Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Вересаев Викентий. Сестры -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
Викентий Викентьевич Вересаев. Сестры --------------------------------------------------------------- Роман в трех частях 1933 Сканирование и обработка : http://probib.narod.ru/ http://probib.by.ru --------------------------------------------------------------- Часть первая НА УЗКОЙ ДОРОГЕ Толстая тетрадь1 в черной клеенчатой обложке с красным обрезом. На самой первой странице, той, которая плохо отстает от обложки и которую обыкновенно оставляют пустою, написано: В тихом сердце -- едкий пепел, В темной чаше -- тихий сон Кто из темной чаши не пил, Если в сердце -- едкий пепел, Если в чаше -- тихий сон? В Ходасевич "Счастливый домик" 2 Это теперь превзойдено и погребено. Нинка-друг! Тебе передаю наш дневник, -- последнее личное, что осталось у меня,-- да, последнее. Больше не повторится то, что здесь записано. Жизнь не раз разразится громом И не раз еще бурей вспенится, Но от слов дорогих и знакомых Закаляется сердце ленинца Посмертное -- Николая Кузнецова 3 Пусть и в тебе закаляется сердце, когда будешь перечитывать -- такие некомсомольские -- мысли нашего дневника. За последнее время мы здорово с тобою разошлись. Я с большой тревогой слежу за тобой. Но все-таки надеюсь, что обе мы с тобою сумеем сохранить наши коммунистические убеждения до конца жизни, несмотря ни на что. Но одна моя к тебе просьба напоследок: Нинка! Остриги косы! Дело не в косах. А -- отбрось к черту буржуазный пережиток. Кончила заниматься ерундовыми дневниками комсомолка Лелька Ратникова, бывшая вузовка. Навсегда ухожу в производство. Москва. 14 августа 1928 г. Если перевернуть эту страницу, то вторая,-- первая по-настоящему,-- имеет такой вид. Наверху крупными печатными буквами выведено. "НАШ ОБЩИЙ ДНЕВНИК." Потом нарисовано два овала и под ними подпись: Здесь будут наши фотографические карточки. Затем двустишие: Будет буря! Мы поспорим И поборемся мы с ней! Москва. 3 мая 1925 года. А со следующей страницы идут дневниковые записи двумя различными почерками. Один почерк -- Лельки: буквы продолговатые, сильно наклоненные, с некрепким нажимом пера. Одна и та же буква пишется разно: "т", например,-- то тремя черточками, то в виде длинной семерки, то просто в виде длинной линии с поперечною чертою вверху. Другой почерк -- Нинки: буквы большие, с широкими телами, стоят прямо, как будто подбоченившись, иногда даже наклоняются влево. Даты редки. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Вот как странно: сестры. Полгода назад почти даже не знали друг друга. А теперь начинаем писать вместе дневник. Только вот вопрос: писать дневник, хотя бы даже отчасти и коллективный (ведь нас двое),-- не значит ли это все-таки вдаряться в индивидуализм? Ну, да ладно! Увидим все яснее на деле. Как заглядывается на меня Володька Черновалов. Смешно. А я к нему отношусь только по-братски. Причины следующие: могу любить тогда, когда на меня внимания не обращают, а затем... Забыла, что -- второе. Вспомнила. Я не считаю за любовь тихое чувство, хорошее, ласковое отношение. Любовь -- буря, непонятный океан горя и волнений. Этого тут нет, и он слишком показывает, как меня сильно любит. Притом он интеллигент, в нем мало комсомольского. Нет, милый,-- смывайся! Полюбить, так полюблю парня-рабочего, пролетария, который за рабочий класс жизнь готов отдать. А ты на девчонку смахиваешь, размазня. "x x x" (Почерк Нинки.) -- Май, самый светлый месяц в году. Под моим руководством находится шестьдесят пролетарских детей -- юных пионеров. Моя задача -- дать им коммунистическое направление, выработать из них бойцов за лучшее будущее, приучить к дисциплине и организации. Когда я говорю им о классовой борьбе, бужу в них ненависть к буржуазии и капиталистическому строю, глаза на их худых мордочках загораются революционным огнем, и мне ясно представляется, как растет из них железная когорта выдержанных строителей новой жизни. Очень весело жить на свете. На днях все они выезжают за город, будут жить в палатках, на свежем воздухе, но вблизи деревни и организовывать таких же детей крестьян в отряд юных пионеров. Сейчас много занимаюсь, через две недели кончу зачеты и поеду к пионерам в лагерь. Уж теперь радуюсь, как подумаю: жизнь и спанье на чистом воздухе, сигналы пионерской трубы и барабанная дробь, веселые и в то же время глубокие беседы с ребятами. Вся жизнь у меня в работе. Часто думаю: как бы я могла жить и находить удовлетворение в жизни, если бы не была в комсомоле? Совершенно не представляю себя в роли "беспартийной". Чем хорош комсомол? У комсомольца каждый миг рассчитан, на все надо смотреть с выдержанным, марксистским взглядом, все у него рационально и материалистично, следовательно, абсолютно истинно. И перед ним -- широкая, прямая, освещенная ярким солнцем дорога, проложенная нашими вождями -- Карлом Марксом, Фридрихом Энгельсом и Ильичом. "x x x" (Почерк Нинки.) -- Вчера были с Лелькой у мамы. Как всегда, она очень нам обрадовалась, стала варить кофе, готовить яичницу. Делать она ничего не умеет: кофе у нее всегда убегает, яичница выходит, как гуттаперча. А через два часа, тоже как всегда, мы разругались и ушли. Конечно, о большевиках и советской власти. А ведь была она большевичкой до самого Октября. Ее муж, наш отец,-- знаменитый революционер Александр Ратников, повешенный Столыпиным 4. Маме хотели дать за его деятельность и смерть персональную пенсию в двести рублей, но она отказалась и живет на девяносто -- сто рублей жалованья. Сначала работала в кооперации, а когда кооперацию стали обольшевичивать, то ушла в этнографический музей. Она -- сухая, нервная, глаза постоянно вытаращены, говорит без умолку и все ругает советскую власть: за аморализм, за "неразборчивость в средствах", за дискредитирование идеи социализма и превращение его в "шигалевщину" (это в романе Достоевского "Бесы", говорят, есть такой дурак Шигалев, нужно бы, собственно, прочесть). С самого великого Октября,-- мне тогда было девять лет, а Лельке одиннадцать,-- с самых тех пор она нам ругала и изобличала коммунизм. Мы поэтому горячо его полюбили, и возненавидели мертвый интеллигентский морализм. И поступили в комсомол. Я удрала из дому пятнадцати лет, как только кончила семилетку. Жизнь вихрем закрутила меня. Целый приключенческий роман можно бы написать из того, что я переиспытала с пятнадцати лет до последнего года, когда поступила в МВТУ. Кем я ни была: библиотекарем, бандитом, комиссаром здравоохранения, статистиком. И где я ни побывала: на Амуре, на Мурмане, в Голодной степи. Больше всего полюбила зной зауральских пустынь, хотя больше всего вынесла там страданий. Лелька оказалась терпеливее: выдержала с мамой до запрошлого года, когда кончила девятилетку. Но когда поступила в МГУ, -- тоже ушла. И иначе мы не можем, хоть и жалко маму. Она часто потихоньку плачет. А сойдемся -- и начинаем друг в друга палить электрическими искрами. Так и сегодня. Мирно сидели за столом, ели жареную гуттаперчу, потом стали пить кофе. Лелька рассказывала, как они у себя, на факультете, вычистили целую компанию помещичьих и поповских сынков и дочек. Мама загорелась, вытаращила глаза, спросила' -- Что же, это хорошо? Мы ответили: -- Конечно, хорошо. Какой смысл для советской власти за счет рабочих и крестьян давать оружие образования в руки классовых своих врагов? И началось! "Да если бы в нашу советскую нынешнюю школу пришли Герцен и Кропоткин, Добролюбов и Чернышевский, то их выбросили бы, как дворянских и поповских сынков!" И много, много говорила. Милые детишки от пятидесяти лет и выше! Нам с вами никогда ни о чем не столковаться. Мы настолько старше вас, настолько опытнее и мудрее, что речи ваши нам кажутся наивным лепетом. Нам приходится сюсюкать, чтоб разговаривать с вами, а это очень скучно. Я маму люблю и даже уважаю, но только -- на расстоянии не ближе как за километр. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Сегодня я ходила в бюро и просила нагрузки. Предложили работать библиотекарем при ячейковой библиотеке. Но я, конечно, отказалась. (Дураков теперь нет.) Хочу работать при какой-нибудь производственной ячейке, среди рабочих ребят. Записали руководителем комсомольской политшколы. Ура! Что-то ждет меня впереди? Сорвусь или справлюсь ? Дорогой мой товарищ, вы должны справиться, и не средне, а очень хорошо, должны уметь быть агитатором и пропагандистом, должны суметь подойти к рабочим ребятам, взять от них все лучшее и дать им все лучшее свое. А еще нужно забыть себя, забыть слово "я", раствориться в массе и думать "мы". "x x x" Я и два наши парня ездили в райком. Они оба давно на политпросветработе, и в этом году им не хотелось быть руководами. Шли и ворчали. Я молчала, от волнения горели щеки. Что если в райкоме сделают предварительную политпроверку, и я не подойду? До черта будет тяжело и стыдно. Наверное, там будет заседать целая комиссия. Оказалось все очень просто: в пустой комнате сидел парень. Он нас только спросил, работали ли мы в этой области, и записал, какой ступенью хотим руководить. Буду работать на текстильной фабрике, там все больше девчата. С ребятами интереснее, а с девчатами легче. "x x x" Lieber Genosse! 5 Вы справляетесь со своею работой, и я жму вашу лапку. "x x x" (Почерк Нинки,) -- Завтра уезжаю в лагерь к своим пионерам. Вчерашний вечер наполнил мою душу чем-то новым, таким ярким, как солнце сейчас. У нас в клубе вчера читали пролетарские писатели,-- я видела и слышала этих пионеров нашей, пролетарской литературы. Потом наши ребята выступали с критикой. Очень удивил меня Шерстобитов. Он активист, говорит складно. Один из поэтов прочел два стихотворения, очень хороших, где рассказывал о лунной ночи и о своей любви к дивчине. Шерстобитов стал его крыть и заявил, что современная пролетарская молодежь не думает о поцелуях и лунных ночах, а думает о социализме, что пролетариату чужда "любовь двух сердец", потому что мысли его заняты мировой революцией. Это как же, значит? Пролетариат перестанет размножаться? Или будет простая случка, без всякой любви, как у быков и коров? Притом я хорошо знаю: сам Шерстобитов здорово крутит с девчонками. И вдруг он навсегда стал мне противен. Вместо лица вижу у него маску. Очень хотелось бы сбить ее. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Нинка уехала к своим пионерам вот уже две недели. Как-то без нее скучно. Уж привыкла, чтоб она приходила ко мне из общежития. Сидим, болтаем, знакомимся: мы, в сущности, очень мало знаем друг друга, ведь не видались несколько лет. Но я ее очень люблю, и она меня. Она садится за этот дневник и пишет. Иногда ночует у меня. Мы вместе с Володькой Черноваловым занимаемся в кружке по диамату. Читаем, беседуем. Сегодня вышли на улицу, он вдруг говорит таким странным голосом: -- Лелька, я тебя люблю. Об этом надо мне много с тобою поговорить. Я сухо ответила: -- Много говорить нечего: мое отношение к тебе товарищеское. Он опустил голову и пошел прочь. Все-таки приятно думать, что есть парнишка, который всегда рад меня увидеть, пожать мою лапу. "x x x" Почему на фабрике ребята так любят бузить? Как они не устают шуметь и дурачиться? Вечер провела в клубе текстильщиков. Один парень поцеловал меня при ребятах, я реагировала, как на щекотку, ребята смеялись. Так и надо было сделать: глупо было бы показывать обиду, от этого они бы только еще больше смеялись. * * * Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это? Я стараюсь раствориться в их массе, быть такой, как они, даже отчасти их лексикон переняла, но все это не то. Я все еще одиночка, обособленная и далекая им. А в общем все эти рассуждения и самовопросы -- чистейшая интеллигентщина, от которой начинает тошнить. "x x x" Все-таки я Володьку совсем не отшила. И сказать уже всю правду? Мне с ним все-таки как-то приятно бывать. Выработалась привычка, вернее -- потребность, с ним видеться. Общая работа, интересные споры -- и первая ласка. Я уклонялась, не хотела (считала, нет у меня любви "по-настоящему"), и все-таки поцелуй -- в губы. И после собрания за руку шли домой. "x x x" Сентябрь 1925 г. -- Видимся с Володькой очень часто, вместе читаем. Он еще какой-то зеленый, на меня смотрит почтительно. Вообще он слишком мне подчиняется, я этого не люблю. "x x x" Вчера шла по Остоженке, встретила Володьку. Так как ему не хватает стипендии, то он, чтоб подправить экономику, время от времени подрабатывает. Теперь он работает на стройке. Шел в брезентовой Спецовке, весь вымазанный известкой, в пыли. Когда увидел меня, просиял. Как-то эта встреча меня заставила многое передумать. Полно, уж- такой ли он интеллигент? Хорошо он выглядел в спецодежде. Мы взялись за руки, было солнце и желтеющие листья ясеней над церковной оградой. Он позвал меня к себе домой. Умылся, вытирал мозолистые руки полотенцем. Смотрела на свои руки и думала: не так уж они много работали физическим трудом, так что особенно мне чваниться нечем. Пили чай. На окне стоял в горшке большой куст белых хризантем. Я невольно все время поглядывала на цветы, и не было почему- то покоя от вопроса: почему цветы? Сам он их себе купил или... принес ему кто-нибудь? Купит ли себе парень сам цветы? Или станет ли парень парню приносить цветы? Я не выдержала. Ужасно глупо. Он что-то рассказывал, а я вдруг с обидой, с задрожавшими губами, прервала его: -- Откуда у тебя эти цветы? Он замолчал, поднял брови, пристально поглядел на меня,-- вдруг расхохотался, крепко охватил меня и стал целовать. Дурак! "x x x" Нинка воротилась в Москву. Виделись с нею. Много рассказывала о своей работе с пионерами. "x x x" (Почерк Нинки.) -- Октябрь, морозистый и звонкий... А в душе совсем не звонко. Все, что есть во мне так наз. пролетарского, все это -- начало, чуждое мне. В этом я убедилась. Потому-то мне и скверно так сегодня, потому-то так нелепы были сегодняшние мои поступки. Все мысли мои о том, что я стала "настоящей" комсомолкой,-- буза. Та же внешность -- кожаная куртка и красная косынка, не хватает стриженых косм и папироски в зубах. Но этого не будет, хотя могло быть легко. Но не сейчас. Ша! Довольно подделок,-- сказала я себе. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Ничего не понимаю. Что все это значит? "x x x" (Почерк Нинки.) -- Минутное настроение. Мне тогда было очень тяжело. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Пишу после почти двухмесячного перерыва. Многое было, но не стоит записывать. Вчера вечером произошел очень нервный и очень тяжелый разговор с Володькой. Нет, Володька, брось! То, что между нами было,-- это не любовь. Это так у меня было -- интерес к никогда еще не испытанному, тоска по настоящей любви. То кровь кипит, то сил избыток. Повторю еще раз: по-настоящему я полюблю только парня-рабочего, настоящего, пролетария по духу и по крови. И он -- плакал! Какой странный и неприятный вид, когда плачет мужчина! Он мне орошал руки своими слезами, целовал руки, как барышням целовали в дореволюционные времена, так что они стали совсем мокрые. Я засмеялась. -- Чего ты? -- Никогда до сих пор не видала, как плачут взрослые мужчины. Смешно. И стала вытирать руки носовым платком. Он вскочил. Быстро надел пальто. Стало стыдно. Я, как стояла к нему спиной, так подалась, откинула голову и с ласковым призывом подставила ему под губы лоб. Но он положил мне сзади руки на плечи и, задыхаясь, прошептал на ухо: О, не бойтесь я не нищий! Спрячьте ваше подаянье! И выбежал. Стыдно черт те как. "x x x" Нет, все-таки -- не по мне он. Размазня, интеллигент. Вспомню, как он плакал,-- становится презрительно-жалко. И вообще мне со студентами-интеллигентами как-то тесно, душно. С пролетариями вольнее. "x x x" (Почерк Нинки.) -- На трамвае неожиданно встретилась с Басей Броннер. Не видела ее с тех пор, как кончили с нею семилетку. Жизнь у ней была очень тяжелая: пятнадцати лет ушла от родителей-торговцев, нуждалась, очень голодала, с трудом кончила семилетку. А теперь, оказывается, она работает простой работницей, галошницей, на резиновом заводе "Красный витязь" 6, за Сокольниками. Мне она очень понравилась. Обязательно возобновлю с нею знакомство. "x x x" Была у Баси в селе Борогодском. Хоть это вовсе не село, а та же Москва, только дома поменьше и пореже. И в середине дымит огромный завод резиновый. Бася меня водила и все показывала. Решено: завязываю с нею очень близкое знакомство. Она мне сильно нравится. Ушла в самую гущу пролетариата и насквозь пропиталась его духом. Работницы другие ей говорят: -- Ну, ты -- интеллигентка. Разве ты с нами долго станешь работать? Пришла, чтобы в вуз поступить или выдвинуться по партийной линии. Но она им хочет показать на деле, что и интеллигенты умеют быть настоящим пролетариатом, а не для карьеры идут на фабрики и заводы. "x x x" (Почерк Лельки.) -- Володьку не видела больше месяца, даже не знаю, где он. Говорят, уехал куда-то. Как-то не хватает мне чего-то без него. Ну, к черту! Буза! Я прочла сегодня в одной книжке: "Большевизм по заслугам славится своею стройною законченностью и монолитностью в области мировоззрения". И стало мне очень грустно. Я замечаю за собою, что частенько я смотрю на вещи не ленинскими глазами и думаю не большевистскими мыслями. Наступает новый год. Я бы хотела, чтоб в этом новом году у меня больше не было сумасбродных мыслей о жизни, о смерти и прочих идеализации чего бы то ни было, чтобы не было стремления и к индивидуализму. Я бы хотела смотреть на все явления жизни так, каковы они есть, и подходить к ним с марксистски-материалистическим, рациональным подходом. "x x x" (Почерк Нинки.) -- Ого, Лелька! Как еще нам много приходится друг с другом знакомиться! "x x x" (Почерк Лельки.) -- Вдруг в театре Революции встретилась с Володькой. Он, -- как будто ничего не было,-- быстро подошел ко мне, улыбается. Я не успела собою овладеть и радостно вспыхнула, сама не пойму отчего. Ходили с ним по фойе. Верно! Он уезжал. В Ленинград. И только что воротился. Ездил туда с Иван Ивановичем Скворцовым-Степановым 7, редактором "Известий",-- их несколько ребят с ним поехало. Скворцова туда послал ЦК новым редактором "Ленинградской правды" и вообще возглавить борьбу с троцкизмом, который там очень силен. Мы даже забыли про спектакль. Пропустили целое действие. Ходили по фойе с притушенным электричеством, и он рассказывал, как их враждебно встретили наборщики "Ленинградс

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору