Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Вересаев Викентий. Сестры -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
з-под красной косынки, глаза на красивом лице блестели. Говорила о нелепости раздробленного хозяйствования, о выгодах коллективной жизни. -- Вы только подумайте: в вашем селе Сосновке четыреста дворов. И в каждом дворе каждый день топят печь, чтоб сварить горшок щей и чугун картошки. Каждый себе отдельно печет хлеб. Каждый отдельно нянчит ребят. Каждый отдельно ухаживает за коровой, лошадью. Сколько на все без всякого толку тратится сил, времени, средств! Слушали настороженно, с ненавидящими глазами. Передние ряды были заняты одними бабами, мужики держались назади. Кончила доклад Лелька. Говорил -- напыщенно и угрожающе -- Оська. Председатель Бутыркин спросил: -- Не будет ли вопросов? Посыпались от баб вопросы самые неожиданные: -- Правда ли, что бога нет? -- Откуда земля? -- Правда ли, что люди пошли от обезьяны? -- Что такое "эпоха"? Бутыркин грозно поднялся. -- Гражданки! Старую песенку завели! Нас больше на ваш крючок не поймаете. Это на советском языке называется саботаж: только чтоб затянуть и сорвать собрание. Но я этого не допущу. Говорите ясно и коротко. Об деле. Только об деле говорите! Поднялся сзади худощавый молодой крестьянин. -- Дай-ко мне сказать. Об деле скажу. -- Евстрат Метелкин. Говори,-- неохотно сказал председатель. Метелкин заговорил резким, властным голосом, приковывающим к себе внимание. -- Вот, гражданка, говоришь: общий скотный двор. Ладно. А где на него взять гвоздей? -- Гвоздей?.. Лелька беспомощно оглянулась на Оську. Оська ответил: -- Повыдергайте гвозди из какого-нибудь сарая. На что вам теперь индивидуальные сараи? -- Ну, два фунта понадергали! -- Да не из одного сарая. -- Та-ак! Чтоб один новый сарай сбить, хочешь двадцать старых развалить из-за гвоздей! Это называется строительство? Поднялся председатель. -- Граждане! Так нельзя! Вопрос идет во всесоюзном масштабе,-- понимаете вы это? А вы о каких-то гвоздях. Об деле говорите. По существу. Стали один за другим подниматься крестьяне, говорили обычное: что никто на всех не станет работать, как на себя, что заварят дело -- и сейчас же пойдут склоки, неполадки, бабы меж собой разругаются, и все подобное. Вышел к переднему краю стола президиума Оська Головастое. -- Граждане! Долго будет тут эта болтовня? Объясняют вам,-- вопрос стоит во всесоюзном масштабе, вопрос стоит о социалистическом строительстве. Поняли вы это дело? И власть вам тут не уступит, она вас заставит поступить по-нужному. Поэтому предлагаю вам голосовать добровольно. А кто хочет идти против, на того есть Соловки, есть Нарым, а может, кое-что и еще по-соленее. Это имейте в виду! Сдержанное гудение покатилось по рядам. Высокий мужик в меховом треухе снял со стены лампочку и потушил. Два дюжих парня быстро направились боковым проходом к столу президиума. Вдруг всех охватила жуть. Оська шепнул: -- Идут лампы тушить. Ребята! У кого револьверы, вынимай! Все были бледны. Уж несколько случаев было в окрестных местах: мужики на собраниях тушили лампы и люто избивали приезжих ораторов. Ведерников встал и, держа руку на револьвере, смотрел в глаза подходившим парням. Те остановились. Оська говорил, водя перед собою поднятою вертикально ладонью: -- Граждане! Успокойтесь! Все эти ваши штучки мы знаем, и ламп тушить не дозволим. Вопрос исчерпан. Бутыркин, голосуй! -- Граждане! Прошу потише! -- заявил председатель.-- Голосую. Кто за переход села Сосновки в поголовную коммуну, того прошу поднять руки. Кто против? Кто воздержался? Большинством голосов принято постановление о переходе вашего села в коммуну. Рев поднялся в сборной: -- Кто такие тут голосовали? Кого вы сюда понагнали? Мы этих граждан даже не видали никогда! Еще раз голосуй, по списку! Бутыркин грозно объявил: -- Граждане! Вопрос исчерпан! Заседание объявляю закрытым. "x x x" С утра партийно-комсомольский актив Сосновки с бедняцкою частью села стал обходить дворы и обобществлять скот. Забирали всю живность: лошадей, коров, овец, свиней, забирали кур и гусей. Бабы выли, мужики были бледны от бешенства. Отобрать -- ребята отобрали, но что делать с отобранным скотом, не знали. Был на краю деревни огороженный жердями летний загон. Поместили туда. Три дня скотина стояла под открытым небом, заметаемая поднявшеюся вьюгою. Спросить было не у кого: Оська, дав общие директивы, ускакал. Перед отъездом он арестовал и отправил в город, как контрреволюционера, Евстрата Метелкина, отказавшегося войти в коммуну, имущество его конфисковал и передал в коммуну. Дела у Оськи Головастова было по горло. Пьяный от власти и от взятого размаха, он носился по району, арестовывал, раскулачивал, разогнал базар в селе Дарьине, ставил ультиматумы членам сельсовета, не вступившим в колхозы, закрывал церкви, священников арестовывал, их семьи выгонял на улицу и запрещал давать им приют. Двум священникам обстриг волосы и бороды. По лицу Оськи порхала странная, блуждающая усмешка, в глазах иногда мелькало безумие. Больше всего, больше достатка, больше славы и почета ему буйным хмелем кружило голову наслаждение власти над людьми: униженные поклоны и мольбы, бессильная ненависть мужчин, женские рыдания, отчаяние. И сознавать, что все это -- от него, что захочет -- и ничего этого не будет. И особенно приятно было именно думать: "А я этого н-е з-а-х-о-ч-у! Унижайтесь. Унижайтесь задаром!" "x x x" Лельку раз нагнала на улице толпа ребятишек,-- возвращались из школы. Она с ними разговорилась. Вдруг одна бойкая девчонка сказала (видно, что повторяла слова взрослых): -- Мы скоро все к вам придем, господский ваш дом разнесем по бревнышкам, вам глаза повыколем, а сами побросаемся в колодцы. А другой раз Лелька еще более сильное получила впечатление. Возвращалась она из города,-- давала в райкоме отчет о проведенной работе и достижениях. Со станции наняла мужика, поехала в санях. Мужик не знал, кто она, и говорил откровенно. И говорил так: -- Мы теперь узнали рабочий класс, какой он есть эксплоататор. Что эти рабочие бригады у нас в деревне разделывают!.. Мужик разутый-раздетый, а они в драповых польтах, в сапогах новых, морды жирные, жалованья получают по полтораста рублей. Себя не раскулачивают, а мужика увидят в крепких сапогах: "Стой! Кулак!" Погоди, придет срок, мы с рабочим классом разделаемся. А ехавший с ними другой мужик прибавил озлобленно: -- Скоро крестьянство будет убито, совсем станет мертвое. А только помрем-то мы -- вторыми! Раньше они все подохнут. Узнают, на ком Рассея стоит! Лелька стала осторожно возражать. Они сразу замолчали. "x x x" В помещении одинцовской школы заседала приехавшая вчера комиссия по чистке аппарата. Ребята из бригады пошли для развлечения послушать. Чистили местного учителя Богоявленского. Маленький человечек с маленьким красным носиком, с испуганными глазами и испуганной бороденкой. Чистка проходила для него счастливо. Крестьяне говорили благодушно: -- Человек хороший, чего там! -- Обиды никто от него не видал. Жаловаться не можем. -- Смирный человек, аккуратный. Ведерников, улыбаясь, шепнул на ухо Лельке: -- Вот финтиклейка-то! Кого он сможет спропагандировать в колхоз? Хорош помощник советской власти! Лелька усмехнулась. Председатель спросил: -- Не будет ли у кого еще вопросов? Встала Лелька. -- Позвольте мне! Скажите, гражданин. В этой деревне, в которой мы с вами живем, и в соседних деревнях,-- везде кое-кого из крестьян раскулачили. Как вы смотрите,-- правильно поступает власть, когда их раскулачивает, или неправильно? Учитель растерянно забегал глазами по портретам вождей и красным плакатам. -- Как сказать. Если власть их раскулачивает, значит, знает за что. -- Я вас прошу ответить совершенно прямо: как вы оцениваете действия власти,-- правильно ли она поступает, когда раскулачивает богатеев? -- Конечно, постольку-поскольку партией выдвинут лозунг о ликвидации кулачества как класса... Постольку-поскольку кулачество противится коллективизации... -- Вы это ваше "постольку-поскольку" бросьте. Прошу вас, гражданин, не петлять. Одно слово: следовало, по-вашему, раскулачить их? Да или нет? Мужики тяжело глядели на учителя и ждали. Он был бледен. Старательно высморкал в скомканный платок красненький свой носик и ответил, запинаясь: -- Ну, ясно: следовало. Мужики всколыхнулись. Говором и криком закипело собрание. -- Ишь, какой ныне стал! Правильно,-- говоришь? Следовало? А забыл ты, кутья пшеничная, как отец твой долгогривый из нас кровь сосал? Гражданин председатель, примай заявление: его отец был дьякон! У него корова есть да свинья, его самого раскулачить надо! Мальчишка у него летось помер, так панихиду по нем служил в церкви! И пошли выкладывать. Секретарь старательно записывал, что рассказывали мужики. Учитель сидел понурившись и молчал. Ребята, смеясь выходили из школы. Ведерников хлопнул Лельку по плечу. -- Молодчина Лелька! Одним, понимашь, вопросом показала его белую шкуру. Ну и ло-овко! "x x x" Заехал инструктор окружкомола 20, носатый парень с золотистым чубом, в больших очках. Знакомился с работой местного и приезжего комсомола, одобрил энергию. Одного только не одобрил: что в местной ячейке не хватает учетных карточек и комсомольских билетов. Потом нахмурился и вынул записную книжку. -- В окружкоме, товарищи, получена информация, что какая-то комсомолка приезжая проявляет явный правооппортуни-стический уклон. Ведет агитацию против раскулачивания, пишет крестьянам жалобы...-- Полистал книжку.-- Ратникова фамилия. -- Что-о?! Ведерников расхохотался. Лелька вскочила. -- Это я -- Ратникова! Инструктор сурово сверкнул на нее очками. -- Ты? Ребята дружно смеялись, и дружно все встали за Лельку,-- и приезжие, и местные. Рассказывали о ее энергии и непримиримости, об умении организовать молодежь и зажечь ее энтузиазмом. Обида Лельки потонула в радости слышать такой хороший и единодушный товарищеский отзыв. Инструктор почесал горстью в золотой своей копне. -- А как будто жаловались партийцы и комсомольцы... Ну, видно, ошибочка. Вот и ладно! "x x x" Весело и дружно работала ватага ребят. Сошлись они друг с другом. Приезжие были поразвитее и много грамотнее деревенских, занимались с ними, читали. Лелька была руководом и общею любимицей. От счастливой любви и от глубокого внутреннего удовлетворения она похорошела неузнаваемо. Только Юрка держался в стороне. Совершенно невозможно было понять, что с ним делается. Работал он вяло, был мрачен. Давно погасла сверкающая его улыбка. Иногда напивался пьян, и тогда бузил, вызывающе поглядывал на Лельку, что-то бормотал, чего нельзя было разобрать. Близкие их отношения давно уже, конечно, прекратились. Он становился Лельке тягостен, и никакой даже не было охоты добираться, отчего он такой. Ехал как-то Юрка на розвальнях из соседней деревни. За-свинцовели на небе тучи, закрутился снег с ветром. Юрке предоставить бы лошади самой найти дорогу домой, но он,-- городской человек,-- стал править сквозь вьюгу, сбился на цельный снег и начал плутать. Уже в сумерках наткнулся на жердяную изгородь, за нею темным стогом высилась крестьянская рига. Разобрав жерди, подъехал к избе с огоньком в окнах, стал стучаться, попросил приюта. -- Какая деревня? -- Полканово. -- До Одинцовки далеко? -- Эва! Осьмнадцать верст. -- Во куда заехал! Ну, товарищ, приюти. Сбился с дороги, закоченел. -- Зайди, зайди, чего ж там! Нестарый мужик с бритым лицом ввел Юрку в избу. Горница была полна народа. Сразу стало Юрке уютно и все близко: в красном углу, вместо икон, висели портреты Маркса, Ленина и Фрунзе. За столом, среди мужиков и баб, сидела чернобровая дивчина в кожанке, с двумя толстыми русыми косами, с обликом своего, родного душе человека. Хозяин сказал: -- Садись, парень. Пообожди маленько, сейчас кончим заседание. Горячо говорили, размахивая руками. Об учете инвентаря и тяговой силы, о том, как добыть формалину для протравливания семян. Дивчина писала и делала арифметические подсчеты. Юрка шепотом спросил соседа: -- Что это у вас за собрание? -- Колхозники. Обсуждаем план посевных работ. Юрка с изумлением глядел: нет мрачных лиц, взглядов исподлобья. Глаза светлые, спорят все с живостью и с интересом, как о своем деле. Необычно это было для Юрки. Мужики расходились. Хозяин подошел к Юрке, стал расспрашивать -- кто, откуда. Подошла и дивчина в кожанке. Хозяйка позвала ужинать. Пригласили и Юрку. После ужина пили чай. Юрка спросил девушку: -- А ты тоже тут на колхозной кампании? -- Ага! -- Как у вас дело идет? -- Да жаловаться не станем. Еще в прошлом году объединились в колхоз восемнадцать дворов, только всего, а в этом, понимаешь, еще пятнадцать уже дворов присоединилось! Увидали, насколько ладнее идет дело в колхозе. Она ударила по плечу хозяина. -- Много он вот помогает. Он да еще двое. Горят на работе. Смотри, скоро все село втянут в колхоз. Хозяину было приятно. Он конфузливо поднял брови и потер рукой губы. И сказал: -- Вот только с грамотой очень нам трудно,-- с учетом этим самым, с бухгалтерией всякой. Кабы не эта наша товарищ,-- хоть свертывай все дело. Сами ничего не понимаем, счетовода нанять,-- где денег возьмешь? -- Привыкнете понемножку. Дело немудрое.-- Девушка засунула руки в карманы кожанки и широким мужским шагом зашагала по горнице.-- Ничего, налаживается дело. Пойдет определенно. Еще бы лучше пошло, если бы кой-какие товарищи не мешали. Работает тут верст за восемь один из Москвы, Головастое. -- Головастое? Оська? Это наш, с завода нашего "Красный витязь",-- сказал Юрка. -- Вот негодяй! Слыхал ты, как он коммуну провел в Соснов-ке? Нагнал своих ребят из других деревень -- приезжих и местных -- и их голосами провел в Сосновке коммуну. А из сосновcких никто за коммуну не голосовал. И вот вам пожалуйте -- коммуна! Можешь представить, какая прочная будет коммуна? Юрка покраснел. Он посовестился сказать, что и сам участвовал в этом голосовании. -- Форменный уголовный тип. Мы до него доберемся! Посмел там возражать против коммуны один, Евстрат Метелкин такой. Так его Головастое за это раскулачил, все отобрал в коммуну, самого арестовал и отправил в город. А он, понимаешь, несомнен-нейший середняк, два года пробыл на красном фронте, боевой товарищ вот этого нашего хозяина,-- вместе брали в Крыму Чонгарский мост. Ранен в ногу. В деревне все время вел общественную работу, был членом правления кооператива, участвовал в организации мелиоративного товарищества, обучал ратников и допризывников,-- ну, словом, ценнейший общественный работник. И ко всему: был один из зачинателей колхоза, первый в него пошел. А как начал Головастое загибать коммуну,-- встал на дыбы. Тот его и арестовал. Рассказал мне все это Иван Петрович,-- вот этот хозяин мой. Мы -- телеграмму областному прокурору. Вчера Метелкин приехал назад, и приказ по телеграфу немедленно возвратить все имущество. Юрка жадно слушал, редко дыша, даже рот раскрыл. А дивчина рассказывала. -- Весело работать. Только очень трудно. Самое трудное, что приходится бороться на два фронта: с инертностью крестьянства и с головотяпством товарищей, а то и подлостью их. Есть тут еще местный один "активист", Бутыркин. В молочной кооперации растратил пятнадцать тысяч, судился, но выкрутился; заведывал в городе Домом крестьянина, тоже уволен за растрату. Теперь всячески старается подсушить репутацию свою: устраивает с Голо-вастовым вашим коммуну, проводит спошную коллективизацию, мужикам грозит: "Откажетесь -- из города придет артиллерийский дивизион и снесет снарядами всю деревню". Мы тут в его деревне неподалеку организовали ясли,-- сегодня как раз открытие,-- Бутыркин под них отдал бывший свой дом. Большой дом, вместительный, самый кулацкий. Два года назад Бутыркин продал его за тысячу восемьсот рублей, а теперь у нового хозяина дом этот реквизировал под тем предлогом, что тот живет по зимам в городе. Такие беззакония,-- кто что хочет, то и делает... Ты, конечно, ночевать у нас останешься? -- Да хорошо бы. -- Иван Петрович, можно? Хозяин ответил: -- Ну, ясно. Просим милости. -- Так вот что: оставайся, а мне нужно идти на открытие яслей. Мы организовали, нужно сказать приветствие. -- А можно мне с тобой? -- О! Отлично! Идем. Тут недалеко, всего две версты лесом. Метель затихла. Шли просекой через сосновый бор. Широкий дом на краю села, по четыре окна в обе стороны от крыльца. Ярко горела лампа-молния. Много народу. В президиуме -- председатель сельсовета, два приезжих студента (товарищи дивчины), другие. Выделялась старая деревенская баба в полушубке, закутанная в платок: сидела прямо и неподвижно, как идол, с испуганно-окаменевшим лицом. Говорил длинную задушевную речь худощавый брюнет с загорелым, энергичным лицом. Очень хорошо говорил: о великом пятилетнем плане, о необходимости коллективной обработки земли. Юрка знал его: это был Бутыркин. Потом говорила новая знакомая Юрки -- о значении яслей, о раскрепощении женщины, тоже о коллективизации. Юрку странно волновала и речь ее,-- с какими-то неуловимо знакомыми интонациями, теми, да не теми,-- и весь облик девушки,-- мучительно-милый, знакомый и в то же время чуждый. И вдруг мелькнуло: "Лелька!" Все поразительно напоминало Лельку. Только глаза у этой были стального цвета, и больше ощущалось определенности в лице, больше -- мужественности какой-то, что ли. Дивчина кончила, села рядом с Юркой. Стала говорить школьная работница. Юрка спросил: -- Ты, случаем, не знакома с Лелей Ратниковой? -- Как же -- не знакома! Родная мне сестра. -- Да что ты?! Вправду? -- Ну, ясно. -- Ведь она в нашей бригаде, здесь же. -- Здесь?! Нинка так это крикнула, что все обернулись. Жадно стала расспрашивать вполголоса Юрку. Спросила: -- А ты меня завтра не возьмешь с собой, чтоб повидаться с нею? -- Ну как же? Очень хорошо. Назад тебя в санях же и отвезу. Председатель стал вызывать женщин сказать от лица матерей. Бабы пересмеивались, толкались и прятались друг за друга. Выступил опять Бутыркин. Он говорил хорошо, знал это и любил говорить. Юрка никак не мог согласовать с его задушевным голосом и располагающим лицом то, что про него рассказала Нинка. Бутыркин говорил о головокружительных успехах коллекти- визации в их районе, о том, как это важно для социалистического строительства, о пользе яслей и детских приютов. -- Товарищи! И за наши ясли нам нужно ухватиться изо всех наших сил. Владелец этого дома упирается, хочет дом удержать за собой, подал на нас в суд, но мы этого дома все равно ни за что не отдадим. Лучше уж воротим те тысячу восемьсот рублей, что он заплатил за этот дом. Прочли проект резолюции. Председатель спросил: -- Не будет ли каких добавлений к резолюции? Нинка сказала:

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору