разный  низкорослый  толстячок  с   аккуратными
усиками.
     Одеты оба солидно, в недешевые импортные костюмы. С собой они  принесли
большой сверток плоский и прямоугольный. Картину, скорей всего.
     - Прошу знакомиться,  это  Арнольд  Пахомович  Эфендиев,  -  представил
толстячка сутулый. - А это, Арнольд Пахомович, тот самый Родион  Кириллович,
про которого...
     - Наслышан, наслышан, - прервал его Эфендиев, протягивая старику пухлую
ладошку.
     После   непродолжительного   обмена   любезностями   гости   и   хозяин
прошествовали в гостиную, а Марина была отправлена на кухню готовить чай для
отказавшихся от коньяка гостей. Секретаренко и Родион Кириллович  уселись  в
кресла, а Эфендиев заходил по комнате, цепким взглядом разглядывая картины и
отпуская комментарии.
     Секретаренко с готовностью отвечал на его вопросы. Старик  молча  сосал
лимон, присыпанный сахарной пудрой.
     Ладе  это  скоро  прискучило,  и  она  отправилась   помогать   Марине.
Возвратившись с чашками и заварным чайником, она увидела, что  на  мольберте
стоит принесенная картина - серые угловатые апельсины на буром фоне, - а вся
троица  сгрудилась  возле  нее,   оживленно   жестикулируя   и   обмениваясь
непонятными фразами:
     - Но экспертиза самого Панова...
     - Из Щукинской коллекции, что ли? Так ведь в каталоге двадцать девятого
года...
     - Панов или не Панов, а за Сезанна я это не взял бы..
     - Побойтесь Бога, Родион Кириллович! Аутентичность несомненна. Готов за
двух Ге и три листа...
     Лада возвратилась на кухню, встала у окна,  закурила,  выпуская  дым  в
раскрытую форточку.
     - Ну, что они там?
     - Торгуются. Толстый за фрукты плесневелые хочет три листа и Ге. Ну, Ге
я еще понимаю - сам тоже ге порядочное втюхивает. Но три  листа?..  Тридцать
тысяч, что ли?
     - Может быть, - на всякий случай отозвалась  Марина,  не  вполне  поняв
Ладины слова. - Или графики три листа.
     - М-да. - Лада  замолчала,  крепко  затянулась  и  выбросила  окурок  в
форточку. - Надолго это?
     - По-разному бывает.
     - Я пойду, пожалуй. Тоска тут.  Посуду  за  этими,  -  она  показала  в
направлении гостиной, - без меня приберешь.
     - Останься, а? Ну, я прошу тебя! Если хочешь, прямо отсюда  в  ресторан
закатимся. А? Я угощаю - вчера получку дали.
     - Да ну на фиг. Лучше  в  кулинарии  пару  табака  возьмем.  А  водочка
найдется...
     - И как тебе? - Марина выжидательно смотрела на подругу. От водки глаза
ее замаслились, щеки пылали. Да пожалуй с двух-то рюмашек  оно  вроде  и  не
должно бы так.
     - Это ты насчет похода к Родиону твоему? Ничего,  халтурку  вот  легкую
срубила себе.
     - Что? Какую еще халтурку?
     - Уколы ставить звал. - Марина вздрогнула, и это тоже не ускользнуло от
внимания Лады. - По полтора рубля обещал. Это ж в месяц сорок пять  выходит.
И от работы моей два шага. Я согласилась.
     Марина налила по третьей. Рука ее дрожала, и несколько капель пролилось
на клеенку.
     - Уколы... - с запинкой произнесла она и решительно поднесла  рюмку  ко
рту.
     Продышавшись, с остервенением спросила:
     - И не противно тебе будет сморчка поганого обслуживать?
     - Ты ж обслуживаешь... Хотя у тебя интерес, конечно... - Марина дернула
горлом. Лада выдержала паузу и продолжила:
     - А мне он таким уж поганым  не  показался.  Дедок  как  дедок.  Ну,  с
прибабахом, конечно, ну да все такими будем, коли раньше не помрем.
     - Дедок как дедок, говоришь?! - взвизгнула Марина.  -  Да  это  ж  гад,
изверг,  хуже  Гитлера!  Еще  до  войны  в  НКВД  конфискованным  имуществом
занимался.  В  блокаду  -  не  знаю,  мародерствовал,   наверное,   квартиры
выморочные грабил, казенным мандатом прикрываясь, или еще что, только именно
в те годы и начал живопись собирать. И после войны по дешевке скупал добро -
трофейное или у бедствующих, голодных. А то и вовсе даром  получал.  Возьмет
якобы на комиссию, а  продавца  или  арестуют  очень  вовремя,  или  бандиты
зарежут. - Голос ее понемногу крепчал.
     Несло, как с горы на санках. - Что-то  продавал  с  выгодой,  клиентуру
постоянную завел из военных, ученых, артистов  -  тогда  тоже  состоятельные
люди были. А что приглянется - себе оставлял. Собиратель! Жена его первая  в
бомбежку погибла, так он на искусствоведше из Русского музея женился, та его
уму-разуму учила.
     - Тетка твоя, что ли?
     - Нет, тетя потом была.  А  искусствоведша  та  лет  через  пять  после
свадьбы погибла. Очень как-то странно погибла - под машину попала, на пустом
проспекте, в три часа ночи. Много знала, наверное...
     - Это все он тебе рассказал? - с нехорошей улыбкой спросила Лада.
     - Нет, конечно. Тетя в больнице, перед самой смертью. Она ведь  знаешь,
отчего умерла? Рыбой отравилась. Три дня в судорогах  билась  без  сознания,
только в последний денек ненадолго в себя пришла, а тут как раз  я  у  койки
дежурила...
     Так вот, она точно знала, что это муж ее со свету сжил. Не ладили они в
последние годы, она как-то пригрозила, что сообщит  обо  всех  его  подвигах
куда надо. Ну он тогда ее  задобрил  подарком  дорогим,  а  через  неделю  -
приступ, "скорая"... После похорон он меня первое время и знать не хотел,  а
как здоровье сдавать начало, вызвонил, чтобы я, значит, его  обихаживала.  И
намекнул - наследников, мол, кроме тебя, не имеется, но коли недоволен твоей
службой буду, государству все отпишу. Тем до сих  пор  и  помыкает  сволочь.
Сначала раз или два в неделю заходила, а теперь вот каждый день  приходится.
Пашешь на него, а сама думаешь - сдох бы ты поскорее!
     - Давно? - спросила Лада, подливая Марине водочки.
     - Что давно?
     - Давно мысли такие одолевают?
     - Да уж восемь лет как, с самой теткиной смерти. Я его и  раньше-то  не
любила. Ни разу ничем не пособил, даже словом добрым, а ведь как бедствовала
иногда - хоть в петлю лезь. А я, ж его родная племянница, не тети Риммина.
     Остальная родня наша в Пермской области в колхозе век доживает.  Только
он в люди выбился,  да  я  вот.  -  Она  горько  усмехнулась.  -  Супружника
питерского  студенточкой  по  пьяному  делу  подцепила,  врачишку,   блядуна
хренова, через то  сама  ленинградкой  стала...  -  Марина  хлебнула  водки,
закусывать не стала, а вместо этого попросила:
     - Дай-ка закурить.
     Затянулась неумело,  раскашлялась,  водички  попила  и  с  новой  силой
продолжила:
     - Знаешь, а я ведь давно уже все продумала. Ему  стимуляторы  сердечные
прописаны. Таблетки, а раз  в  сутки  -  укол.  Кокарбоксилаза  и  ноль-один
процентный  атропин...  Но  если  резко  дозу  увеличить  или  концентрацию,
сердечко-то и зайдется, лопнет. И все, никаких следов.
     - Нет человека - нет проблемы, - задумчиво произнесла  Лада.  -  Ну,  и
зачем дело стало, раз никаких следов?
     - Да я уж сколько раз собиралась! Неделями не  спала,  все  переживала,
представляла себе, как я его... Ампулу нужную раздобыла, раз  даже  в  шприц
закачала. Но не могу...  понимаешь,  не  могу  своей  рукой,  вот  так  вот,
хладнокровно. Сколько себя ни заставляла - не могу, и все!
     Она резко повела рукой и смахнула со стола тарелку  с  остатками  сыра.
Упав на мягкий линолеум, тарелка не разбилась. Поднимать ее никто не стал.
     - Одним я теперь желанием живу, и грежу им,  и  брежу...  Вот  если  бы
только кто-нибудь... Я бы все отдала...
     Она замолчала и, закрыв лицо руками, расплакалась. Лада не шелохнулась.
     Отрыдавшись, Марина подняла голову и робко, выжидательно посмотрела  на
подругу.
     Та молчала. Пауза была мучительной. И когда Марина  почувствовала,  что
сейчас  сойдет  с  ума.  Лада  тихо,  отчетливо  выговаривая  каждый   слог,
произнесла:
     - Все - это что конкретно?
     - Я бы... я бы... и тысячи не пожалела, - задыхаясь, прохрипела Марина.
     Лада поднялась, медленно подошла к Марине, придвинула табуретку и  села
рядом, положив ей руку на плечо. Марина закрыла глаза.
     - Тысячи? - ласково переспросила Лада. -  Тысячи  рублей,  я  правильно
поняла?
     - Марина чуть наклонила голову. И тут Ладины железные пальчики  впились
ей в плечо, попав в какую-то болезненную точку. Марина вскрикнула, но хватка
не ослабла. - Нет, дорогуша,  тысячу  ты  мне  за  один  этот  разговор  наш
заплатишь, потому что за пустой базар отвечать надо.
     Марина закивала, как китайский болванчик. В это  мгновение  она  готова
была согласиться на все, лишь бы ушла боль.  Но  боль  уменьшилась  лишь  на
чуть-чуть.
     - Жду три дня. Если во вторник к вечеру вот на этом столе кусок  лежать
не будет, без ушей останешься. Я не шучу.
     - Да, - пролепетала Марина побелевшими губами.
     Беспощадные пальцы разжались еще на миллиметр, и Марина смогла глотнуть
немного воздуха.
     - Больно, отпусти, - прохрипела она еле слышно. - Сколько ты хочешь?
     - Это если на твою мокруху подпишусь?  -  Пальцы  отпустили  плечо,  но
ладонь придавила Марину неожиданной тяжестью. - Я, конечно, не знаю, что  ты
там за картинки эти огребешь, в этом не сильна, но кое-что  из  беседы  дяди
твоего с гостями я усекла.  Получается  так  -  картинок  у  него  там  штук
полтораста. Ну, сто двадцать.  На  круг  каждая  уйдет  минимум  за  тысячу.
Значит, сто двадцать тысяч.
     Половина твоя, половина моя.
     - Но...
     - Это самый маленький счет, смешной даже. Армяшка тот  усатый  за  свои
цитрусовые пятьдесят кусков просил или на два Ге соглашался.  Выходит,  одно
Ге уже на двадцать пять тянет, прикинь. А оно там не одно  такое.  Если  ты,
родственничка схоронив, с Секретаренком тем  же  грамотно  переговоришь,  он
тебе на другой же день миллиона два в зубах  принесет,  и  себе  столько  же
наварит. А про настоящую цену я вообще не говорю...  Так  что  лови  момент,
хорошая моя. Или ко вторнику тысячу  добудь,  а  потом  сиди  в  дерьме,  не
высовывайся и жди, кого раньше кондратий хватит - дядю Родю твоего или тебя.
     - Я понимаю, но... но шестьдесят тысяч сразу...
     - Можно и  не  сразу,  но  тогда  больше.  Через  месяц  после  дела  -
семьдесят...
     Или постой, еще вариант имеется. Родион твой ведь не  только  меняется,
но и покупает-продает.Стало быть, должен наличность держать, и  немаленькую.
Хранит, конечно, дома. В  сберкассу  не  сдает,  из  рук  не  выпускает.  Не
доверяет, так?
     - Так...
     - Ну и где дома? Не в матрасе же...  Думай,  родная  за  хорошую  мысль
скидку сделаю.
     Лада наконец убрала руку с Марининого плеча, отодвинулась и, словно  не
было никакого напряженного разговора, дружески предложила:
     - Добьем для  просветления  мозгов?  И  расплескала  остатки  водки  по
стаканам, в которых прежде был лимонад для запивки. Марина, резко запрокинув
голову, залпом осушила свой стакан. Лада лишь пригубила, поставила на стол и
при-щурясь посмотрела на собеседницу.
     - Давай рожай, что ли. Чую, есть догадки. Марина сокрушенно вздохнула.
     - Сейф у него в стене. Как раз напротив  окна.  Под  портретом  графини
какой-то на коне. Раньше на этом месте другая картина висела...
     - Найдем. Замок цифровой или какой?
     - И цифры, и ключ нужны. Мне  про  сейф  тетя  рассказала,  а  я  потом
проверила, когда его с язвой прободной в больницу увезли, прямо на  стол.  У
меня только один вечер  был:  ночью,  как  наркоз  отошел,  он  там  на  все
отделение скандал закатил, меня через медсестру высвистал, чтоб  срочно  ему
ключи от квартиры сдала. Вот так... А в сейфе,  между  прочим,  деньги  были
немалые. Много пачек. Так взять хоть одну  хотелось,  но  он  бы  меня  убил
потом...
     - И даже не пересчитала?
     - Ты что, заглянула только... Страшно!
     - Страшно... - повторила Лада, чуть заметно  искривив  губы.  -  Ну,  и
какая, говоришь, там комбинация? Ключик где?
     Марина  метнула  на  нее  затравленный  взгляд.  На   закушенной   губе
проступила капелька крови, но  Марина  не  заметила.  Ей  хотелось  выть  от
безысходности. Ну с чего, с чего, спрашивается, ляпнула этой  душегубке  про
сейф? Ах, как лопухнулась, как лопухнулась!
     - Ключ он под конторкой держит, там на дне ящичек плоский, специальный.
     Фанерку на себя потянешь, он и вывалится.
     - У-гу... А цифры?
     - Один-девять-ноль-пять. По его году рождения.  Выпалив  эти  слова  на
одном дыхании, Марина опустила голову.
     -  Оригинально...  Даю  минуту:  если  соврала,   можешь   поправиться.
Наказывать не буду. А потом пеняй на себя. - Лада  вновь  обняла  Марину  за
плечи. Та вздрогнула и сжалась в комок. - Ну?
     - Что ты, что ты, все точно... - залепетала Марина. - Не сомневайся...
     - Проверю, - многозначительно сказала Лада и убрала  руку.  -  Что  там
найду, то мое. Если меньше шестидесяти получится, разницу взыщу.  Сколько  и
когда - дам знать заблаговременно.
     - А... а если больше будет? - дурея от собственной смелости, прошептала
Марина. Лада усмехнулась:
     - Чужого недополучить боишься, Валерьяновна? А ты не боись, тебе  всяко
останется. За три жизни  не  прохаваешь.  -  Ее  пальцы  сгребли  волосы  на
Ма-ринином  затылке,  потянули  вниз.  Лицо   Марины   невольно   поднялось,
повернулось к  Ладе.  В  глазах  стояли  слезы.  -  Слушай  меня,  тварь,  и
запоминай. Я таких гнид, как дядя твой, давила и давить буду, и  деньги  тут
ни при чем. Деньги что? Грязь... Ты моргалами-то не  лупай,  лучше  вспомни,
кто первый про них запел, кто на тыщу сраную купить меня  собирался?  То-то.
Другой бы расклад дала, душевный - так я б тебе его  безвозмездно  в  клочья
порвала, за дружбу и за правду. А теперь у нас совсем другой шансон  играет.
И тут уж я на дешевку не клюну, хватит, наклевалась. За простоту свою кровью
заплатила, своей и чужой, душой изувеченной, месяцами госпиталей и психушек,
детьми, что не родила и не рожу уж никогда. Родину, блин, защищать рванула -
туда, где этой Родины век бы не знали!
     И что взамен? Бесплатная аптека, клетуха эта кооперативная, на  которую
все наши со Славкой чеки валютные ушли, раз в  месяц  -  пайки  ветеранские,
кило крупы да водяры литр. И то мразь чиновная за этот литр в говно утоптать
готова - ходят, мол, тут всякие, героев из себя строят... Так что я,  голуба
моя, второй раз не фраернусь, так все оформлю, чтобы больше в ус не  дуть  и
на всех класть с прибором. Просекла тему?
     Она резко выпустила Маринины волосы, и та ткнулась носом в  стол.  Лада
поднялась и шагнула к буфету.
     - Светает уже. Вали-ка ты в койку, подельница, заспи ночку грозовую.  -
Она накапала в стакан воды каких-то желтых капель и поднесла Марине ко  рту.
- Хлебни спецпродукта, в лавке не купишь. А нас отечество исправно снабжает,
чтобы спали да кошмарами не маялись.
     Марина послушно выпила.
     - Теперь быстро на диван, пока не отрубилась. А я еще посижу, помозгую.
     Где-то гремел первомайский салют, но из окна Ладиной кухни его не  было
ни видно, ни слышно. На столе, отнюдь  не  праздничном,  стояли  две  чашки,
вазочка с вареньем и тарелка с баранками.
     - Завтра вечером погуляем, - пояснила Лада. - Будет повод.
     У Марины задрожала челюсть.
     - Вот-вот, правильно поняла.  Мне  послезавтра  с  ребятами  в  Теберду
ехать. На  весь  сезон  там  останусь,  вернусь  только  в  октябре.  Завтра
подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога  разрыта.
На пикник отправитесь.
     А я с дядей Родей попрощаюсь - и сразу к  вам.  Электричкой  автобусом.
Маршрут знаю. Ночку покутим у костерка, а утром я прямо оттуда на  поезд,  а
ты - вступать в права наследия. Но аккуратно, не спеша, как учили.  И  чтобы
роток на замок, ясно? Сереге ничего сболтнуть не вздумай. Все поняла?
     - Да, - сглотнув, пролепетала Марина. - Только на пикник зачем?
     - На всякий пожарный. Чтобы в случае чего народ подтвердил, что мы  обе
там оттягивались... Ну все, теперь иди домой, выспись хорошенько. Завтра  ты
должна быть  бодрая,  спокойная,  веселая.  А  про  дело  вообще  постарайся
выкинуть из головы, оно тебя теперь не касается.
     - Тебе легко говорить...
     - Ага, легче всех! Я ж старичков каждый день на завтрак  кушаю,  ты  не
знала?.. Ладно, вали, мне собираться надо. Я вот тебе тех капелек в  пузырек
накапала. Дома примешь, и до утра заботы отлетят.
     - Так, а ты чего? Не едешь, что ли? - растерянно спросил Серега.
     - Попозже подъеду, прямо к ужину. Мне в двенадцать инструктаж проводить
со своими чайниками. Я тебе в машину бебехи свои покидаю, а завтра с  утреца
ты меня на вокзал подбросишь.
     - Ну, годится. Только ты там побыстрей с ними заканчивай.
     - Как только, так сразу... Маришка, загружайся!
     Серега подбросил Ладу  до  метро  и  покатил  с  Мариной  дальше.  Лада
посмотрела им вслед, пробормотала: "Вот  так!"  и  скрылась  за  прозрачными
дверями станции.
     А поздним вечером того же дня в  спальный  вагон  "Красной  Стрелы"  со
звонким, не вполне трезвым  смехом  ввалились  сногсшибательная  брюнетка  в
яркой боевой раскраске и долговязый, стильно прикинутый юноша со  спортивной
сумкой через плечо. Войдя в купе, он сгрузил сумку на полку  и  выжидательно
посмотрел на брюнетку.
     - Все, Владик, спасибо тебе. Приятно было познакомиться, -  прощебетала
брюнетка и по-сестрински клюнула его губами в щеку;  на  щеке  остался  алый
след.
     - Юлька,  ну  ты...  ты  хоть  адресок  бы  оставила,  -  разочарованно
пробубнил юноша, пытаясь заключить ее в объятия.
     Она, хихикая, высвободилась.
     - Эй, рукам воли не давай! Знакомы-то всего три часа...
     - Четыре, - мрачно поправил он.
     - Ладно, я сама позвоню. Иди. Он замешкался.
     - Иди! - повторила брюнетка  с  таким  металлом  в  голосе,  что  юноша
вздрогнул от неожиданности и поспешно вышел в коридор.
     Оставшись одна, она подняла полку, переложила сумку в багажный  сундук,
уселась сверху и раскрыла журнальчик.
     Поезд тронулся. Минут через десять, когда за окном  еще  не  отмелькали
окраины, в купе  вошел  пожилой  отутюженный  проводник  и  попросил  билет.
Брюнетка протянула сразу два.
     - А попутчик ваш покурить вышел? - вежливо спросил проводник.
     -  Жених?  На  поезд  опоздал,  наверное.  Так  что  буду  горевать   в
одиночестве.
     Вы, пожалуйста, никого  ко  мне  не  подсаживайте.  Все  же  оба  места
оплачены.
     - Да уж понимаю, - сказал проводник; - Чайку не желаете?
     - Будьте любезны. Один стакан, с лимоном. Попив чаю,  брюнетка  закрыла
дверь на "собачку" разделась, подумав, сняла и  положила  на  столик  парик,
искусно сделанный из натуральных волос, сложила в  специальный  контейнер  с
раствором подкрашенные контактные линзы. Оглядев себя  в  зеркало  прапорщик
Лада Чарусова нырнула под одеяло...
     Утром из здания Ленинградского вокзала вышла все та  же  брюнетка  -  в
элегантной замшевой курточке, с синей сумкой через плечо. Уверенно подошла к
ожидающему выгодного пассажира таксисту.
     -  На  Кутузовский,  шеф!  -  Увидев  не  шибко  довольный  фейс,   она
усмехнулась.Разрешаю хоть через Измайлово. Я не спешу.
     А в это самое мгновение в Ленинграде, на квартире,  снятой  Рафаловичем
для своей содержанки, слились в первом жарком поцелуе губы Павла  Чернова  и
Татьяны Лариной. Но Таня Захаржевская этого не знала и знать не  могла.  Она
возвращалась домой - ехала на такси с Ленинградского вокзала на  Кутузовский
проспект.
     Сюжет с картиной начался в феврале, сразу после отлета на родину Аланны
Алановны Кайф. Под конец очередного приема к ней на Кутузовский явился Вадим
Ахметович, вместе с ней  проводил  гостей  и,  оставшись  наедине,  попросил
достать проектор. Нужно было посмотреть один слайд...
     - Ну как? - спросил он, внимательно следя за реакцией Тани.
     Никто не посмел бы сказать, что Таня не разбирается в живописи. Еще  со
школьных лет она  водила  экскурсии  по  Эрмитажу  и  Русскому  музею,  а  в
московский период к этому прибавились Третьяковка, Пушкинский му