Екатерина Васильева


                              DOMINUS BONUS^1
                       ИЛИ ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ ШЕХЕРЕЗАДЫ


Надя придвинулась поближе к электрическому обогревателю. Стало немного
теплее, зато до стоявшей на столе чашки горячего чая было теперь не
дотянуться. Надя, вздохнув, переместилась обратно. Ей хотелось посмотреть в
окно, но она не решалась так радикально менять порядок расположения мебели
в чужой комнате: ведь для осуществление подобного намеренья Наде пришлось
бы развернуться на приютившемся сбоку от широкого письменного стола
стульчике по меньшей мере на девяносто градусов. И все же она не могла
полностью подавить свое желание и то и дело, до боли перекручивая шею,
пыталась захватить в поле зрения растерзанное ливнем оконное стекло.
Впрочем, ничего интересного ее взгляду не открывалось: снаружи царила почти
полная темень. Только перегруженные разноцветными листьями деревья,
окружающие загородный дом, вырисовывались на непроницаемом фоне
сентябрьского вечера будто театральные декорации, смонтированные перед
плоской черной ширмой.

Надя подула на замерзшие руки, потерла их друг о друга и наконец приложила
холодные как лед ладони к дымившейся на столе чашке с чаем. Это был самый
верный способ согреться, но и он действовал недолго: через пару минут
пальцы перестали ощущать исходящее от чашки тепло. Надя слегка приподняла
подол доходящей до колен юбки и засунула руки между ляжек. Однако не прошло
и нескольких секунд, как она встрепенулась, будто спохватившись о чем-то
очень важном, и, достав из кармана бархатную резиночку, стала поспешно
собирать длинные распущенные волосы в хвост на затылке. Но едва хвост был
закреплен, Надя снова стянула с него резинку и, помотав головой, отбросила
на спину мягкие светлые пряди. Лежавшая у нее на коленях бумажная папка
как-то незаметно соскользнула вниз и с глухим стуком приземлилась на полу.
Надя тут же испуганно подхватила папку и крепко прижала ее к груди, будто
дала себе слово больше ни за что не выпускать ее из рук.

С улицы раздался звук заводимого мотора. Надя немного привстала, чтобы
лучше увидеть через окно, что происходит снаружи. Скрипнув тормозами и
сверкнув фарами, стоявший внизу у крыльца автомобиль сорвался с места и
умчался в темноту. Порыв ветра швырнул об оконное стекло оранжевый кленовый
листок. Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, заскрипела под
чьими-то шагами. Надя поспешно снова опустилась на стул и, в волнении
заерзав на месте, почему-то еще сильнее вцепилась пальцами в свою папку.

Дверь отворилась, и в комнату шагнул Юрий Владимирович. Это был мужчина лет
сорока, среднего роста, худощавый, энергичный в каждом своем движении.
Коротко остриженные, немного взъерошенные волосы и слегка оттопыренные уши
придавали его внешности нечто мальчишеское. Вообще, благодаря круглым очкам
в широкой коричневой оправе, Юрий Владимирович сильно напоминал Знайку из
мультфильма "Незнайка и его друзья". Так и казалось, что он вот-вот
поднимет указательный палец и начнет кого-нибудь поучать. И палец
действительно очень часто резко поднимался вверх, но к облегчению
собеседника не для назиданий, а всего лишь для того, чтобы поправить то и
дело съезжающие на нос очки. Лицо его всегда имело крайне сосредоточенное
выражение, и, даже улыбаясь, он не переставал морщить лоб, будто ему ни на
секунду не хотелось оставить в покое какую-то важную мысль, которую он
пережевывал в уме, как жевачку.

В помещении, где появлялся Юрий Владимирович тут же начинал действовать
закон из физики о теле, которое, погружаясь в ванну, вытесняет оттуда
определенное количество воды. Другими словами, всем присутствующим
мгновенно хотелось расступиться, давая ему проход, даже если места вокруг
было достаточно. Вот и Надя, увидев его, чуть было не вскочила со своего
низенького стульчика со словами "Садитесь, пожалуйста!", но вовремя
сдержалась, сообразив, что Юрию Владимировичу наверняка будет намного
удобнее в высоком кожаном кресле, стоявшем прямо перед письменным столом.
Однако Юрий Владимирович вообще садился только в крайне редких случаях, да
и то очень ненадолго. При первой же возможности он снова вскакивал с места
и начинал ходить взад и вперед, то и дело впиваясь в собеседника своим
цепким взглядом.

"Неудивительно, что он до осени может на даче сидеть, - подумала Надя,
наблюдая за тем, как Юрий Владимирович, переступив порог, энергичным шагом
направляется на середину комнаты. - Постоянно в движении - так, пожалуй, не
замерзнешь... Интересно, он свои рассказы тоже на ходу пишет?"

Впервые Надя прочитала его рассказы года два назад. Теперь серая тощенькая
брошюрка, с которой Надя начала знакомство с творчеством Юрия Владимировича
и которая когда-то так сильно поразила ее воображение, пылилась глубоко в
недрах книжного шкафа. Но в свое время Надя перечитывала случайно попавший
ей в руки сборник чуть ли не ежедневно и до сих пор еще знала некоторые
пассажи практически дословно. Юрий Владимирович писал о вещах, о которых
Надя не имела ни малейшего понятия, но тем сильнее было ее восхищение перед
книжкой, свидетельствующей о том, что за пределами знакомого ей мира
существует, по крайней мере в виде потенциальной теоретической концепции,
еще один - абсолютно не похожий на повседневную действительность. Кто
зачитывался в детстве историями про инопланетян или про полеты в соседние
галактики, тот поймет Надино увлечение прозой Юрия Владимировича. Только
Юрий Владимирович писал не о соседних галактиках - Боже упаси! - а об эпохе
застоя, что, впрочем, не мешало его персонажам удивлять Надю не хуже, чем
это удалось бы пришельцам с других планет, вылетевшим из-под пера иного
писателя-фантаста.

Однако герои Юрия Владимировича большей частью никуда не летали и ниоткуда
не вылетали. Они вообще, в отличии от их создателя, передвигались крайне
медленно и предпочитали сидячее положение стоячему, а лежачее - сидячему:
казалось, энергичный Юрий Владимирович, как вампир, высасывает из своих
протагонистов все жизненные соки, а потом пускает их, разочарованных и
безвольных, бродить по страницам издаваемых им сборников. Некоторое
удовольствие его герои находили лишь в распитии водки, употреблении
ненормативной лексики и в сексе. Но и этими скромными радостями они редко
могли наслаждаться безмятежно: то водку было не достать, то злой милиционер
штрафовал за нецензурные выражения, то женщины... Впрочем, насколько
помнила Надя, женщины в мире, сконструированном Юрием Владимировичем,
никогда не отказывали, а если сначала и упирались от избытка кокетства, то
стоило герою снять штаны - и все устраивалось само собой. Зато в остальном
жизнь созданных Юрием Владимировичем персонажей была в высшей степени
трагичной. Особенно запал Наде в память один характерный эпизод из рассказа
"Назад в детство": два непризнанных поэта и один музыкант забрели каким-то
непонятным образом на детскую площадку, распили там по бутылке водки и,
взгромоздившись втроем на одни качели, начали что есть силы раскачиваться
взад-вперед, распугивая оказавшихся поблизости ребятишек, а заодно и
слабонервных читателей, трехэтажным матом. Это была, кстати, чуть ли не
единственная сцена, где Юрий Владимирович позволил своим исстрадавшимся
персонажам немного полетать. Так или иначе, fun продолжался недолго: героев
одного за другим начало тошнить - то ли от водки, то ли от качелей, - и они
как яблоки попадали вниз на землю, разбив себе носы и оросив стоявшую
неподалеку песочницу потоками рвоты.

Надю тогда до глубины души тронула судьба этих аутсайдеров, и вообще она
загорелась желанием показать автору подобных душераздирающих историй свои
собственные рассказы. И хотя Надины опусы даже отдаленно не имели ничего
общего с произведениями Юрия Владимировича, она почему-то была уверена, что
он непременно ее поймет. Узнав, что почитаемый ею писатель зарабатывает
свой хлеб в качестве главного редактора известной всему городу газеты, Надя
тут же отправила ему письмо. Юрий Владимирович ответил в самом дружеском
тоне и дал свое согласие на личную встречу. К первому свиданию Надя
готовилась очень тщательно: ей хотелось много чего сказать своему кумиру.
Но едва переступив порог газетного офиса, куда Юрий Владимирович пригласил
ее для беседы, она тут же все забыла, ибо - о ужас! - творец рассказа
"Назад в детство", вопреки всем ожиданиям, имел такой безжалостно-деловой
вид, будто сам в любой момент готов был пнуть ногой распластавшихся возле
песочницы аутсайдеров, а потом, тыкая каждого поочередно носом в его же
собственную рвоту, приговаривать: "Будешь еще заниматься свинством,
будешь?" Однако первое впечатление нередко оказывается ошибочным, и Надя
вскоре поняла, что бояться Юрия Владимировича незачем: он никого не пинал
ногами, а даже совсем наоборот - несмотря на свою занятость, почти всегда
благосклонно находил время прочитать ее рассказы и высказать на их счет
свое профессиональное мнение...

Юрий Владимирович подошел к дубовому письменному столу, украшающему его
дачный кабинет, и, положив одно колено на подвижное сидение кожаного
кресла, звонким голосом обратился к своей гостье:

- Ну вот, теперь я наконец могу заняться вами. Сожалею, что заставил вас
ждать, но надо было срочно разобраться с шефом отдела культуры. Коллеги,
как видите, не хотят никак понять, что я в отпуске, и прибегают ко мне на
дачу с каждым пустяком, будто они в младшей группе детского сада, а я их
нянька. Ну конечно, кому охота брать на себя ответственность...

- Извините, что я вас тоже в вашем отпуске беспокою, - тихо проговорила
Надя, опуская глаза.

- Ну что вы. Это же совсем другое дело. Это не работа, а так... почти
удовольствие, - Юрий Владимирович обошел один раз вокруг стола и
остановился облокотившись на него рукой с противоположного к Наде края. -
Так когда вы вернулись из Германии?

- Месяца полтора назад, сразу же после окончания семестра.

- Ну и чем вы вообще интересненьким в Кельне занимались?

Юрия Владимировича неоднократно раздражало, что Надя хронически не умеет
поддерживать непринужденный small talk и на вопросы, из которых могла бы
вылиться интересная и приятная для обеих сторон беседа, отвечает с такой
изобретательной односложностью, будто нарочно пытается завести разговор в
тупик.

Вот и сейчас Надя ограничилась лаконичным ответом, в котором с трудом можно
было найти зацепку для дальнейшего обмена фразами:

- Ходила на лекции.

Но Юрий Владимирович как мастер светской беседы никогда не сдавался:

- Да-да, вы мне про свои лекции даже в открытке оттуда написали. Что там
была за тема? "Рильке и мировая литература" вроде бы?

- "Рильке и французская литература", - поправила Надя. - И это не лекция
была, а семинар. Но на него я тоже ходила, - она как-то печально вздохнула
и, не зная, куда девать глаза, опустила их в пол.

Юрий Владимирович должен был мысленно констатировать, что ему никогда еще
не доводилось встречать другого человека, настолько явно неуверенного в
себе. Как она вообще еще что-то пишет? Писателю - так считал Юрий
Владимирович - необходима сила, внутренний напор, рвущаяся наружу энергия.
Но ничего подобного, даже в скромной дозе, в Наде не ощущалось.

Другие начинающие авторы, с которыми Юрию Владимировичу часто приходилось
иметь дело, обычно являлись к нему с гордо поднятыми подбородками и со
сверкающими глазами, говорившими: "Я - гений нового тысячелетия! Не видно
что ли?", то есть выглядели примерно как непокорный Артюр Рембо, впервые
посетивший Верлена в его парижской квартире. Но, конечно, Юрий Владимирович
не был Верленом, в том смысле, что плевал он на всех этих юных рембо с
очень большой высоты. Не раз ему приходило на ум, что Рембо - тому
единственному настоящему Рембо - в свое время крупно повезло, что он попал
именно на добряка Верлена. Ведь окажись на месте заслуженного мэтра сам
Юрий Владимирович, то не сдобровать бы нахальному мальчишке - без церемоний
выставил бы он его за дверь или сказал бы ему что-то вроде: "Не без
интереса прочел я ваши строки, но был, к сожалению, разочарован, так что
для того, чтобы выйти на профессиональный уровень, вам предстоит еще более
чем серьезная работа". Можно не сомневаться, что от такой суровой прозы
жизни у того надолго бы отшибло поэтический вкус, а также желание лезть со
своими стихами к кому попало.

Парадокс состоял в том, что при всей своей неприязни к подобного рода
самоуверенным юношам и решимости гнать их от себя как можно дальше, Юрий
Владимирович в глубине души бы уверен, что из них уже в силу их честолюбия
и бунтарской натуры, по крайней мере потенциально, может что-то получиться.
А вот от такой девушки, как Надя, он, напротив, ничего не ожидал и, тем не
менее, уже почти что третий год поддерживал с ней связь, терпеливо читал ее
рассказы и даже по мере сил старался ободрить и обнадежить свою подопечную.
В чем тут был секрет? Может быть, в том, что вытолкать это во всех
отношениях кроткое создание за дверь ни в прямом, ни в переносном смысле не
позволяла совесть, то есть попросту не поднималась рука. К тому же
избавиться от Нади традиционными способами было практически невозможно,
ведь скажи он ей что-нибудь про профессионализм, над которым необходимо
"более, чем серьезно" работать, она бы ни за что не оскорбилась, а робко
подняла бы на него задумчивые глаза и обязательно спросила, с чего лучше
начать. Ну а потом незамедлительно принялась бы за "работу" в указанном им
направлении.

"Я же говорю, - подумал Юрий Владимирович, наблюдая за ней в тусклом свете
висевшей на коротком проводе под самым потолком пластмассовой люстры, - ни
гордости, ни характера... А это еще что такое? - его критический взгляд
упал на Надины черные шерстяные колготки, собравшиеся в складки на коленях.
- Называется человек прожил полгода заграницей! Хоть бы одеваться нормально
там научилась. У меня даже дочка-первоклассница в таком виде на улицу выйти
стесняется, следит, чтоб ничего нигде не топорщилось и на колготках ни
одной морщинки не было".

Юрий Владимирович снова обошел вокруг стола и, открыв стоявший в углу
секретер, начал перебирать в нем пачки машинописных листков.

- Сейчас, - кивнул он своей гостье. - Мы с вами так давно не виделись, что
не помню уже, куда я засунул ваши последние рассказы. Но я их забирал с
собой на дачу - это точно. Сейчас найдутся, не волнуйтесь... Кстати, как
поживает Дима? - спросил Юрий Владимирович, засовывая голову в самую глубь
секретера.

- Какой Дима? - не поняла Надя.

- Ну ваш молодой человек. Разве его не Дима звали?

- А, Дима, - Надя наконец сообразила, о ком идет речь. - Мы уже давно не
встречаемся. Его, по-моему, еще до моего отъезда в армию забрали. У них в
институте, кажется, не было военной кафедры, или что-то в этом роде.

"Что за дела?! - возмутился про себя Юрий Владимирович, обидевшись сразу за
весь мужской пол. - Человека в армию забрали, а она себе преспокойно в
Германию укатила и даже о его существовании, можно сказать, напрочь
забыла".

Но Юрий Владимирович был неправ: Надя еще немного помнила Диму. Помнила,
как они прошлым летом часто ходили в кино, как он покупал ей мороженое,
облитое кисленькой желтой глазурью и наколотое на тоненькую деревянную
палочку, помнила его горьковатые поцелуи, которые хотелось поскорее
проглотить, как прописанные врачом пилюли. Помнила, как однажды Дима
откусил кусочек от ее желтого эскимо, как отпечаток его зубов ясно
обозначился на липкой глазури и как она потом брезгливо косилась на
оставшееся у нее в руке мороженое до тех пор, пока наконец не решилась
незаметно выкинуть его в ближайшую урну.

В Надины рассказы Дима вникать не хотел, но однажды высказался в том роде,
что раз уж она умеет изъясняться на бумаге в более-менее складных
предложениях, то пусть напишет что-нибудь эротическое вроде "Эммануэль". Не
пропадать же таланту! Дима не понимал, что во всех ее рассказах за
поэтическими образами, метафорами и сравнениями и так скрывается сплошная
эротика. Впрочем, этого никто не понимал, кроме Юрия Владимировича, но на
то он и профессионал. Народ в лице Димы требовал описаний попроще и
подоступнее. И тогда Надя, которая в то время как раз боялась, что Дима
бросит ее из-за того, что она не соглашается с ним спать, решила пойти на
компромисс и задумала цикл эротических рассказов, ориентированных
специально на Димин неприхотливый вкус. Смысл предприятия,
предусматривающего регулярное появление в свет все новых и новых историй с
промежутками в одну-две недели, заключался в том, чтобы удержать
заинтригованного продолжением Диму возле себя. Однако осуществить подобную
вылазку в мир откровенной эротики оказалось не так уж легко: Надя
просто-напросто никак не могла подобрать подходящих слов для обозначения
относящихся к сексу частей тела и физиологических процессов. "Пенис"?
"Эякуляция"? "Фрикции"? Нет, все эти термины Надя сразу же отклонила,
сообразив, что, даже если ей удастся состряпать с их помощью какой-нибудь
прозаический фрагмент, то он сгодится разве что для публикации в журнале
"Здоровье". Заглянув в книжки признанных классиков мировой эротической
литературы, она наткнулась на такие выражения как "грот Венеры", "вставший
на дыбы конь", "древко копья". Списывать, конечно, нехорошо, но неужели ей
самой не придет в голову какой-нибудь красивый образ в этом роде? "Древко
копья, грот Венеры", - повторяла она про себя, надеясь выйти когда-нибудь и
на свои собственные метафоры, но кроме "ручки от сковородки" и "дырки от
бублика" почему-то так ни на что и не вышла. Однако гениальные идеи часто
приходят тогда, когда их совсем не ждешь. И вот как-то, покупая в магазине
"Север" торт на мамин день рождения и разглядывая без всякой задней мысли
разложенные на прилавке пирожные, она вдруг поняла, что нашла два
достаточно поэтичных и подходящих, на ее взгляд, названия для
задействованных в сексе частей тела: "эклер" и "кремовая корзиночка".
Узнав, что Надя собирается писать эротический рассказ про эклеры и
корзиночки, Дима не мог удержаться от некоторых скептических замечаний и
поставил ей, между прочим, в пример Юрия Владимировича, который, изображая
в рассказах любовные сцены, не стеснялся называть вещи своими именами, не
затрудняя ни себя, ни читателей никакими метафорами. "Ему можно, он -
мужчина, - объяснила Надя Диме. - Женщины так не пишут. И вообще, как ты
можешь сравнивать? У него же не в эротике дело, а в том, чтобы особую
атмосферу создать".

Действительно, атмосфера, создаваемая эротическими сценами в рассказах Юрия
Владимировича, была очень специфической: герои совокуплялись большей частью
на жестком дощатом полу, подстелив под себя газеты с портретами Брежнева
или вообще ничего не подстелив. При этом на слившихся воедино любовников
частенько капало что-то с прохудившегося потолка, а один раз на спину
вошедшему в сексуальный экстаз протагонисту посыпались откуда-то сверху
тараканы. Такая грубоватая эротика, совмещенная с социальной критикой и
сюрреалистическими вставками, могла существовать, по мнению Нади, только в
мире, созданном Юрием Владимировичем, и в ее собственном рассказе подобным
сценам делать было абсолютно нечего. Но и эклер с корзиночкой, как она
позже поняла, ни в какие ворота не лезли. Так что пришлось Диме остаться
без возбуждающей свеженькой истории б la "Эммануэль"...

- Вот они - ваши рассказы, - торжественно провозгласил Юрий Владимирович,
извлекая из глубины секретера несколько скрепленных скрепкой листков в
прозрачной папке. - Я тут пару пометок сделал. Ничего? - он бодро вернулся
к письменному столу и с размаху опустил на него папку с рассказом, которая
издала при этом звук, похожий на удар кнута.

- Наоборот, очень хорошо, - тихо вздохнула Надя. - Большое спасибо.

Юрий Владимирович наконец уселся в свое кожаное кресло и, видимо, чтобы не
оставаться уж совсем без движения, начал покручиваться из стороны в сторону
на подвижном сидении.

"Ему надо было идти в космонавты, - нево