Борис Виан
 
   Сердцедер
 
   Роман
 
 
   Перевод В. Кислова
 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
 
   I
 
   28 августа
 
   Тропа тянулась вдоль обрыва. По ее краям  росли  окалины  в  цвету  и
слегка увядшие опаленки, черные лепестки которых устилали землю. Вздува-
лась пористая почва, изрытая остроигольными насекомыми; при  взгляде  на
тысячи маленьких дырочек думалось об околевшей губке.
   Жакмор неторопливо брел, посматривая на  окалины,  чьи  темно-красные
сердца учащенно бились на солнце. При каждом ударе облако пыльцы  подни-
малось, а затем оседало на нехотя вздрагивающие листья. Рассеянные пчелы
были не у дел.
   От подножия скалы доносилось тихое хрипение волн. Жакмор  остановился
на узкой кромке, отделяющей его от пропасти, и посмотрел вниз.  Там  все
казалось недостижимым, обрывистым, и  пена  дрожала  в  расщелинах  скал
июльским студнем. Пахло палеными водорослями. У Жакмора закружилась  го-
лова, и он опустился на колени, прямо на землистого цвета летнюю  траву.
Коснувшись вытянутыми руками козлиного помета  удивительно  неправильной
формы, он решил, что здесь водится Содомский козел - разновидность,  ко-
торую он считал давно исчезнувшей.
   Теперь он уже не испытывал такого страха и даже решился взглянуть еще
раз. Большие пласты красной породы уходили вертикально  вниз,  в  мелко-
водье, откуда почти сразу же взмывали вверх, образуя  скалу,  на  гребне
которой пребывал коленопреклоненный Жакмор.
   То там, то здесь всплывали черные рифы, промасленные прибоем и  увен-
чанные колечками пара. Солнце разъедало поверхность  моря,  отражаясь  в
накипи искрящимися похабными каракулями.
   Жакмор поднялся с колен и зашагал по тропе. Та заворачивала; слева он
увидел уже тронутый ржавчиной папоротник и зацветающий вереск. На  обна-
женных скалах сверкали кристаллы соли, принесенные прибоем. Удаляясь  от
моря, тропа карабкалась по склону, который становился все круче и круче,
огибала грубые глыбы черного гранита, местами помеченные очередными куч-
ками козлиного помета. Самих коз не было и в помине. Их отстреливали та-
моженники. Из-за помета.
   Он ускорил шаг и внезапно оказался в тени, так как солнечные лучи  не
могли за ним угнаться. Прохлада принесла облегчение, и он прибавил шагу.
А цветы окалины так и плыли бесконечной огненной лентой перед его глаза-
ми.
   По верным приметам он понял, что приближается, и остановился  пригла-
дить растрепанную рыжую бороду. Затем  вновь  бодро  зашагал  по  тропе.
Спустя мгновение Дом явился ему во весь рост в обрамлении двух гранитных
глыб, выточенных эрозией в форме леденцов на палочке;  сдавливая  тропу,
они казались столбами огромных крепостных ворот. Новый поворот - и  Жак-
мор потерял Дом из виду. Тот находился довольно далеко от  обрыва  -  на
самом верху. Когда два мрачных столпа остались позади, ему открылось бе-
лоснежное  здание,  окруженное  необычными  деревьями.  Начинающаяся  от
крыльца светлая линия лениво петляла вдоль холма  и,  вдоволь  напетляв-
шись, соединялась с тропинкой, по которой поднимался Жакмор. Он  свернул
и в знак солидарности тоже запетлял. Дойдя почти до  самой  вершины,  он
услышал крики и побежал.
   От широко распахнутой калитки до крыльца чья-то заботливая рука  про-
тянула ленту красного шелка. Лента вела по лестнице на второй этаж. Жак-
мор поднялся. В спальне на кровати лежала измученная женщина, потерявшая
счет бесконечным родовым схваткам. Жакмор бросил на пол  кожаную  сумку,
засучил рукава и  принялся  намыливать  руки  над  грубой  посудиной  из
цельного необработанного камня.
 
 
   II
 
   Одинокий Ангель сидел в своей комнате и удивлялся собственной выдерж-
ке. Он слышал, как за стенкой стонет жена, но зайти к ней не  решался  -
она угрожала ему револьвером. Супруга предпочитала кричать без  свидете-
лей; она ненавидела свой огромный живот и не хотела, чтобы ее  видели  в
таком виде. На протяжении двух месяцев Ангель жил отдельно, ожидая, ког-
да все это закончится; самые разные пустяки давали пищу его грезам.  Це-
лыми днями он ходил по кругу, узнав из репортажей, что заключенные  кру-
жат по камере, как звери в клетке. Вечерами он засыпал, стараясь увидеть
во сне ягодицы жены, так как, учитывая размеры ее живота, было  предпоч-
тительнее думать о ней сзади. Ночами он часто вздрагивал  и  просыпался.
Зло, в основном, уже свершилось, и ничего удовлетворительного в этом  не
было.
   На лестнице послышались шаги Жакмора. В этот момент крики жены  обор-
вались; Ангель оцепенел. Затем подкрался к двери,  прильнул  к  замочной
скважине, но, как ни старался, ничего не смог разглядеть: ножка  кровати
закрывала все остальное. Только зазря вывихнул себе правый  глаз,  затем
выпрямился и прислушался - не к чему-то, а просто так.
 
 
   III
 
   Жакмор положил мыло на край посудины и взял махровое полотенце. Вытер
руки. Открыл сумку. Тут же в электрическом сосуде закипала вода.  Жакмор
простерилизовал в ней резиновый напальчник, ловко натянул его на палец и
приоткрыл сокровенно-женское, чтобы посмотреть, как разворачиваются  со-
бытия.
   Увидев, выпрямился и брезгливо поморщился:
   - Их там трое.
   - Трое... - прошептала пораженная роженица.
   И тут же завопила, поскольку измученная утроба внезапно  напомнила  о
том, что ей очень больно.
   Жакмор достал из сумки несколько стимулирующих пилюль и проглотил их;
он чувствовал, что ему сейчас достанется. Выдернул грелку из  постели  и
со всей силы швырнул ее на пол,  чтобы  привлечь  шумом  кого-нибудь  из
прислуги. Он услышал, как внизу кто-то забегал и ринулся вверх по  лест-
нице. Появилась сиделка, вся в белом, как на китайских похоронах.
   - Подготовьте инструменты, - приказал Жакмор. - Как вас зовут?
   - Белянкой меня кличут, - произнесла она с сильным деревенским акцен-
том.
   - В таком случае я предпочитаю вас никак  не  называть,  -  пробурчал
Жакмор.
   Ничего не ответив, девушка бросилась  начищать  никелированные  меди-
цинские штуковины. Жакмор подошел к кровати. Женщина внезапно замолчала.
Ее пронзила боль.
   Он схватил бритву и с видом знатока обрил роженице лобок. Затем реши-
тельно обвел белой чертой границы операционного поля.  Сиделка  смотрела
на него с изумлением, поскольку ее знания в области акушерства за  рамки
отела не выходили.
   - У вас есть медицинский словарь? - спросил Жакмор, откладывая  пома-
зок. Завершив приготовления, он склонился над своим произведением и  по-
дул на краску, чтобы быстрее высохла.
   - У меня есть только Общий Каталог Французских Оружейных  Заводов  да
песенник города Сент-Этьена, - ответила сиделка.
   - Досадно, - сказал Жакмор. - В словаре мы могли бы что-нибудь  вычи-
тать.
   Не дожидаясь ответа, он обшарил взглядом Комнату; тот остановился  на
двери, за которой томился Ангель.
   - А кто томится за дверью?
   - Там хозяин... - ответила сиделка. - Он заперт.
   В этот момент роженица очнулась и выдала серию пронзительных  криков.
Ее кулаки сжимались и разжимались. Жакмор повернулся к сиделке.
   - У вас есть какой-нибудь таз?
   - Пойду посмотрю, - ответила та.
   - И пошевеливайтесь, безмозглое создание, - прикрикнул Жакмор. -  Или
вы хотите, чтобы она загадила нам все простыни?
   Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с  удовлетворением  услышал,  как,
скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.
   Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.
   Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.
   - Вы хотите видеть мужа? - спросил он.
   - О да! - воскликнула она. - Только дайте мне револьвер,  он  там,  в
шкафу...
   Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью для ощи-
па собак.
   - Больше ничего нет, - сказала она. - Уж придется вам приспособиться.
   - Помогите засунуть это под нее, - приказал Жакмор.
   - Тут края острые, - заметила сиделка.
   - Ничего. Это вам всем в назидание, - отозвался Жакмор.
   - Это глупо, - прошептала сиделка. - Она не сделала ничего плохого.
   - А что она сделала хорошего?
   Вздувшаяся спина распласталась по стенкам плоской лохани.
   - Интересно, - вздохнул Жакмор, - и что же мы  будем  делать  дальше?
По-моему, психиатр здесь и вовсе некстати...
 
 
   IV
 
   Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а  оцепеневшая  си-
делка таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.
   - Нужно, чтобы у нее отошли воды, - сказала она.
   Жакмор безразлично  кивнул.  Потом,  встрепенувшись,  поднял  голову.
Смеркалось.
   - Это солнце прячется? - спросил он.  Сиделка  пошла  посмотреть.  За
скалой улетучивался день, и поднимался молчаливый ветер.  Она  вернулась
обеспокоенная.
   - Не понимаю, что происходит... - прошептала она.
   В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение  вокруг
зеркала на камине.
   - Сядем и подождем, - тихо предложил Жакмор.
   В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез. Темная
глубина комнаты выдавила голос роженицы:
   - Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.
   Жакмор заткнул уши. Ее голос  скрипел  гвоздем  по  стеклу.  А  рядом
всхлипывала насмерть перепуганная сиделка. Звуки просачивались в  череп-
ную коробку Жакмора и капали ему на мозги.
   - Они сейчас полезут, - сказала роженица и зло засмеялась. - Они сей-
час полезут, и мне будет больно, а это только начало.
   Жалобно застонала кровать. Женщина тяжело задышала,  вновь  раздались
стенания.
   - Пройдет еще столько времени, целые годы, и каждый час,  каждая  се-
кунда будет продолжением этой боли, которая ни к чему другому не  приве-
дет, и этой боли не будет конца.
   - Хватит, - отчетливо прошептал Жакмор.
   Роженица завопила во всю глотку. Глаза психиатра уже привыкли к  све-
чению, исходившему от зеркала. В нем он увидел, как лежащая женщина выг-
нулась и начала корчиться всем телом. Она  долго  протяжно  кричала,  ее
крик остывал в ушах Жакмора горькой слипшейся кашей. Внезапно между сог-
нутыми ногами показались, одно за другим, два светлых пятна.  В  темноте
он угадал движения сиделки, которая, придя в себя, подхватила двоих  де-
тей и завернула в простыню.
   - Там еще один, - подумал он вслух.
   Выпотрошенная мать, казалось, была уже на исходе. Жакмор встал.  Поя-
вился третий ребенок, Жакмор ловко схватил его и помог роженице. Ее  из-
мученное тело откинулось на кровать. Ночь беззвучно рвала себя на части,
свет вливался в комнату, а женщина неподвижно лежала, уронив  голову  на
плечо. Большие мешки под глазами на осунувшемся лице свидетельствовали о
проделанной работе. Жакмор вытер пот на лбу, на шее и  удивленно  замер;
снаружи, из сада, доносились какие-то звуки. Сиделка  заканчивала  пеле-
нать последнего ребенка, положив его на кровать рядом с  двумя  другими.
Она подошла к шкафу, позаимствовала у него простыню и  развернула  ее  в
длину.
   - Я затяну ей живот, - произнесла она. - Ей надо поспать. А вы идите.
   - Вы перерезали пуповины? - забеспокоился Жакмор. - Завяжите их поту-
же.
   - Я завязала бантиком, - отозвалась сиделка. - Держатся так же  креп-
ко, зато выглядят поэлегантнее.
   Вконец отупевший, он кивнул головой.
   - Сходите за хозяином, - подсказала сиделка.
   Жакмор подошел к двери, за которой томился Ангель, и повернул ключ.
 
 
   V
 
   Ангель сидел на стуле - излом спины под тупым углом и  полость  тела,
все еще звенящая от криков Клементины. Ключ повернулся в замочной  сква-
жине, и Ангель поднял голову: рыжая борода психиатра застала его  врасп-
лох.
   - Меня зовут Жакмор, - представился вошедший. - Я проходил мимо и ус-
лышал крики.
   - Это Клементина, - сказал Ангель. - Все в порядке? Уже? Скажите!
   - Вы трижды отец, - объявил Жакмор.
   - Тройняшки? - удивился Ангель.
   - Двойняшки и один отдельно, - уточнил Жакмор. - Он  вышел  сразу  за
ними. Это признак сильной личности.
   - А как она? - спросил Ангель.
   - С ней все хорошо, - сказал Жакмор. - Скоро вы сможете ее увидеть.
   - Она на меня очень злится. Даже заперла, - сказал Ангель.  -  Хотите
что-нибудь выпить? - предложил он приличия ради и с трудом поднялся.
   - Спасибо, - поблагодарил Жакмор. - Не сейчас.
   - А вы здесь какими судьбами? - спросил Ангель. - Приехали к нам  от-
дохнуть?
   - Да, - ответил Жакмор. - Думаю, мне у вас будет неплохо, раз вы сами
предлагаете.
   - Нам просто повезло, что вы оказались рядом, - сказал Ангель.
   - А врача здесь нет? - поинтересовался Жакмор.
   - Меня заперли. Я не мог ничего сделать. Всем должна была  заниматься
девушка с фермы. Она такая отзывчивая.
   - А-а... - протянул Жакмор.
   Они замолчали. Жакмор чесал бороду растопыренной пятерней. Его  голу-
бые глаза блестели на солнце, заплывшем в  комнату.  Ангель  внимательно
рассматривал гостя. Психиатр был одет в костюм из  очень  мягкой  черной
ткани - облегающие брюки на штрипках и длинную, зауженную в плечах курт-
ку, которая была застегнута до подбородка. Черным лаком отливали кожаные
сандалии, а в проруби воротника плескались лиловые воланы сатиновой  со-
рочки. Психиатр был безумно прост.
   - Я рад, что вы здесь останетесь, - произнес Ангель.
   - Теперь можете зайти к жене, - предложил психиатр.
 
 
   VI
 
   Клементина не двигалась. Она лежала на кровати, уставившись  в  пото-
лок. Два молодца - справа, третий - слева.
   Сиделка уже прибрала в комнате. Солнце беззвучно  переливалось  через
подоконник; окно было открыто.
   - Завтра нужно будет отнять их от груди, - сказал Жакмор. - Не  может
же она кормить сразу троих, а так получится быстрее, и она сохранит кра-
сивую грудь.
   Клементина зашевелилась, повернула голову и метнула в их сторону  ко-
лючий взгляд.
   - Я буду кормить их сама. Всех троих. И это не испортит мою грудь.  А
если испортит, то тем лучше. Во всяком случае, у меня больше нет желания
нравиться кому бы то ни было.
   Ангель подошел поближе, протянул руку, чтобы  погладить  ее,  но  она
резко отстранилась.
   - Хватит, - отрезала она. - Я не хочу начинать все сначала.
   - Послушай, - прошептал Ангель.
   - Уходи, - устало произнесла она. - Я не хочу тебя видеть.  Мне  было
очень больно.
   - Тебе не лучше? - спросил Ангель. - Смотри...  Живот,  который  тебе
так мешал... У тебя его больше нет.
   - Вас затянули пеленкой, - добавил Жакмор, - когда вы встанете на но-
ги, и следа не останется.
   Клементина напряглась и  чуть  приподнялась.  Она  заговорила  низким
свистящим голосом:
   - Значит, я должна чувствовать себя лучше, да?.. Ага... вот так, сра-
зу... с разорванным животом... с перекошенным позвоночником... с  разво-
роченной поясницей... со скрученными жгутом костями и налившимися кровью
глазами, я должна поправиться, быть умницей, сделать свое тело  стройным
и гладким, а грудь - упругой... и все для того, чтобы ты или такой,  как
ты, меня снова тискал и впрыскивал свое дерьмо и чтобы все  опять  нача-
лось сначала, эта боль, эта тяжесть, эта кровь...
   Она быстро сунула руку под одеяло и сорвала простыню,  перетягивающую
тело. Ангель подался было вперед.
   - Не подходи! - просипела она с такой ненавистью, что безответный муж
замер на полушаге. - Уходите! Оба! Ты - потому что ты меня такой сделал,
а вы - потому что вы меня такой видели. Прочь!.. Пошли вон!
   Жакмор направился к двери, за ним понуро поплелся  Ангель.  У  самого
порога супруг получил по затылку свернутой в ком простыней. От  супруги.
Он споткнулся и ударился лбом о дверной косяк. Дверь  за  ним  захлопну-
лась.
 
 
   VII
 
   Они спускались по выложенной красной плиткой лестнице, которая содро-
галась от каждого шага. Крепко сбитый дом держался  черными  потолочными
балками и побеленными известью стенами. Жакмор не знал, что и сказать.
   - Это скоро пройдет, - попробовал он. Ангель недоверчиво хмыкнул.
   - Тяжело на душе? - подсказал психиатр.
   - Нет, - ответил Ангель. - Просто два месяца просидел взаперти.
   Он натянуто улыбнулся:
   - Странно себя чувствуешь, оказываясь на свободе.
   - А что вы делали эти два месяца? - спросил Жакмор.
   - Ничего, - сказал Ангель.
   Они шли через большой холл, выложенный той же красной плиткой, что  и
лестница. Мебели было мало; светлого дерева массивный стол и низкий  бу-
фет, красивой живописи две-три белесых картины на стенах. Стулья, подоб-
ранные под обстановку. Ангель остановился около буфета.
   - Чего-нибудь выпьете? - предложил он.
   - Охотно, - согласился Жакмор.
   Ангель налил в рюмки домашней стоеросовки.
   - Отменно! - отметил Жакмор. И добавил, заполняя возникшую паузу:
   - А вообще-то каково стать отцом?
   - Веселого мало, - изрек Ангель.
 
 
   VIII
 
   29 августа
 
   Клементина была одна. В комнате - ни звука. Разве  что  разыгравшиеся
солнечные зайчики иногда поднимали возню с оконными шторами.
   В полном отупении полая Клементина водила руками по сдувшемуся  дряб-
лому животу. По тяжелым, набухшим грудям. К пустому телу она  испытывала
чувства сожаления, вины и стыда; о брошенной накануне простыне  даже  не
вспоминала. Ее пальцы ощупывали шею, плечи, чрезмерно налившуюся  грудь.
Ей было жарко, наверняка поднялась температура.
   До нее доносились едва различимые звуки далекой деревенской жизни.  В
этот час начинались работы в поле. Слышались визги наказанной  в  темных
хлевах скотины, обиженной, но не больше, чем ей хотелось бы казаться.
   Рядом с Клементиной спали три засранца. Преодолевая  легкую  брезгли-
вость, она взяла одного и приподняла на вытянутой руке. Розовое существо
- сморщенный кусочек мяса с маленьким слизистым  ртом  спрута  и  узкими
щелками глаз. Она отвернулась, высвободила одну из грудей и  поднесла  к
ней младенца. Пришлось еще и всунуть ему в рот сосок, только  тогда  его
кулачки сжались, а щеки втянулись. Он заглотил первую порцию; она всоса-
лась с мерзким булькающим звуком. Это было не очень приятно; немного об-
легчало, понемногу калечило. Опустошив грудь на две трети, засранец  от-
валился, беззащитно раскинул в стороны руки и препротивно засопел.  Кле-
ментина положила его рядом с собой; не переставая  сопеть,  он  задвигал
ртом и зачмокал во сне губами. У него на голове шевелился жалкий  пушок,
тревожно бился родничок - стоит только нажать, и все.
   Дом содрогнулся от глухого удара. Это хлопнула тяжелая входная дверь.
Жакмор и Ангель ушли. Клементине принадлежало  исключительное  право  на
жизнь и смерть трех существ, спящих рядом. Ее право. Она погладила  свою
грудь, было больно и тяжело. Этого хватит на всех троих.
   Второй жадно набросился на коричневый сосок, только  что  оставленный
братом. Этот разобрался сам. Клементина вытянулась. Прислушалась  к  ше-
буршанию щебенки под ногами Жакмора и Ангеля. Второй ребенок сосал. Тре-
тий зашевелился во сне. Она приподняла его и дала другую грудь.
 
 
   IX
 
   Сад частично цеплялся за скалу, крутые обрывы представлялись  доступ-
ными лишь особенно ретивому, но столь редкому садовнику, что разнообраз-
ные подвиды оставались брошенными на  произвол  судьбы.  Там  росли  мо-
зольник с сине-фиолетовой листвой внутри и нежно-зеленой в белых прожил-
ках снаружи, дикая вязуница с нитеобразными стеблями, вся в пролежнях  и
чудовищных наростах, расцветающая сухими подушечками - кровавыми  мерен-
гами, пучки серо-жемчужных лоснящихся пельмянок, жирная партизанка, про-
висающая длинными гроздьями на низких ветвях араукария, сирты,  голубог-
лазые майянги, несколько сгобеленившихся разновидностей бекабунги, обра-
зующих толстый изумрудный ковер, в котором находили себе приют маленькие
резвые лягушки, боевые изгороди бакланта, каннаиса,  цензария;  тысячец-
ветье, воинственное или мирное, окопавшееся в траншеях склона, стелющее-
ся вдоль стен сада, ползущее по-пластунски как водоросли, - открыто ата-
куя по всей линии или тайком пролезая между металлическими прутьями  ре-
шетки. Выше и дальше сеть дорожек, мощенных  щебенкой,  делила  горизон-
тальную часть сада на свежие и  откормле