. А все же как вспомнишь иногда  ночью,
не  спится,  как  мы  с  ним  некогда  в холодном номере один горшок щей
трактирских ели... и слеза прошибает. Хороший был человек.


     150 см. Слуга.

     -  Ты  как  смеешь,  холоп,  смерд, такие вещи поганым своим языком
молоть, а?! Ну что "вашскородие", "вашскородие"? Молчи, подлец! тут тебе
полицейский околоток, а не кабак!
     Вы, ребята, выйдите-ка: это дело государственным пахнет, я  с  ним,
ракальей,  один  на  один говорить буду. Да я таких вещей и повторить не
смею, не то что записать. Двери плотнее затворите!
     Ну,  вставай с колен, хватит. Пропойца, босяк, ты как смеешь лгать,
что в доме самого его высокопревосходительства служил? Врешь, сукин кот!
я узнавал: ответили, что знать такого не знают!
     Ну,    так    кто    тебя    надоумил     говорить,     что     его
высокопревосходительство...  прости, госссподи, слова мои грешные... что
он карлой стал? А?! Чтио портной в доме живет и каждый день  ему  платье
другое шьет? Что каждый день измеряется - все меньше и меньше? Да счас я
тебе дам промеж глаз - ты у меня разом меньше мыши станешь!
     Ты  подумай дубовой своей башкой: а как он с людьми-то говорит? Ах,
через двери. И еще из постели лежа, далее  порога  не  пускает.  Ну,  ты
артист.
     И ноги, значит, со стула до полу не достают? И  обедать  изволит  в
пустой  столовой  за закрытыми дверьми? И с женой... не твоего ума дело,
негодяй!
     Ты хоть понимаешь, что ты с ума спятил? А в присутствие... карету к
подьезду подают, и никто не видит, как он садится? Складно! А на  службе
из  нее  выходит  -  тоже  всем  приказано подалее быть и не смотреть? А
посетители что,  слепые?  Ах,  издали,  стол  специальный  ему  сделали,
маленький, чтоб не понять было.
     И потому, говоришь, никто его не видит. А зачем тебе, козявке,  его
видеть?  с  тебя  знать достаточно, что он есть, обязанности свои, самим
государем определенные, исполняет и бдит о тебе денно  и  нощно.  Он  не
фигляр, чтоб твари всякой на глаза выставляться.
     Ты над кем насмешки допускаешь, злодей! Значит, он уже и до дверных
ручек  еле достает, и на цыпочки поднимается, чтобы на стол заглянуть, и
под стул прячется, если ненароком зайдет кто... и ест мало, как ребенок,
- а на что ему много есть?
     Ты что гогочешь? Ах-ха-ха-ха! тьфу  на  тебя...  ха-ха-ха!  Значит,
бегает  по резиденции его высокопревосходительство в аршин ростом, носом
на столы натыкается, на детской мебели сидит...


                               - 109 -

     Пятнадцать  лет у него служил? И слуг он всех рассчитал? Ну, я тебя
сейчас иначе рассчитаю, вложу розгами ума через заднее-то место. И -  по
этапу, по этапу тебя вышлю, сочинителя...


     70 см. Спаситель.


     - Не любо - не слушай, а врать не мешай. Да и не вру я, братцы, вот
как на духу.
     Я  с  детства  вырезывать  из  дерева  любил,  пошел  за папашей по
столярной  части,  и  мастерскую  он  мне  оставил,   царство   небесное
покойнику...  ну,  да  не об том речь. А только начал для забавы фигурки
разные резать, на Сенном рынке сбывала их лотошница, - а кончил тем, что
фигуры  делал  в  модные  магазины  на  Невский. И были мои фигуры лучше
парижских или немецких. Лицо из цветного воска, парик натуральный, - как
живые.  дело  собственное  имел  и  доход,  двух  мастеров  держал, пять
учеников.
     И  вот заходят двое - господа. Вежливые, ласковые. А у меня вывеска
была,золотом. И говорят: а можешь такую-то куклу изладить, чтоб  за  шаг
от  живой  не отличить? А я - гоголем: хоть турецкого султана, хоть мать
его. Говорят: заказ очень важный, надо, чтоб никто не  знал  ничего.  Ни
ученики,  ни жена даже. Плата - тысяча серебром. Засомневался я, да ведь
это три с половиной тыщи ассигнациями.
     Обговорили  размеры все, изделал я фигуру - на шарнирах, любую позу
принимает. Огромная у меня  тогда  способность  была...  Потом  они  мне
рисунков  нанесли  - какое лицо должно быть. С лицом я долго мучился, из
глины раз десять переделывал, все их не устраивало. Четыре месяца  всего
работал  без  продыху. Уж так придирались - к каждому волоску. Бородавку
на щеке - и то сколько раз переделывал.
     Но - угодил. А зачем - не говорят. Ладно - ваши деньги, мой молчок.
Похвалили они, сказали - завтра придут забирать, и  деньги  завтра...  А
только ночью стук в дверь: по мою душу... Ты такой-то? - Я. - Пошли. - В
карету, с боков зажали - и ночью через весь город. А  карета  без  окон.
вот так: отлеталась пташечка...
     Привозят: крепость. Выходи. Я  было  в  ноги  -  а  меня  по  рылу.
Наковали железы - да в камеру. В каком же таком, думаю, деле я оказался?
     Трижды в день еду  мне  в  окошечко  ставят,  да  по  утрам  парашу
забирают.  Тишина,  и  камень  кругом. За окном птички поют, а не видно:
железным листом окно забрано.
     Ну,  да  это  все  известное  дело,  что  говорить.  А  когда  царь
преставился и новый царь стал (про то я после узнал), перевезли  меня  в
тюрьму,  да  по  этапу в каторгу: бессрочный особого разряда, родства не
помнящий. А я и рад не помнить: молчу, чтоб хуже не было; сообразил, что
молчать уж лучше...
     А в каторге уже, в Краснокаменецком остроге,  был  у  нас  один  из
благородных.  При  лазарете,  доктор  бывший.  Я  занемог  раз,  попал в
лазарет, а потом кормился долго там, помогал ему. Он без креста был,  но
человек  в  остальном  неплохой,  понимающий.  И  оказалось, братцы, что
страдаем мы с ним по одному делу. Во, а?
     Он  доктором был при одном высоком генерале. Генерал в большой силе
был, лично к царю приближен.  И  напала  на  него  болезнь:  стал  расти
обратно - уменьшаться. Доктор его и так и сяк: уменьшается!


                               - 110 -

     Росту он был  огромного,  пока  до  нормального  уменьшался  -  все
ничего.  Может, кто и подметил - да молчал. Чтоб большой генерал тебя из
жизни выкинул - кму много росту не надо. Со страху да выгоды  и  карлика
великаном именуют.
     Но дело совсем плохо стало: уменьшается генерал да уменьшается.  Уж
под  столом  проходит:  арщин  росточку.  Это  уже  скандал невиданный и
оскорбление генеральского чина. Чего делать?
     Генерал  службу  бросать  не хочет: жалко ему. Его сам царь знает и
ценит. И хочет новые высокие должности дать. А царю перечить нельзя. Как
про  такое  должишь?  огорчится  он  за  любимца,  и навечно ты за такую
новость в немилость впадешь.
     А  главное  -  генерал  свою  беду от всех скрывает. Работу за него
подчиненные делают. Он им за то  -  награды.  Повысится  -  и  за  собой
повысит.  Им  тож невыгодно его терять: со старым-то хозяином спелись, а
нового еще как найдешь.
     А прознают враги генерала про такое его уменьшение - сразу егно без
масла сожрут.
     И  умы  нельзя  смущать такими чудесами и безобразиями: уважений не
станет к генералам и к власти, если они могут в аршин ростом быть.
     Но иногда же надо людям показаться: хоть в карете по городу, хоть с
балкона. Не то слухи пойдут - и рога  тебе  придумают,  и  что  с  ложки
кормят, и из ума выжил, и вообще помер, мол, да это скрывают.
     Понял, куда я  гну?  Вот  для  чего  куклу  я  делал.  Одели  ее  в
генеральское  -  и  показывали  иногда,  чтоб  сомнений не возникало. Не
ответит - что ж, думает. Не встанет - устал.
     Потом,  говорят,  механизм  к  ней  сладили, что и садится и встает
сама, руку поднять может. Движения неловкие? а ревматизм, сустав  болят,
в молодости в военных походах застудил.
     И все отлично. Он себе  управляет  по-прежнему,  награды  получает,
ослушников  наказывает, в чинах растет. А что ростом с кошку - то никому
не ведомо, фигура за столом - а он сидит под  столом  и  приказы  пишет.
Пустят посетителя - развернет фигуру в кресле спиной к нему, бумагу ей в
руки вложит - мол, занят, читает: а сам говорит из-под стола. Посетитель
стоит у дверей, трясется: горд генерал, сердит, раз не повернется.
     Утром фигуру - на службу в карете, вечером - домой. Сопровождает ее
огромный  адъютант,  а  сам  генерал  под  его шинелью-то и прячется, за
пазухой тот его проносит на место. Адъютанту зачем выдавать? ему хорошо,
а чуть брякнет - разжалуют приказом в солдаты, да на войну. Тайна.
     Вот для тайны меня-то в  бессрочную  ти  укатали.  И  доктора,  что
лечить  его пробовал, - тоже, с которым мы встретились. А каторжному кто
поверит? Ты вот веришь? Ну и дурак. Дай ножик, я тебе сейчас такую куклу
вырежу, что ты не видал никогда...


     15 см. Любовница.

     -  А  говорят,  ты  с  ним  была  когда-то, - правда, аль брешут? А
правда, что ты в хоре тогда пела, и плясала? и  квартира  твоя  была  на
Подъяческой? А потом тебя отовсюду... и к нам сюда... да ты не обижайся.
А он тогда нормальный был?
     А девки говорили, он с огурец ростом, вершка четыре: такого наплели
- и смехота, и срамота... мы все утро смеялись.
     А  он тебе денег много давал? Конечно: граф... Эх, мне бы такого, я
б сейчас в собственной карете ездила, а не здесь, по  десяти  гостей  за
вечер принимала.
     Правда - любила?.. Первый... вот оно как. Не плачь - ему-то  небось
счас хуже, чем нам.


                               - 111 -

     Говорили - на  службу  его  телохранитель  в  кармане  носит.  А  в
кабинете  посадит  осторожненько  на  стол,  а  там  столик,  стульчик -
кукольные. Бумажка нарезана с почтовую марку, перышки воробьиные  точены
-  и  он  приказы пишет. А чиновники их в увеличительное стекло читают и
исполняют. А буковки-то крохотные, не разобрать, да и  головка  у  него,
ккк  у  голубка,  разве  такой  головкой  сообразишь  что?  Вот  и пишет
каракульки,  а  чиновники  делают,  что  хотят,  а  ему  врут  всё,  что
исполняют.  А  он  как  проверит?  ему и самому все равно, абы жить, как
живет, в своей должности.
     Как представлю себе жизнь эту... бедненький! Дети в гимназию уходят
- пальчиком его тронут за плечико, - мол, до свиданья! Жена его, небось,
в  тарелке  купает  по субботам, кончиком пальца намыленным... ха-ха-ха!
Маникюрными ножничками подстригает - боится головенку отстичь. Слушай, а
как  они  спят-то? ха-ха-ха! Ой, па-адумайте, цаца какая, оскорбили слух
ейный.
     А  как  он  у  детей уроки проверяет? Бегает по тетрадке и буквы по
одной читает? Да, тут деткам не скажешь - берите пример с папочки...  уж
лучше сума да тюрьма.
     А в кабинете его, говорят, огромное увеличительное стекло, и в него
его  рассматривают  - и он размером для посетителя как настоящий. А шьет
на него одна модистка - как на куколку. Ордена у него -  дак  ему  такой
орден  и  на спиночку не взвалить, крошечке. Кушает ложечкой для соли из
кофейных блюдечек, они как миска огромная ему. Про другое уж не говорю.
     А  верно  говорят,  что он до баб охоч был? А что ж теперь? - такая
неприличность, тьфу! умора. Девки за кофеем так хозотали про это,  таког
напредставляли  безобразия,  как  он  кого к себе на ночь требует да что
делает... бегает и бесится гномик... мерзость какая.
     Я б на месте графини его в банку посадила да смотрела, и все. А все
же - богатство,  честь,  есть-пить  сладко,  жить  в  палатах.  А  ты  б
согласилась быть с огурец, а жить в чести и богатстве? Я - да.
     А вдруг птица склюнет? Или кошка съест? Или в чашку с водой  упадет
- да и утонет?
     Это ж любой враг - щелк по голве, и нет тебя! И, говорят, он многих
подозревает:  чуть  заподзорил  - сразу в Сибирь! Никто при нем долго не
держится. Я б на их месте его выбросила на помойку, и дело с концом,  да
у  них  порода  такая:  подслужиться надо, хоть ты с перст ростом, а раз
начальник - служат тебе.
     Представляешь:  стоит перед ним здоровенный гренадер, а он на столе
своем ножками топает, потом двумя ручками за волосок в усах гренадерских
ухватится  -  и  ну  вырывать!  Да я б в него плюнула - и снесло б его в
окно!
     Да... а если настоящий, большой усы вырывать станет - это еще хуже,
больно, вырвет все... уж лучше этот, игрушечный... да уж  больно  обидно
от него, козявки, терпеть!
     Слышь - а говорят еще, что он не один такой!.. Это у них, у графьев
и  министров,  есть  такая  болезнь специяльная, открыли ее. В будлочной
сказывали утром, что многие из  них  такие,  потому  и  не  показываются
никому. И поэтому и злобствуют против народа и своих же, что боятся, как
бы не случилось что с ними. А чем держаться-то им? только страхом!  Пока
боятся  его  -  и  рады,  что он не показывается, и трогать его никто не
смеет. А тронешь - и нету его, болезного.
     Не,  она  врать  не  станет,  у ее нитка жемчужная им подарена, и к
завтраку на извозчике приехала, прямо от него, глаза так и  вертятся  от
удивления. Хотела я еще, говорит, ему ротик зажать - да в карман, и сюда
привезти, - вот бы потеха была! да боязно.


                               - 112 -

     Чего  - бабушкины сказки? Саму ее почал, до желтого билета довел, -
это не сказки? А сказали бы тебе в  хоре  твоем,  когда  и  квартира,  и
карета,  и  граф  в  полюбовниках,  что  девкой в трехрублевом заведении
будешь, - что, поверила бы? Все в жизни бывает,  люди  зря  говорить  не
станут.


     0,0. Память.

     - Половой, еще пару чаю! А кенарь-то распелся, а, шельмец!..
     Дак вот, робяты, што я вам скажу: на самом-то деле все это  сказки.
Почему?  Да  потому,  што  на самом-то деле его и не было вовсе на свете
никогда.
     ты  обожди  мне  кукиш  совать,  а  то  сам  и  выкусишь. Ну чего -
памятник? Памятник можно и Бове-королевичу поставить, а  кто  того  Бову
самог видел? то-то.
     Я твои байки уже слыхал. Что делается  он  меньше  да  меньше,  что
носят  его  в  мыльнице,  что  кричит он в специальный рупор бумажный, а
человек ухо приставит и еле слышит, что  разглядывают  его  в  подзорное
стекло, стал он с наперсток, потом с муравья, а потом такая соринка, что
и не разглядеть.
     И  значит,  по-твоему,  что  чиновники  сами пишут за него приказы,
офицеры сами отдают команды, все всё сами делают,  а  кланяются  пустому
креслу  и  ему  и служат. А если так, то они и раньше, значит, могли без
него обойтись, верно? Вот и обходились.
     Нет  такого  закона  в природе, чтоб человек уменьшался! А вот чтоб
его вовсе не было - такой закон есть. А еще есть такой закон, что каждый
норовит  лучший кусок ухватить... а ну положь мой расстегай, ишь разинул
пасть-то!
     Дак  вот:  эти,  которые  чиновники  и офицера-генералы, каждый сам
хочет на то кресло сесть,а других не пустить. И вот никто из них одолеть
не  может:  другому помешать еще есть силы, а самому занять - уже нет. И
тогда  они  договариваются:  пусть  считается,  что  кто-то  его  занял,
придуманный,  несуществующий  -  ни нашим, ни вашим, никому не обидно. А
дело, мол, будем делать, как  и  раньше  делали.  Отсюда  и  сказки  про
исчезнувшего  начальника,  которого  на  самом  деле  никогда не было, а
только кресло пустое. Понял? Плати за сахар, раз понял, без сахара пущай
исчезнувший пьет.





                         Ничего не происходит


     Шутки шутят:

               старшее поколение:

     ВАЛЕНТИН МИХАЙЛОВИЧ, инженер-строитель, под 50 (250 р. в месяц).
     ВАЛЕНТИНА МИХАЙЛОВНА, его жена, кандидат мед. наук (250 р.)
     САНТЕХНИК жэка, их ровесник (на заработок не жалуется).


                               - 113 -

               младшее поколение:

     БОРИС, старший сын В.М. и В.М., студент пединститута. Романтик.
     ГЛЕБ, младший сын восьмикласник. Юный супермен.
     ВИТЕНЬКА, девочка Бориса, лапочка-стервочка.

               и усугубляющие сумятицу

ЧЕТВЕРО РАБОЧИХ СЦЕНЫ И РАСПОРЯДИТЕЛЬ.
     ЧАСЫ С КУКУШКОЙ, кукующей не вовремя.
     ТЕЛЕВИЗОР   -  оснащен  дистанционным  управлением  и  повернут,  к
сожалению, экраном от зрителя: иногда кто-нибудь переключает программу и
усиливает звук.


               Все происходит здесь и сейчас:
               будний вечер в обычной квартире.



                            Действие первое


     Досадная неувязка.
     Свет  в  зале  гаснет.  За опущенным занавесом - стук передвигаемых
декораций.  Занавес  поднимается  -  не  до  конца,  резко  идет   вниз;
опустившись  на  треть,  застывает,  дергается,  еще раз, еще, один край
заедает, и он застывает в кривом положении. За ним - прозрачный  занавес
из  крупной  сетки  или  кисеи  и  сцена  в  рабочем  освещении. Д_в_о_е
р_а_б_о_ч_и_х с_ц_е_н_ы несут и ставят диван, т_р_е_т_и_й  -  телевизор.
Несут с трудом, ничего не замечая: им тяжело.


     1-Й РАБОЧИЙ. Что сегодня играют-то?
     2-Й РАБОЧИЙ. А, опять лажа какая-то. "Ничего не происходит".
     1-Й РАБОЧИЙ. А не происходит, так нечего и дергаться. им хорошо  на
сцене трындеть, а нам таскай все это.
     3-Й РАБОЧИЙ (лезет на стул). Подай-ка. (1-й  подает  ему  настенные
часы,  он вешает их.) Хорошо хоть сейчас спектакли кончаются рано, домой
спокойно успеваешь. Этот длинный?
     2-Й  РАБОЧИЙ.  Да  нет,  коротенький.  (Трогает  струны  гитары  на
стене-декорации.) Хэ, настроена.
     1-Й  РАБОЧИЙ.  (плюхается  на  диван,  утирает пот, глотает пива из
бутылки на столе.)  В  гробу  я  видал  эти  реалистические  постановки.
Таскаешь, будто грузчик в мебельном, а платят...


     2-й рабочий снимает гитару, вольготно раскидывается в кресле спиной
к  залу. 3-й рабочий, бурча под нос, вешает срывающиеся часы, садится на
стул, закуривает. 2-й, перебирая струны, поет.


          На витрине детства кончились подарки,
          Дождик, а не солнце, старость, а не радость.
          Окольцована судьба радужною аркой, -
          вниз башкой бы с этой арки, да работать надо.


                               - 114 -

               Разыграйте меня, разыграйте меня:
               что я смел и удачлив, шепните.
               Сеть тесна - суета,
               зла беда в ворота,
               скукота жизнь прожить без событий.

          Даже в микроскопе жизнь свою не вижу.
          Где веселый праздник? Вечный понедельник.
          Точно белка в колесе, наживу лишь грыжу:
          удирать бы поскорей, да ведь я бездельник.

               Обманите меня, обманите меня!
               Жизнь меня серым сном опоила:
               не проснуться - хоть в крик,
               не встряхнуться - привык,
               и удача мой адрес забыла.


     Из-за  кулисы  показывается  р_а_с_п_о_р_я_д_и_т_е_л_ь  с_ц_е_н_ы и
отчаянно машет: опустите занавес!

     РАСПОРЯДИТЕЛЬ  (сдавленно,  в  панике   и   бешенстве).   Вы   что,
ссамодеятельность,  сс  ума  сошли!  Вон  немедленно! (бросается назад к
рубильнику.)


     Сцена  гаснет,  остается  лишь  лампа  за  задником. Рабочие спешно
убегают: 2-й вешает гитару, она срывается, он возвращается и  вешает  ее
снова;  1-й,  пригибаясь,  возвращается  бегом,  хватает со стола пустую
бутылку и убегает.  Занавес  дергается.  С  края,  где  его  заело,  4-й
р_а_б_о_ч_и_й  выносит  стремнку, лезет на нее, возится наверху. Занавес
идет вниз.


     4-Й РАБОЧИЙ (за занавесом). Вечно что-то напортачат.
     РАСПОРЯДИТЕЛЬ (выходит перед занавесом,  прижимая  руки  к  груди).
Уважаемые  зрители!  Просим простить нас некотрые технические неполадки.
Сейчас начнется спектакль.




     1.  "Большая комната" трехкомнатной квартиры. Три двери: налево - в
"ребячью" комнату, направо - в спальню родителей, позади  -  в  прихожую
(туда   же   в   ванную   и  кухню).  На  переднем  плане  В.М.-ОТЕЦ  на
велоэргометре.  В.М.-МАТЬ  за   столом   с   кипой   журналов:   читает,
подчеркивая. ГЛЕБ вяжет на спицах, не отрывая глаз от учебника. (Спиц он
не выпустит из рук до конца действия, когда свитер будет связан.)


     МАТЬ  (закрывая  журнал,  вздыхает).  Ничего нового. Вот и еще день
прошел... (Глебу.) Ну, как успехи?
     ГЛЕБ. На Западном фронте без перемен.


                               - 115 -

     МАТЬ (в тон). А на восточном?
     ГЛЕБ. Урам, мы ломим, гн