шла к  дверям.
На   пороге   она   остановилась,   раскрыла   сумочку,   достала   из   нее
двадцатидолларовую бумажку и положила на резную консоль.
     - Я не приду, - сказала она. - Не могу сегодня...
     - Понимаю, - сказала Таня. - Ступай. Я навру ему что-нибудь.
     Она не стала дожидаться Джонни. Раз до сих  пор  не  позвонил,  значит,
нашел другое развлечение. А если даже и нет - утром можно объясниться.
     Таня вышла из номера и захлопнула дверь. В коридоре,  по  пути  в  свой
номер, она столкнулась с Джонни. Он шел в обнимку с двумя  пьяными  финнами,
размахивая  ключами.  Из  кармана  у   него   торчала   непочатая   литровка
"Столичной". Финны тоже были не пустые.
     Джонни тупо уставился на нее, но тут же расплылся в улыбке.
     - О, мисс Танья! - радушно проревел он. - Это мои друзья! Мир-дружба!
     Пойдемте с нами, а?
     - В другой раз, Джонни!
     Джонни посмотрел на нее с пьяной обидой, но, моментально забыв  о  ней,
подхватил новых друзей, и  все  трое,  гогоча,  двинулись  к  нему  в  номер
продолжать веселье.
     Таня вошла к себе, захлопнула дверь, направилась в ванну и вымыла  лицо
теплой водой с мылом. Потом посмотрелась в зеркало.
     - Партийная, говоришь? - пробормотала она. Она  не  стала  подкрашивать
губы.
     Раскрыв стенной шкаф, она сняла с вешалки строгий серый пиджак и юбку к
нему.
     Одевшись, она положила в карман ключ, зажигалку и пачку сигарет,  взяла
со стола недочитанный английский детектив и, захлопнув дверь, направилась  к
лифту.
     Таня села на диванчик в холле с аквариумом,  раскрыла  книжку  и  стала
читать.
     - Таня?
     Таня подняла глаза. Перед ней стояла подтянутая женщина средних  лет  в
строгой гостиничной униформе. Бесцветные волосы уложены в высокую прическу.
     Узкие, поджатые губы. И ледяные глаза.
     - Да, это я.
     Обе  одновременно   достали   из   карманов   одинаковые   сигареты   -
длинноствольный "Уинстон", - одновременно протянули друг  другу,  посмотрели
на пачки и одновременно расхохотались.
     Алевтина Сергеевна плюхнулась на диван рядом с Таней.
     - Ну, рассказывай, темнилка рыжая!
     После нескольких удачных проб деловое сотрудничество стало регулярным.
     Анджела,  ставшая  кем-то  вроде  связной  между  Таней   и   Алевтиной
Сергеевной, привезла заграничную папку с твердыми пластмассовыми  корочками.
В этой папке было в  алфавитном  порядке  подколото  тридцать  шесть  тонких
прозрачных папочек со своего  рода  "личными  делами":  имя  или  псевдоним,
возраст, основные антропометрические характеристики (рост, вес, объем груди,
талии, бедер, длина ноги в шаге, размер одежды  и  обуви),  главные  ролевые
характеристики ("гаврош", "тургеневская девушка", "поэтесса-интеллектуалка",
"генеральская   жена",   "африканская   страсть",    "невеста-девственница",
"вокзальная",   "пастушка",   "эсерка    Каплан",    "Снежная    Королева",.
"партайгеноссе" и так далее, включая даже "мясника"), любимые  позы  и  виды
соитий, индивидуальный прейскурант на основные  и  дополнительные  услуги  и
телефон диспетчера Оксаны Сергеевны. Это была родная сестра Алевтины, жившая
на алименты от мужа - полковника милиции. Таня эту сестру не видела ни разу,
хотя по телефону  общалась  регулярно.  В  некоторых  делах  имелись  особые
отметки  типа  "храпит",  "спиртного  не  давать!",  "забывшись,  кусается",
"ценности прятать от греха!".
     К каждому делу прилагался стандартный набор  цветных  фотографий:  лицо
крупным планом и пять в полный рост - одна в одежде и четыре без оной -  вид
спереди, вид сзади и  две  произвольные,  наиболее  эффектно  подчеркивающие
искусство фотографа и прелести модели.  Потом,  когда  некоторые  фотографии
изрядно затрепывались, Таня придумала делать новые прямо на ранчо. Джабраил,
мастер на все руки, наловчился щелкать девочек не хуже анонимного  фотографа
Алевтины.
     Этот  бесценный  альбом  Алевтина  составила   специально   для   Тани,
почувствовав, видимо, что с  появлением  "темнилки"  ее  собственный  бизнес
выходит на качественно иной уровень.
     Изучив папку, Таня вынула из  нее  одно  дело  -  Анджелы,  "начинающей
актрисы".
     Его она не станет показывать никаким гостям, а прибережет  для  личного
пользования. Летом,  в  гостинице,  начав  с  большой  неохотой,  Таня  была
вынуждена признаться себе, что это дело  оказалось  несравненно  приятнее  и
волнительнее, чем стриптизы перед Генералом или игры с Папиком.
     Папка лежала прямо в гостиной, и Таня охотно показывала ее всем гостям.
Они смотрели, как правило, делали свой  выбор,  вместе  с  Таней  составляли
график и приблизительную смету. Потом  Таня  звонила  диспетчеру,  оставляла
заказ  и  согласовывала  технические  детали.  Иногда   требовалось   внести
изменения. Скажем, кто-то мог заболеть, влипнуть в неприятность с милицией -
такое изредка случалось - или отправиться с надежным клиентом в путешествие.
Тогда Таня  обсуждала  изменения  с  гостем  и  только  после  этого  делала
повторный звонок.
     Девочки добирались  автобусом,  электричкой  или  приезжали  на  такси.
Иногда их привозил на "волге" Джабраил. Сначала безмолвная Женщина  отводила
их в Танин кабинет, где Таня  проводила  с  ними  предварительную  беседу  о
нюансах предстоящей работы и давала на подпись заранее составленный  счет  в
двух экземплярах.  Этот  счет  Таня  всегда  составляла  с  десятипроцентным
люфтом, чтобы сразу пресечь всякие  споры  и  разногласия.  И  только  потом
девочки вместе с Таней шли к гостям.
     Покидая ранчо наутро, а то и через день-два, они забирали с собой  один
экземпляр  счета,  который  затем  передавался  Алевтине,  а   второй   Таня
складывала в особую коробочку - Папику к оплате.
     Девочкам  гости  не  платили  ничего.  Выпрашивать   у   них   что-либо
запрещалось категорически под угрозой колоссального штрафа или увольнения  -
здесь вам  не  гостиница.  Таня  об  этом  даже  не  напоминала,  уповая  на
доходчивость наставлений Алевтины. И действительно, ни одного такого  случая
замечено не было. Очень часто гости делали девочкам подарки  по  собственной
инициативе. Это не возбранялось.
     Собственно оплата услуг Таню не касалась  совершенно.  Некоторые  гости
оставляли деньги Папику или, в его отсутствие, Джабраилу. В  других  случаях
Папик брал все расходы на себя. Раз в месяц  Таня  суммировала  накопившиеся
счета, заносила итог в специальную графу домашнего  гроссбуха  и  показывала
Папику или Джабраилу. Джаба приносил соответствующую сумму денег,  складывал
в портфель и ехал в город, на квартиру диспетчера. Там его  ждала  Алевтина.
Она пересчитывала деньги, сверяла сумму по тем счетам, которые  хранились  у
нее,  и  забирала  деньги,  выдавая  Джабраилу  расписку,  которую  Джабраил
привозил и отдавал  Папику.  Девочки  получали  зарплату  непосредственно  у
Алевтины. И никто, кроме Тани  и  Алевтины,  не  знал,  что  пять  процентов
комиссионных со всей суммы откладывались на счет Тани, и она могла  получить
их у Алевтины по первому требованию и без всякой расписки.
     Эта схема начала работать в  сентябре.  Папик  узнал  о  ней  в  начале
августа, когда Таня привезла очередную группу в Москву и в свободный  вечер,
предварительно  созвонившись,  приехала  к  нему  на  квартиру.   Тогда   он
отмолчался, но судя по тому, что уже в сентябре удвоил  ей  жалованье,  а  с
октября накинул еще, Танину инициативу оценил очень положительно.
     Раз в месяц к Тане приезжала  Анджела,  но  ее  визиты  на  ранчо  были
преимущественно деловые. Она привозила  от  Алевтины  новые  "личные  дела",
изымала дела уволившихся по состоянию здоровья, семейным обстоятельствам (т.
е. удачному выходу замуж, как правило, за иностранца) или, наоборот, в связи
с переходом на другую работу (в  большинстве  случаев  принудительную).  Они
ужинали с Джабраилом или с гостями, которым Таня  представляла  Анджелу  как
свою подругу. Потом, по указанию Тани, Женщина стелила  Анджеле  постель  на
диванчике прямо в Таниной спальне. Естественно, как только Женщина закрывала
за собой  дверь,  Анджела  перепрыгивала  в  Танину  широкую  кровать.  Ночь
принадлежала только им. Утром Таня подвозила Анджелу до метро, а сама  ехала
дальше, в университет.

        "VI"

     Проводив глазами Павла, оттаскивающего  на  перрон  последнюю  коробку,
Таня  села  в  машину  и  завела  мотор.  Надо  было  спешить.  Папик  особо
подчеркнул, чтобы сегодня к ужину не опаздывала - можно подумать, у нее есть
обыкновение опаздывать! А по дороге надо  забрать  билеты  для  Розенкранца,
засвидетельствовать почтение Терентию  Ермолаевичу  из  Охотничьего  треста,
договориться с ним насчет вертолета для  большого  волчьего  поля,  уточнить
день, потом забросить Аде голландский стиральный порошок...
     Таня ехала по заснеженному городу, и мысль ее непрестанно  возвращалась
к Павлу. Поди же ты - заскочила случайно в  факультетский  буфетик,  увидела
его, и чуть ноги не подкосились. Причудилось, будто это Генерал. Со спины та
же фигура, только чуть повыше, а когда он начал  разворачиваться  и  показал
свой профиль, сходство сделалось совсем полным. Однако анфас это был  совсем
другой человек, с близкими к Генералу чертами, но  несхожий  формой  лица  и
особенно выражением. И все-таки где-то  она  видела  это  лицо,  определенно
видела. И только когда подошел Ванечка Ларин, сначала к ней,  а  потом  и  к
тому парню, Таня определенно вспомнила: Павлик Чернов, Поль, брат Никиткиной
одноклассницы  Леночки  Черновой,  которую  все  звали   Елкой,   признанный
предводитель "мушкетеров" - тех же Никитки, Ванечки, Елки и  примкнувшего  к
ним Леньки Рафаловича, Елкиного Ромео...  Надо  же,  какой  стал  -  вылитый
Марлон Брандо в молодости, брутальный персонаж. Наверное, девочки направо  и
налево падают...
     В свою компанию Никита ее не приглашал. Своего интереса к  "мушкетерам"
Таня брату не показывала никогда. Но тянулась всей душой  в  их  благородный
круг.
     Однако Никита был ревнив, и Таня понимала, что ее туда он не допустит.
     Павел же всегда был особенный. Наслышанная о нем еще в школе, она в его
присутствии приосанивалась, повышала  голос,  чтобы  заметил.  Потом,  из-за
Генерала, и думать забыла. И вот надо же, встретились.
     Очень хорошо, что рядом с ними тогда оказался Ванечка,  собрат-филолог.
Таня была,  пожалуй,  единственной  из  признанных  факультетских  красавиц,
которая не только не убегала, завидев Ларина, но и  вполне  дружески  с  ним
общалась.
     Объяснение тому было простое: любовью к ней  Ванечка  переболел  еще  в
школе и теперь держался с ней настолько спокойно, будто  она  в  его  глазах
утратила не только красоту, но и половые признаки вообще. Для него она  была
"сестренка настоящая", поскольку всегда одалживала  на  бутылочку-другую,  а
долга никогда не спрашивала.
     Как-то раз, уже изрядно под газом, он выцыганил у нее целый червонец  и
в приливе чувств назвал ее "братком". Таня притворно  нахмурилась  и  отвела
руку с червонцем в сторону.
     - Да ты, Ларин, уже назюзюканный сверх меры. Какая я тебе "браток"?!
     - Настоящий! Сестренка-то, даже самая клевая, больше трехи не даст.
     Таня рассмеялась и подарила Ванечке второй червонец, призовой.
     И вот теперь это чудо в перьях женится, а Павел  специально  заехал  за
ним на факультет, чтобы отовариться к свадьбе в обкомовском распределителе и
отвезти продукты на черновскую дачу, где, собственно, и  будет  гулянка.  Не
ее, конечно, дело, но лично она таким, как этот Ванечка, вообще запретила бы
жениться. Ох, и нахлебается с ним  его  будущая  жена,  как  ее...  Татьяна.
Тезка.
     Иное дело Павел... Хоть времени у нее было  впритирку,  неожиданно  для
самой себя  предложила  подбросить  их  до  распределителя,  а  потом  и  до
Финляндского.
     Хотелось еще хоть полчасика побыть с ним рядом... Теперь она с  ним  на
равных. Не сомневалась, что сейчас-то уж он ее  заметил.  Волнение  накатило
легко и приятно.
     "Чистый он, как прозрачный", - подумала Таня. Захотелось умыться самой,
вывернуть себя наизнанку, ополоснуть в прохладных струях дождя и ни о чем не
помнить, не думать. Все забыть. Что было и что будет. Сейчас, через  час,  к
вечерочку, поздней ночкой...
     Поставив машину в гараж, Таня побежала в подвал под циркулярный душ.  В
шкафчике, где она держала шапочку и полотенце, ее ждала записка.  "22.30.  э
З".
     Таня прочла,  вздохнула  и  встала  под  душ.  Сегодня  Папику  хочется
любви...
     Ужин она организовала так, чтобы сытые и  умиротворенные  гости  начали
часам к десяти позевывать и искать повода удалиться на покой. Что  ж,  покой
так покой.
     Не считаться с волей гостя - не в правилах  этого  дома.  Пожелав  всем
спокойной ночи, Таня зашла к себе, переоделась в халат и тихо  спустилась  в
подвальный этаж, где были оборудованы душевая и  сауна.  В  предбаннике  она
сразу же подошла к особому вишневого дерева шкафчику, в  котором  находились
наряды весьма своеобычные. Таня отобрала из них те, которые  соответствовали
"номеру три"...
     Посреди выложенной голубой кафельной плиткой комнаты на  биде  восседал
Шеров  в  разодранной  телогрейке  и  немереных  линялых  ситцевых   трусах,
спущенных на колени. Под белой задницей журчала вода. Таня подошла  к  нему,
уперла руки в бока и заорала благим голосом:
     - Ты че расселся, дармоед!
     - Ну шо ты, любонька, хай подымаешь? - Изо рта разило крутым перегаром.
     - Нажрался, кобелина!
     Ей хотелось расхохотаться, но это не входило в условия. Попервой,  едва
захихикав, она получила такую отповедь, что помнила каждое его слово. Хоть и
казался тогда пьяным, на деле было все не так. Науку эту усвоила, но и обиды
своей не забыла.
     - Лапушка... - осоловело заплетался языков босс. -  Иди  что  покажу...
Она подошла ближе.
     - Че ты показать-то можешь?
     - А ты?
     Руки его развязали  штрипки  на  байковом  халате  больничного  покроя.
Халатик распахнулся,  открыв  глухой  блекло-розовый  бюстгальтер,  прячущий
Танину грудь.
     Застежки из белых пуговиц.  Простеган  белой  суровой  ниткой.  Длинные
салатного цвета панталоны были ей совсем не по размеру. Болтались чуть не до
колен. В таком обличье можно увидеть  старую  торговку  на  одесском  пляже,
которая одновременно работает и загорает. Белье фирмы "Сто лет Коминтерну".
     Шерова же это чрезвычайно возбудило.
     - У-у, кобель!.. - сокрушенно покачала головой на это зрелище  Таня  и,
нагнувшись  пониже,  медленно  закрутила  кран   биде.   Босс   с   размаху,
по-хозяйски, шлепнул ее по заду.
     - Тьфу ты, лошак скаженный! - сплюнула она и, прихватив  шланг,  тонкой
струйкой воды остудила его плоть.
     Папик затрясся, сполз на пол. Взяв шефа под мышки, Таня  поволокла  его
на выход.
     Через минут двадцать, совершенно трезвый, он варил ей кофе,  как  истый
дамский угодник после интимной близости.
     - Папик, я замуж хочу, - неожиданно для себя сказала Таня.
     Шеров выпрямился и вопросительно посмотрел на нее.
     - Замуж вообще или замуж конкретно?
     - Замуж конкретно.
     - М-да, - сказал он. - Не ожидал, хотя ситуация  классическая.  Что  ж,
отвечу тоже по классике:  "Когда  бы  жизнь  семейным  кругом  я  ограничить
захотел..."
     Таня с улыбкой поцеловала Шерова в лоб. Ну и самоуверенность!
     - Папик, милый, ты-то тут при чем?
     - Тогда кто же?
     Она рассказала ему все то немногое, что знала про Павла.
     -  Да,  -  сказал  он,  немного  подумав.  -   Неожиданно,   но   очень
перспективно. Сын того самого Чернова, обкомовского? Ты уверена?
     - Господи, да я ж у них в доме бывала. Давно, правда.
     - А осилишь?
     - Или! - Таня весело подмигнула.
     - Чем, говоришь, он занимается?
     - Павел? Камнями какими-то. Геолог. Могу разузнать поточнее.
     - Разузнай, пожалуйста... А  вообще  так  у  нас  с  тобой  получается:
замысел твой я одобряю, но отпустить тебя в ближайший год-два  не  могу.  Ты
мне здесь нужнее.
     - Возьми замену.
     - Кого?
     - Анджелу, например. Шеров поморщился.
     - Это после тебя-то?.. Хотя некоторые задатки  в  ней  есть...  Что  ж,
начинай потихонечку вводить в курс дела. Я через годик проэкзаменую, и  если
справится - отпущу тебя.
     - А если его за этот год у меня уведут?
     - Это уже твои проблемы. Постараешься - не уведут.
     Таня старалась по мере сил. Но своим обществом Павла не  баловала.  Как
говаривал дядя Кока, клиент должен созреть.  С  другой  стороны,  совсем  не
напоминать о себе было бы неосмотрительно - какое бы сильное впечатление она
ни произвела на него при первой встрече  (а  впечатление,  как  догадывалась
Таня, было неслабое), все имеет тенденцию забываться. Тут очень подстатилась
случайная встреча. Таня была "при исполнении": ублажала в "Садко" на пару  с
Анджелкой одного киевского козла,  и  как  раз  появился  Павел  с  каким-то
нахряпистым парнишей в легком подпитии.  Лучшей  обстановки  для  углубления
знакомства и представить было невозможно. Инстинкт подсказывал ей, как лучше
действовать... Иногда она  готова  была  сорваться.  Когда  внутри  особенно
сильно бурлило, Таня решительно уходила в  сторону,  подсознательно  пугаясь
этой стихии, боялась, что почва  снова  уйдет  из-под  ног  -  и  тогда  она
потеряет и его, и себя перед ним...

        "x x x"

     Новая фаза началась десятого апреля, когда Павел пригласил ее  на  день
рождения. Без толку просидев  дома  почти  до  вечера,  она  уже  подумывала
позвонить, ему как бы случайно. Но тут как раз позвонил он сам. Обрадовался,
что застал дома (еще бы не застал, она специально взяла  у  Шерова  отгул!),
извинялся, что не пригласил заблаговременно. Оказывается,  начисто  забыл  о
собственном   двадцатипятилетии.   Что   поделать,   люди   науки   славятся
рассеянностью - судя по этом показателю, ученый он выдающийся. Свой выход  к
Черновым она продумала тщательно и вроде не прокололась ни в чем.  Очаровала
мамашу, особу, судя по  всему,  изрядно  "сучковатую";  вроде  бы  глянулась
самому Дормидонтычу, потенциальному тестюшке; похоже, закрепилась и в сердце
Павла. Женщина в  ней  говорила,  что  не  сегодня-завтра  он  откроет  свои
чувства. Подарил ей чудной алмаз - крупный,  с  мизинный  ноготь  величиной,
мутноватый и почему-то голубой. Видимо,  этот  алмаз  представлял  для  него
какую-то особую ценность. Он даже сказал, что в этом камешке вся его  жизнь.
И она подолгу держала алмаз в ладошке, разглядывала на просвет, словно тайну
Павла разгадывала.
     Потом показала камешек Шерову. Он долго изучал кристалл  через  лупу  и
попросил на недельку одолжить ему. В Москве он связался с ювелиром,  который
лишь подтвердил выводы, сделанные Вадимом Ахметовичем: крупный  промышленный
алмаз, не имеющий практической ювелирной ценности, со  множеством  трещин  и
графитовых включений. Голубой цвет камня говорит, с вероятностью до  98%,  о
родезийском происхождении. За величину и цвет какой-нибудь любитель экзотики
мог бы дать тысячи полторы, но такого  любителя  надо  еще  поискать.  Шеров
вернул Тане камень без комментариев. Да и не надо ей  комментариев.  Ей  уже
просто не хватало рядом самого камня, как талисмана.
     На ранчо все шло тихо-мирно, своим чередом. Но в конце апреля  появился
гость, которому суждено было стать последним для Тани.
     Это  был  высокий,  толстый,  седой  и  очень  вальяжный   грузин   лет
шестидесяти.
     Он прибыл в отсутствие Шерова, которого на  ранчо  ожидали  со  дня  на
день. Получив предварительные указания  от  хозяина,  Джабраил  распорядился
принять гостя по высшему разряду.
     Гость  привез  с  собой  бочонок  великолепного  полусладкого  вина   и
несколько бутылок коньяка с рельефным позолоченным профилем Шота  Руставели.
Этот двадцатипятилетней выдержки коньяк прославился тем, что никто и никогда
не видел его на прилав