирные не спрятали свою  добычу  в  горах.  Возьмите  моего  коня.  А
главное, будьте очень осторожны.
   - Не думаю, что в этих краях может оказаться кто-либо  еще,  кроме  моего
приятеля. У каждого абрека - свой участок охоты. А за коня - спасибо.
   Признаться, я с большой неохотой отправился выполнять эту то ли дружескую
просьбу, то ли приказ. Я понимал, что мой ротный пытается  использовать  все
возможности, чтобы исполнить как можно быстрее (и лучше - бескровнее) личную
просьбу генерала Граббе,  попавшего  в  беду.  Понимал,  но...  Как  бы  это
потолковее объяснить?.. Мне было неприятно, что ли. Неприятно обращаться  за
помощью к отъявленному чеченскому головорезу,  отстреливающему  из  хорошего
укрытия наших солдат и казаков. Что-то в этом было  почти  неприемлемым  для
меня...
   Но, повторяю, понимал Моллера, а потому и выехал.

   И представьте, нашел Беслана. Часа полтора проторчал возле скалы, где  мы
с ним впервые столкнулись, даже взобрался на нее, покрасовавшись на вершине.
Хотел было уже возвращаться в  крепость,  но  обратил  внимание,  как  вдруг
вытянула морду  и  запрядала  ушами  лошадь,  одолженная  мне  поручиком.  Я
завертел головой и увидел черного всадника на черном коне.
   - Беслан!..
   Он подъехал, кивнул, сказал неодобрительно:
   - Час смотрел, как ты искал свою пулю.
   - Пулю? - растерянно спросил я.
   - Только хранимые Аллахом да ваши начальники  ездят  на  белых  конях.  И
тогда подумал: может, ты ищешь меня?
   - Я искал тебя, Беслан.
   Мне трудно было начинать этот разговор. Настолько, что я даже не подумал,
как начну его. И сказал:
   - Мы - джигиты.  Разве  к  лицу  джигитам  сводить  счеты  с  неповинными
женщинами?
   - Я не трогаю женщин.
   И будто в доказательство собственных  слов  сдвинул  на  затылок  папаху,
обычно нависающую над его бровями, показав мне  зеленую  повязку.  Я  увидел
арабскую вязь, выведенную черной краской.
   - Что там написано?
   - Имя моего сына.
   - Он погиб?
   - Нет.  Он  исчез,  когда  русские  заняли  мой  аул.  Вы  называете  это
зачисткой.
   - Ты хотел украсть мальчишку Амирбека вместо своего сына?
   - Вместо ничего не бывает. Я хотел получить за него тысячу рублей,  чтобы
выкупить своего Лечу. Верный человек сказал,  что  видел  его  у  казаков  в
станице Червленой.
   - Казаки крадут детей ради выкупа?
   - Всякая война имеет две стороны. Кто-то делается богаче,  кто-то  -  еще
беднее.
   Он  сам  предложил  начало  трудного  разговора.   Правда,   случайно   и
бесхитростно, но я вцепился в него.
   - Я дам тебе пять тысяч.
   Беслан посмотрел на меня с укоризной. И расстроенно поцокал языком.
   - У  тебя  -  два  желания,  которые  я  должен  выполнить.  Два,  -  для
убедительности он показал два пальца. - Ты дважды спас  мою  жизнь.  Говори,
что тебе надо, и не обижай понапрасну.
   - У генерала украли жену, - решительно сказал  я.  -  Почтенную  женщину,
мать двоих сыновей.
   Беслан чуть пожал плечами:
   - Какой-то мюрид очень хочет заслужить одобрение  имама.  Только  женщина
была не одна.
   - Не одна?
   - Две, - абрек опять показал два пальца. - Их увезли в Аджи-Юрт.
   - Нам  приказано  освободить  их.  Проведи  нас  к  Аджи-Юрту  какой-либо
незаметной дорогой.
   Беслан отрицательно покачал головой и горестно вздохнул:
   - Тогда мне не спасти своего сына.
   - Почему?
   - Потому что меня убьют, а кто же его выкупит?
   Я молчал, лихорадочно размышляя, как мне убедить его. Он снова  вздохнул.
На сей раз виновато:
   - Извини, я - твой должник. Но мальчик - последний мужчина в нашем  роду.
Извини.
   Он уже тронул лошадь, но я придержал ее за повод.
   - Ты сказал, что твой сын в станице Червленой?  Я  даю  тебе  слово,  что
найду его, если ты поможешь нам, Беслан.
   Он помолчал.
   - Я дал слово, Беслан.
   - Это - твое слово или слово твоего генерала?
   - Это - мое слово.
   Он долго молчал, размышляя. Наконец решился:
   - Сегодня после захода солнца - у переправы.
   Чуть приподнял коня перед первым прыжком, отдал ему повод и понесся  вниз
по крутому обрыву.
   Я не сомневался в его слове, о чем и доложил поручику.
   - Но мои помощники не успеют вернуться, Олексин.

   Они и впрямь не успели и - к своему счастью. Почти никто из  того  похода
целым не вернулся, уж не говорю о погибших...
   Моллер хмурился, но после обеда неожиданно подошло подкрепление:  видимо,
генерал все же помнил, что рота у нас далека от списочного состава. И  своей
властью снял из-под Пятигорска двадцать восемь стрелков, которых и привел  к
нам, во Внезапную, подпоручик Мздолевский.
   Моллер очень обрадовался этому неожиданному везенью нашему. А  я  -  даже
вдвойне, потому что среди прибывших стрелков оказался мой давний знакомец по
Москве.  Пров  Сколышев,  заботливо  обучавший  меня  солдатским  наукам  на
гауптвахте.
   - Рад тебя видеть, Пров. Как до Кавказа добрался?
   - Широка Россия, Александр Ильич. Две пары  сапог  стоптал  до  самых  до
портянок.
   Так у поручика оказался хотя и один помощник, да зато добрый малый. Этого
было, конечно же,  маловато  для  похода,  и  он  негласно  назначил  вторым
помощником меня, поручив командовать авангардом, а заодно и приглядывать  за
проводником. Если он, конечно, объявится на переправе.

   Беслан появился, по брови замотанный черным башлыком. Я хотел представить
его поручику, но он отказался:
   - Я тебе служу, а не русским. Скажи, чтоб шли тихо и чтоб  офицеры  коней
оставили там, где я оставлю своего.
   Я передал это командиру роты. Солдаты обмотали тряпьем  все,  что  только
могло звякать или брякать, попрыгали  для  проверки  перед  Моллером,  и  мы
наконец тронулись к аулу Аджи-Юрт.
   Трудно было назвать тропинкой те ужиные изгибы вверх по  крутому  склону.
Но Беслан вел уверенно, я  шагал  следом,  за  мною  -  десятка,  отряженная
поручиком в авангард,  а  уж  потом  -  остальные.  И  этих  остальных  было
семьдесят два человека. Восемьдесят три всего, если с нами вместе считать.
   Перевалив через невысокий, но весьма крутой хребет, Беслан спешился.
   - Дальше - пешком.
   Он не стал привязывать своего коня. Просто что-то шепнул ему  на  ухо,  и
конь послушно отошел в тень. Но лошадей  Моллера  и  Мздолевского  привязать
велел и сказал:
   - За этой горой - сады. Там будете ждать. Я покажу,  где  прячут  женщин,
только Сашке, и уйду.
   До границы садов мы добрались уже в густых сумерках: думаю, что  абрек  и
вел нас сюда с этим расчетом. Шепотом предупредив поручика,  чтобы  не  было
никакого шума, кивнул мне, и мы беззвучно исчезли в безмолвном саду.
   Беслан тенью скользил впереди, не задумываясь над тем, куда и как ставить
ногу. На нем были мягкие кавказские сапоги, а на мне - грубые солдатские,  и
мне приходилось задумываться. Кроме того, стало совсем  темно,  и  я  скорее
угадывал гибкий силуэт чеченца, чем видел его фигуру.
   И неожиданно  силуэт  этот  внезапно  исчез.  Я  остановился,  напряженно
вглядываясь, ровнехонько ничего не заметил, но казематным,  что  ли,  опытом
определил, что сад кончился, потому что  впереди  было  чуточку  светлее.  И
понял, что  Беслан  прячется  в  кустах,  чтобы  не  рисоваться  на  опушке.
Осторожно прошел несколько шагов, заметил его и прилег рядом.
   - Сначала смотри. Слушать будешь потом.
   Я осторожно раздвинул кусты. Впереди тянулась узкая полоска  баштана,  за
ним - невысокая ограда, сложенная из каменного  сланца,  за  которой  смутно
виднелась глухая, без единого оконца стена дома.
   - Я готов слушать тебя, Беслан.
   - Вход один, с той стороны дома. На входе - часовой.  Может  быть,  один,
может быть - два. В доме - ваши женщины, но может быть и кто-то из  чеченок.
Тогда скверно, только решать - не мне. Я сделал свое дело?
   - Да, Беслан. Спасибо.
   - Теперь ты - мой должник, - мне показалось, что он улыбнулся.  -  Отходи
тихо и всегда помни о кинжале за поясом.
   Он исчез, бесшумно растворившись в темноте.  А  я  помнил  не  столько  о
кинжале за поясом, сколько о чеченках, которые могли оказаться в доме, и  не
знал, как поступить. Они  сразу  же  завопят,  как  только  мы  появимся  на
пороге...
   Правда, для того, чтобы там появиться, необходимо убрать часовых.  Однако
они - наверняка мужчины, и нравственные затруднения  наши  начнутся  не  при
входе...
   Словом, я решил проверить, кто в доме и сколько их. В окно,  конечно,  не
заглянешь, но можно услышать голоса, а по ним разобраться, что  нас  ожидает
внутри. Пригнувшись, перебежал баштан и упал возле стены дома. Никто меня не
окликнул, никто не заметил, но на этой стене тоже  не  оказалось  ни  одного
окна. Я дополз до угла и осторожно заглянул за него.
   Вдоль лицевой стороны дома тянулась  узкая  веранда.  У  двери,  опершись
спиной о косяк,  сидела  темная  мужская  фигура.  Я  долго  всматривался  и
вслушивался, но никого более не обнаружил.
   "Один, слава тебе, Господи. Но сколько может  оказаться  в  доме?..  Даже
одна чеченка - почти непреодолимое препятствие..."
   Вероятно, дом стоял на окраине аула, потому  что  никаких  иных  строений
нигде видно не было, но собачий лай откуда-то все же доносился...

   Внезапно раздался скрип двери, и я поспешно втянул свою голову за угол.
   - Куда?.. - спросил грубый гортанный голос.
   - Господи, - вздохнула женщина. - Я же тебе уже говорила, что у вас  ужас
сколько блох. Ужас. Приходится выбивать одеяло,  которое  я  забыла.  Забыла
одеяло, понимаешь? Одеяло!.. А твоя подруга-надсмотрщица не пришла, вот я  и
иду за ним. Ну, холодно моей госпоже, можешь ты это понять?..
   Женщина говорила громко, но не потому, что собеседник плохо  ее  понимал,
а, как мне показалось, для кого-то иного...
   Мужской голос что-то весьма недовольно пробурчал. Но - тоном ниже.
   - Давно бы так, - с облегчением сказала женщина.
   Вы не поверите, но я догадался, кому принадлежит этот женский  голос.  Не
очень мелодичный, прямо скажем, но - знакомый. Просто вспомнил его...

   ...- Хозяйка добыла для меня письмо к генералу Граббе... Мой отец  служил
у него...
   * * *
   Я вжался в стену. А когда легкая фигурка  появилась  из-за  угла,  шепнул
наудачу:
   - Вера...
   И - угадал. Угадал!..
   - Боже мой, мы знали, знали, что вы придете...
   - В доме никого?
   - К счастью, сегодня нет. У нее заболел ребенок...
   - К черту подробности. Сторож один?
   - Один. Я возьму одеяло и отвлеку его, а вы...
   - А я - это я. Действуйте!
   - Только возьму одеяло...
   Вера куда-то на мгновение скрылась, но тут же  возникла  вновь,  на  ходу
складывая одеяло.
   - Поверните его спиной ко мне...
   Кажется,  она  кивнула.  Темнота  уже  сгустилась.  Южная,  почти  черная
темнотища...
   Я осторожно выпрямился, обнажил кинжал и выглянул.
   Вера что-то говорила, даже неуместно хихикала, но я уже ничего не слышал.
Я прикидывал шаги...
   И - шагнул. Доски лежали почти на земле и поэтому только  прогнулись  под
моей тяжестью, не заскрипев. Шаг, еще шаг... Вера все еще болтает, а он  уже
стоит ко мне спиной... В конечном итоге женщины всегда делают с нами то, что
хотят сделать...

   Ах, Корпус, который мы в детстве  так  проклинали!  Старые  седые  унтеры
учили нас, как снимать часовых.  Локтевым  сгибом  левой  руки  захватываешь
противника за горло, резкий рывок на себя, чтобы не  успел  закричать,  и  -
удар в сердце. В данном случае -  кинжалом.  У  чеченцев  отличные  кинжалы.
Лучшие на Кавказе...

   Он даже не застонал. Я осторожно, чтобы не было  никакого  шума,  опустил
его на пол.
   - Господи... - прошептала Вера и перекрестилась.
   - Бери генеральшу, и через баштан - в сад. Я нагоню.
   Вера юркнула в дверь и - следует отдать должное этим дамам, не потерявшим
головы и в плену, - почти тотчас же вышла вместе с полной особой,  заботливо
укутанной в одеяло.
   - Благодарю вас, спаситель...
   - Быстро и - молча!
   Дамы исчезли за углом. Я закрыл распахнутую настежь дверь, подтащил к ней
обмякшее тело чеченца и кое-как усадил  его  у  притолоки.  Тело  все  время
заваливалось на бок, и мне пришлось помучиться, пока я  не  нашел  для  него
некоего равновесного положения. И уже открыто помчался вслед за дамами...

   Я нашел их в кустах на окраине  сада,  и,  как  только  мы  добрались  до
отряда, Моллер приказал немедленно выступать. Поручик и Мздолевский уступили
дамам своих лошадей, мы шли с быстротой, на которую только были способны, но
чеченцы все равно нагнали нас еще до полудня.  Пока  арьергард  во  главе  с
Мздолевским  отбивался  от  них  залпами,  мы  с  поручиком  отыскали  узкую
расселину в скалах, куда и упрятали наших дам.

   Холм, на котором нам пришлось обороняться, господствовал над местностью и
был усеян скальными обломками. Его затруднительно было атаковать в лоб, зато
отстреливаться  было  удобно,  пока   не   кончатся   патроны.   Великолепно
приспособившийся к этой странной войне, Моллер не пугался полного  окружения
и атаки со всех направлений, по опыту зная, что чеченцы никогда не  замыкают
кольцо, давая противнику возможность отступить. Делают они  так,  во-первых,
для  того,  чтобы  не  доводить  неприятеля  до  отчаяния,  которое   всегда
сплачивает окруженных единством судеб, а во-вторых,  они  -  редкие  мастера
конного боя и в особенности стремительного преследования.
   - Стрелять из-за укрытий и только по моей команде, - сказал он  солдатам.
- Буду очень  недоволен,  если  кто  пальнет  раньше  времени.  Мздолевский,
держите левый фланг, Олексин - правый, а я уцеплюсь за  центр.  Повторяю,  у
нас мало патронов, поэтому стрелять только по команде  и  по  возможности  в
неприятеля, а не ради шума и успокоения нервной системы.

   Я нарочно так подробно записал его обычный разговор  перед  боем,  потому
что в нем, как  мне  кажется,  звучит  то  продуманное  немецкое  занудство,
которое сберегло России не одну солдатскую жизнь. Мой ротный был  занудой  и
остался занудой, но как же я люблю навещать его хотя бы раз в два года...

   Мы успели рассредоточиться и укрыться только потому, что  чеченцы  решили
вначале попытаться решить дело переговорами.  Вскоре  после  того,  как  они
дугой оцепили наш  пригорок,  из  их  отряда  выделился  молодой  чеченец  в
черкеске с богатыми серебряными газырями и помчался к нам, размахивая  белым
башлыком.
   - Хотят вначале побеседовать,  -  сказал  поручик.  -  Олексин,  отберите
самого смекалистого солдата, готового добраться до нашего первого поста.
   - Дать ему лошадь?
   - Всадника чеченцы немедленно начнут преследовать, а пеший все  же  имеет
шанс ускользнуть.
   Из всех немногочисленных добровольцев я выбрал  Сурмила.  Он  девять  лет
воевал на Кавказе,  привык  к  горам,  научился  в  них  разбираться  и  был
достаточно сметлив и осторожен.
   - Пойду на Грозную, - сказал он. - Там добрый гарнизон, а ближе -  только
наша Внезапная, так она и так вся тут.
   - Дорогу знаешь?
   - Разберусь. Попросите ротного,  пусть  подольше  парламентера  задержит.
Чеченцы любознательны, на него будут глядеть.
   Оставил нам ружье с лядункой ("все одно не отстреляюсь, коли догонят")  и
незаметно соскользнул в кусты с обратного ската нашего холма.
   Моллер выехал на переговоры верхом, на  встречу  не  спешил,  а  чеченцы,
выстроившиеся полукругом перед нами  на  расстоянии  ружейного  выстрела,  и
впрямь глазели только  на  него.  Старые  кавказские  вояки  хорошо  изучили
слабости своего противника.
   С этой же целью поручик явно не торопился заканчивать беседу. Голоса  его
я не слышал, но сужу по жестам и  спокойной  неспешности.  Наконец  молодому
чеченскому  парламентеру,  видимо,  надоели  эти  пустопорожние  переговоры.
Всадники развернули коней и разъехались  в  противоположные  стороны,  но  -
разными аллюрами. Чеченец гнал галопом,  а  Моллер  трусил  манежной  рысью.
Однако наши противники терпеливо дождались, пока он не спешился и  не  отвел
лошадь за скалу. Тогда они дружно заорали и помчались на нас  со  всех  трех
сторон.
   - По моей команде!  -  успел  предупредить  ротный,  укрывшись  за  своим
камнем.
   Признаться, исполнение этого приказа требовало выдержки. Я уже  видел  не
только блеск чеченских шашек, но  и  бородатые  лица  передовых  конников  и
слышал не только их рев, не только согласный  грохот  копыт,  втянувшихся  в
общий ритм, но и отдельные возгласы особо распаленных глоток...
   - Пли!..
   По-моему, до атакующих было менее пяти десятков шагов,  когда  прозвучала
эта команда: железной выдержке нашего поручика можно было позавидовать. Зато
большинство солдат успело  разобраться  в  своих  целях,  и  залп  прозвучал
впечатляюще. Не менее дюжины всадников оказалось на земле.
   Вероятно, это была разведка боем, так как нападающие тут же  развернулись
и помчались на прежние позиции. Однако по пути добрая  четверть  из  них  на
скаку попадала на землю.
   -  Неужто  пулями  мы  их  посшибали?  -  удивленно  спросил   Пров,   он
расположился за соседним камнем.
   - Это, скорее, лучшие стрелки, - сказал я. - Заметь, ни один из них своей
винтовки не бросил.
   Я был прав: вскоре они накрыли нас частым прицельным огнем.  И  сразу  же
закричали первые раненые.
   - Раненых - в расселину, к женщинам, -  распорядился  Моллер.  -  Глядите
внимательнее, ребята, сейчас опять пойдут!..
   И вторую атаку  нам  удалось  отбить  ружейными  залпами.  Чеченцы  вновь
откатились, и вновь их стрелки начали обстрел, не давая нам пошевелиться...

   Бой превратился в какую-то  чересполосицу:  прице