Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Васильев Борис. Не стреляйте в белых лебедей -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -
ю не к месту и не ко времени. -- Я идиотка? --доверительно спросила Нонна Юрьевна. -- Есть немного. Нонна хотела объяснить, как все получилось, по тут раздался грохот, и прямо на них вывалился Егор Полушкин. -- Нашлась! Слава те... Тут, это, медведей нет, но заблудить недолго. Жалко, Колька компас свой потерял, а то бы вам его. Вопреки тайному опасению Нонны Юрьевны Колька встретил ее очень радостно и никаких вопросов не задавал. Проворчал только: -- Без меня чтоб ни шагу теперь. -- Достукались? -- улыбнулся Юрий Петрович.-- Ну, спать. Дамы и пажи -- в палатку, рыцари -- под косматую ель. Колька и головы до подушки не донес: как свалился, так и засопел. А вот Нонне Юрьевне не спалось долго, хоть и расстарался Егор, наломав ей под бочок самого нежного лапника. Кажется, она все-таки поцеловала Юрия Петровича. В страхе и слезах она не давала отчета в своих поступках и, не колеблясь, повисла бы на шее у Фили или у Черепка, если бы им случилось найти ее. Но случилось это Юрию Петровичу, и Нонна Юрьевна до сей поры чувствовала на губах жесткую, выдубленную солнцем и ветром щетину, тихонько трогала пальцами эти грешные губы и улыбалась. Мужчины уснули сразу. Егор храпел, завалив голову, а Юрий Петрович вздыхал во сне и хмурился. То ли видел что-то сердитое, то ли недоволен был звонким Егоровым соседством. Проснулся он рано: Егор, выбираясь из-под плащ-палатки, которой они оба укрывались, потянул не за тот край. -- Куда? Рано еще. -- Так...-- Егор почему-то засмущался.-- Погляжу пойду. Вы спите. Юрий Петрович глянул на часы -- было около пяти, -- повернулся на другой бок, смутно подумал, как там спится Нонне Юрьевне, и уснул, будто провалился. А Егор взял чайник и пошел к реке. Легкий туман еще держался кое-где над водой, еще цеплялся за мокрые кусты лозняка, и в тихой воде четко отражалось все, что гляделось в нее в это утро. Егор зачерпнул чайник, по воде разбежались круги, отражение закачалось, померкло на мгновение и снова возникло: такое же неправдоподобно четкое и глубокое, как прежде. Егор всмотрелся в него, осторожно, словно боясь спугнуть, вытащил полный чайник, тихо поставил его на землю и присел рядом. Странное чувство полного, почти торжественного спокойствия вдруг охватило его. Он вдруг услышал эту тишину и понял, что вот это и есть тишина, что она совсем не означает отсутствия звуков, а означает лишь отдых природы, ее сон, ее предрассветные вздохи. Он всем телом ощутил свежесть тумана, уловил его запах, настоянный на горьковатом мокром лозняке. Он увидел в глубине воды белые стволы берез и черную крону ольхи: они переплетались с всплывающими навстречу солнцу кувшинками, почти неуловимо размываясь у самого дна. И ему стало вдруг грустно от сознания, что пройдет миг и все это исчезнет, исчезнет навсегда, а когда вернется, то будет уже иным, не таким, каким увидел и ощутил его он, Егор Полушкин, разнорабочий коммунального хозяйства при поселковом Совете. И он вдруг догадался, чего ему хочется: зачерпнуть ладонями эту нетронутую красоту и бережно, не замутив и не расплескав, принести ее людям. Но зачерпнуть ее было невозможно, а рисовать Егор не умел и ни разу в жизни не видел ни одной настоящей картины. И потому он просто сидел над водой, боясь шелохнуться, забыв о чайнике и о куреве, о Кольке, и о Юрии Петровиче, и обо всех горестях своей нелепой жизни. Совсем рядом раздался шорох. Егор поднял голову; что-то белое колыхнулось за кустом, кто-то вздохнул, осторожно, вполвздоха. Он вытянул шею и сквозь листву увидел Нонну Юрьевну: она только что сняла халатик и белой ногой осторожно, как цапля, пробовала воду. Егор подумал, что надо бы взять чайник и уйти, но не ушел, потому что и этот полувздох и эти плавные женские движения тоже были отсюда, из той картины, над которой он вдруг замер, забыв обо всем на свете. А Нонна Юрьевна сняла все, что еще оставалось на ней, и пошла в воду. Она шла медленно, ощупывая дно, гибкая и неуклюжая одновременно. И с тем же чувством спокойствия, с каким он глядел на реку, Егор смотрел сейчас на молодую женщину, на длинные бедра и покатые худенькие плечи, на маленькие, девчоночьи груди и на тяжелые, важные очки, которые она так и не решилась оставить на берегу. И, глядя, как она тихо плещется на мелководье, он понимал, что не подглядывает, что в этом нет ничего зазорного, а есть то же, что у этой реки, у берез, у тумана: красота. Наплескавшись, Нонна Юрьевна пошла к берегу, и по мере того как вырастала она из воды, тело ее словно наполнялось пугливой стыдливостью, а чтобы прикрыть все, что хотелось, рук у нее не хватало, и она изгибалась, изо всех сил вытягивая тонкую шею и настороженно оглядывая кусты большими очками, на стеклах которых слезинками серебрились капли. И Егор совсем было собрался уходить, но на берегу она спокойно занялась волосами, старательно отжимая и вытирая их, и вновь изогнулась, но уже не испуганно, а свободно, раскованно, и Егор чуть не охнул от вдруг охватившего его непонятного восторга. И опять пожалел о том, что нельзя, невозможно, немыслимо сохранить для людей и этот миг, донеся его до них в своих заскорузлых ладонях. А потом он опомнился и, подхватив чайник, нырнул в кусты и прибежал к костру раньше Нонны Юрьевны совсем с другой стороны. Потом они завтракали, разбирали палатку, укладывали пожитки, а Егор все время видел тихую речку и белую гибкую фигуру, отраженную в ясной воде. И вздыхал почему-то. К обеду вышли на берег Черного озера. Оно и впрямь было черным: глухое, затаенное, с нависшими над застывшей водой косматыми елями. -- Вот и прибыли,--сказал Юрий Петрович, с удовольствием сбросив рюкзак.-- Располагайтесь, а мы с Колей насчет рыбки побеспокоимся. Он достал складной спиннинг, коробочку с блеснами и пошел к воде. Колька забегал сбоку, во все глаза глядя на непонятную металлическую удочку. -- На червя, дядя Юра? -- На блесну. Щучку или окуня. -- Ну! -- усомнился Колька.-- Баловство это, поди? -- Может, и баловство. Отойди-ка, Николай Егорыч. На пятом забросе леска резко натянулась, и двухки лограммовая щука свечой взмыла вверх. -- Клюнула!--заорал Колька.-- Тятька! Нонна Юрьевна! Щуку тащим! -- Погоди кричать, еще не вытащили. Берег был низким, болотистым, заросшим осокой, и Юрий Петрович легко выволок серозеленую щуку с широко разинутой черной пастью. Белое брюхо проехалось по осоке, Юрий Петрович прижал щуку носком сапога, вырвал из зева блесну и отбросил рыбу подальше от берега. -- Вот и обед. -- А мне...-- Колька даже слюной подавился от полнения.-- Попробовать, а? -- Учись,--сказал Юрий Петрович. Он показал мальчику, как забрасывать спиннинг, и, поддев щуку сучком, пошел к костру. А Колька остался на берегу. Забросы пока не получались, блесна летела куда ей вздумается, но Колька старался. -- Поди, денег стоит,-- озабоченно сказал Егор.-- Сломает еще. -- Починим,-- улыбнулся Юрий Петрович, и Нонна Юрьевна тотчас же улыбнулась ему. Колька стегал Черное озеро до вечера. Вернулся хмурым, но с открытием: -- За мыском кострище чье-то. Банок много пустых. И бутылок. Все пошли смотреть. Высокий берег был вытоптан и частично выжжен, и свежие пни метили его, как оспины. -- Туристы,-- вздохнул Юрий Петрович.--Вот тебе и заповедный лес. Ай да товарищ Бурьянов! -- Может, не знал он об этом,-- тихо сказал Егор. Туристы умудрились вывернуть из земли и спалить межевой столб: осталась яма да черная головня. -- Хорошо гуляли!--злился Юрий Петрович. -- Столб придется новый поставить, Егор Савельич. Займитесь этим, пока мы вокруг озера обойдем: поглядим, нет ли где еще такого же веселья. -- Сделаем,-- сказал Егор.-- Гуляйте, не беспокоитесь. Вечером допоздна засиделись у костра. Утомленный спиннингом, Колька сладко сопел в палатке. Нонну Юрьевну упоенно жрали комары, но она терпела, хотя никакого интересного разговора так и не возникло. Глядели в огонь, перебрасываясь словами, но всем троим было хорошо и спокойно. -- Черное озеро,-- вздохнула Нонна Юрьевна.-- Слишком мрачно для такой красоты. -- Теперь Черное,-- сказал Юрий Петрович.-- Теперь Черное, а в старину -- я люблю в старые книжки заглядывать -- в старину оно знаете, как называлось? Лебяжье. -- Лебяжье? -- Лебеди тут когда-то водились. Особенные какие-то лебеди: их в Москву поставляли, для царского стола. -- Разве ж их едят? --удивился Егор.-- Грех это. -- Когда-то ели. -- Вкусы были другими,-- сказала Нонна Юрьевна. -- Лебедей было много,-- улыбнулся Юрий Петрович.-- А сейчас пожалуйте -- Черное. И то чудом спасли. На предложение обойти озеро Колька отмахнулся: он спозаранку уже покидал спиннинг, убедился, что до совершенства ему далеко, и твердо решил тренироваться. Юрий Петрович встретил его отказ спокойно, а Нонна Юрьевна перепугалась и с перепугу засуетилась неимоверно: -- Нет, нет, Коля, что ты говоришь! Ты должен непременно пойти с нами, слышишь? Это и с познавательной точки зрения и вообще... -- Вообще я хочу щуку поймать,-- сказал Колька. -- Потом поймаешь, после. Вот вернемся и... -- Да, вернемся! Мне тренироваться надо. Юрий Петрович вон на пятьдесят метров бросает. -- Коля, но я прошу тебя. Очень прошу пойти с нами. Юрий Петрович, сдерживая улыбку, следил за струсившей Нонной Юрьевной. Потом сжалился: -- Мы с собой спиннинг возьмем, Егорыч. Тут ты уже всех щук распугал. Аргумент подействовал, и Колька бросился собираться. А Юрий Петрович сказал: -- А вы, оказывается, трусишка, Нонна Юрьевна. Нонна Юрьевна вспыхнула -- хоть прикуривай. И смолчала. Оставшись один, Егор неторопливо принялся за дело. Углубил яму саперной лопаткой запасливого Юрия Петровича. Наглядел осину для нового столба, покурил подле, а потом взял топор и затопал вокруг обреченной осины, прикидывая, в какую сторону ее сподручнее свалить. В молодой осинник -- осинок жалко. В ельник -- так и его грех ломать. На просеку -- так убирать придется, мороки часа на три. На четвертую разве сторону? На той, четвертой стороне ничего примечательного не было: торчал остаток давно сломанной липы. Видно, с тростиночки еще липа эта горя хватила: изогнулась вся, борясь за жизнь. Сучья почти от комля начинались и росли странно, растопыркой, и тоже извивались в самых разных направлениях. Егор глянул на нее вскользь, потом -- еще вскользь, чтоб прицелиться, как осину класть. Потом на руки поплевал, топор поднял, замахнулся, еще раз глянул и... И топор опустил. И, еще ни о чем не думая, еще ничего не поняв, пошел к той изломанной липе. Что-то он в ней увидел. Увидел вдруг, разом, словно при всплеске молнии, а теперь забыл и растерянно глядел на затейливое переплетение изогнутых ветвей. И никак не мог понять, что же он такое увидел. Он еще раз закурил, присел в отдалении и все смотрел и смотрел на эту раскоряку, пытаясь сообразить, что в ней заключено, что поразило его, когда он уже замахнулся на осину. Он приглядывался и справа и слева, откидывался назад, наклонялся вперед, а потом с внезапной ясностью вдруг мысленно отсек половину ветвей и словно прозрел. И вскочил, и замотался, и забегал вокруг этой коряги в непонятном радостном воз буждении. -- Ладно, хорошо,--бормотал он, до физического напряжения всматриваясь и перепутанные ветви. -- Тело белое, как у девушки. Это она голову запрокинула и волосы вытирает, волосы... Он проглотил подкативший к горлу ком, поднял топор, но тут же опустил его и, уговаривая сам себя не торопиться, отступил от липы и снова присел, не сводя с нее глаз. Он уже забыл и про межевой столб, и про нового лесничего, и про Нонну Юрьевну, и даже про Кольку: он забыл обо всем на свете и ощущал сейчас только неудержимое, мощно нарастающее волнение, от которого дрожали пальцы, туго стучало сердце и покрывался испариной лоб. А потом поднялся и, строго сведя выгоревшие свои бровки, решительно шагнул к липе и занес топор. Теперь он знал, что рубить. Он увидел лишнее. Лесничий с учительницей и Колькой вернулись через сутки. Возле давно потухшего костра сидел взъерошенный Егор и по-собачьи посмотрел им в глаза. -- Тять, а я окуня поймал!--заорал Колька на подходе.-- На спиннинг, тять! Егор не шелохнулся и будто ничего не слышал. Юрий Петрович ковырнул осевшую золу, усмехнулся. -- Придется, видно, нам его и зажарить. На четверых. -- Я кашу сварю,-- торопливо сказала Нонна Юрьевна, со страхом и состраданием поглядывая на странного Егора.-- Это быстро. -- Кашу так кашу,-- недовольно сказал Юрий Петрович.-- Что с вами, Полушкин? Заболели? Егор молчал. -- Столб-то хоть поставили? Егор обреченно вздохнул, дернул головой и поднялся. -- Идемте. Все одно уж. Пошел к просеке, не оглядываясь. Юрий Петрович посмотрел на Нонну Юрьевну, Нонна Юрьевна посмотрела на Юрия Петровича, и оба пошли следом за Егором. -- Вот,-- сказал Егор.-- Такой, значит, столб. Тонкая, гибкая женщина, заломив руки, изогнулась, словно поправляя волосы. Белое тело матово светилось в зеленом сумраке леса. -- Вот, -- тихо повторил Егор.-- Стало быть, так вышло. Все молчали. И Егор сокрушенно умолк и опустил голову. Он уже знал, что должно было последовать за этим молчанием, уже готов был к ругани, уже жалел, что снова увлекся, и сам ругал себя последними словами. -- Баба какая-то! -- удивленно хмыкнул подошедший Колька. -- Это -- чудо,-- тихо сказала Нонна Юрьевна.-- Ничего ты, Коля, еще не понимаешь. И обняла его за плечи. А Юрий Петрович достал сигареты и протянул их Егору. Когда закурили оба, спросил: -- Как же ты один дотащил-то ее, Савельич? -- Значит, сила была,-- тихо ответил Егор и заплакал. 17 В то утро, когда Егор круги на воде считал да ненароком Нонной Юрьевной любовался, у продовольственного магазина встретились Федор Ипатович с Яковом Прокопычем. Яков Прокопыч по пути на свою водную станцию всегда в магазин заглядывал аккурат к открытию: не выбросили ли чего любопытного? А Федор Ипатович приходил по сигналам сверху: ему лично завмаг новости сообщал. И сегодня он сюда за селедочкой навострился: забросили в эту точку баночную селедочку. Деликатес. И за этим деликатесом Федор Ипатович первым в очереди угнездился. -- Здорово, Федор Ипатыч,-- сказал Яков Прокопыч, заняв очередь девятнадцатым: у завмага да продавщиц не один Федор Ипатович в знакомых ходил. -- Наше почтение,-- отозвался Федор Ипатович и газету развернул -- показать, что в разговоры вступать не готовится. В другой бы день Яков Прокопыч, может, и обратил бы внимание на непочтение это, может, и обиделся бы. А тут не обиделся, потому что новость нес обжигающую и спешил ее с души сложить. -- Что о ревизии слыхать? Какие эффективности? -- О какой такой ревизии? -- О лесной, Федор Ипатыч. О заповедной. -- Не знаю я никакой ревизии,-- сказал Федор Ипатыч, а строчки в газете вдруг забегали, буквы запрыгали, и ни единого слова уже не читалось. -- Тайная, значит, ревизия,-- сделал вывод Яков Прокопыч.--А свояк ничего не сообщает? -- Какой такой свояк? -- Ваш. Егор Полушкин. Совсем у Федора Ипатовича в глазах зарябило: какая ревизия? При чем Егор? И спросить хочется, и солидность терять боязно. Сложил газету, сунул ее в карман, похмурился. -- Известно, значит, всем. А что известно -- и сам бы узнать не прочь. Да как? -- Известно,--согласился Яков Прокопыч.--Неизвестны только выводы. -- Какие выводы? --Федор Ипатович насторожился.-- Не будет выводов никаких. -- Видать, не в полном вы курсе, Федор Ипатыч,-- сказал въедливый Сазанов.-- Будут строгие выводы. На будущее. Для тех выводов учительницу и включили. Какая комиссия? Какая учительница? Какие выводы? Совсем уж Федор Ипатович намеками истерзался, совсем уж готов был в открытую у Якова Прокопыча все расспросить, да как раз в миг этот магазин открыли. Все туда потекли, вдоль прилавков выстраиваясь, и разговор оборвался. И уж только потом, когда полностью оторвались, возобновился: Федор Ипатович специально на улице поджидал. -- Яков Прокопыч, чего-то я недопонял. Где, говорите, Полушкин-то обретается? -- В лесу он обретается: комиссию ведет. В ваши заповедные кварталы. Туча тучей Федор Ипатович домой вернулся. На Марьицу рявкнул, что та чуть стакан в руках удержала. Сел к завтраку- кусок в горло не лез. Ах, Егор Полушкин! Ах, змея подколодная! Недаром, видать, с учителкой любезность разводил: под должность копает. Под самый корешок. Весь день молчал, думы свои чугунные ворочал. И комиссия не праздничек, и ревизия не подарок. Но это еще так-сяк, это еще стерпеть можно, а вот то, что свой же сродственник, друг-приятель, бедоносец чертов, корень жизни твоей вагой поддел, это до глухоты обидно. Огнем это жжет, до боли непереносимой. И простить этого Федор Ипатович не мог. Никому бы этого не простил, а Егору -- особо. Два дня сам не свой ходил и ел через раз. На Марьицу рычал, на Вовку хмурился. А потом отошел вроде, даже заулыбался. Только те, кто хорошо Федора знал, улыбку эту, навеки застывшую, по достоинству оценили. Ну, а Егор Полушкин про эту улыбку и знать ничего не знал и не догадывался. Да если бы и знал, внимания бы не обратил. Не до чужих улыбок ему было- сам улыбался от уха до уха. И Колька улыбался, не веря собственному счастью: Юрий Петрович ему на всеобщих радостях спиннинг подарил. -- Главное, я не сразу углядел-то! -- в сотый раз с неиссякаемым восторгом рассказывал Егор. --Сперва, значит, вроде ударило меня, а потом позабыл, чего ударило-то. Глядел, глядел, значит, и углядел! -- Учиться вам надо, Егор Савельич,-- упрямо талдычила Нонна Юрьевна. -- Вам оно, конечно, виднее, а меня ударило! Ударило, поверите ли, мил дружки вы мои хорошие! Так, радостно вспоминая о своем внезапном озарении, он и притопал в поселок. И на крайней улице вдруг остановился. -- Что стал, Егор Савельич? -- Вот что,-- серьезно сказал Егор и вздохнул.-- Не обидите, а? Радость во мне сейчас расставаться не велит. Может, ко мне пожалуете? Не ахти, конечно, угощение, но, может, честь окажете? -- Может, лучше потом, Егор Савельич? -- замялась Нонна Юрьевна.-- Мне бы переодеться... -- Так хороши,-- сказал Юрий Петрович.-- Спасибо, Егор Савельич, мы с удовольствием. -- Да мне-то за что, господи? Это вам спасибо, вам! День был будним, о чем Егор за время своей вольной жизни как-то позабыл. Харитина работала, Олька в яслях забавлялась, и дома их встретило только кошкино неудовольствие. Егор шарахнул по всем закромам, но в закромах было пустовато, и он сразу засуетился. -- Счас, счас, счас. Сынок, ты картошечки спроворь, а? Нонна Юрьевна, вы тут насчет хозяйства сообразите. А вы, Юрий Петрович, вы отдыхайте покуда, отдыхайте. -- Может, хозяйку подождем? -- А она аккурат и поспеет, так что отдыхайте. Курите тут, умойтесь. Сынок покажет. Торопливо бормоча г

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору