новник врачебного дела, -  должен прежде всего бороться  за  устранение
тех  условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною  он
должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, он должен не
только указывать,  он  должен бороться  и  искать  путей, как провести  свои
указания в жизнь.
  И это  тем  более необходимо, что время не ждет,  и жизнь быстро влечет
человечество в  какую-то  зловещую бездну.  Все  больше увеличивается  число
"неуравновеценных", "отягченных" и алкоголиков,  увеличивается число слепых,
глухих,  заик. Лучший показатель физического  состояния населения  - процент
годных к военной службе, -  падает всюду с быстротою барометра перед грозою
в Австрии, напр., процент  годных к военной службе составлял  в 1870 году  -
26%, в 1875 -  18%, 1880 - 14%. Ведь  это вырождение, течение которого можно
почти осязать  руками! И  не  фантазией,  а  голой правдой  дышит  следующее
грозное  предсказание  одного  из   антропологов:  "Идеал  гармонического  и
солидарного   общественного   строя   может   не  осуществиться   вследствие
человеческого      вырождения.      Тогда     появится      централизованный
феодально-промышленный строй,  в котором  народным  массам будет  отведена в
несколько   измененном   виде   роль   спартанских    илотов,    органически
приспособленных, вследствие своего вырождения, к такому положению вещей".


XIV

  Но вот я представляю себе, что общественные условия в корне изменились.
Каждый  человек имеет возможность исполнять все предписания гигиены, каждому
заболевшему  мы в  состоянии предоставить все, что  только может потребовать
врачебная наука.  Будет ли, по  крайней мере,  тогда  наша работа несомненно
плодотворна и свободна от противоречий?
  Уже  и теперь  среди антропологов  и врачей все  чаще раздаются голоса,
указывающие на страшную однобокость медицины и на весьма сомнительную пользу
ее  для  человечества.  "Медицина,  конечно,  помогает  неделимому,  но  она
помогает ему лишь насчет  вида..." Природа расточительна и неаккуратна   она
выбрасывает  на  свет много  существ  и не слишком заботится о  совершенстве
каждого  из  них   отбирать и  уничтожать все неудавшееся  она предоставляет
беспощадной жизни.  И  вот является медицина и  все силы кладет на то, чтобы
помешать этому делу жизни.
  У роженицы узкий таз,  она  не может разродиться, и она  сама и ребенок
должны погибнуть   медицина  спасает мать и ребенка, и  таким  образом  дает
возможность размножаться людям с узким, негодным для деторождения тазом. Чем
сильнее детская  смертность, с  которою так энергично борется медицина,  тем
вернее  очищается  поколение  от   всех  слабых  и  болезненных  организмов.
Сифилитики,  туберкулезные,  психические  и   нервные  больные,   излеченные
стараниями медицины,  размножаются и  дают хилое  и  нервное,  вырождающееся
потомство. Все  эти  спасенные,  но слабые  до самых своих недр, мешаются  и
скрещиваются со здоровыми и таким  образом вызывают быстрое общее  ухудшение
расы  чем  больше будет  преуспевать медицина,  тем  дальше будет  идти  это
ухудшение.  Дарвин перед смертью не без основания  высказывал Уоллесу весьма
безнадежный  взгляд на  будущее человечества, ввиду того  что в  современной
цивилизации нет места естественному отбору и переживанию наиболее способных.
  Этот призрак всеобщего вырождения слишком резко бросается всем в глаза,
чтобы не заставлять глубоко задумываться  над ним. И над ним задумываются, и
для  его предотвращения  измышляются очень широкие  реформаторские  проекты:
предлагают  искоренить  в  человеческом  обществе   всякую  "филантропию"  и
превратить  человечество  в  заводскую  конюшню  под   верховым  управлением
врачей-антропотехников. В кабинетах измышлять такие  проекты очень нетрудно:
"счастье человечества" здесь так величественно и реально, а живые неделимые,
запрятанные в немые цифры, так легко поддаются сложению и вычитанию! Но ведь
в жизни-то, пожалуй, ничего в конце концов и не существует, кроме сознающего
себя существа, и каждое  из  этих существ есть  центр всего  и все.  К чести
человечества,  оно   все   сильнее  проявляет  стремление  ломать   стены  у
существующих уже конюшен,  а  не влезать  еще в новые. И тем  не  менее факт
все-таки остается  фактом:  естественный  отбор все  больше прекращает  свое
действие, медицина все больше способствует этому,  а  взамен не дает ничего,
хоть сколько-нибудь заменяющего его.
  А  между тем исчезновение отбора  сказывается вовсе не  в  одних только
указанных грубых результатах. Последствия  этого  исчезновения  идут гораздо
дальше и глубже.
  Долгим  и  трудным путем выработался тип нынешнего человека,  более или
менее  приспособленного  к  окружающей  среде.   Сама   среда   не  остается
неподвижною, с течением времени она все сильнее и быстрее изменяется в самых
своих основах   но  организм  человека  уже  перестает за нею  следовать,  и
перестает  как раз  в  смысле  приобретения новых положительных  качеств.  В
прежнее  время  зубы были  нужны  человеку  для  разгрызания,  разрывания  и
пережевывания  твердой, жесткой пищи, имевшей умеренную температуру.  Теперь
человек ест  пищу мягкую,  очень горячую  и  очень холодную   для такой пищи
нужны  какие-то совершенно  другие зубы, прежние для нее  не годятся. За это
говорит  то  ужасающее  количество   гнилых  зубов,  которые  мы  находим  у
культурных народов. Дикие племена, стоящие вне всякой культуры, имеют сильно
развитые челюсти  и  крепкие,  здоровые  зубы  у народов  полуцивилизованных
число  людей с  гнилыми зубами  колеблется между 5-25 %, тогда как у народов
высшей  культуры  костоедою зубов поражено более 80%.  Что это такое?  Живой
орган, гниющий и распадающийся у живого человека! И это не как исключение, а
как правило с очень незначительными исключениями. Одно из двух: либо человек
должен воротиться к прежней пище,  либо выработать  себе новые  зубы. Но что
делает  медицина? Она  чистит, пломбирует  и всячески  поддерживает наличные
зубы, портящиеся потому, что они не могут не портиться.
  Глаз  раньше  был нужен человеку преимущественно для смотрения  вдаль и
совершенно  удовлетворял  своему  назначению.  Условия  изменились,  к глазу
предъявляется  требование большей работы вблизи.  Должен выработаться  новый
глаз,  одинаково годный  и для смотрения вдаль и для длительной  аккомодации
вблизи. Но медицина услужливо подставляет  близорукому глазу  очки, и, таким
образом,  негодный для новых  условий  глаз чисто внешними средствами делает
годным, число близоруких  увеличивается с  каждым  десятилетием,  и остается
лишь утешаться мыслью, что стекла, слава богу, хватит на очки для всех.
  Положительных   свойств,   нужных   для   изменившихся  условий  среды,
человеческий  организм  не   приобретает,   зато  он  обнаруживает   большую
склонность терять  уже имеющиеся  у  него положительные  свойства. Медицина,
стремясь к своим целям, и в этом отношении грозит оказать человечеству очень
плохую услугу.
  В чем ставит себе медицина идеал?  В том, чтобы каждую  болезнь убить в
организме, при самом ее зарождении или, еще лучше, совсем не допустить ее до
человека. Хирургия, например,  настойчиво требует, чтобы каждая рана, каждый
даже   самый   ничтожный   порез    немедленно    подвергались   тщательному
обеззараживанию. Для каждого отдельного  случая это очень целесообразно,  но
ведь таким  образом  организм совершенно  отучится самостоятельно бороться с
заражением!   Уж   и  для  настоящего  времени  бесчисленными  наблюдателями
установлен  факт, что дикари без всякого лечения легко  оправляются от таких
ран, от которых европейцы погибают при самом тщательном уходе. Взять, далее,
вообще заразные болезни. По отношению к тем из них, которые обычны в  данной
местности.  И данном  народе, человеческий организм оказывается  несравненно
более  стойким, чем  по отношению к болезням, дотоле  неведомым.  Скарлатина
среди дикарей  сразу уносит в могилу половину населения.  В Полинезии  много
туземцев истреблено оружием, но еще более - "белой болезнью" (чахоткою).
  - Кто убил твоего отца? Кто убил твою мать?
  - Белая болезнь!
  Полинезийская  женщина,  вступающая в  связь  с  белым,  всегда  падает
жертвою чахотки  мало того, она заражает своих любовников из туземцев.  Если
австралиец проведет несколько дней в европейском городке Новой Голландии, то
заражается чахоткой (Крживицкий).
  На европейцев, в свою  очередь, так  же  губительно действует  малярия,
желтая  лихорадка,  тропическая  дизентерия.  Что  же  выйдет,  если  каждая
заразная  болезнь будет медициною  уничтожаться  в самом зародыше? Каждая из
них  станет  для  человека совершенно  чуждою и  без  охраны  медицины будет
убивать его почти наверняка.
  И вот, как результат такого положения дел - полная зависимость людей от
медицины,  без которой они  не будут в  состоянии сделать ни шагу. Недавно в
одной статье о задачах медицины в будущем я встретил  следующие рассуждения:
"Оградить  организм от той разнообразной массы  ядов,  которые беспрерывно в
него вносятся микробами, можно бы лишь тогда, когда бы был открыт один общий
антитоксин для ядов, выделяемых всеми видами микробов. При таких условиях мы
могли бы ежедневно вводить в организм  определенное количество противоядного
начала   и  тем  предупреждать  вредное  влияние  ядов,  ежедневно  вносимых
микробами. Но в настоящее  время нет, к  сожалению, ни малейших оснований  к
такого рода розовым надеждам.".
  Но  ведь это же ужасно! Каждый день, вставая,  впрыскивай себе под кожу
порцию универсального антитоксина, а забыл сделать это - погибай, потому что
отвыкшим  от  самодеятельности организмом  легко  справится  первая  шальная
бактерия.
  Гигиена рекомендует не  ставить в спальне кровати между окном и печкою:
спящий  человек  будет в  таком случае находиться в токе воздуха,  идущем от
холодных стекол окна к нагретой печке, а это может повести к простуде. Та же
гигиена советует не  производить зимою усиленной работы на холодном воздухе,
так как  при  глубоких вдыханиях сильно  охлаждаются легкие, что также может
вызвать простуду. Но почему же не про-стуживается галка, спящая под холодным
осенним ветром,  почему не простуживается  олень, бешено мчащийся по  тундре
при  тридцати градусах  мороза? Простуживавшиеся  олени и галки  погибали  и
таким образом очистили свои виды от неприспособленных особей,  а мы не имеем
права обрекать слабых людей в жертву отбору. Совершенно верно. Но в том-то и
задача  медицины, чтобы сделать этих  слабых людей сильными   она  же вместо
того  и сильных  делает слабыми и стремится всех людей превратить в  жалкие,
беспомощные существа, ходящие у медицины на помочах.
  К  великому  счастью,  в науке начинают за последнее  время  намечаться
новые  пути, которые  обещают  в  будущем  очень  много  отрадного.  В  этом
отношении особенного  интереса  заслуживают опыты искусственной  иммунизации
человека.  Еще не вполне доказано, но  очень вероятно, что  суть ее действия
заключается в упражнении и приучении сил организма к  самостоятельной борьбе
с врывающимися в  него микробами и ядами. Если это действительно так, то  мы
имеем  здесь дело с громадным  переворотом в  самых основах медицины: вместо
того чтобы спешить  выгнать из него уже внедрившуюся болезнь, медицина будет
делать  из человека борца, который  сам сумеет справляться  с грозящими  ему
опасностями.  Вот, между прочим, пример, каким  образом медицина без  всяких
жертв  может вести культурного  человека к  тому, к чему естественный  отбор
приводит дикарей с громадными жертвами.
  Чего нет сегодня, будет завтра  наука хранит в себе много непроявленной
и ею же самою еще  непознанной  силы  и  мы вправе ждать, что наука будущего
найдет еще  не  один  способ,  которым  она сумеет достигать того  же, что в
природе достигается  естественным  отбором,  -  но  достигать путем  полного
согласования интересов неделимого и вида.
  Насколько  ей  это  удастся   и  до  каких  пределов,  -  мы  не  можем
предугадывать.  Но  задач перед  этою истинною антропотехникою  стоит  очень
много, - задач широких и  трудных, может быть, неразрешимых, но тем не менее
настоятельно требующих разрешения.
  "Все  совершенно,  выходя  из рук природы".  Это утверждение Руссо  уже
давно и  бесповоротно опровергнуто, между  прочим, и  относительно человека.
Человек застигнут настоящим временем в определенной стадии своей эволюции, с
массою  всевозможных  недостатков,  недоразвитии и  пережитков   он  как  бы
выхвачен  из лаборатории  природы в самый  разгар процесса своей  формировки
недоделанным  и незавершенным.  Так, напр., толстая  кишка начинается  у нас
короткою  "слепою  кишкою"   когда-то, у  наших  зоологических  предков  она
представляла собой большой и необходимый для  жизни орган, как у  теперешних
травоядных животных. В  настоящее время  этот орган нам совершенно не нужен
но он не исчез, а переродился в длинный, узкий червевидный отросток, висящий
в виде придатка на слепой кишке. Он не только не нужен, - он для нас вреден:
идущие в пищевой кашице семечки и косточки легко застревают в нем и вызывают
тяжелое, часто смертельное для человека воспаление червевидного отростка.
  Далее, органы человека и их размещение до сих пор еще не приспособились
к вертикальному положению человека. Нужно себе ясно  представить, как  резко
при  таком положении должны были измениться направление и  сила давления  на
различные  органы,  и тогда легко будет понять,  что приспособиться к своему
новому   положению  органам  вовсе   не  так  легко.   Не  перечисляя   всех
обусловленных этим несовершенств,  укажу на одно  из самых существенных: без
малого  половину всех  женских болезней составляют различного  рода смещения
матки  между  тем  многие  из  этих смещений совсем  не  имели  бы  места, а
происшедшие - излечивались  бы значительно легче,  если бы женщины ходили на
четвереньках   даже  в  качестве временной меры  предложенное  Марион-Симсом
"коленно-локтевое"  положение  женщины играет  в  гинекологии  и  акушерстве
незаменимую роль  некоторые гинекологи  признают  открытие Марион-Симса даже
"поворотным пунктом в истории гинекологии".
  Переходя  специально  к женщине,  мы видим  в ее организме массу  таких
тяжелых физиологических  противоречий  и несовершенств, что  ум положительно
отказывается признать  их за "нормальные" и законные. Ужасно и в то же время
совершенно  справедливо, когда  женщину определяют  как "животное,  по самой
своей природе слабое и  больное,  пользующееся только  светлыми промежутками
здоровья  на  фоне  непрерывной  болезни".  Самая  здоровая  женщина,  - это
доказано  очень  точными наблюдениями, -  периодически  несомненно больна. И
невозможно на такую  ненормальность смотреть иначе, как на переходную стадию
к другому,  более совершенному  состоянию.  То же  самое  и с  материнством:
женщина   все  больше   перестает   быть  самкою,   и  в   этом  нет  ничего
"противоестественного", потому что у нее есть мозг с его могучими и широкими
запросами. Между тем, не ломая всей своей природы, она не может отказываться
от любви и непрерывного материнства, всасывающих в себя  все силы женщины за
все  время их  расцвета.  Два  требования,  одинаково  сильных  и  законных,
сталкиваются, и выхода при теперешней организации нет.
  Мечников  указал  еще на  одно  кричащее  противоречие  в  человеческом
организме, -  именно,  в  области  полового чувства. Ребенок  еще совершенно
неприспособлен для размножения, а между тем половое чувство у него настолько
обособлено, что  он  получает возможность  злоупотреблять им. У девушки рост
тазовых   костей,   по   окончании  которого  она  становится   способною  к
материнству, заканчивается лишь к двадцати годам, тогда как половая зрелость
наступает у нее в шестнадцать лет.  Что получается? Три  момента, которые по
самой сути своей необходимо должны совпадать,  - половое стремление, половое
удовлетворение  и размножение,  -  отделяются друг  от  друга промежутками в
несколько лет. Девочка способна  десяти  лет  стремиться стать  женою, стать
женою  она  способна только в шестнадцать лет,  а стать матерью -  не раньше
двадцати!
  "Замечательно  также,  -  говорит  Мечников,  -  что  такие  извращения
природных инстинктов, как самоубийство, детоубийство и т.п.,  - т. е. именно
так  называемые  "неестественные"  действия,  -  составляют  одну  из  самых
характерных  особенностей  человека.  Не указывает ли это  на  то,  что  эти
действия  сами  входят  в  состав нашей  природы и потому заслуживают  очень
серьезного внимания? Можно утверждать,  что  вид Homo  a ie   принадлежит к
числу  видов,  еще  не  вполне установившихся  и  неполно приспособленных  к
условиям существования".
  Особенно ярко эта неприспособленность человека к условиям существования
сказывается в  несоразмерной слабости  его нервной системы. Человек  в  этом
отношении страшно отстал от жизни. Жизнь требует от него все большей нервной
энергии,  все  больше  умственных затрат   нервы  его  неспособны  на  такую
интенсивную   работу,   и  вот   человек  прибегает  к   возбудителям,  чтоб
искусственно  поднять  свою нервную энергию. Моралисты могут  за это стыдить
человечество, медицина может указывать на "противоестественность" введения в
организм   таких   ядов,   как   никотин,   теин,   алкоголь   и   т.п.   Но
противоестественность  -  понятие   растяжимое.  Сами  по  себе  многие   из
возбудителей, - как табак, водка, пиво, - на вкус отвратительны, действие их
на  непривычного человека  ужасно  почему же каждый из этих возбудителей так
быстро и победно распространяется из своей родины по всему миру и  так легко
побеждает  "естественную"  природу  человека? Противоестественна организация
человека, отставшая от изменившихся  жизненных  условий,  противоестественно
то,  что  человек  принужден на стороне черпать  силу, источник  которой  он
должен бы носить в самом себе.
  Так или иначе, раньше или позже,  но человеческому организму необходимо
установиться и выработать нормальное соотношение между своими стремлениями и
отправлениями.  Это  не может  не  стать высшею и насущнейшею задачею науки,
потому  что в  этом  -  коренное  условие  человеческого счастья. Должен  же
когда-нибудь кончиться  этот вечный  надсад,  эта вечная ломка себя  во всех
направлениях   должно же  человечество зажить наконец  вольно, всею  широтою
своих  потребностей,  потеряв  самое   представление  о   возможности  такой
нелепости, как "противоестественная потребность".


XV

  Человеческий   организм   должен,   наконец,  установиться   и   вполне
приспособиться к условиям  существования. Но в каком направлении пойдет само
это приспособление? Ястреб,  с головокружительной высоты различающий  глазом
приникшего к  земле жаворонка,  приспособлен  к условиям  существования   но
приспособлен  к ним и  роющийся в  земле слепой  крот.  К  чему же предстоит
приспособляться человеку, - к свободе ястреба или к рабству крота? Предстоит
ли ему улучшать и совершенствовать имеющиеся у него свойства или терять их?
  Силою своего  разума человек  все  больше сбрасывает с себя иго внешней
природы, становится  все  более независимым от  нее  и  все более сильным  в
борьбе с нею. Он спасается от холода посредством  одежды  и  жилища, тяжелую
пищу, доставляемую природою,  превращает в легко усвояемую, свои собственные
мышцы  заменяет  крепкими   мышцами   животных,  могучими   силами  пара   и
электричества. Культура быстро  улучшает и совершенствует нашу  жизнь и дает
нам такие условия существования, о которых под властью природы нельзя было и
мечтать.  Та  же культура  в  самом своем развитии несет  залог того, что ее
удобства, доступные теперь  лишь  счастливцам,  в  недалеком  будущем станут
достоянием всех.
  Господству внешней природы над человеком приходит конец... Но так ли уж
беззаветно  мож