нные  лужайки.  Шершавые  стволы
многочисленных деревьев совершали мощный прорыв почвы.
   Именно сюда Ангель и Жакмор пришли на прогулку после бессонной  ночи.
Свежий морской ветер раскатывал перед ними кристаллическую  скатерть  по
всей поверхности скалы. В небе на месте солнца  висел  дырявый  огненный
квадрат.
   - А сад у вас красивый, - не найдя ничего лучшего, брякнул Жакмор.  -
Вы давно здесь живете?
   - Да, - ответил Ангель. - Два года. У меня было помутнение  сознания.
Я много чего напорол.
   - Запас еще есть... - обнадежил Жакмор. - Можно пороть дальше. Еще не
все потеряно.
   - Правильно, - согласился Ангель. - Но чтобы это понять, мне потребо-
валось больше времени, чем вам.
   Жакмор кивнул.
   - Мне рассказывают все, - заявил он. - В итоге я  знаю,  что  у  кого
внутри. Кстати, вы не могли бы указать мне любопытные случаи для психоа-
нализа?
   - Их здесь сколько угодно, - сказал Ангель. - Взять хотя бы  сиделку.
Да и другие деревенские не откажут. Это люди грубоватые, но интересной и
богатой судьбы.
   Жакмор радостно потер руки.
   - Мне понадобится много случаев, - сказал он. - Я - ненасытный потре-
битель рассудков.
   - Это как? - поинтересовался Ангель.
   - Сейчас объясню, зачем я сюда приехал. Я искал спокойное  место  для
одного эксперимента. Так вот: представьте себе малышку  Жакмора  в  виде
какой-нибудь пустой емкости.
   - Вроде бочки? - предположил Ангель. - Вы что, пьяны?
   - Да нет, я - пуст. Во мне ничего нет, кроме жестов, рефлексов,  при-
вычек. Я хочу себя наполнить. Вот почему я занимаюсь  психоанализом.  Но
моя бочка - это бочка Данаид. Я не усваиваю. Я забираю мысли, комплексы,
сомнения, у меня же ничего не остается. Я не усваиваю или усваиваю слиш-
ком хорошо... что, в общем, одно и то же. Разумеется, я удерживаю слова,
формы, этикетки; мне знакомы  термины-полочки,  по  которым  расставляют
страсти, эмоции, но сам я их не испытываю.
   - Ну а как же эксперимент? - спросил Ангель. - Ведь вам  хочется  его
провести?
   - Конечно, - согласился Жакмор. - Еще как хочется! Какой именно? Сей-
час объясню. Я хочу провести абсолютно полный психоанализ. Я  -  одержи-
мый.
   Ангель пожал плечами.
   - Этого до сих пор никто не сделал?
   - Нет, - ответил Жакмор. - Тот, кто станет пациентом на этом  сеансе,
должен рассказать обо всем. Обо всем. О своих самых тайных мыслях, о са-
мых страшных секретах, о невысказанных идеях, о том, в чем он не осмели-
вается признаться даже самому себе; обо всем, что есть и что  еще  оста-
нется после, а затем и о том, что стоит за этим. Ни  один  психоаналитик
не проводил такого эксперимента. Я хочу понять, как далеко можно  зайти.
Я хочу заполучить желания и стремления, я возьму их у окружающих.  Пола-
гаю, что у меня ничего не оставалось из полученного ранее, так как я  не
заходил достаточно далеко. Я хочу устроить что-то  вроде  идентификации.
Знать, что страсти существуют, и не чувствовать их - это ужасно.
   - Но если у вас есть такое желание, - возразил Ангель,  -  то  будьте
уверены, этого вполне достаточно, чтобы не считать себя совсем пустым.
   - У меня нет никакого основания делать  что-то  одно  вместо  чего-то
другого, - сказал Жакмор. - Я хочу взять у других основания, которые ими
движут.
   Они подходили к стене, возвышающейся с другой стороны  дома,  симмет-
рично воротам, через которые Жакмор прошел в сад накануне. Высокая позо-
лоченная ограда нарушала монотонность камня.
   - Мой дорогой друг, - сказал Ангель, - позвольте  мне  повторить  еще
раз: иметь желания - уже само по себе достаточно сильная страсть. И  то,
что она заставляет вас действовать, - неоспоримое тому доказательство.
   Психиатр провел рукой по рыжей бороде и засмеялся:
   - Вместе с тем это доказывает отсутствие желаний.
   - Вовсе нет, - возразил Ангель. - Чтобы не обладать ни желаниями,  ни
устремлениями, вы должны оказаться в совершенно  нейтральной  социальной
среде. И не испытывать на себе никакого влияния, утратить все воспомина-
ния о прошлом.
   - Так оно и есть, - подтвердил Жакмор. ~ Я родился  в  прошлом  году,
таким, каким вы видите меня сейчас. Взгляните на мой паспорт.
   Ангель взял документ и стал его разглядывать.
   - Да, правда, - признал он, возвращая паспорт. - Но это же неправда!
   - Да вы себя сами послушайте! - запротестовал возмущенный Жакмор.
   - Одно очень хорошо дополняет другое, - пояснил Ангель. - Правда, что
это записано в паспорте, но то, что в нем написано, - неправда.
   - Однако что там написано, - продолжал Жакмор. -  "Психиатр.  Пустой.
Для наполнения". Аннотация! Да что об этом говорить! Написано черным  по
белому!
   - Ну и что? - спросил Ангель.
   - А то! Вы же видите, что желание наполнения исходит не от меня.  Что
все это было разыграно заранее. Что я не был свободен в своем выборе.
   - А вот и нет! - возразил Ангель. - Если у вас есть хотя бы одно  же-
лание, вы уже свободны.
   - А если бы у меня его не было? Даже этого одного?
   - Вы бы просто перестали существовать.
   - Тьфу! Не буду больше спорить. С вами становится страшно.
   Выйдя за ограду, они зашагали по дороге, которая вела в деревню. Зем-
ля была белой и пыльной, по обочинам росла влажная трава  цилиндрической
формы - темно-зеленое частоколье желатиновых карандашей.
   - Так ведь все как раз наоборот! - взвился Жакмор. -  Свобода  -  это
полное отсутствие каких бы то ни было желаний, и абсолютно свободным мо-
жет считаться только тот, кто не имеет никаких желаний.  Именно  потому,
что у меня нет никаких желаний, я считаю себя свободным.
   - А вот и нет, - возразил Ангель. - Поскольку у вас есть желание заи-
меть желания, у вас уже есть желание что-то заиметь, а значит, все  ваши
рассуждения неверны.
   - О! - воскликнул Жакмор в негодовании. - В конце концов, хотеть  че-
го-либо означает быть прикованным к своему желанию.
   - А вот и нет, - возразил Ангель. - Свобода -  это  желание,  которое
исходит от вас. А в общем-то...
   Он остановился.
   - А в общем-то, - подхватил Жакмор, - вы просто морочите мне  голову.
Я собираюсь вести сеансы психоанализа и забирать истинные желания, хоте-
ния, сомнения и все такое, а вы тут меня терзаете.
   - Подождите, - в раздумье произнес Ангель, - проведем следующий опыт:
попробуйте хоть на секунду полностью перестать  хотеть  желания  других.
Попробуйте. Но только честно.
   - Я согласен, - сказал Жакмор.
   Они остановились на обочине. Психиатр закрыл глаза и, казалось,  пол-
ностью расслабился. Ангель пристально вглядывался в его лицо. Кожа  Жак-
мора как будто дала бесцветную трещину. Лицо  постепенно  светлело;  ка-
кую-то странную прозрачность приобретали руки, шея, тело.
   - Посмотрите на свои пальцы... - прошептал Ангель.
   Жакмор открыл почти бесцветные глаза. Сквозь свою правую руку он уви-
дел черный кремень на дороге. Внезапно, как бы одернув  себя,  он  снова
обрел очертания и плотность.
   - Вот видите, - заметил Ангель. - В абсолютно расслабленном состоянии
вы перестаете существовать.
   - Ну... - протянул Жакмор. - Вы сильно заблуждаетесь. Если вы  надее-
тесь меня переубедить с помощью подобных фокусов... Лучше объясните, как
это у вас получилось...
   - Ладно, - махнул рукой Ангель. - Я даже рад, что вы такой лицемер  и
совершенно не хотите признавать очевидного. Это в порядке вещей. У  пси-
хиатра должна быть нечистая совесть.
   Они дошли до окраины деревни и, не сговариваясь, одновременно  повер-
нули назад.
   - Ваша жена хочет вас видеть, - произнес Жакмор.
   - С чего вы взяли? - буркнул Ангель.
   - У меня такое предчувствие, - сказал Жакмор. - Я - идеалист.
   Они вошли в дом и поднялись по лестнице. Резные дубовые перила услуж-
ливо прогнулись под увесистой пятерней Жакмора. Ангель  открыл  дверь  в
комнату Клементины.
 
 
   X
 
   Он застыл на пороге. Жакмор остановился за его спиной в ожидании.
   - Ты не против, если я войду? - спросил Ангель.
   - Войди, - ответила Клементина.
   Она взглянула на него мельком - и не друг, и не враг, а так. Так он и
стоял, не осмеливаясь присесть на край кровати, - боялся потревожить.
   - Я тебе больше не верю, - сказала она. - Женщина,  которой  наделали
детей, не может верить мужчинам. Особенно тому, кто наделал.
   - Моя бедная Клементина, - начал Ангель, - ну и досталось же тебе!
   Она резко вскинула голову. Она не хотела, чтобы ее жалели.
   - Завтра я встану с кровати. Через шесть месяцев они должны научиться
ходить. Через год - читать.
   - Ты идешь на поправку, - сказал Ангель. - Узнаю прежнюю Клементину.
   - А это была не болезнь, - отрезала она. - С этим покончено.  Это  не
повторится никогда. В воскресенье их должны крестить. Их назовут  Жоэль,
Ноэль и Ситроэн. Я так решила.
   - Жоэль и Ноэль, - повторил Ангель. - Звучит не очень  красиво.  Есть
еще Азраэль, Натанаэль. Ариэль, в конце концов. Или Сливунэль.
   - Ты уже ничего не изменишь, - отчеканила Клементина. - Жоэль и Ноэль
для двойняшек. Ситроэн - для третьего. За этим, - добавила она сама себе
вполголоса, - мне придется присматривать с самого начала.  С  ним  будет
нелегко, но он такой славный. Завтра, - громко объявила  она,  -  у  них
должны быть кроватки.
   - Если вам надо что-то купить, - предложил Жакмор, - я к вашим  услу-
гам. Не стесняйтесь.
   - Хорошая идея, - согласилась Клементина. - Ручаюсь, вы не останетесь
без дела.
   - Это не в моих привычках, - заметил Жакмор.
   - Но здесь вы этому быстро научитесь, - одернула его Клементина. -  А
теперь уходите. Оба. Закажите у столяра три кроватки.  Две  маленькие  и
одну побольше. И скажите ему,, чтобы сделал как следует. И  пришлите  ко
мне Белянку.
   - Хорошо, дорогая, - промолвил Ангель.
   Он склонился над женой, поцеловал ее и выпрямился. Из комнаты он  вы-
шел первым, Жакмор - вторым.
   - А где Белянка? - спросил психиатр, закрыв за собой дверь.
   - Внизу... - ответил Ангель. - В застиральне. В застерильне. Пойдемте
обедать. За покупками сходим потом.
   - Схожу я, - сказал Жакмор. - А вы останетесь здесь. У  меня  нет  ни
малейшего желания продолжать эти утомительные споры. И  вообще,  не  мое
это дело - дискутировать. В конце концов, психиатр призван  психиатриро-
вать. Это же очевидно.
 
 
   XI
 
   Жакмор пересек ограду во второй раз и вышел на дорогу, ведущую в  де-
ревню. Справа - стена сада, прибрежная скала и очень далекое море. Слева
- возделанные поля, беспорядочно разбросанные деревья и изгороди в  ряд.
Колодец,  который  он  не  заметил  утром,  венчала  странная   каменная
надстройка с двумя колоннами и закрепленным между ними барабаном из ясе-
ня, удерживающим шероховатую ржавую цепь. Вода в глубине колодца закипа-
ла, накипь выплескивалась через  край,  отражая  белооблачные  кудряшки,
проворно расчесываемые гребешком голубого неба.
   Вдали показались первые дома, на удивление  грубо  сколоченные  фермы
подковообразной формы; концы подков были обращены в сторону дороги. Сна-
чала появилась одна, другая, и обе - с правой стороны. Двор имел обычную
планировку: посреди квадратной площадки - большой пруд, в его чернильной
воде водились раки и вибраки; по левую руку - крыло, где  жил  фермер  с
семьей, по правую и в глубине - хлев и конюшня, расположенные на  втором
этаже, куда скотина карабкалась по довольно крутому  пандусу.  Под  этим
скотским трапом, подпираемым массивными сваями, держали лохани, в  кото-
рых скапливались - благодаря силе притяжения - навоз  и  дерьмо.  Пустые
корыта в хлевах заполняли соломой, зерном и кормами. В специально обору-
дованном чулане портили фермерских девок. Двор, мощенный серым гранитным
булыжником, разделялся на ромбы ровными полосками губчатой травы цилинд-
рической формы, такой же, как на обочине дороги.
   Жакмор шел дальше; вокруг не  было  ни  души.  Ферм  становилось  все
больше. Теперь они встречались и по левую сторону, в  которую,  расширя-
ясь, заворачивала дорога. На повороте ее внезапно обогнал красный  ручей
- гладь на уровне берега: ни складки, ни морщинки - с плывущими комочка-
ми неясного, как будто пищеварительного происхождения. Отовсюду из  пус-
тых домов доносился непонятный гул. Не удавалось  Жакмору  определить  и
составные компоненты сложных  зловонных  паров,  которые  окатывали  его
из-за каждого угла.
   Но все же особое любопытство вызывал ручей. То он сухо сходил на  нет
- ни единой капли, то вдруг наполнялся до краев, набухая, надуваясь, на-
тягивая прозрачную пленку. Речушка мутного светло-красного цвета. Гуашка
кровавых плевков, разведенных в слюне. Жакмор подобрал булыжник и бросил
в ручей. Булыжник скромно погрузился в жидкость, без шума, без всплеска,
ну прямо пуховая заводь.
   Тем временем дорога выросла в вытянутую площадь с возвышением, на ко-
тором расставленные в шеренгу  деревья  стерегли  тень,  и  раздвоилась.
Справа обнаружилось какое-то толпливое мельтешение; туда Жакмор и напра-
вился.
   Подойдя поближе, он понял, что это всего лишь  ярмарка  стариков.  Он
увидел деревянную лавку, выставленную на солнце, и  большие  валуны,  на
которых устраивалась прибывающая публика. Старичье  сидело  на  лавочке;
три валуна уже были заняты зрителями. Жакмор насчитал  семь  стариков  и
пять старух. Перед скамьей красовался муниципальный барышник с  молески-
новой тетрадью под мышкой. На нем был старый вельветовый костюм коричне-
вого цвета, башмаки, подбитые гвоздями, и,  несмотря  на  жару,  гнусный
картуз из кротовой кожи. От него плохо пахло, а от  стариков  еще  хуже.
Многие из них сидели неподвижно,  опираясь  на  отполированные  ладонями
палки, все без исключения в засаленных лохмотьях, небритые, с морщинами,
забитыми засохшей грязью, и со слипшимися от долгой подсолнечной  работы
веками. Шамкали беззубые рты, вонял зубной перегной.
   - Итак, - приступил барышник, - вот этот стоит совсем недорого и  мо-
жет еще хорошо послужить. Ну как, Жавруняк, неужели не возьмешь его  для
своих ребятишек? Он еще может от них как следует огрести.
   - А он еще может им как следует показать?
   - Ах, это? Еще как! - заверил барышник. -  Ну-ка,  иди  сюда,  старый
хрен!
   Он подозвал старика. Тот, согнувшись в три погибели, шагнул вперед.
   - Покажи-ка им хорошенько, что там у тебя между ног!
   Дрожащими руками старик принялся расстегивать замусоленную до  блеска
ширинку. Зрители расхохотались.
   - Вы только посмотрите! - воскликнул Жавруняк. - Оказывается, у  него
действительно еще что-то есть!
   Он склонился над стариком и, корчась от смеха, пощупал  жалкий  комо-
чек.
   - Ладно! Беру за сто франков.
   - Продано! - крикнул барышник.
   Жакмор знал, что в деревне такие ярмарки - дело привычное, но сам  он
при этом присутствовал в первый раз, и зрелище его поразило.
   Старик застегнул ширинку и застыл в ожидании.
   - Пшел, старая шепеля! - прикрикнул Жавруняк, пнув старика  так,  что
тот зашатался. - Развлекайтесь, ребята.
   Старик засеменил по дороге. Двое детей отделились от толпы.  Один  из
них принялся подстегивать старика прутиком, а другой  повис  у  него  на
шее, стараясь опрокинуть на землю. Тот шлепнулся лицом в грязь.  На  них
никто не обращал внимания. Один Жакмор, как  зачарованный,  наблюдал  за
ними. Старик встал на колени; из разбитого носа потекла кровь,  изо  рта
что-то вывалилось. Жакмор отвернулся и присоединился к  толпе.  Барышник
расхваливал толстую коротенькую женщину лет семидесяти с редкими сваляв-
шимися волосами, выбивающимися из-под черной косынки.
   - Ну что, эта в хорошем состоянии, - продолжал он. -  Есть  желающие?
Зубов нет вовсе. Так, глядишь, даже сподручнее.
   Жакмора слегка покоробило. Он вгляделся в окружающие его  лица.  Одни
мужчины, лет тридцати пятисорока,  крепкие,  коренастые,  с  залихватски
нахлобученными картузами. Народец стойкий, несгибаемый. Некоторые - аж с
усами. Верный признак.
   - Шестьдесят франков за Адэль! - подзадоривал барышник.  -  За  такую
цену - да еще и без зубов. Почти даром. Ты, Христунок?  Или  ты,  Кувши-
нюк?
   Он треснул старуху по спине.
   - Вставай, старая кляча, пускай на тебя полюбуются! Товар что надо.
   Старуха поднялась. Качнулась омерзительная масса жира в  сеточке  на-
бухших вен.
   - Повернись! Покажи народу свои ляжки. Загляденье!
   Жакмор старался не смотреть. От  старухи  чудовищно  воняло;  он  по-
чувствовал, что его сейчас вытошнит насмерть.
   - Пятьдесят, - раздался чей-то фальцет.
   - Забирай, она - твоя! - прокричал барышник. Старуха даже  не  успела
оправить холщовую юбку, как он дал ей увесистую оплеуху. Огромный темно-
волосый битюг, стоящий рядом с Жакмором, добродушно  рассмеялся.  Жакмор
положил ему руку на плечо.
   - Что же вы смеетесь? Неужели вам не стыдно?
   Тот сразу же перестал смеяться.
   - Неужели мне что?
   - Вам не стыдно? - мягко повторил Жакмор. - Это же старики.
   Сокрушительной силы удар пришелся в губу, Жакмор даже не успел  увер-
нуться. Губа лопнула, он ощутил соленый привкус крови.  Психиатр  покач-
нулся и упал. На него никто не смотрел. Аукцион продолжался.
   Он поднялся и отряхнул брюки от пыли. За его спиной возвышалась стена
мрачных враждебных спин.
   - А у  этого,  -  донесся  лающий  голос  старьевщика,  -  деревянная
культяпка! Нравится? Сто десять франков для начала! Сто десять!
   Жакмор пошел прочь. Удаляясь, площадь выходила  на  улицу,  обещающую
большую лавочную активность. Жакмор направился в ту сторону. Он чувство-
вал себя в полной растерянности, ему было не по  себе.  Через  несколько
минут он вошел в столярную лавку. Дверь захлопнулась за его спиной.  Ему
оставалось только ждать.
 
 
   XII
 
   В комнате для посетителей, скорее походившей на уборную,  хозяина  не
было. Обстановка располагала: пол из  зашарканных,  изрядно  почерневших
еловых досок, стол черного дерева, два стула с вылезающей соломой,  ста-
рый календарь на стене и сажа на месте печи в самом углу. Дощатые  пере-
городки. В глубине - приоткрытая дверь в мастерскую,  откуда  доносились
мастерские звуки: два прерывистых  постукивания,  которые  накладывались
одно на другое, но не сливались.
   Жакмор подошел к двери.
   - Есть кто живой? - тихо спросил он.
   Постукивания продолжались, он прошел в мастерскую, которая  оказалась
длинным и довольно просторным сараем, загроможденным досками,  брусьями,
наспех сколоченными перекладинами. Свет проникал в  помещение  откуда-то
сверху; Жакмор разглядел три или четыре  верстака,  маленькую  ленточную
пилу, дрель, фрезерный станок на расколотом чугунном основании. На  сте-
нах угадывались различные инструменты. Справа, у  двери,  через  которую
только что вошел Жакмор, - огромная куча щепок и  опилок.  Стоял  густой
запах столярного клея, исходивший предположительно от липкого ведра, что
разогревалось на маленькой угольной печке в самом конце сарая перед дру-
гой дверью, в сад. На прогнувшейся балке висели раздолбанные  приспособ-
ления для столярных работ, винтовые зажимы, старые полотна для пил, при-
соседившаяся ни с того ни с сего зеленая мышь, всякий хлам,  разное  ба-
рахло.
   Тут же слева на двух крепких подпорках во всю длину  растянулось  ог-
ромное дубовое бревно. Сидя на нем верхом, крохотный подмастерье в  лох-
мотьях тюкал топором, пытаясь вытесать из  бревна  прямоугольную  балку.
Худые ручонки едва удерживали тяжелую рукоятку. Чуть дальше  возвышалась
странная конструкция из белого дуба, внутри которой работал хозяин  мас-
терской; он обивал кожей кромки этой кабинки-ложи,  снабженной  толстыми
ставнями на петлях, поскрипывающих при каждом ударе молотка.
   Мужчина колотил, ребенок долбил. На Жакмора никто не  обращал  внима-
ния; он растерянно постоял в Дверях и наконец решился прервать их  заня-
тия.
   - Здравствуйте! - громко произнес он.
   Хозяин оторвался от своих гвоздей и поднял голову. Показалось уродли-
вое лицо с большим ртом, отвислыми губами и утюгообразным носом; высуну-
лись крепкие жилистые руки, мохнатые толстым рыж