в
Москве, сегодня с триумфом вернулся оттуда и тем самым дал ей  идеальный  по
обстоятельствам и психологии момента случай  усугубить  знакомство?  Или  не
врубится, или начнет доставать ровностями и нежностями.
     - И у  нас  личный.  Якубчик  влетел  очень  некрасиво.  Сидит  весь  в
расстроенных чувствах, не знает, что делать.
     Анджела  бросилась  Тане  на  шею  и  разрыдалась.  Таня  с   некоторой
брезгливостью стряхнула с себя белые, дрябловатые руки и решительно прошла в
комнату, откуда тянулся знакомый дымок  и  доносился  педерастически-сладкий
голосок Бюль-Бюль-оглы. За захламленным столом сидел Якуб,  подперев  руками
черноусую голову и тупо глядя в стену.  Появление  Тани  он  заметил  только
тогда, когда она, шумно двинув стулом, села напротив него и спросила:
     - Что это там Анджелка бухтит, будто ты влетел во что-то?
     Якуб посмотрел на Таню налитыми кровью глазами и криво улыбнулся.
     - А, это ты? - вторя Анджеле, сказал он. Таня перегнулась через стол  и
отвесила ему звонкую плюху.
     - Ты что, да?
     Он схватился за щеку, в темных глазах блеснула злость.
     - Я спрашиваю, во что вляпался. Ну-ка соберись  и  отвечай  на  вопрос.
Внятно, четко.
     Якуб смотрел на нее, не  решаясь  начать.  С  этим  Якубом,  аспирантом
Торгового института, целевым порядком  направленным  туда  из  Азербайджана,
Анджелка сошлась еще весной. Потом, когда так резко и  неприятно  оборвалась
хлебная работенка у Шерова, позволила этому пылкому охотнику до  блондиночек
в теле взять  себя  на  содержание  и  переехала  в  нему,  в  двухкомнатную
квартирку на Софийской, которую он снимал за стольник в месяц. Таня время от
времени заезжала к ним, передохнуть, выпить бокал  хорошего  винца,  которое
Якубу привозили земляки, иногда забить косячок - а то и оставалась на  ночь.
Таня не знала, что Анджелка наплела Якубу про их отношения, только в  первую
же из таких ночей он с некоторым даже облегчением уступил Тане свое место на
широкой кровати и устроился в гостиной  на  раскладушке.  Видно,  притомился
каждую ночь  доказывать  Анджелке  и  себе  самому  непревзойденность  своих
мужских достоинств.
     Жили Якуб с Анджелой широко, не по-аспирантски - рестораны по  большому
счету, дорогие  импортные  шмотки,  дубленки,  золотишко.  Таня  знала,  что
Анджела, с  молчаливого  согласия  Якуба,  продолжает  понемногу  заниматься
"гостиничным  бизнесом",  но  одних  Анджелкиных  заработков  на   все   это
великолепие и за десять лет не хватило бы - да  и  не  та  она  баба,  чтобы
посадить себе на шею "жениха".
     Это так, на мелкие прихоти. Таня  не  сомневалась,  что  у  Якуба  свои
доходы, и даже догадывалась, в какой именно сфере, но влезать в эти дела  не
хотела нисколько.
     Ей это было неинтересно.
     Глядя на его скорбное лицо, Таня ощущала приятное пощипывание в  висках
и в ладонях. Как прежде, когда смотрела, как кодла молотит  Игоря  в  темном
дворике, когда вешала лапшу на уши сторожу, а ребята  бомбили  склад,  когда
брала слепки с ключиков в квартире Лильки... Когда  опускала  монтировку  на
голову Афто, когда обговаривала с Ариком варианты, как кинуть  Максимилиана.
Когда письмишко Черновым левой рукой писала. Да, застоялась она за последнее
время, размяться хочется. И Анджелку будет жалко, если тут что-то  серьезное
заварилось  -  она-то  тут  совсем  не  при  делах...  Кстати,  о   птичках:
прикандехала из прихожей, села, смотрит то на нее, то на Якуба.
     - Ай, иди отсюда, да? - Якуб раздраженно  взмахнул  рукой  перед  самым
носом Анджелы. - С тобой потом говорить будем.
     Анджела вышла, надув губы, а Якуб подался вперед,  нависая  физиономией
над столом, и начал:
     - Накололся я, брат, сильно накололся...
     - На сколько? - деловито спросила Таня, решив пропустить  "брата"  мимо
ушей.
     Ну, нерусский, бывает.
     - На пятнадцать кусков пока.
     - Неслабо... Ну, ничего,  поднимешь  как-нибудь.  -  Она  обвела  рукой
богатую обстановку гостиной.
     - Поднять-то подниму, да только теперь всю  жизнь  поднимать  придется,
шакалов этих кормить. Прижали они меня, Таня, хорошо, обложили, а я ничего с
них сделать не могу.
     - Что-то с любым человеком сделать можно, - задумчиво проговорила Таня.
     - Какие они человеки -  твари,  честное,слово!  Голыми  руками  зарежу,
мамой клянусь!..
     -  А  если  поконкретней?  Давай-ка  выкладывай  все.  Может,  на  пару
что-нибудь сообразим. Конечно, если тебе, гордому сыну Кавказа, в лом у бабы
совета просить...
     - Ну что ты, зачем так говоришь, слушай?  -  поспешно  сказал  Якуб.  -
Какая же ты  баба?  Бабы  все  дуры,  а  ты...  Анджелка  столько  про  тебя
нарассказала...
     - Значит, выходит, что я мужик? Ну, спасибо, милый, за комплимент.
     - Какой мужик, слушай!
     Якуб окончательно запутался и покраснел.
     - Ладно, мою половую принадлежность  потом  обсудим.  Говори  давай  по
делу.
     Он вздохнул и трагическим полушепотом начал:
     - Понимаешь, Таня, была  у  меня  раньше  одна...  женщина.  Ах,  какая
женщина!
     Красивая,  зажиточная,   вдова   торгового   работника...   Мы   весной
расстались, вышла она за  немца  замуж  и  уехала  в  Германию.  Ай,  как  я
тосковал, пока Анджелу не встретил...
     - Без лирики, если можно, - сказала Таня и  по-хозяйски  развалилась  в
кресле.
     - Я про Нору уже и забыл почти. Только три  дня  назад  звонит  мне  ее
брат, которому она здесь  квартиру  оставила,  и  говорит,  что  только  что
вернулся из Германии и привез мне от Норы письмо и посылочку.
     Я говорю, давай встретимся где-нибудь, а он говорит, приезжай лучше  ко
мне, я тебе расскажу, как она теперь,  фотографии  покажу.  Я,  как  гондон,
ушами хлопаю...
     Таня рассмеялась,  буквально  представив  себе,  как  названный  Якубом
предмет хлопает ушами. Якуб с обидой посмотрел на нее и продолжил:
     - В общем, поехал я по известному адресу. Он, гнида, дверь распахивает,
мордой улыбается,  в  комнату  зовет,  про  Нору  базарит,  кофеем  угощает.
Конвертик вынимает, пакет достает - а в нем костюмчик джинсовый,  фирменный,
с лейблами, с заклепочками. Я, как положено, спасибо говорю,  конвертик,  не
раскрывая, в карман, пакет в сумку...
     - Ну, что замолчал?
     - Тут и открылась дискотека, слушай! За спиной крик:  "Встать!  Руки  в
гору, лицом к стене!" Я встаю, начинаю оборачиваться,  тут  мне  по  затылку
тяжелым - хрясть! Отрубиться я не отрубился, но ослабел сильно. В глазах все
поплыло. Дал себя к стенке прислонить, обшмонать... Проморгался  -  сижу  на
диване, рука браслетом к батарее пристегнута, а в том кресле, где только что
был я, развалился мент и пушкой поигрывает. Здравствуйте, говорит, гражданин
Зейналов.
     Это ваше? И показывает конверт. Я прикинулся чайником, конечно, говорю,
знать не знаю, что за вещь. А он: свидетель, подтвердите, что данный конверт
изъят из внутреннего кармана гражданина Зейналова при обыске. И Норин  брат,
собака, кивает, да,  дескать,  подтверждаю.  Мент  на  сумку:  ваша?  И  все
по-новой... А брат Норин  знай  поддакивает  и  объясняет,  что  мол  бывший
знакомый его сестры, Зейналов, позвонил ему и предложил приобрести джинсы  и
валюту. Он, как честный советский человек  -  честный,  ха!  -  обратился  к
представителю правопорядка, полковнику Кидяеву...  Я  тут  пригляделся  -  а
мент-то действительно полковник, блин!.. Он лыбится и говорит: я сейчас  при
свидетеле вскрываю конверт, изъятый у гражданина  Зейналова.  Я  кричу,  ей,
погоди, не мой это! А он  раскрывает,  падла,  конверт,  и  оттуда  сыплются
бумажки зеленые, доллары! Ну,  и  в  джинсах,  конечно,  в  кармане  пакетик
полиэтиленовый с порошком. Это, говорит, что такое,  Зейналов?  Я  молчу,  а
Норин братец тут же тявкает: он мне, товарищ полковник уже  здесь,  в  доме,
кокаин купить предлагал. Тут я совсем рассердился, погоди,  кричу,  я  тебя,
свидетель сучий, закопаю. А мент  посмеивается  и  ручкой  шкрябает:  угроза
свидетелю в присутствии представителя власти... Ну, говорит,  Зейналов,  лет
десять ты себе уже намотал. Протокол подписывать будем? Утрись  ты,  говорю,
своим протоколом, жопа. А он спокойненько так: добавим оскорбление работника
при  исполнении.  Свидетель,  подпишите.  Тот,  конечно,   тут   же   бумагу
подписывает. А мент вздыхает, говорит, ну все, вызываю  наряд  для  доставки
задержанного... И  на  меня  смотрит.  Я  говорю:  стоп,  это  провокация  и
задержание незаконное, где понятые, где санкция прокурора, почему один  меня
брать пришел? Мент смеется: это, говорит, не арест, а задержание  пока.  Для
ареста,  говорит,  нужны  формальности,  а  задержать  я  самолично   любого
гражданина могу до трех суток.
     Этого тебе, говорит, за глаза хватит. Мои ребята с тобой воспитательную
работу проведут, так ты через трое суток  не  только  в  этой  наркоте  и  в
зелененьких сознаешься, но и что Алмазный фонд ограбил. Тут я  совсем  башку
потерял и понес его - по матушке, по бабушке... Он подошел и  р-раз  мне  по
уху. Я кричу, при свидетеле меня ударил! А этот свидетель долбаный тут же  -
ничего не знаю, он ко мне уже с распухшим  ухом  пришел.  А  мент  опять  за
телефон и на меня опять смотрит. Что, говорю, пялишься,  гад,  или  рука  не
поднимается невиноватого хомутать? Насчет невиноватого это ты, говорит, кому
другому заливай, а смотрю я на тебя, говорит, потому, что не  решил  пока  -
сразу  тебя  сдать  куда  следует  или  сначала   попробовать   договориться
по-хорошему. Я ведь, говорит, потому и один за  тобой  пришел,  что  не  ты,
черножопый... так и сказал, сука, "черножопый", представляешь!
     - Врет, - серьезно сказала Таня. - Врет  как  Троцкий.  Никакой  ты  не
черножопый, я видела.
     - Вот-вот! - Якуб тряхнул головой. - Не ты, говорит, мне нужен,  а  вся
цепочка ваша преступная, которая отравой весь  город  наводнила...  И  давай
прямо как по списку выдавать: имена, фамилии,  клички.  И  про  мои  дела...
Видишь, говорит, мы и без тебя  достаточно  знаем.  А  ты  нам  всю  систему
расколоть поможешь, Гамлета нам сдашь...
     - Принца датского? - Таня рассмеялась.
     - Какого принца, слушай?! - вскипел Якуб. - Экспедитора от поставщика.
     Страшный человек, а ты смеешься.
     - Извини. Просто имя смешное.
     - Ничего смешного. Имя как имя. Гамлет  Колхоз-оглы,  по-вашему  Гамлет
Колхозович.
     Таня  расхохоталась  вовсю.  Якуб  стукнул  кулаком  по   столу.   Таня
замолчала, смахнула набежавшие слезы рукавом и сказала:
     - Все, больше не буду... Рассказывай дальше.
     - Я тогда им говорю: а мне  все  равно,  не  вы,  так  подельники  меня
кончат.
     Это, говорит, они тебя кончат, если с нами работать  не  будешь  или  к
братве своей побежишь на нас, ментов не правильных, управу искать. Мы  тогда
им через своих людей маячок кинем, что ты Вагифа с Семен Марковичем заложил.
Так что нет тебе, Зейналов, другого выхода. Я говорю: раз уж у нас  разговор
такой завязался, хотелось  бы  на  документы  ваши  взглянуть,  а  то  форму
напялить  каждый  может.  Он  улыбается,  пожалуйста,   раскрывает   красную
книжечку, подносит ко мне: городское УВД, Кидяев Петр  Петрович,  полковник.
Ну как, говорит, убедился? Чувствую, со всех сторон обложили,  говорю:  вам,
как понимаю, и без меня все про нас известно, на что вам  еще  один  стукач,
может, как-нибудь по-другому договоримся. А он: отчего  ж  не  договориться,
договориться всегда можно, вижу, вы, Зейналов, все поняли и осознали  и  раз
уж сами такой разговор начали, вот вам мое слово: пятнадцать тысяч в течение
недели, и каждый месяц еще по пять. А мы, со своей стороны, гарантируем, что
никаких препятствий в вашей деятельности чинить не будем. Или это, или  пиши
расписку о добровольном сотрудничестве, или мы сейчас  пустим  в  дело  этот
протокол, и хорошо тебе не будет, это я тебе тоже гарантирую.
     Ну как, на что соглашаешься? А на что было соглашаться? Ладно,  говорю,
уж лучше деньгами. А сам думаю: ну, гады, погодите,  я  вас  еще  сделаю.  А
полковник этот смотрит на меня,  скалится  и  говорит  ласково  так:  только
фокусничать не вздумай, Зейналов. У нас все схвачено и везде свои.  И  давай
объяснять, чего мне делать не надо. Все охватил, что  мне  в  голову  прийти
могло. По полочкам разложил, с примерами...
     - Да, - сказала Таня.  -  Приятного  мало.  Как  решил  -  платить,  не
платить?
     - Думаю, придется платить. Жить-то хочется.
     - Слушай, а они тебе чернуху не прогнали? Мозг  Тани  нащупывал  нужную
нить.
     Она начала тасовать возможные комбинации.
     - Я долго думал. Не похоже. Удостоверение настоящее, форма тоже,  знают
много - про меня, про всех... Нет, все солидно.
     - Разберемся... Значит так - когда ты должен отдать первые деньги?
     - Завтра или послезавтра. Белено с утра позвонить, сказать, во  сколько
буду, и подъезжать.
     - Куда? К метро, в парк, на перекресток?
     - Нет. Только на квартиру. На их территорию. Не хотят светиться.
     - Деньги у тебя есть?
     - Есть. - Якуб вздохнул. - Отдавать жалко.
     - Жалко, - согласилась Таня. - Ну ничего, может  быть,  еще  вернем.  С
процентом.
     - Это как? - заинтересованно спросил Якуб.
     -  Пока  рано  говорить.  Есть  кое-какие  соображения,  но  надо   все
проверить. - Она поднялась и сладко потянулась. - Ноги  затекли,  пока  тебя
слушала да и есть  хочется.  Скажи  Анджеле,  чтобы  чего-нибудь  быстренько
спроворила. И кофе.
     Перекушу по-быстрому и домой.
     - Как домой? А-а я? А мы? - с некоторой растерянностью спросил Якуб.
     - А вы тоже поешьте. Голодные, наверное.
     - Да я не про то. Что делать будем?
     - Ты насчет этой истории с данью?.. Ладно, я согласна помочь тебе. Пока
не знаю, получится из этого что-нибудь или нет. А ты готов довериться мне?
     Якуб пощелкал пальцами, несколько раз вздохнул.
     - Готов.
     - Тогда обещай делать  все,  что  я  скажу,  и  не  задавать  вопросов.
Обещаешь?
     - А что остается, слушай? - Он темпераментно взмахнул руками.
     - Тогда завтра с утра жди моего звонка. Я назову время. Потом позвонишь
туда, скажешь, что деньги готовы, но  что  ты  тоже  не  хочешь  лишний  раз
светиться в ментовской хате, а потому вместо тебя  придет  курьер,  шестерка
тупая.
     - Асланчик, да?... Слушай, откуда про Асланчика знаешь?
     - Это твой предпоследний вопрос, договорились?  Никаких  Асланчиков  не
будет.
     Пойду я.
     - Ты? Зачем?
     - А это последний вопрос, на все последующие  отвечать  отказываюсь.  Я
пойду, потому что мне надо на месте проверить кое-какие догадки.
     Анджела постучала в дверь, просунула голову и сказала:
     - Идите жрать, пожалуйста.
     Весь путь до дома Таня напряженно обдумывала ситуацию с Якубом. Ну хоть
убейте, не видела она  здесь  организованное  чиновничье  вымогательство  (в
отличие от подавляющего большинства сограждан  Таня  прекрасно  знала  слова
"рэкет" и "коррупция" и имела  довольно  четкое  представление  о  том,  что
творится в отечественных коридорах власти, но  как-то  не  подумала  связать
американские слова с советским явлением). Интуиция подсказывала ей, что Якуб
нарвался на частную инициативу, на фармазон.  Но  для  выработки  правильной
линии действий совершенно необходимо было понять, какого уровня. Одно  дело,
если  здесь  орудует  просто  группа  мошенников,   пусть   даже   прекрасно
информированных  -  информация  могла,  в  частности,  исходить  от  той  же
заграничной Норы, посвященной в дела Якуба. И совсем другое, если  настоящий
- и осведомленный - полковник  милиции  решил  немного  поработать  на  свой
карман... Тогда пойдет совсем другая игра.
     А мужику помочь надо. Да и к Анджелке прикипела  душой.  Та  ради  Тани
глотку перегрызет. А многим ли она могла быть за такое благодарной?  Случись
что с Якубом, Анджелке тоже не мало достанется. Нет. Так не пойдет.
     - Что так вырядилась? - изумленно  спросила  Анджела,  впуская  Таню  в
квартиру.
     - На охоту собралась, - ответила Таня. - Якуб дома?
     Одета  она  была  действительно  довольно  странно:  зимний  офицерский
тулупчик со  споротыми  погонами,  огромная  бесформенная  кроличья  ушанка,
широкие черные шаровары, заправленные под голенища длинных шерстяных носков,
туристские ботинки размером не  меньше  сорокового.  В  руках  Таня  держала
большую клеенчатую сумку.
     - А-а, Таня, дорогая! - Из кухни выскочил, нервно потирая руки, Якуб.
     Увидев ее, он остолбенел. Таня улыбнулась.
     - Молодец, усвоил: вопросов не задавать. В порядке  поощрения  скажу  -
для маскировки... Деньги готовы? - Он кивнул. - Неси сюда.
     Якуб зашел в комнату, вышел с небольшим  газетным  сверточком  и  отдал
Тане.
     Она небрежно кинула его в сумку и спросила:
     - Пересчитал? Чтобы мне перед людьми не краснеть.
     - Ай, какие это люди?! - Якуб взмахнул руками.
     - Ладно, шакалы, ты говорил уже... Ну я пошла.  Пожелайте  ни  пуха  ни
пера.
     - Стой, куда ты? Я отвезу.
     - Не надо... Хотя, впрочем, до метро подбросить можешь. Дальше я сама.
     Ни в метро, ни в трамвае, куда она пересела на площади Мира,  ее  наряд
не  вызвал  никакого  удивления.  Ну  едет   студенточка   -   а   если   не
приглядываться, то и студентик - с овощебазы или с субботника, перенесенного
на среду. Все там будем, аж до  самой  пенсии.  Интересно,  что  сказали  бы
попутчики, узнав, что в объемистой авоське, еще не переименованной народом в
"нифигаську", студенточка  везет  не  грязные  рабочие  рукавицы  и  десяток
ворованных яблочек, а примерно годовую зарплату дюжины молодых специалистов.
     Дом  напротив   Никольского   собора,   чистенький   отреставрированный
особнячок восемнадцатого века, от внимания Тани не ускользнул.  Если  внутри
там так же, как и снаружи, то можно сказать, что товарищ... как  его  там?..
Волков Илья Соломонович устроился очень даже неплохо. Пока.
     По удивительно чистой, ухоженной лестнице  Таня  поднялась  на  второй,
посмотрела на медные номера квартир на  обшитых  темной  вагонкой  дверях  и
позвонила в правую, под номером семь.
     В темном глазке на мгновение показался и исчез свет. Таня отступила  на
полшага и повернулась боком, демонстрируя себя невидимому зрителю.
     - Кто? -  спросил  из-за  двери  молодой,  но  гнусавый  и  удивительно
неприятный голос.
     - От Якуба, - простуженно пробасила  Таня.  В  глазке  опять  показался
свет, потом дверь стремительно распахнулась,  сильные  руки  схватили  Таню,
втащили в прихожую, вырвали сумку, ткнули лицом в стену и принялись довольно
бесцеремонно  ощупывать.  Таня  сложила  руки   на   затылке,   одновременно
демонстрируя покорность и не давая залезть под шапку и обнаружить свою самую
особую примету - неподражаемую медно-рыжую копну волос.
     - Ого, да это же девка! - сказал за спиной басовитый голос.
     - Я балдею! Слышь, Ген... Петр Петрович ("Так!"  -  отметила  про  себя
Таня), может, махнем-ся? Я пошарюсь,  а  ты  пушку  подержишь?  -  предложил
гнусавый.
     - Я те  пошарюсь,  -  пообещал  басовитый  и  взял  Таню  за  плечо.  -
Повернись.
     Она послушно повернулась. В  вытянутой  вглубь  прихожей  стояли  двое.
Ближе к ней - крепкий, очень  упитанный  мужичок  за  сорок  в  расстегнутом
милицейском мундире, очевидно "Ген-Петр", а в паре шагов за  ним,  спиной  к
уходящему вбок коридору - молодой и удивительно уродливый  парень  в  очках,
какой-то щербатый и искривленный, с кривой ухмылкой на длинной,  прыщавой  и
сильно асимметричной роже. В костлявой руке он  держал  наведенный  на  Таню
пистолет. "Так, - еще раз сказала себе Таня, -  не  табельный  "Макаров",  а
ТТ". Оба стояли и смотрели на нее.
     - Ну чего, сеанс окончен, или как? - сварливо сказала Таня и обернулась
к первому:
     - Помацал, и атандэ! - И ко второму:
     - А ты, сатирик, козырь-то загаси!
     - Очкарик растерянно  глянул  на  на