предпочитала оставаться в комнате и  следить  за  игрой.
Она мало что понимала в самих играх - а  играли  гости  в  преферанс  или  в
покер, - но ей нравились их сильные страсти. Таня смеялась. Уж больно весело
было наблюдать столь крутовареные эмоции. А главное, на чем?
     Играли-то на спички. Будто каждая и вправду червонец весила. А  то  еще
и, мухлевали. Катал, как  правило,  ехидно  сдавала  игрокам  она.  Что  тут
начиналось!
     Сегодня незаметно закозлила дядю Коку Адочке. Та  надулась,  сквозанула
на кухню.
     Следом кинулся воздыхатель.
     Обычно к половине двенадцатого Ада загоняла Таню спать, поспешно  целуя
дочку в щеку и приговаривая:
     - Доченька, сегодня дядя Кока у нас переночует. Ему ехать очень далеко.
     - Конечно, Адочка,  -  сонным  голоском  отзывалась  Таня  и  закрывала
глазки.
     В это же время расходились гости. Дядя Кока демонстративно  укладывался
в Никитиной комнате, но для Тани давно уже не составляло никакой тайны, что,
выждав для порядку полчасика,  он  перебирался  в  гостиную,  где,  разложив
широкий "трехспальный" диван, его ждала Ада.
     Эту  квартирку  из  трех  полноценных  комнат  и   полутемной   людской
Захаржевские получили взамен казенной  семикомнатной,  по  штату  положенной
директору. Было это в  середине  шестидесятых,  когда  академика  за  полную
научную  замшелость  и  стремительно  прогрессирующее  слабоумие  отстранили
сначала от руководства институтом, а потом - и  от  научной  работы  вообще.
Несколько лет академик  еще  появлялся  в  институте  с  толстым  портфелем,
набитым какими-то бумажками, и  выступал  на  каждом  Ученом  совете,  вещая
всякую чушь, но потом его перестали пускать в институт, а вскоре  он  и  сам
забыл туда дорогу, выходя только во двор, и то под  наблюдением  Никиты  или
Ады.
     Однако  звание  академика  и  соответствующее  этому  званию   денежное
довольствие  за  Всеволодом  Ивановичем   сохранили,   как   и   полагается,
пожизненно. Этих денег хватало на содержание семьи,  и,  насколько  понимала
Таня, именно поэтому Ада и держала при себе старика, не сдавала  в  психушку
или дом престарелых насовсем.
     Тогда,  наверное,  пришлось  бы  отдавать   все   жалованье   академика
государству - ведь он больше не будет членом их семьи. А Ада боится бедности
и поэтому только на два-три месяца в году - на сколько возьмут -  определяет
старика в какую-нибудь клинику. Или Никитки  стеснялась.  Тот-то  со  старым
идиотом как с писаной торбой носился. А Таня так и не научилась воспринимать
академика как отца, и он всегда казался  ей  чужим  и  мерзким  стариком,  к
которому возможно испытывать только одно чувство - брезгливость.
     Перед свиданкой долго крутилась у зеркала, не зная, что  сварганить  из
волос. И так зачешет, и эдак заколет.
     - Ты что там вертишься? - удивилась Ада. - Или собираешься куда?
     - Так, ненадолго... -  Застигнутая  врасплох,  покраснела  до  кончиков
ушей.
     Ада не  заметила.  Таня  шмыгнула  от  ее  глаз  в  ванную.  Отдышалась
маленько.
     "Нет! Так не пойдет!" - решительно заявила своему отражению в  зеркале.
Села на краешек стиральной машины и давай придумывать, как  подойдет  и  что
скажет. Все оказалось проще, без излишних  придыханий.  Голос  не  сорвался,
трепета он не заметил.
     - Здорово, красивая!
     - Привет, мой Генерал!
     - Что у нас сегодня по плану? Опять киношка?
     - Пойдем к тебе?
     - Ты вправду хочешь?
     - Да.
     И вновь по проспекту, только уже вдвоем, по следам праздничных  колонн,
отправившихся ранним промозглым утром в неблизкий путь до Дворцовой.  Только
путь Тани и Генерала  скоро  разошелся  с  маршрутами  колонн.  Они  сели  в
полупустой автобус и через полчаса  подъехали  к  невзрачному  многоэтажному
дому, стоящему на кривоватой улочке в другом районе.
     Они вошли в подворотню, потом еще в одну и  на  третьем  дворе  увидели
совсем уже неказистую развалюху. Прямо на них смотрел пустой дверной проем.
     - Вот он, мой дворец, - с принужденной веселостью показал Генерал.
     - Я думала, ты живешь где-то рядом с нами.
     - А зачем?
     Войдя вслед за Генералом в проем,  Таня  увидела  стены  с  облупленной
штукатуркой, лестницу с кривыми ступеньками и содранными перилами,  щербатые
каменные плиты,  лишь  местами  прикрывавшие  земляной  пол,  во  всю  длину
которого зачем-то тянулась глубокая траншея. Через траншею  была  перекинута
доска.
     Обстановка подстегивала любопытство. Ее фантазия разыгралась.
     Генерал бережно взял Таню за руку и перевел по доске.
     Когда они поднялись на один марш. Генерал сказал:
     - Подожди меня тут.
     Он поднялся на второй этаж и три раза стукнул в дверь, обтянутую рваным
черным дерматином, что-то отрывисто сказал  и  вошел  в  открывшуюся  дверь.
Потом высунулся и жестом подозвал Таню, приложив указательный  палец  другой
руки к губам.
     Таня поднялась.
     - На цыпочках, - шепнул он, пропуская ее в темный коридор.
     Если  бы  она  сейчас  увидела  груду  костей,  черепа   и   сверкающие
драгоценности под вековой паутиной - не  удивилась  бы.  Ее  золотые  глазки
горели восторгом, жадно вглядываясь в разбойничий лабиринт.
     В  комнате,  которую   занимал   Генерал,   было,   несмотря   на   всю
обшарпанность, довольно чисто - возможно, прибрался на случай ее прихода.  И
просторно -  из  мебели  в  ней  имелся  только  широкий  пружинный  матрац,
положенный на кирпичи и накрытый полосатым покрывалом, в головах  больничная
тумбочка, на которой стоит магнитофон, сундук и  табуретка  возле  окна.  На
подоконнике ваза с тремя свежими алыми розами -  уж  не  для  нее  ли?  Чуть
дальше, в  самом  углу,  прямо  на  полу  стоял  красивый  черный  телевизор
неизвестной Тане марки  с  большим  экраном  и  еще  какой-то  металлический
прибор. Все прочее хозяйство размещалось на полках, которые  тянулись  вдоль
всей дальней от  двери  стены  -  кое-какая  посуда,  несколько  затрепанных
книжек,  множество  ящиков  и  коробок  -  фанерных,  картонных,  больших  и
маленьких.  Одни  были  разноцветные,  красивые,  явно   заграничные,   хотя
попадались  и  совсем  старые  -  рваные,  мятые.   Однако   большую   часть
пространства на полках занимали штабеля  новеньких  автомобильных  покрышек.
Стараясь незаметно изучать взглядом логово, Таня дышала  свободно  и  легко,
словно  попала  в  свой  дом,  такой  непохожий  на  родительский.  Ни  тебе
старинного комода, воняющего нафталином,  ни  пыльных  портьер,  ни  тусклой
бронзовой люстры с висюльками хрусталя, мутными, как сопля.
     - Ты... посиди пока,  отдохни,  -  сказал  Генерал,  помогая  ей  снять
пальто. - А я сейчас... Чайку вот...
     Его голос был напряженным. То,  что  паренек  мог  стесняться  убогости
своего жилища, Тане было невдомек.
     Он взял с полки алюминиевый чайник и вышел.
     Таня подошла к окну, взяла из раскрытой пачки, лежащей рядом с  розами,
"беломорину", достала из сумочки флакончик "Эола" - польского освежителя для
рта - и прыснула в мундштук папиросы. Так она поступала  всякий  раз,  когда
под рукой не было приличных сигарет.  Закурив,  она  посмотрела  в  окно  на
переполненные мусорные бачки.
     Нет,  обитель  Генерала  ничуть  ее  не  покоробила.   Ленинград   есть
Ленинград.
     Даже среди учеников элитарной, в общем-то,  школы  многие  жили  так  -
коммуналки, страшные вонючие лестницы, аварийные  дома.  Все  это  ей  не  в
новинку. Однако странно, что так живет  именно  Генерал.  Ведь  если  верить
рассказам, на него работает  большая  шайка  малолетних,  далеко  не  всегда
занимающаяся такой мелочевкой, как тогда, со спортсменом. И едва ли  Генерал
этим ограничивается.
     От ее внимания не ускользнуло одно странное обстоятельство. И  по  пути
сюда, и особенно здесь Генерал был  какой-то  сам  не  свой  -  растерянный,
суетливый.
     Неужели она на него так действует? Но ведь и при знакомстве, и потом, в
кино, он был совсем не такой. Разберемся...
     Таня нагнулась и включила телевизор, поставив звук (кнопочка  с  нотным
знаком) на минимум. Показывали праздничную демонстрацию на Красной  площади.
Она стала смотреть. Естественно, ее привлекло не само  зрелище,  а  качество
изображения  -  чистые,  насыщенные  цвета,  ничего   не   мигает,   никакой
зернистости.
     Под экраном она прочла название марки - "Panasonic". Любопытно...
     Вошел Генерал со вскипевшим чайником.
     - Соскучилась, красивая? Правильно, посмотри пока, а я накрою.
     Он стал снимать  с  полок  стаканы,  ложки,  заварной  чайник,  блюдца,
выставлять их на широкий подоконник. Потом полез в тумбочку и извлек  оттуда
пузатую бутылку темного стекла, лимонад и большую коробку с тортом.
     Коньяк "Камю". Торт "Прага". Первое видела,  но  не  пробовала,  второе
ела, и не раз. Тоже любопытно-в этакой халупе...
     - Прошу, так сказать,  к  столу,  -  сказал  Генерал,  пытаясь  держать
игриво-светский тон.
     На авантюрной волне Таня приняла это как выражение мужественной удали.
     Пододвинулась доверительно поближе. Он положил на два блюдца  по  куску
торта.
     - Удобно, а? Готовенькие порцайки, и резать не надо. - Генерал  плеснул
в стакан коньяку. - Ты как, вмажешь? Или лимонадику?
     - Мне чуть-чуть, на один пальчик. - А сверху лимонаду.
     - О-о, коктейль... Ну, как говорится, вздрогнули. Со знакомством!  Таня
усмехнулась.
     - А ты так стоя и будешь?
     Генерал хлопнул себя по лбу и выскочил из комнаты.
     И что он такой дерганый?
     Он вернулся со второй  табуреткой,  поставил  ее  у  подоконника,  сел,
чокнулся с Таней и залпом заглотил полстакана. Таня  отхлебнула  "коктейль".
Очень даже ничего.
     - У-х, хорошо пошла! - крякнул Генерал. - Меня, кстати, Володя зовут.
     - А меня Таня.
     - Ну вот и познакомились. А то, понимаешь, третий день  все  "генерал",
да "красивая"!
     - А разве я не красивая?
     - Ты-то? Ух! - Генерал облизнул кончики пальцев.
     - А ты чем не генерал?
     - Генерал-то генерал, только по другому ведомству... - Голос его  скис.
Он задумался и скоро ожил:
     - А вообще мне по фамилии кликуху дали. Из Генераловых мы.
     - Мне нравится. Я буду звать тебя "мой генерал", можно? А ты зови  меня
"красивая", это так приятно...
     Генерал закурил и задумчиво свел глаза к переносице,  глядя  на  огонек
папиросы.
     - Знаешь, - проговорил он, - когда ты меня поцеловала тогда, я  сначала
решил, что ты бл... ну, дворовая, понимаешь?
     - Ты хотел сказать блядь? - со спокойной улыбкой спросила Таня.  -  Так
не стесняйся. Я не терплю только, когда матом дырки между словами залепляют.
     Так  открыто  и  по-простому  сказануть  не  всякая  может.  А  из  уст
гладенькой папенькиной дочки Генерал  ни  в  коем  случае  не  ожидал.  Даже
маленько подрастерялся:
     - Словом, амара молодая... А  потом  смотрю  на  тебя,  смотрю...  нет,
думаю...
     И все смотрю... А назавтра, когда у "Зенита" тебя ждал,  ох  и  злился!
Ну, думаю, динамистка! Ну, получила  назад  бимборы  свои  драгоценные  -  и
отваливай, что в гляделки-то играть было? И решил, разыщу  тебя  непременно,
накажу... А потом думаю, стоп, что это я так раздухарился. Ну, накрутили мне
хвоста, ну, потоптался по холодку,  как  фраер  -  всего  делов!  А  как  ты
появилась, знаешь, я как оттаял весь. Тепло так  стало...  Эх,  зацепила  ты
меня, красивая...
     И дрожащей рукой налил себе еще коньяку. Лукавил он самую малость.
     Таня подняла недопитый стакан.
     - Теперь за тебя, мой генерал! Он вздрогнул. Капелька коньяка упала  на
потрескавшуюся краску подоконника.
     - А я за тебя, красивая!
     - Нет, сначала за тебя. До дна.
     И Таня, залпом выпив, подставила ему свой стакан.
     - То же самое. Теперь за меня. Выпили и за Таню.
     Она придвинула табуретку к стене, привалилась  к  ней  спиной  и  взяла
папиросу.
     - Подкинь мне сумочку, будь другом. Рядом с твоим локтем.
     Она достала свой "Эол" и побрызгала в папиросу. Генерал с  любопытством
следил за ней. В глазах его появился блеск.
     - Это ты зачем?
     - Приятнее, - сказала она, выпуская дым. - И  не  так  потом  табачищем
воняет.
     Хочешь попробовать?
     И она протянула ему дымящуюся папиросу.
     -  Косяк  по  кругу?  -  Он  усмехнулся,  взял  папиросу,  затянулся  и
сморщился. - Как в аптеке.
     Сделав еще две-три неглубокие затяжки,  она  встала  и  потянулась,  не
упустив из виду, как он впился глазами в ее рельефно обозначившуюся грудь.
     - Что-то я засиделась...
     Он резко вскинул голову. В его взгляде было отчаяние.
     - Как?! Погоди...
     - Да я не в том смысле. Просто подвигаться хочется. Вон маг на тумбочке
стоит. Может, станцуем?
     - Ага, - выдохнул он с явным облегчением. - Что поставим?
     - Рок какой-нибудь. "Дип Пепл" у тебя есть?
     - Обижаешь, начальник.
     Он встал, открыл на полке ящик с кассетами  и,  не  снимая  его,  начал
перебирать. Таня следила за его движениями сквозь дым.
     В школе она не курила. После школы - другое  дело,  а  иногда  и  дома,
только не в своей комнате. Мать сама не вынимает сигарету изо рта  и  запаха
не учует. А если и учует, то что? Пожмет плечами и отойдет, а на другой день
Таня найдет где-нибудь на видном месте пачку обалденных сигарет. Такая вот у
нее Ада! Вполне можно было бы расконспирироваться, хотя бы дома,  но  просто
не хочется, по скрытности характера.
     Он   перекрутил   найденную   пленку   на   магнитофоне    и    включил
воспроизведение.
     Понесся  мощный,  изысканный  рок,  с  потрясающим  вокалом  Гиллана  и
неповторимым органом Джона Лорда. Генерал еще не отошел  от  магнитофона,  а
Таня уже извивалась  в  ритмичном  танце.  Генерал  встал  напротив  нее  и,
внимательно следя за ее движениями, начал их копировать.
     "Пластичный, - подумала Таня. - Здорово у него выходит".
     Когда  эта  песня  закончилась,  оба,  раскрасневшиеся,  плюхнулись  на
табуретки.
     - Уф-ф! - сказал Генерал. - Ну ты даешь, красивая. Всю душу из  старика
вытряхнула.. Таня прищурилась.
     - Старика? И не  стыдно  тебе  пенсионером  прикидываться,  в  двадцать
два-то года?
     - Мне двадцать пять, вообще-то... А тебе?
     - Почти шестнадцать, - чуть накинула Таня.
     - Иди ты! - недоверчиво воскликнул Генерал.
     - А ты думал, сколько?
     - Ну, восемнадцать, девятнадцать... - Тут уж накинул он.
     - Неужели так старо выгляжу?
     - Нет, понимаешь... Повадка у тебя...
     - Что, нахальная?
     - Нет... взрослая... Ну, умная, что ли. Не шмакодявистая...
     - Мерси.
     - Я думал, ты работаешь уже или в институте учишься. А ты... школьница,
наверное?
     - Угу. Как в песне. - И она стала напевать:
     - Я гимназистка восьмого класса...
     - Пью самогонку заместо кваса, - подхватил Генерал приятным тенорком.
     - Ах, шарабан мой, американка! А я девчонка, я шарлатанка, -  закончили
они хором и дружно рассмеялись.
     - Давай еще подрыгаемся.
     Таня встала и потянула Генерала за руку.
     - Эх-ма, щас качучу отчебучу! - вздохнул он и вышел вместе с  Таней  на
середину комнаты.
     Минуты через полторы быстрая вещь кончилась и началась медленная.  Таня
любила  эту  грустную,  пронзительную  песню,  хотя  и  не  знала,  как  она
называется:
     - When the sun goes to bed, that's the time you raise  your  head...  -
подпевала она, положив ладони на плечи Генералу.
     - Ого, и по-английски сечешь? - с восхищением спросил Генерал.
     - Маненько ботаю, - весело отозвалась она.
     Генерал хихикнул, думая про себя: "Эта сучка сама отчебучит".
     Чарующая песня текла дальше. Они танцевали, почти  не  сходя  с  места.
Таня обвила руками шею Генерала и плотно прижалась к нему. Она слышала,  как
учащается его дыхание, чувствовала, как  упирается  ей  в  живот  набухающий
твердый комок под его брюками...
     Вдруг его лицо побледнело и перекосилось, и он легко,  словно  пушинку,
поднял ее на руки и понес к матрацу.
     Он медленно, бережно положил ее на полосатое покрывало к самой  стенке.
Она заложила руки за голову и молча, в ожидании, смотрела на  него.  Генерал
навис над нею, оскалившись, с закрытыми глазами, цепенея.
     Вдруг он лицом вниз рухнул на матрац рядом с Таней. Лежал, не  поднимая
головы, молчал.
     - Paint your face  with  despair...  -  выводил  ангельский  голос  Яна
Гиллана.
     Таня  ждала.  Минуты  тянулись.  Не  понимая,   что   происходит,   она
запаниковала.
     Хотела спросить, но не решалась. Наконец коснулась ладонью его затылка.
     - Что, милый, что?
     - Убери клешню, - прошипел он сквозь зубы.
     - Что? - Краска ударила ей в лицо.
     - Уйди, - сдавленно произнес он. - Прошу тебя...
     Она перелезла через него,  попутно  выключив  магнитофон,  и  в  тишине
прошла в окну. Такой пощечины не заслужила. Тут что-то не так. Бледная,  как
стенка, она налила полстакана лимонаду, не спеша выпила, потом  налила  еще,
подумав, добавила коньяку и, вернувшись к постели, присела на самый краешек.
     Генерал по-прежнему лежал, уткнувшись лицом  в  подушку.  Она  поднесла
стакан к его голове.
     - Вот, миленький, выпей.
     - Уйди, - глухо повторил он.
     Тут она завелась. Поставила стакан на тумбочку  и  прилегла  грудью  на
спину Генералу. Правой рукой она стала тихо гладить его затылок,  уши,  шею.
Он молчал, не поднимая головы.
     - Тебе плохо? - еле сдерживая себя, чтобы сверху  его  не  пришлепнуть,
спросила Таня как можно ласковей.
     - Н-нет, - еле слышно ответил он.
     - Тебе плохо со мной, да?
     - Нет-нет, - ответил он уже громче.
     - Тогда что? Он молчал.
     Она приподнялась, сняла стакан с тумбочки и  вновь  поднесла  к  голове
Генерала.
     - Выпей, родной мой. Выпей и все пройдет... - пел ее голосок елеем.
     Он чуть повернул  голову,  покосился  на  Таню  красным  глазом,  потом
перевернулся, приподнялся, взял стакан из Таниной руки и  жадно,  запрокинув
голову, выпил. Потом с силой швырнул стакан  через  всю  комнату.  Чудом  не
задев телевизор,  стакан  ударился  о  противоположную  стену  и  разлетелся
вдребезги.
     Генерал молча, тяжело смотрел на Таню. По-звериному. Загнанным  волком.
Ее как обожгло.  Она  увидела  истинное  лицо,  во  всем  совпадающее  с  ее
ожиданиями и грезами. Дикая, безудержная  стихия  рванулась  из  глубины  ее
сознания. Она порывисто обняла его  и  стала  покрывать  это  скорбное  лицо
поцелуями. Рот с опущенными уголками, нос, лоб, скулы, открытые глаза. Через
некоторое время она почувствовала, что его губы  шевельнулись,  и  он  начал
отвечать ей слабыми, какими-то  неуверенными  поцелуями.  Мозг,  лихорадочно
выискивающий твердую почву, отметил новое  движение.  Мысли  устаканивались.
Потом он взял ее за плечи и стал отводить их назад. Она  немного  отодвинула
лицо от его лица и посмотрела на него.
     Ситуация стала контролируемой.
     - Налей мне, - хрипло сказал он. - Коньяку. Полный.
     Она поднялась, подошла к окну, налила из пузатой  бутылки  в  уцелевший
стакан. Снова захотелось ему врезать.
     Он перекинул ноги через край и резко сел. Взяв принесенный  стакан,  он
одним глотком выпил половину и  уже  медленно,  прихлебывая,  стал  допивать
остальное.
     Таня села рядом с ним, прижавшись бедром к его бедру, и  положила  руку
ему на плечо. Он допил, поставил стакан на пол  и  замер,  чуть  покачиваясь
вперед и назад. Молчала и Таня. Она ждала.
     Так прошло около минуты. Потом Генерал резко выпрямился, так что Танина
рука слетела с его плеча, отодвинулся от нее и посмотрел ей прямо в глаза.
     - А, ладно. - Он махнул рукой  и  криво  усмехнулся.  -  Все  равно,  в
последний раз видимся. - Она кивнула, нутром чуя, что это далеко  не  так  и
никуда он теперь не денется. Если уж овладела собой, поломает и его. Что  на
самом деле уже случилось. - Никому  не  говорил,  а  тебе  с