Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
города,
конец Москвы, конец любого промышленного и оборонного района. Америка
диктует миру свою волю, а мы делаем хорошую мину при плохой игре. У них
производство ядерных боеприпасов поставлено на конвейер. Это угрожает вообще
нашей политической системе, социализму во всем мире.
Вошел доктор и был посвящен Ольховским в беседу.
- Это наш научный специалист, - представил он вошедшего гостю, - от него
секретов нет. ("Псих. Побудь", - шепнул на ухо. )
Доктор сделал доброе лицо и спросил:
- А вы болеете за социализм?
Бородач презрительно покривился:
- Не надо меня проверять, у нас все такие проверенные, что дальше некуда.
Уж если я к вам обращаюсь - значит, позарез! - Он провел рукой по горлу. -
Первое, что вы должны сделать в Москве, - это выделить деньги - любые,
откуда угодно! - на продолжение работ нашему институту. Речь идет о самом
существовании государства, понимаете? Я жизнью сейчас рискую, говоря вам
это, но люди за это жизни отдают!
- Каким образом отдают? - очень заботливо спросил доктор.
- Это не преувеличение! Все мы рано или поздно от лучевой загнемся.
Времени нет на все проверки и предосторожности, понимаете, все делается
впервые. Тут от доз очень трудно уберечься. Не до того. Мы на фронте.
Доктор вздыхал. Ольховский кивал. С сумасшедшими нельзя спорить. Хотелось
закруглить разговор как можно быстрее.
- Даю вам слово, что в первую очередь будут выделены деньги на вашу
работу, - пообещал Ольховский, встал и крепко пожал физику руку.
- Спасибо! - горячо сказал тот. - Спасибо вам, дорогой мой человек. Да...
Дело, которому мы служим. Вот так иногда скажешь себе: я отвечаю за все. И
становится легче.
- Пойдемте, я провожу вас сам, Альберт... э?
- Просто Альберт, или можно - Алик, у нас без отчества. А вообще -
Матвеевич.
- Сколько вам лет, Альберт Матвеевич?
- Двадцать девять.
- Молоды.
- У нас все молодые.
Они следили, как физик, удаляясь и растворяясь позади, ловко продевает
свой челнок сквозь сизые сумерки.
- Классический МДП в реактивной стадии, - покрутил головой доктор и
поежился то ли от холода, то ли от мыслей, то ли от игры в сочувствие перед
собой и собеседником, а то ли от сочувствия совершенно искреннего;
вероятнее, от всего вместе.
- Вот бедолага, - с жалостью сказал Ольховский. - Ну, сделали бомбу. А
что толку? Все равно америкашки нас захомутали. Действительно - сумасшедшие
счастливее здоровых: у них есть вера и идеал.
Обходя после отбоя корабль, он вспомнил свою сентенцию и усомнился в ней:
на камбузе, согнувшись за чисткой картошки над бачком, Хазанов и Груня
тихонько пели:
Забота у нас такая, забота наша простая: жила бы страна родная - и нету
других забо-от...
Мне бы ваши заботы, с черным английским юмором сказал он себе. М-да... но
ведь тоже не лишено.
26.
"Над седой равниной моря ветер тучи собирает. И текли, куда надо, каналы,
и в конце куда надо впадали. Блаженны нищие, ибо их будет царствие. В первую
голову архиважно захватить почту, телефон, телеграф (проверить, есть ли еще
телеграфы, или телеграммы передаются по компьютеру) и вокзал.
По званию, должности и возрасту я не мог быть включен в десантную
команду. Мое место было на корабле. Ввиду особых обстоятельств я счел
возможным пойти на нарушение инструкции и усилить вооружение десанта
находящимися в экспозиции музея трехлинейной винтовкой системы Мосина-Нагана
(инв. №47-12) и станковым пулеметом системы Максима (инв. №47-76), каковые
были выданы под ответственность и под расписку боцмана экипажа мичмана
Кондратьева (к сожалению, без патронов)".
В Дмитрове, выцеливая на траверзе центр города, встали на канале.
Невыразительные панельные пятиэтажки торчали слева прерывистой стеной.
Шлепнули ял и шестерку в черно-зеленую, воняющую канализационными стоками
воду и, с силой вытягивая на себя вальки и откидываясь на банках, в
двенадцать весел рванули к берегу - где, среди промышленного мусора,
проросшего жухлым бурым бурьяном, уже останавливались и собирались случайные
прохожие, указывая и оглядываясь.
- Мужики - "Аврора"!
Ткнулись носами рядом с полуразвалившейся лодочной пристанью, оставили
двух часовых и побежкой поднялись к битой и бугристой асфальтовой дороге.
Водители замедляли ход и влипали в стекла. Стопорнули первый же порожний
грузовик, запрыгнули в кузов, подняли пулемет и установили на кабину. Шурка
сел к шоферу, выложил на колени маузер:
- Где тут у вас городское начальство?
- Это что, мэрия, что ли?
- Гони в мэрию!
На застывшем, натянувшем стравленные якорь-цепи в какой-то сотне метров
крейсере - вот он, рядом! - загрохотали звонки, забегали по палубе черные
фигуры, разворачивая бортовые орудия, разнося снаряды. Серые шестидюймовые
хоботы задрались и уставились на город с тяжелой угрозой.
- Орудия то-овсь! - запел вибрирующий тенор весело и зло. Цепочка зевак
вдоль берега превращалась в толпу, над ней прошелестели ахи и ропот.
- Гони! - повторил Шурка шоферу, со скрежетом ворочающему рычаг в коробке
передач.
- Красный же. ч
- Гони на красный! - Он надавил клаксон, грузовик прыгнул.
Похерив правила и залетая правыми колесами на тротуар, грузовик пер к
центру по кратчайшей, подвывая и терроризируя движение. Машины шарахались.
Прохожие цепенели. Уставленный вперед пулемет погрохатывал железными
колесами по крыше кабины и ерзал на виражах. Братишки в перепоясанной черной
коже, закусив ленточки бескозырок и придерживая коробки маузеров,
подпрыгивали в кузове стоя, удерживая равновесие так, как удерживают его
моряки при сильной и резко бьющей волне:
- Полундра!
Ветер бил в лица, в каменные скулы, высекая слезу из сжатых в прищур
глаз. И было это все похоже на советский фильм о революции, который, после
обрыва ленты и долгой, бессмысленной и яркой пустоты на экране под свист и
топот зала, вновь запустили и озвучили, и зрители превратились в участников
ожидаемого и требуемого действия.
На площади перед стеклянно-бетонным кинотеатром воткнулись в какой-то
митинг, развлекающий зрительные нервы пестротой флагов, как рубашка
латиноамериканца. Гудя и взревывая, грузовик полез напрямик, вызывая вялое
негодование и интерес собравшихся.
Очередной оратор подавал торс вперед и втыкал в воздух палец, стоя на
постаменте, оставшемся, судя по архитектурному оформлению местности, от
памятника вождю мирового пролетариата; возможно, впрочем, еще ранее на том
же постаменте помещался памятник государю - сейчас уже трудно сказать,
какому именно. К постаменту была прислонена деревянная лесенка. Места
наверху хватало только на одного, поэтому остальные активисты и агитаторы
сгрудились у подножия.
Оратор гнал текст в микрофон, и четыре матюгальника по углам площади, под
влиянием порывов ветра и разноудаленности от любого из слушателей, создавали
эффект вокзала, когда поступенчатое эхо разбирает речевые построения на
отдельные слоги и швыряет их горстями:
- ровой пери азит ять шить сек... рот миче ад!
Судя по реакции толпы, она давно овладела, среди прочих боевых и
вспомогательных искусств современного выживания, искусством дешифровки
адресуемой информации. Смешанное выражение безнадежности и злобы на лицах
вполне отвечало тезису:
- Мировой империализм грозит опять задушить русский народ экономической
блокадой!
Возможно, это означало, что один или несколько раз он уже был задушен -
продолжения Шурка не услышал, потому что стоящий в кузове Бохан дважды
выпалил вверх из маузера и с замечательной петушиной отчетливостью заорал:
- Дорогу!
Шурка открыл дверцу, встал на подножку и привлек за шиворот ближайшего -
бедно одетого и неаккуратно выбритого мужчину лет сорока, морщины которого
были сложены жизнью в рисунок большой честности:
- Давно здесь живешь?
- Всю жизнь, - отвечал мужик с непринуждённым достоинством, несмотря на
хватку за шиворот, словно к такой манере разговора он и привык.
- Местный, значит. Город хорошо знаешь?
- Знаю, конечно.
- Знаешь, что сделать надо, чтобы все нормально стало у вас?
- А чего не знать. Это все давно знают. Знаю, конечно.
- Поехали!
Из кузова спустились руки и задернули мужика наверх. Оратор оттянул
пальцем ворот, будто это именно он был причиной паузы в его речи, мешая
проходить словам, теснящимся в груди.
Толпа раздалась, образовав проход, и грузовик продолжил движение под
полощущими воздух волнами слипшихся фонем:
- ащи росы ами ело хрр... атра!
"Товарищей матросов с нами" разобрали сообща, оставив конец приветствия
на совести оратора. Кренясь и приседая в кузове в такт качанию рессор и
придерживая аборигена объятиями за плечи, по ходу были извещены им о полном
отсутствии значимой информации: то есть зарплаты не было с весны, детские
сады закрываются за отсутствием снабжения, мебельная фабрика стоит без
заказов, в школах получают деньги только наркоторговцы, а кредиты городу мэр
крутит через банк братков, где, как в каждом нормальном банке, во главе
сидит еврей с кандидатской диссертацией, а за его спиной стоит чечен с
кинжалом; а озвученный митинг на площади - это забастовка врачей, учителей,
транспортников и - что самое действенное, как они надеются - сантехников.
Сам же мужик, Матвей Ершов, - потомственный рабочий с завода среднего
машиностроения "Красная стрела", где все находятся в неоплачиваемом отпуске,
потому что выпускаемые нынче вместо зенитных ранцевых ракет пароварки никто
не покупает, а пишут рекламации с критикой силы струи, бьющей из вращающейся
свободно головки пароварки и сбивающей в кухнях все, что под нее попадает.
Грузовик шикарно тормознул, так что провело юзом, под зданием мэрии
типично горкомовского образца: серая тюремная штукатурка внашлеп, скошенные
наружу вертикали оконных проемов по урбанистической моде Чикаго прошлого
века и тройные крепостные ворота темно-желтого дуба в панели из
полированного черного гранита. Матросы высыпались на клумбы с кустами
отцветших георгинов и, разбрасывая по ветру клеши и лапая из коробок
маузеры, ринулись по ступеням.
Щиток нацеленного пулемета скрывал отсутствие ленты. Болтавшаяся за
дверьми охрана предупредительно скосила глаза к дежурной комнате, куда и
была заперта, лишенная оружия и связи, с готовностью с ее стороны.
В кабинете мэра проходило совещание. Сам мэр, мужчина ухоженный и
налитой, но каким-то нездоровым серо-зеленым соком, как будто он питался от
одной корневой системы с долларовым станком, сидел во главе длинного стола
под российским триколором и слушал одного из присутствующих, омерзительного
вида старого пня, которому даже взломщик не доверил бы подержать свой
бутерброд, пока сам он достает отмычки.
-... таким образом, повысив ставку до двадцати семи процентов... -
говорил пенек, когда грохот шагов достиг кабинета и створки дверей метнулись
на петлях, выбивая штукатурку из стен.
Наслаждаясь и во исполнение детской мечты Шурка выстрелил в люстру.
Ударил хрустальный перезвон, крутящаяся пропеллером отстреленная подвеска
цокнула об стол и порскнула в сторону.
- Заседание окончено! - картинно объявил Шурка, дунул в дымящийся ствол и
пошлепал маузером по ладони. - Встали - поклонились - всё! Молчим и отходим
к стенке.
Если вид вломившейся матросской банды и звук выстрела ошеломили городскую
элиту, то при слове "стенка" лица побледнели, а зрачки расширились. Возникла
короткая и заторможенная суета, когда вставшие из-за стола не могли выбрать,
вставать каждому к ближайшей стенке или собраться всем вдоль одной, пока
дирижерский взмах Шуркиного маузера не указал нужную позицию.
- Вот ваш новый мэр. Как тебя?.. Матвей Ершов. Прощу любить и, как
говорится, жаловать. Его приказ - закон.
Матвея посадили за стол мэра. За его спиной встал Груня, пристукнув об
пол прикладом трехлинейки с примкнутым штыком.
- Печать! - протянул руку Шурка.
Разжалованный мэр осторожно отошел от стенки, открыл маленький сейф в
углу и, повинуясь жесту, положил печать на стол перед Матвеем.
- А это подпись, - сказал Кондрат и положил рядом с печатью отобранный у
охраны пистолет.
- Хоть представьтесь, вы кто? - предложил мэр, срываясь с начальственного
баса на просительную фистулу, и пуля просверлила ореховую панель над его
головой. Шурка мягко улыбнулся и опустил ствол в уровень его живота.
- Кондрат, мы кто-о? - томно протянул он.
- В пальто, - хмуро сказал Бохан. - Молчать всем на хрен.
- Отвечаю на главный и невысказанный вопрос, - сказал Шурка. - Какова
наша программа. Проста, как правда. Все предприятия города принадлежат
трудовым коллективам. Руководят ими выборные советы, которые выбираются на
общем собрании. Собрания пройдут везде завтра же утром. А сегодня мы
вынимаем из банков, деньги, и они раздаются по всем предприятиям,
учреждениям и так далее, которым задолжали зарплату. А также с личных счетов
господ директоров и прочих президентов акционерных обществ. Попрошу всех
документы на стол! Матвей - вызывайте по телефону друзей, которым доверяете,
и начинайте разбираться. Так. Председатель совета директоров банков или кто
тут у вас главный по бабкам - здесь? Два шага вперед!!! Ты, пенек? Поедешь с
нами. Матвей - этот товарищ пока остается при вас. (Груня погладил цевье
винтовки и обвел строй кровожадным взглядом. ) И надеюсь, никто не вздумает
рыпнуться!
Хмурый Бохан в этот момент выпалил, и бутылка пепси на тумбочке под окном
взорвалась, брызнув коричневой пылью. Все проследили, как гильза катится по
паркету.
- Следущая будет в лоб, - пробормотал он. С шумом выходя, в приемной
кто-то лапнул за круглый зад секретаршу, она вежливо пискнула.
- Вари кофе новому мэру, детка, - попрощались с ней. - И не вздумай
шалить без нас - скоро вернемся, жди!
Двое сели с банкиром в "мерс" и поехали вперед, чтоб раньше времени не
пугать охрану грузовиком с пулеметом. Получив указания от подъезжающего
босса по сотовому телефону, сбитые с толку татуированные ребята в камуфляже
дали сменить себя на дверях, разоружить и запереть без лишних эксцессов.
Подкованные каблуки застучали по искусственному мрамору вестибюля.
- Где тут у тебя кладовые, они же защечные мешки и закрома родины? -
спросил Шурка, пихая пенька стволом в ребра. - Веди, родимый. Вынимай, все
вынимай. Знаешь, какое самое болезненное ранение из неопасных для жизни?
Колено прострелить. Одна заминка - и ты хромой. Вторая - и хромота тебе уже
не помешает.
Пенек, лысый и седой при черных разбойничьих бровях, был еще крепкий
старый дуб и пыхтел на лестницах явно не от немощи, а от злости и умственных
усилий найти выход. Тем временем бабы из отдела расчетных операций начали
спускать с принтеров списки предприятий и обзванивать бухгалтерии - под
зорким присмотром облизывающихся морячков.
- Да! Присылайте срочно людей с машиной для получения зарплаты!
Перед дверью с номерным замком пенек остановился. Сопровождающий его
начальник отдела хранения брякнул ключами и глянул искоса. Конвой ощерился.
- Чтобы отключить сигнализацию здесь, надо вызвать представителя
вневедомственной охраны, - сказал пенек. - Ну что?
В штанине его синего в редкую полоску костюма появилась круглая дырочка с
бурыми краями.
- Ишфините, - прошептал он и поправил вставную челюсть. Прислушался к
ощущениям, и облегчение сорвалось с его лица, как птица.
Блиндированная дверь отошла. В ярко освещенном хранилище стояли в два
ряда стеллажи, наполовину заполненные мешками и упаковками. Противоположную
стенку занимали ячейки сейфов. Пахло неживым запахом бомбоубежища и живым -
неповторимым ароматом бумажных денег, прошедших через множество рук.
- Ребя, - с восхищением сказал Габисония, - бабок-то сколько!
- А баксы где лежат?
- Ячейки чьи? Открывай - без фокусов! У народа банковских сейфов нет.
"Наладив процесс", директор банка грустно погладил дырочку на штанине и
вежливо испросил разрешения отдохнуть немного в кабинете. Сев в кресло
напротив Шурки, он распорядился секретарше подать нитроглицерин, седуксен,
кофе, коньяк и сигареты. Запив первые вторыми, закурил, закашлялся и спросил
хрипловато:
- Молодой человек, на что вы рассчитываете?
- На все хорошее, - готовно отозвался Шурка.
- Ну, то, что на все выплаты денег все равно не хватит - это ладно. Хотя
жаль, что вы не знакомы с азами. Деньги частично в обороте, частично
обращены в ценные бумаги, и так далее. То, что банк теперь уничтожен - тоже,
допустим, ладно. Хотя за этим последует масса неприятностей для рядовых
вкладчиков, рабочих, предприятий и прочее. Лично я могу понять ваш молодой
порыв. Но взглянем в корень вопроса. Они проедят розданные деньги и пропьют
возвращенные им предприятия. И через год все будет точно в таком же
положении, как сейчас. Только уже нечего будет экспроприировать у
экспроприаторов, как, помнится, выразился один известный руководитель
балтийских матросов.
- Отчего же? Будут работать, производить добро, продавать его, вот и
деньги. Просто - у всех, а не у тех, кто ловчее и бессовестнее.
- Понимаете ли, молодой человек, жизнь устроена так, что кто умнее и
энергичнее - тот ловчее и бессовестнее. Ну, будут через год другие
руководители и другие воры, только развала еще больше. Экономика совсем не
так проста, как вам кажется... и в последние годы все имели возможность в
этом убедиться.
- Ой, - сморщился Шурка, - вот только не надо про экономику. За десять
лет уже уши болят. Разворовывают все внаглую, а валят на экономику. Все ваши
экономические сложности - это жалобы мошенников дуракам, чтобы обирать их
дальше. За экономику они болеют... За свой мерс ты болеешь и костюмчик
испорченный, поди, от Джанфранко Ферре. Богатым нужна та экономика, при
которой они хапают больше - а хапаете вы, как нигде, вот под свой хапок
экономику и сделали. Да для вас эта экономика - золотое дно, что ж вы
рыдаете, крокодилы! Коньячок-то французский? Почем брал, экономист? Или
взятка - пардон, презент?
- А что - нравится?
- Перебьюсь! И хватит курить, старый пень - иди крутить хвоста своим
бабам, чтоб деньги быстрее раздавали. - Он взглянул на часы. - Надо еще
заехать потрясти кой-кого из ваших хозяев города. И не вздумай куда звонить:
узнаю - расстреляю лично. Вник?
Стекла вздрогнули от мощного хлопка, прокатившегося над городом, и следом
возник знакомый, громыхающий с железным шелестом звук несущегося в облаках
товарного состава. Дирктор посмотрел в окно, не обещающее, что ему приснится
покой.
- Шесть дюймов, - пояснил Шурка. - Вмазали куда надо, понял?
Выстрел означал: шлюпки на борт.
... Уже выбрав якоря и тронувшись, протерев поднятые шлюпки соляром и
сменив парадки на робы, наблюдали непонятную сценку, в возбуждении после
дела ввергшую всех в неудержимый нервический хохот. Груня, явно опять
подкуренный, с натугой вытащил на палубу чугунный бюст Пушкина, украшавший
угол большой кают-компании, и плюхнул его в воду.
- Ты что делаешь, коз-зел! - закричал вахтенный, спеша к нему с
занесенной для подзатыльника рукой.
- Сбрасываю Пушкина с парохода современности, - важно сказал Груня.
- Зач-чем?!
- А мы против любого культа личности. Очень сильно достал. Еще в школе. И
теперь с ним плавей!..