казал, если в  срок  не  отдам,  будет  пять.  Еще  неделю
просрочу - семь, две - кончат меня!
     - Круто. И что теперь?
     - Третья неделя пошла.
     - Хороший у тебя дружок, добрый. Рука - его работа?
     - Его... - отведя глаза, буркнул Аполло. - Главное ведь,  этот  Бакстер
сучий сам разбираться не пришел, каких-то гопников прислал...
     - Бакстер? - переспросила Таня. - Вот уж не думала, что Джерри  Бакстер
такими делами промышляет. С виду такой приличный...
     - Да не Джерри Бакстер, другой. Бутч. Ты должна его помнить. Ну,  когда
ты только приехала, мы на выставку ходили, и он  еще  хотел  тебе  по  морде
дать...
     - А, Иван Ужасный. Да, типчик удивителы приятный. И как тебя угораздило
снова с ним связаться?
     - Больше не к кому было. Ты ведь не дала бы?
     - Нет.
     - Вот видишь. А теперь мне совсем край. В Лондоне показаться  не  могу,
ни в конуру свою сунуться, ни к тетке - никуда. Везде выследит. Выручай,  а?
Не дай погибнуть. Все для тебя сделаю...
     Он сполз с кресла, бухнулся на колени, прижал к губам Танину руку.
     - Встань, - сказала она, брезгливо отдернув руку.  -  Семь  тысяч  мне,
конечно, не поднять, но чем могу помогу. Пока вот держи.
     Он обалдело уставился на мятую двадцатку.
     - Да ты!..
     - Погуляй, зайди в паб, пивком расслабься. Приходи часика через четыре.
К тому времени что-нибудь придумаю.
     Она провела его за калитку и уселась на крылечко покурить.
     - Я все слышала, - открыв дверь, сказала Соня. - Не  вздумай  пойти  на
поводу у этого типа. Он тебя в покое не оставит. С разводом я помогу.
     Таня подняла удивленные глаза.
     - Зачем развод? Долго, муторно, дорого... Вечером она принимала мужа  в
гостиной,  а  рядом  с  ней  сидел  Джулиан.  Дарлинг   явился   пьяненький,
чувствовалось, что все силы прилагает, чтобы держаться прямо и  хоть  что-то
соображать.
     - Вот авиабилет на Салоники, - втолковывала Таня.  -  Вылет  завтра,  в
восемнадцать тридцать. Имей в  виду,  рейс  туристский,  билет  возврату  не
подлежит.
     Вот это чек в "Лионский кредит" в Салониках. Я  тебе  открыла  счет  на
полторы тысячи фунтов. Больше, извини, не могла. Зато деньги будут  твои,  а
не Бампера...
     - Бакстера...
     - Неважно. Вот здесь я  написала  адрес  и  телефон.  Запомни,  Ставрос
Иоаннидис. Он тебе поможет. В Лондоне тебе делать  нечего.  Джулиан  отвезет
тебя прямо в Гэтвик, в гостинице переночуешь. Джулиан, выдашь ему там фунтов
пятнадцать на еду.
     - Слушаюсь, мэм, - с ухмылочкой ответил Джу-лиан.
     - Ну все, катитесь. Джулиан, жду тебя завтра с утра. А  тебя,  дарлинг,
не жду вообще. Никогда. Понял?
     -  Понял...  -  пробубнил  Аполло  Дарлинг  и  направился   к   выходу,
подталкиваемый в спину Джулианом.
     Проводив его взглядом, Таня направилась на кухню и извлекла из большого
холодильника ведерко с недопитой бутылкой шампанского. Соня, сидевшая у окна
с журнальчиком, из которого по просьбе  Тани  выписала  координаты  Ставроса
Иоаннидиса, тур-агента, обещающего всяческое содействие британским туристам,
прибывающим в Салоники, молча встала и сняла с полки два бокала.
     - Когда прошлым летом я узнала, что Дарлинг продал меня за сто двадцать
фунтов, я и представить не могла, что через пару лет  отдам  его  не  просто
даром, а еще и приплатив двести. Времена меняются.
     Таня разлила вино по бокалам.
     - Двести? А те полторы тысячи, которые перевела  в  Грецию,  забыла?  -
напомнила Соня.
     - Не забыла. Через месяц получу обратно, как невостребованные. - Поймав
недоуменный взгляд Сони, она спокойно пояснила:
     - Ребятишки Бакстера уже, поди, в  Гэтвике  дежурят.  За  билетом-то  я
Стива Дорки посылала, подстилку Бутчеву.
     Соня побледнела.
     Очевидно, таинственный некто определился в решении всерьез поставить на
Таню Дарлинг и ее "Зарину" осенью, после неординарного  Таниного  дебюта  на
телевидении. На четвертом канале Би-Би-Си.
     Соня давно уже подбивала ее на  участие  в  какой-нибудь  телевизионной
программе. Таня все отнекивалась, а потом сама попросилась пристроить  ее  в
передачу. Танин выбор потряс видавшую  виды  Соню  до  глубины  души  -  она
решительно отказалась от  развлекательных  и  эротических  шоу,  от  "Колеса
фортуны" и прочих всенародно любимых телевизионных игр с призами  и  назвала
конкретную программу - еженедельное ток-шоу Фрэнка Суиннертона.
     В аскетически обставленной  полутемной  студии  почтенный  кембриджский
профессор  беседовал  один  на  один  с  людьми  самых   разных   профессий,
объединенными общенациональной известностью и тем обстоятельством,  что  для
какой-то части населения  Британии  каждый  из  гостей  служил  своего  рода
интеллектуальным маяком.
     Говорили об  искусстве,  литературе,  жизни,  о  состоянии  общества  и
мировых проблемах. Громкой популярностью программа профессора Суиннертона не
пользовалась, в рейтингах не упоминалась, но была по-своему едва ли не самой
влиятельной из всех телепередач, а наиболее удачные  беседы  продавались  за
рубеж и  демонстрировались  в  Европе,  в  Америке,  в  Австралии.  Поначалу
профессор чуть дар речи не потерял от такой наглости.  Подумать  только,  до
чего упали моральные критерии общества, что какая-то там бандерша,  парвеню,
воплощение одной из страшнейших язв, поразивших страну, не считает для  себя
зазорным ломиться в его  элитарно-интеллектуальный  клуб!  Но  потом  то  ли
любопытство взяло верх над возмущением, то  ли  слишком  хорошо  запомнилась
цифра на чеке, обещанном профессору в том случае, если передача состоится  -
одним словом, Фрэнк Суиннертон согласился встретиться  с  миссис  Дарлинг  в
приватном, разумеется, порядке, но убедительно просил  бы  не  считать  оное
согласие гарантией, так сказать...
     В назначенный час профессора Суиннертона встретил  Брюс,  Танин  личный
шофер, и к приятному  удивлению  маститого  ученого  мужа  отвез  его  не  в
шикарный новомодный ресторан, а  в  уютное  семейное  кафе  на  Слоун-сквер,
известное профессору с юности. За кьянти и спагетти беседа потекла  легко  и
непринужденно.
     Говорили об  искусстве,  литературе,  жизни,  о  состоянии  общества  и
мировых  проблемах.  Профессор  покинул  Таню  совершенно   очарованный   ее
красотой, эрудицией и нестандартным строем мысли.
     - О, если бы все представительницы вашей профессии  были  хоть  чуточку
похожи на вас! Но увы...
     - Увы, - согласилась Таня.
     На передачу она  явилась  в  строгом  темно-синем  костюме,  оттененном
пышным белоснежным жабо и вызывающем легкую ассоциацию с женской полицейской
униформой, с неброским, почти незаметным макияжем и в больших очках в тонкой
металлической оправе. В  таком  виде  она  напоминала  строгую  и  серьезную
молодую директрису современной общеобразовательной школы.
     Фрэнк повел беседу в своей непринужденной манере,  где  нужно,  лавируя
между острыми рифами  стереотипов  сознания,  -  попеременно  сталкивая  их,
вызывая смущение, недоумение, восхищение -  то  есть  чувства,  заставляющие
потом задуматься.
     Таню Дарлинг он прямо и открыто представил  зрителю  как  бандершу,  но
диалог повел в русле, несколько странном для такого случая:
     - А вы лично верите в существование изначального зла?
     - Как в первородный грех?
     - Он есть? - зацепился Фрэнк.
     - В располовиненной форме, как два огрызка от яблока познания.
     Народ в студии обомлел, даже оператор выглянул из-за стойки  посмотреть
на миссис Дарлинг воочию.
     - Поясните свою метафору, Таня.
     - Не мной она придумана.
     Ее речь была спокойной, текла медленно и гладко, лексика и произношение
- вполне литературны, даже рафинированы.
     - В равной степени мужчина и женщина являются единым  целым,  и  зло  в
том, что они противостоят друг другу, как враждебные полюса.
     - Начало все же одно и единое целое состоит из двух, но не  более,  или
вы другого мнения? Фрэнк обворожительно улыбался.
     - Изначально - возможно,  но  уж  коли  это  случилось,  путь  познания
тернист, и у обеих сторон есть право выбора, каким следовать, с кем и когда.
     За стеклянной перегородкой студии зашевелился народ, одобрительно кивал
головами.
     - Полагаете, в  этом  вопросе  не  должно  быть  конкретного  лидерства
какой-либо стороны?
     - Лидерство, инициативность - или покорность и готовность к  подчинению
- есть фактор вторичный, обусловленный воспитанием в той или иной среде, что
зачастую  воспринимается  как  индивидуальные  особенности  той   или   иной
личности.
     - Как и общественных устоев?
     - Устои - это и есть устои, то есть  нечто  устоявшееся,  но  никак  не
вечное и не предвечное.
     - Но разве общественная мораль не вызвана историческими условиями?
     - Конечно, - лукаво улыбнулась Таня,  -  как  защитная  реакция  любого
организма.
     - Реакция? На что в данном случае?
     - На страх.
     Танины глаза сверкнули, в голосе  прозвучал  вызов.  Где-то  затрещало,
посыпались искры, зафонил тонким писком магнитофон.
     Пустили  рекламу,  после  чего  Фрэнк  извинился  перед  зрителями   за
неполадки и с той же чарующей непринужденностью вернулся к разговору.
     - Вы упомянули страх. Может быть, в нем и кроется общественное зло?
     - Где кроется зло - это пусть каждый сам исследует, а страх - это  лишь
признак, способ существования зла.
     - Иными словами, - поспешил Фрэнк направить разговор  в  нужное  русло,
почему-то ощутив сам непонятную жуть,  -  два  полюса,  то  есть  мужчина  и
женщина,  познавая  друг  друга,  могут  ощущать  страх,  возможно,  бояться
партнера?
     - Так было на протяжении всей человеческой  истории.  -  Таня  щелкнула
языком и, как бы извиняясь, пояснила:
     - Видите  ли,  я  выросла  в  России,  в  стране,  в  городе,  где  зло
материализуется с примерной периодичностью. В этой связи чрезвычайно полезно
учение Маркса. Бытие определяет сознание. Исторический материализм учит, что
мысль, овладевающая массами - материализуется! Так что же привело конкретное
общество к тому, что оно имеет на данный момент?
     -   Давайте   выберем,   уточним   территорию,   например,    развитые,
цивилизованные страны.
     Таня поправила очки,  вздохнула,  как  учитель,  вынужденный  объяснять
глупому ученику что-то очевидное.
     - Пусть будут развитые, где женщина наконец  обрела  свободу  и  только
учится, как с ней жить и что дальше делать.
     - Разве торговля собственным телом - лучший выбор для женщины?
     - Если мы согласились с тем, что она свободна, значит, выбирать путь  -
ее право.
     - Но ведь на протяжении веков,  всего  развития  цивилизации  этот  род
деятельности никогда не вызывал особого почета и уважения.
     - Вы толкуете о мужской цивилизации, о патриархальном сознании, которое
и принизило женщину, поставив  ее  в  условия  зависимости,  абсолютной  или
относительной.
     - Но когда-то это было исторически обусловленной необходимостью...
     - Продиктованной тем фактом, что в неменьшей зависимости и  униженности
находился мужчина при матриархате. Сейчас мужская цивилизация  старается  не
вспоминать о тех временах - из страха, закрепленного на генетическом уровне.
     Когда-то мужчина попросту использовался в целях оплодотворения,  о  чем
имел смутное понятие. Амазонки вообще обходились без  конкретного  партнера.
Жрица определяла по лунному календарю, кому и когда зачать. А дальше -  дело
техники.
     Есть раб, пленный, слуга - этого  достаточно  при  знании  дела,  чтобы
использовать его сперму на золотой монетке... типа современного тампакса.
     - Что вы говорите? - ошалел Фрэнк. - Это гипотеза?
     - Ее легко проверить, - рассмеялась Таня.
     - Но это еще не повод для страха.
     - Это - еще нет, а вот то, что повсеместно мужчина приносился в  жертву
земле, для урожайности, причем каждый кусок тела на определенное поле или  в
лес, а чресла в основном в воду, для высоких рыбных промыслов - это повод и,
думаю, серьезный.  Потрошками  его  закусывали  в  праздники  солнцеворотов,
регулярно, летом и зимой.  Это  позже  жрицы-правительницы  придумали  новые
способы   обязательных   жертвоприношений,   чтобы   оставить   возле   себя
понравившегося соправителя.
     Фрэнк аж передернул плечами, тут  же  собрался  и,  улыбаясь  зрителям,
подвел под страшной картиной черту:
     - Вполне объяснимо,  что  страх  в  половом  влечении  партнеров  имеет
древние корни, прорастающие в архетипы личного и общественного сознания.  Но
Таня, чем же руководствуются современные служительницы культа Афродиты?
     - В жертвоприношениях, наверное, уже нет нужды...  -  На  секунду  Таня
задумалась. - Свободой и правом избрать собственный путь... Если  не  можешь
изменить себя, попробуй хотя бы изменить мужу. Общество уже  готово  принять
не только жриц, но и жрецов любви...
     "С такой жрицей можно и в жрецы пойти рука об руку и очень  далеко",  -
прогудел вдруг в Таниной голове чей-то знакомый голос, но кнопка щелкнула  и
будто зазвенел зуммер селектора. Таня как-то застыла, пока Фрэнк  сворачивал
передачу, улыбалась кивала, а про себя пыталась понять, различить,  чей  это
был голос.
     А через неделю после  выхода  программы  в  свет  примчался  Джулиан  с
предложением насчет Хэмпстеда.

     (1988)

        "IV"

     - В корзину! - отчеканила Таня.
     Дерек Уайт обиженно приподнял  бровь.  Соня  Миллер  прищурилась.  Стив
Дорки  испуганно  прикрыл  рот  рукой.  В  малом  подземном   конференц-зале
Бьюфорт-хаус воцарилась напряженная тишина.
     - Мистер Уайт, боюсь, что  мы  впустую  потратили  время  и  деньги.  Я
расторгаю контракт. Деньги по неустойке  будут  вам  перечислены  в  течение
недели.
     Уайт поджал губы, пробурчал "Это неслыханно!" и устремился из зала вон.
     Видно, очень хотел хлопнуть дверью, но та была снабжена  пневматическим
амортизатором и хлопнуть не получилось. В отместку великий режиссер пнул  ее
уже из коридора и, судя по донесшимся оттуда ругательствам, ушиб ногу.
     - Таня, но как же так? - взмолился, обретя  дар  речи,  Стив  Дорки.  -
Теперь нам его не вернуть.
     - И не надо.
     - Но это же Маэстро, крупнейший мастер изысканного эротизма...
     - Стив, мне остое... я устала объяснять, что мне  не  нужен  изысканный
эротизм. Не нужна Золотая ветвь Каннского фестиваля, не  нужны  аплодисменты
эстетов и восторженные вопли критиков.
     - Тогда надо было соглашаться на Стирпайка.
     - Порнуха класса Х не нужна тем более. Мне нужен такой  фильм,  который
крутили бы по всем программам, причем не в три часа ночи по субботам,  а  по
будням  в  самый  "прайм-тайм".  Такой,  чтобы  рядовая  английская  мамаша,
выросшая на "Коронейшн-стрит" и  воскресных  проповедях,  смотрела  бы  его,
затаив дыхание, без отвращения, стыда и скуки, а  досмотрев,  полезла  бы  в
семейную кубышку и выдала своему прыщавому отпрыску десяток-другой квидов  и
отправила в наше заведение  набираться  уму-разуму.  Хорошо  бы  и  муженька
послала следом, чтоб  учился,  засранец,  как  это  делается.  Такой,  чтобы
Комитет по образованию рекомендовал для просмотра на уроках по  сексуальному
воспитанию, а учителя водили бы школяров  к  нам  на  практические  занятия.
Такой, чтобы каждая девка мечтала хоть с недельку поработать на "Зарину"...
     Ее речь прервал писк мобильного  телефона.  Таня  вынула  из  жакетного
кармана плоскую трубку, послушала, сказала "так" и отключилась.
     - Таня, ты хочешь невозможного, - заметила доселе молчавшая Соня.
     - Может быть. Но, как ты знаешь, я умею добиваться и невозможного.
     Соня притихла, а Таня вновь обратилась к Стиву Дорки. Голос  ее  звучал
ласково:
     - Постарайся, милый, я тебя очень прошу... Стив  кивнул,  отвернулся  и
неожиданно громко в голос, разрыдался.
     - Нервы, - констатировала  Таня.  -  Что,  Соня  отправим  его  в  твой
Хландино на недельку до второго? За счет заведения.
     - Можно, - согласилась Соня.
     Стив всхлипнул и опрометью выскочил из зала.
     - Ты, кстати, тоже могла бы этим вопросом озадачиться.  Бобу  Максуэллу
позвони,  скажешь,  за  консультацию  хорошо  заплатим...   Материалы,   что
тантристы с Гавайев прислали, отсмотрела?
     - Да. Барахло. Один, правда, ничего, с гуру филиппинским.  Забавный,  и
подходы нестандартные. Поглядишь?
     - Извини, я занята.
     Приватный лифт вознес Таню в пентхаус, где располагался  головной  офис
"Зарины"  -  сердце  и  средоточие  маленькой   империи,   опутавшей   город
разветвленной, пока еще тонкой и реденькой паутиной "домов досуга",  кабаре,
косметических салонов  и  магазинчиков,  бистро  и  художественных  салонов.
Номинально  все  эти  учреждения  принадлежали  десятку  небольших  фирм   и
фирмочек. Сюда Таня заезжала едва ли чаще  раза  в  неделю.  Вполне  овладев
хитрым искусством "делегирования обязанностей", она могла себе позволить  не
заниматься каждодневными тактическими вопросами, коих  так  или  иначе  было
неподъемное множество. Это за. нее делал отменно вышколенный штат, дорожащий
не только  завидным  жалованьем,  но  и  ощущением  собственной  значимости,
порожденным таким доверием руководства.
     Доверие они оправдывали в том числе и тем, что беззаветно стучали  друг
на  друга,  пресекая   тем   самым   малейшую   возможность   сколько-нибудь
организованной,  серьезной  подлянки.  Сюда,  на  крышу  элитарной  высотки,
расположенной напротив Кенсингтонского дворца, обители "народной"  принцессы
Ди,  стекались  дела  только  самые  важные,  самые  срочные   -   и   самые
конфиденциальные.
     Сейчас  три  кабинета,  в  которых  обычно  располагались   сотрудники,
пустовали по причине окончания рабочего дня. Только  в  просторной,  залитой
вечерним солнцем приемной - царстве Эмили, секретаря по жизни, способной без
малейшего напряжения одновременно разговаривать по телефону,  барабанить  по
клавишам компьютера  и  сражать  посетителя  улыбкой  мегатонн  на  сорок  -
находился помимо самой Эмили еще один  человек,  вольготно  развалившийся  в
кожаном кресле. Впрочем, при виде  Тани  он  моментально  вскочил  и  замер,
втянув живот. Таня ограничилась вежливым,  исполненным  достоинства  кивком,
стараясь не рассмеяться Джулиану в лицо.
     Институциональные законы  в  действии.  Хоть  ты  и  четвертое  лицо  в
компании, технический директор и член правления, а все же  знай,  кто  здесь
босс. И характерно, как легко врос экс-вышибала в  этот  дебильный  официоз,
для самой Тани бывший своего рода затянувшейся  игрой,  иногда  забавной,  а
иногда скучной и утомительной. Будто  так  и  родился  в  белой  отутюженной
рубашке с идиотским галстуком на резиночке, с твердой пластмассовой папочкой
в руках. Словно с ростом их бизнеса от веселого домика на улице Благодати до
этого вот черно-белого обтекаемо-функционального суперофиса  суперкорпорации
в суперпентхаусе (тьфу, будто картона  наелась!)  слетала  с  главпомощничка
многослойная  обертка,  пока  не   обнаружился   натуральный   корпоративный
гамбургер, разве что пережаренный малость. Захотелось поддеть, тем более что
разговор предстоял весьма фертикультяпистый.
     - Джулиан, лапушка,  спасибо,  что  зашел,  -  пропела  Таня  нежнейшим
голоском, прикрыв за ним дверь в офис,  и,  к  его  несказанному  удивлению,
клюнула алыми губами в благоухающую "Уилкинсоном"  черную  щеку.  -  Садись,
садись. Коньячку, сигару?
     - Я же не курю.
     - Тогда, значит, коньячку.
     Она  нажала  кнопочку  дистанционного  управления,  черная  полочка   с
толстыми папками ушла в стену, а на ее место  неспешно  выплыл  застекленный
бар с разнокалиберными бутылками. Таня выбрала большой  коньячный  бокал,  в
который  полагается  плескать  несколько  капель  на  донышко,  до  половины
заполнила "Реми-Мартеном" и пододвинула  к  нему  через  полированный  стол.
После секундного замешательства он взял бокал