Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Веллер Михаил. Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -
Но плюху он получил от Иванова-Седьмого. Выскочив наверх со своими мемуарами, Иванов с треском огрел его пухлым томом по башке. На переплете шкодливой рукой к названию "Сквозь XX век" было прибавлено "Фоке" - и пририсован гривастый кот в медальоне. 27. Мох был нежно-изумрудный, и мельчайшая роса игольчато вспыхивала в нем. Он бархатно выстилал торцы черных досок, которыми был обшит шлюз. Зеркальный сапог, продавивший его на обрезе берега, выглядел празднично и сюрреалистически, как на картине Дали. Выставив ногу вперед и заложив большой палец за широкий желтый ремень, старший наряда приказал: - Командира корабля - ко мне. Голос у него был негромкий, но очень хорошо слышный - впечатление было такое, что не голос покрывал прочие звуки, а окружающее звучание снижалось, когда он раздавался. Видимый в открытую дверь рубки, Ольховский закурил со всем возможным изяществом и так же не повышая голоса произнес, по-гвардейски растягивая гласные: - Ва-ахтенный, сходной трап. Прине-эть наряд. Сходня с леерным обвесом шлепнулась на край шлюза. Вахтенный ограничил приветствие задиранием подбородка. - Вохра какая-то, - пробормотал он за спиной троих, поднявшихся на борт после выжидательного молчания. Старший сделал еще два шага и, не оборачиваясь и обозначая свою власть все той же ровной негромкостью голоса, бросил: - Проводи к командиру. Были они все трое в шевровых офицерских сапогах, широких синих галифе, сиреневых гимнастерках до колен, высоко схваченных светлыми ремнями, и фуражках с очень узкими полями. Над правой ягодицей у старшего пристроилась большая косая кобура, судя по вспученности - с наганом. У двух других на плечах висели в меру потертые карабины, двоюродные братья музейной трехлинейки. И имели они тот непререкаемый вид, который отличает безвредно-бесполезных охранников никем не угрожаемых объектов типа обувной фабрики или трансформаторной будки. - Почему не выполнили приказ? - тихо спросил старший Ольховского, поднявшись на мостик. - Приказ? - равнодушно переспросил Ольховский, глядя ему мимо глаз. - Чей? - Мой. Входные и выходные ворота шлюза, серые, многотонные, сомкнутые створками в паз, были закрыты на отсечку. Швартовы заведены в причальные кольца. При малочисленности и слабой вооруженности десантной команды крейсер в шлюзе - это кошка в мышеловке. Высадиться и заставить поднять воду и открыть выход? Впереди еще четыре шлюза... Ольховский лениво стряхнул пепел с сигареты. За фуражкой охранника, синеоколышной, как у гебиста при параде, над голыми кронами деревьев, в которых светились последние присохшие листья, торчала концлагерного вида вышка с прожектором и часовым. А черт их знает, инструкции какого года им до сих пор не отменили: нет ревностней служак, чем бездельник при инструкции. - По Уставу при входе и выходе из порта, и так далее, в том числе при прохождении шлюзов, командир корабля не имеет права покидать мостик, - холодно сообщил он, слегка подтасовывая статью. - Извольте представиться. - Старший лейтенант Изворыкин. Ольховский с сомнением посмотрел на эмалевые прямоугольники в петлицах отложного воротника его гимнастерки. Ну-ну. - Предъявите документы, на основании которых вы проходите зону канала. - Это еще что значит? - Что здесь спецзона. - Какая спецзона? - Такая, какая надо. В которой проводятся спецработы. И вооруженный корабль не может следовать к Москве без соответствующего пропуска. - Логично, - сказал Ольховский и кивнул с пониманием. - Логично. - Я жду. Лоцман Егорыч сполз со своего кресла и теперь стоял рядом с помостиком, глядя на троицу в галифе преданно и виновато. Рулевой зачем-то стал протирать нактоузное стекло. Ольховский снял трубку и позвонил Беспятых: - Лейтенант. У нас требуют пропуск на прохождение канала и следование в Москву. Ступайте в канцелярию и извлеките из компьютера пропуск, выданный штабом Балтийского флота "Авроре". Он - там!.. - должен быть на бланке штаба флота, с печатью и за подписью командующего. Причем с визой особого отдела. Быстро! Доставить ко мне на мостик. Что?! Ты меня понял... или нет, дурак?! Исполнять! Швырнул трубку в зажимы. - Сейчас принесут. - Он высчитывал время: пока Беспятых сканирует с какого-нибудь бланка шапку штаба флота и печать (счастье еще, что в прошлом году американцы с фрегата подарили "Хьюлет-Паккард" со всеми наворотами), пока наберет подходящий текст, пока распечатает, проверит ошибки... точно полчаса провозится. Запереть этих идиотов в трюме - а что дальше? Гнать десант захватывать пульты управления шлюзов и контролировать проход? Хрен их знает, что у них тут за спецзона. - Мы осмотрим корабль, - известил Изворыкин. - Прикажите старшему после себя по должности сопровождать. Это было ошибкой. Сухопутный человек слабо представляет себе, какое множество помещений и закоулков заключено в корпусе крейсера - кроме моряков, это знают лишь таможенники и судостроители. Колчак провел их вниз в машинное отделение, и в течение сорока минут рысью таскал по лабиринту бесчисленных коридоров и трапов, наслаждаясь каждым охом и сдавленным шипением за спиной, обозначающими очередное соприкосновение головы и прочих нежных частей тела с выступающим со всех сторон металлом. Лязг, грохот и мат охранника, сыпавшегося в обнимку со своим карабином с трапа в выгородку водоотливного насоса, заставил его удовлетворенно улыбнуться. - Боеприпасы есть? - Не имеем. Нам не положено. - А личное оружие офицеров? - Пистолеты командира, старпома и вахтенного начальника. Через час посланный на поиски Сидорович обнаружил их в шпилевой. Под глазом одного из карабинеров наливался синяк, отчетливо различимый даже в тусклом трюмном освещении. Все было в порядке. Ольховский на мостике дал понять им свое легкое удивление столь затянувшимся отсутствием и ознакомил с образцом компьютерной графики лейтенанта. Бланк с печатью выглядел лучше настоящего. Текст гласил, что "Аврора" следует в Москву по приказу Главного Управления ВМФ, отданному во исполнение директивы Главпура номер такой-то от такого-то числа, дабы принять участие в торжественном отмечании юбилея 7 Ноября. И всем органам и службам, которые ей только могут встретиться, вплоть до санитарно-эпидемиологической и газово-аварийной, категорически предписывается оказывать ей всемерное содействие. Подписал этот шедевр он лично, развернув завитушку на четверть листа. Наискось была наложена резолюция доктора: "Проход всюду!!! Под личную ответственность начальствующих лиц всех вошедших в контакт органов внешних и внутренних служб. Нач. 5 Упр. КБФ к.-адм. Шкандыбенко (подпись)". - Так, - сказал Изворыкин, вертя лист на свет и слюня пальцем печать. - Допустим. А где комиссар корабля? - Бубнова - на мостик! Шурка прибежал в кожанке и при кобуре, бросил руку к фуражке, данной Мознаимом для представительства. - Почему не упомянули про маузер у комиссара? - Так это же само собой. - Все ли в порядке на борту, комиссар? - Товарищ комиссар! - нагло надавил Шурка. - Так точно, все в порядке. А что, есть сомнения? Его вопрос был проигнорирован. Изворыкин смотрел перед собой с тем неохотным разрешительным выражением, каким вахтеры всех рангов показывают пропускаемым посетителям, что на этот раз их бумажки по какой-то мало достоверной случайности, ладно уж, сойдут, а на самом деле - есть, есть за что их прихватить и даже посадить. Так для прокурора любой человек - потенциальный обвиняемый, ходящий на свободе лишь до поры, пока его вина официально не доказана. И тут маркони продемонстрировал, что за время похода он в высокой мере овладел умением настоящего культуртрегера угадывать, какое искусство востребуется данным моментом. Потому что трансляция грянула: Выходит Котька в кожаном реглане, в защитном лепне, в черных прохорях, в руках он держит какие-то бумаги, а на груди горит значок труда! Лицо Изворыкина разгладилось. - Лебедев-Кумач? - утвердительно спросил он, и даже пристукнул каблуком в такт. Но долго расслаблять себя музыке не позволил. - Можете следовать, - процедил он, повернулся и впереди своей пары карабинеров стал спускаться на палубу. Налитое подглазье ушибленного испускало восходящее радужное сияние. Крейсер втягивался в открывшиеся ворота шлюза, когда с берега поплыл заунывный рельсовый звон. И к проволочной изгороди, которая тянулась меж четырех открывшихся с этого места вышек, поползла цепочка людей со старинными тачками землекопов. - Как всегда - техника на грани фантастики, - тяжело вздохнул Ольховский. На закате из-за линии ЛЭП над лесопосадками вынырнул спортивный самолетик. Он был стилизован под старинный аэроплан, этажерку-кукурузник, и тарахтел раскатисто и звонко. Самолетик заложил вираж над самыми мачтами, из открытой кабины свесилась голова летчика в кожаном шлеме и очках, он поднял руку в раструбистой краге и помахал. На глянцево-багровом от вечернего огня борту самолетика было написано "Осоавиахим". - А они там в Москве, похоже, и в самом деле решили праздновать 7 Ноября всерьез, - помахал ему в ответ Беспятых, на подъеме от прочувственной командирской благодарности и премиальных двухсот граммов. Уже стемнело, когда прошли под химкинским железнодорожным виадуком и впритирку миновали мост окружной кольцевой дороги. - Ну, Егорыч, твою мать, - сказал Колчак, - теперь смотри в оба. Не будем утром у Кремля - пущу рыб кормить. 28. Сталинский шпиль Северного Речного вокзала, подсвеченный снизу в каре гипсовых счастливцев с книгами и колосьями, медленно уходил назад по правому борту. Прижатые в ряд прогулочные теплоходы белели под ним. На корме одного пели под гитару на ужасающем русском английском: так мог бы петь на английском умирающий от полового истощения мартовский кот. Там гуляли. Лоцман стоял на крыле мостика рядом с Ольховским, вытянув шею, и щурился в темноту. - Теперь нам надо карман направо не прозевать, - озабоченно повторял он. - Там два рукава отходят - сразу в левый! В канал вдоль Большой Набережной втиснуться... Хорошо бы все-таки шлюпку спустить, командир, а? - Что - не уверен? - Тут уверен не уверен - а глубины смотреть надо, а? Но шлюпку спускать не пришлось, потому что по надстройкам мазнул луч, и подлетел катерок под флажком. - Вот да ни фига себе! - степенно и жизнерадостно раздалось оттуда, когда треск мотора упал до железного мурчания. - "Аврора"! - Какими судьбами? Направили вниз прожектор: в катере заслонились ладонями от света двое в сизых пятнистых бушлатах и шерстяных шапочках, а флажок принадлежал речной милиции. - Товарищи, дорогие, ребята, господа менты! - вскричал Егорыч с радушием деревенского дедушки, чающего обнять родимых внучат. - Подсобите до места дойти, уж отблагодарим! - Отблагодарим - это как? - настроился на деловую волну мордатый сержант с полубачками и подбритым треугольником усов. - Это пятьдесят баксов за проводку до Кремля, - сказал сверху Ольховский. - До Кремля - стольник будет, - хмуровато прикинул сержант. - Годится. - Тогда держитесь за нами. - Погоди! Пару ребят с мерным шестом к тебе спустим. - А сколько у вас осадки, товарищи балтийцы? - Почти шесть. В катере свистнули: - Неслабо! Смотрите, мужики, гарантий не даем, на ваш страх и риск. - Да ладно, - примирительно сказал второй, - а баржи с гравием на сколько сидят. - А почти шесть - это как? "Практически без топлива, котлы сняты - осталось два, низ после ремонта легче, минус от проектной": - Это пять с половиной... но запас иметь надо. - Хочешь? - имеешь. Колчак снял шинель и повесил на крючок в штурманской. Делалось тепло и даже жарко. - Ничего, - сказал он. - Течение здесь слабое... не Нева. Доползем на малых... согласно атласу! Катерок тихо двинулся впереди, ведомый слепяще-синим лезвием прожектора, косо воткнутым в воду. Перегнувшийся через борт Беспятых, старательно страхуемый Шуркой, совал в дно полосатый шест с марками, и сержант гудел в мегафон: - Семь ровно! - И через полминуты - полета с небольшим метров: - Шесть восемьдесят! Шесть шестьдесят! Шесть восемьдесят! От сосредоточенного до болезненной чуткости внимания шорох крови в ушах начинал казаться шуршанием песка, вымываемого под малыми оборотами винтов. Девятиэтажки с редко горящими окнами замедленно откатывались назад вдоль берегов канала. - После Волоколамского железнодорожный мост - и к повороту налево на Москва-реку, - приговаривал Егорыч. - Хорошо... хорошо... Габисония на руле сглатывал шершавым горлом, усилием всех чувств сливая себя со штурвалом. - Шесть с половиной! - Влево давай, чтоб вписались в фарватер! - Лево сорок, средняя малый назад, правая добавить оборотов! Баковый огонь покатился влево мимо пустыря, озера за его узким перешейком, и выровнялся на середине автомобильного моста. - Ох мачты снесем, - беззвучно простонал Ольховский. - Пр-ройдем... Наверху заскрипело, заскрежетало, что-то с лязгом упало на крышу бывшего матросского камбуза, ныне музейно-показательной радиостанции. С матом выскочил маркони. - Стеньгу сломали! - страшным голосом закричал сигнальщик. - И грот-стеньгу сейчас сломаем! господин командир!!! - Не вопи, - ответил Колчак. - Сломаем - починим. Как сучком по ксилофону, пробороздили грот-стеньгой по опорным ребрам настила и продолжали движение к Серебряному Бору. - Шесть ровно! Эй, на "Авроре" - шесть ровно! - Слышу. Продолжать. Колчак выматерил все реки мира и тех, кто строил на них города. Заключил спокойно: - Без паники. Мы уже в городе. Собственно, главным калибром мы накрываем центр и отсюда. Улавливая даже не слухом, а шестым чувством бесперебойную работу машины и ровный плеск воды под форштевнем и за кормой, сверяя с атласом ночные ориентиры и вновь сбиваясь в них, Ольховский с сердцем сказал: - Кой черт!., есть земснаряды, буксиры... предварительные промеры - почему не сделали все заранее? - Семь ровно! - Нормально, - пожал плечами Колчак. - Флот. Икспизиция называется. Могли вообще дома сидеть. Пролезем! Огибали темные кубики и заросли Терехово, когда по набережной, обгоняя их, бойко прокатился грузовичок с открытой кабиной. Под зеленовато-желтым, издающим гнойное свечение фонарем стало видно, что кузов набит стоящими людьми. Они что-то заорали, не то бодро, не то угрожающе - стукнул выстрел. - Москва-а... - неопределенно протянул Егорыч. И уже миновали выходящий на яркую набережную Филевский бульвар, когда в сквере на другом берегу вспыхнул костер. Искры винтом взметнулись в темноту, шатер колеблющегося света открыл две палатки. Вокруг расположилась компания, передавая друг другу бутылки. С этим костром, бутылками и торчащими с колен ружейными стволами они были похожи на охотников из экзотического далека, прибывших на сафари сюда, где находилось аналогичное экзотическое далёко для их разумения. - Пять восемьдесят! Ночная электричка пролетела световой очередью через мост, отозвавшийся дробному вою колес тяжелой чугунной вибрацией. Громада гостиницы "Украина" уже выдвигала свой шпиль над мостами, а напротив менял под ветром конфигурацию лоскут на крыше Белого дома - в правительственной подсветке действительно очень белого. - Пять шестьдесят! Нервы есть даже у капитанов первых рангов, и истрепаны они жизнью и службой весьма сильно. Ольховский почмокал погасшей в сырости сигаретой... не выдержал: - Коля, - взмолил он, - хорош! Встаем здесь. - Чего это? - энергично отозвался Колчак. - Хватит судьбу испытывать. Мы в центре. На хрена Кремль, если стволы достают на двенадцать километров? - Ты боксом занимался? Концовочку! Концовочка сладка. Через полтора часа нормально дойдем. Лево тридцать! В четыре часа справа на Воробьевых горах прорезался на звездном фоне Университет - в повороте желтый месяц рисовал над ним дугу. - А это что за хреновина?.. На игле Университета реяло чудовищных размеров знамя - эдак в четверть футбольного поля. Вероятно, оно соответствовало размерам студенческого патриотизма. Интереснее было другое: через реку, в Лужниках, шел этой глубокой ночью, которую вернее было назвать ранним утром, какой-то рок-концерт. Там хлопали петарды и взлетали ракеты, а если прислушаться, то сквозь мощные басовые содрогания сверхнизких, издаваемые мегаваттными усилителями стадионной аппаратуры, можно было разобрать призывный голос Наташи Королевой: - У тебя есть палочка! палочка-выручалочка! - Насчет палочки - это точно, - сказал Колчак. - Талант всегда прав, за что и люблю искусство. Расчет бакового орудия - к орудию! Снаряды подать! Будет вам и палочка... будет и выручалочка... во все места. Ну что, командир, - засадим шершавого?! - Ладно, потерпи... дойдем до места. - То-то же. Вода, ночь, огни, ветер. Из катера: - Пять с половиной!! С мостика: - Малый на обе! С бака: - Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад... - Молчать, хор Пятницкого! Я вам покажу "последний парад"! Радиорубка! Громкая трансляция - в четверть звука: "Мать вашу всех так и этак... меломаны!.. " И - оглушительно: - Кор-рабли постоят - и ложатся на курс!!! Придвинулся чащобный массив Парка Горького, протканный редкими светлячками. И оттуда - одновременно - два голоса: слабый - "Помогите!", и нестройный хор: "Гремя огнем, сверкая блеском стали, рванут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет!" - Вахтенный! Дай полрожка над парком - помочь просят. Очередь из трофейного АКСа простучала тихо и невыразительно по сравнению с недавним фейерверком в Лужниках, но оба крика - и одиночный, и хоровой, - прервались, и в ответ, как отзыв на автоматный пароль, хлопнули два пистолетных выстрела. - Свои, - хмыкнул Ольховский. - Пять сорок!!! Командиры переглянулись. - Самый полный! Виталик, выжимай все, что можно, лопнет - плевать! - гаркнул Колчак в связь. Ольховский вцепился в поручни, шаркнул ногой по ребристому железу настила, тяжело задышал: - Теперь - плевать. Сядем - а уже на месте. Дойдем сколько можно. Радиорубка - отставить. В тишине палуба еле уловимо дрогнула, движение замедлилось и обрело натужность гасимой инерции. - Стармех, в жопу целовать буду, давай обороты, родной!!! Под днищем царапало и шелестело. Забурлило под кормой. - Паропроводы летят! - предсмертно зарыдал в динамиках тенор Мознаима. - Дав-вай!!! Полсотни метров проползли на брюхе, и шорох стал смещаться к корме, полоса его под днищем узилась - и вот все тело ощущает, как корабль подается вперед, не сдерживаемый более ничем. - Сбавить до малого! Прошли... - Пять с половиной! Пять восемьдесят! И только тогда ощутили конденсат бензиновой вони над холодной водой, и подмерзающую прель палой листвы с берега, и пряную нитку мясного с жареным лучком аромата из ночного ресторана, и шелест редких машин, проносящихся по набережной. И горячую слабеющую дрожь в позвоночнике, вдоль которого стекает ручеек пота. В двадцать минут шестого раз

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору