ой
церкви, яйцевидной формы, без каменных колонн, без арок, без  пересекаю-
щихся сводов, без консолей, без архитролей-завитролей и маломальской за-
боты о завтрашнем дне. Причудливо скрепленные деревянные панели змеились
эдакой геодезической арматурой вдоль мощных стен. Основные  панели  были
покрыты тщательно вылепленными барельефами,  глубокими  и  одноцветными,
насколько можно было угадать в  полумраке;  таинственно  блестели  глаза
святых, чертей и змей. Внутреннее пространство нефа пустовало. Благодаря
овальному витражу над алтарем распылялся ядовитый  ультрамарин,  кое-как
освещавший церковь. По обе стороны от алтаря дрожали огоньки  двух  лам-
пад, их затухающие нимбы едва рассеивали церковные сумерки.
   Толстая соломенная подстилка покрывала пол  перед  входом  в  алтарь.
Жакмор прошел вперед. Его глаза уже привыкли к темноте; справа, за алта-
рем, он различил серый проем открытой двери и направился к  ней,  посчи-
тав, что там находятся ризница и покои кюре.
   Он открыл дверь и попал в маленькую  вытянутую  комнату,  заполненную
шкафами и еще Бог знает чем. В глубине таилась еще одна дверь. Из-за нее
доносился чей-то шепот. Жакмор три раза постучал по деревянной стене.
   - Можно войти? - спросил он вполголоса.
   Разговор за дверью стих.
   - Войдите, - услышал Жакмор.
   Он принял приглашение и открыл вторую дверь. Кюре беседовал с  ризни-
чим. При виде Жакмора они встали.
   - Здравствуйте, - сказал вошедший. - Господин кюре, не так ли?
   - Здравствуйте, - ответил кюре.
   Это был жилистый мужчина, в складках лица чернели две глазные  ягодки
и приросшие к ним сверху густые мохнатые брови.  Говорил  он,  скрещивая
худые длинные руки, а передвигался, как заметил Жакмор, слегка прихрамы-
вая.
   - Я бы хотел с вами поговорить, - начал Жакмор.
   - Говорите, - ответил кюре.
   - Я по поводу крещения, - пояснил Жакмор. - Вы смогли  бы  в  воскре-
сенье?
   - Это моя работа, - сказал кюре. - У каждого - своя.
   - В доме на скале родились тройняшки, - продолжал  Жакмор.  -  Жоэль,
Ноэль и Ситроэн. Их надо крестить не позже воскресенья.
   - Приходите на воскресную мессу, - сказал кюре. - Там я  назначу  вам
время.
   - Но я никогда не хожу на мессы, - возразил Жакмор.
   - Тем более, - нашелся кюре. - Для разнообразия.  Развлечетесь.  Хоть
кому-то покажется оригинальным то, что я говорю.
   - Я - против религии, - сказал Жакмор. - Хотя и признаю, что она  мо-
жет быть полезной в деревенских условиях.
   Кюре усмехнулся.
   - Полезной!.. Религия - роскошь, - сказал он. -  А  эти  скоты  хотят
извлечь из нее какую-то пользу.
   Он гордо выпрямился и принялся мерить комнату хромыми нервными  шага-
ми.
   - Но я не допущу! - прикрикнул он. - Моя религия останется роскошью!
   - Я хотел подчеркнуть, - поспешил объяснить Жакмор, -  что  именно  в
деревне слово кюре может оказаться  очень  значимым.  Направлять  грубые
крестьянские умы, указывать им на совершаемые ошибки, открывать им глаза
на опасность мирских соблазнов, сдерживать и усмирять их низменные  инс-
тинкты... Не знаю, вы в курсе того, что  происходит  в  этой  деревне...
Я... гм... я приехал недавно и не  хотел  бы  ни  выступать  в  качестве
судьи, ни шокировать вас своей реакцией на то, что вам наверняка кажется
естественным, поскольку существует уже столько времени... ну... кюре мог
бы, например, с амвона клеймить воровство и осуждать чересчур  поспешные
половые связи молодых прихожан, стараясь не допустить, чтобы  разврат  и
сладострастие завладели его округом.
   - Приходом, - поправил его ризничий.
   - Приходом, - оторопело повторил Жакмор. - На чем я остановился?
   - Не могу знать, - оборвал кюре.
   - Ладно, а эта ярмарка стариков, -  наконец  решился  Жакмор,  -  это
просто безумие!
   - Вы в каком веке живете?! - воскликнул кюре. - Ярмарка стариков? Ка-
кое мне дело до ярмарки стариков, позвольте вас спросить? Эти люди стра-
дают... Страждущие на земле да обретут часть Царства Небесного. Сами  по
себе страдания не бесполезны, но меня в принципе не  устраивают  причины
этого страдания. Меня коробит от того, что они страдают  не  по-Божески.
Это просто скоты. Я ведь вам уже говорил. Для них  религия  -  средство.
Скотский материализм...
   Он постепенно оживлялся, в маленьких глазках то и дело сверкали гнев-
ные молнии.
   - Они вступают в храм победителями. Тоже мне, сыны Христосовы,  агнцы
Божьи. А знаете, что они у меня просят? Чтобы хорошо  рос  святокос.  На
благодать им наплевать! Она у них уже есть! У них есть Слява! Я буду бо-
роться до конца, но не отступлюсь! Я не  буду  взращивать  их  святокос!
Слава Богу, у меня еще остались верные друзья. Их мало, но они меня под-
держат.
   Он усмехнулся.
   - Приходите в воскресенье и увидите... Увидите, как плоть плотью  вы-
шибают. Я заставлю этих скотов взглянуть на самих себя  со  стороны.  Их
пассивность столкнется с еще большей пассивностью... И от выбитой  искры
возгорится тревожное пламя, которое обратит их в лоно  церкви...  роско-
ши!.. Той роскоши, право на которую даровано им всемилостивым Господом.
   - А что же с крещением? - напомнил Жакмор. - В воскресенье после обе-
да?
   - После мессы я уточню время, - повторил кюре.
   - Хорошо, - сказал Жакмор. - До свидания, господин кюре.  Я  восхищен
вашей церковью. Любопытная конструкция.
   - Любопытная, - согласился кюре. И опустился на стул с  отсутствующим
видом.
   Жакмор вышел через уже знакомую дверь.  Он  чувствовал  себя  немного
утомленным.
   "Ох уж эта Клементина... с ее изнурительными поручениями, - думал  он
вслух. - Скорей бы тройня подросла. А еще эта история  с  принудительной
мессой..."
   Наступал вечер.
   "Принудительная месса - это просто возмутительно!"
   - Возмутительно, - подтвердил большой черный кот, сидевший на  стене.
Жакмор посмотрел на животное. Кот заурчал, вертикальные черточки  раско-
лоли пополам желтые глазища.
   - Возмутительно! - подытожил Жакмор, срывая на  ходу  какой-то  злак,
мягкий, круглый, цилиндрический. Сделав несколько шагов,  он  обернулся.
Посмотрел на кота, призадумался и снова пустился в путь.
 
 
   XVII
 
   2 сентября, воскресенье
 
   Готовый к выходу, Жакмор слонялся по коридору. Он снова  облачился  в
официальные одежды и чувствовал себя несколько стесненно, словно актер в
костюме посреди пустой сцены. Наконец вышла служанка.
   - Долго же вы, - сказал Жакмор.
   - Это штоб красивой быть, - оправдалась она.
   На ней простоватилось выходное платье из пикейной ткани белого цвета,
к нему прилагались черные туфли, черная шляпа и белые фьезелевые перчат-
ки. В руках она теребила требник в затертом кожаном переплете.  Кожа  на
лице лоснилась, алели безвкусно накрашенные губы. Тяжелые груди  натяги-
вали корсаж, грубо, но крепко сбитые ягодицы убедительно  наполняли  ос-
тавшуюся часть платья.
   - Пойдем, - позвал Жакмор.
   Они вышли вместе. Она казалась оробевшей и из уважения к Жакмору ста-
ралась дышать как можно тише.
   - Итак, - спросил он метров через сто, - когда же я вас  пропсихоана-
лизирую?
   Она покраснела и бросила на него взгляд исподлобья. Они как раз  про-
ходили около плотной изгороди.
   - Сейчас никак нельзя, скоро месса... - сказала она с надеждой в  го-
лосе.
   Психиатр понял, о чем она подумала; он почувствовал,  как  затопорщи-
лась его рыжая борода, и решительно повел девушку к изгороди  за  обочи-
ной. Они юркнули в узкий тернистый лаз - колючий кустарник  расчехвостил
красивый жакморовский костюм, - и выбрались на огороженную со всех  сто-
рон поляну.
   Служанка осторожно сняла черную шляпу.
   - Не спортить бы ее ненароком, - сказала она. - Ой, гляньте, да  ведь
я вся зеленая буду, ежели мы прямо здесь, на траве...
   - А вы встаньте на четвереньки, - предложил Жакмор.
   - Само собой, - ответила она с таким видом, как будто считала эту по-
зу единственно возможной.
   Психиатр трудился над ней не покладая рук, поглядывая временами,  как
вздрагивает и обмякает короткая девичья шея. Из  плохо  уложенных  волос
выбилось несколько светлых прядей, волнующихся  на  ветру.  От  служанки
сильно пахло, но Жакмор за все время проживания в доме на скале  еще  ни
разу не практиковался, да и этот немного животный запах не был ему  неп-
риятен. Из чисто человеческих - вполне понятных - побуждений он  позабо-
тился о том, чтобы не сделать ей ребенка.
   Они подошли к церкви минут через десять после начала службы. Судя  по
количеству стоящих у входа машин и телег, овальный неф был наверняка за-
полнен до отказа. Перед тем как подняться по ступенькам, Жакмор взглянул
на еще красное и немного смущенное лицо девушки.
   - Вечером-то приходить? - прошептала она.
   - Да, - ответил он. - Расскажешь мне о своей жизни.
   Она уставилась на него, убедилась, что он не шутит, и растерянно кив-
нула, так ничего и не поняв. Они вошли и сразу  же  смешались  с  густой
толпой прихорошившихся прихожан. В толчее Жакмора прижало к девушке,  ее
животный запах снова ударил ему в нос. У нее под мышками проступали кру-
ги пота.
   Кюре заканчивал преамбулу и готовился к восхождению на амвон.  Прихо-
жане изнывали от духоты: еще чуть-чуть - и душа вон. Женщины расстегива-
ли корсажи, но мужчины оставались в наглухо задраенных черных тужурках с
косыми воротниками. Жакмор оглядел окружающие его лица: живые,  волевые,
дубленные ветрами и солнцем, и все - с выражением непоколебимой  уверен-
ности... Кюре поднялся по лесенке на белый амвон с  открытыми  ставнями.
Странный все-таки амвон. Жакмор  вспомнил  столяра,  маленького  подмас-
терья, и озноб прошел по его коже. При мысли о подмастерье запах служан-
ки становился противным до омерзения.
   В тот момент, когда кюре появился между двумя стояками из белого  ду-
ба, какой-то мужчина вскочил на скамью и громким голосом потребовал  ти-
шины. Гул толпы спал. В нефе  воцарилась  настороженная  тишина.  Взгляд
Жакмора скользил по голубому витражу над алтарем, цеплялся за бесчислен-
ные мерцающие огоньки, освещающие нагромождение переплетенных  тел,  вы-
лепленных на несущей конструкции свода.
   - Кюре, дождя! - произнес мужчина.
   Толпа подхватила в один голос: "Дождя!"
   - Святокос сух! - продолжал мужчина.
   - Дождя! - взревела толпа.
   Оглушенный Жакмор увидел, как священник простер  вперед  руки,  прося
слова. Ропот стих. Утреннее солнце жарило что есть мочи по витражу.  Ды-
шалось неимоверно трудно.
   - Жители деревни! - изрек кюре.
   Его громоподобный голос, казалось, шел  отовсюду;  Жакмор  догадался,
что все дело в системе ловко скрытых динамиков. Головы прихожан заверте-
лись в разные стороны.
   - Жители деревни! - повторил кюре. - Вы просите  у  меня  дождя,  так
вот, вы его вообще не получите. Сегодня вы пришли в церковь,  раздуваясь
от чванства и высокомерия, как леггорны, распухая  от  удовлетворения  и
успокоенности плотской жизнью вашей. Вы пришли как назойливые  попрошай-
ки, требуя то, чего вы совершенно не заслуживаете. Дождя не будет.  Богу
до вашего святокоса, как до лампочки! Согните тела ваши, склоните головы
ваши, ущемите души ваши - и я окроплю вас словом Божьим. А на  дождь  не
рассчитывайте! Вы не получите ни капли! Здесь храм, а не дождевальня!
   Толпа начала роптать. Жакмор решил, что кюре выступил хорошо.
   - Дождя! - повторил мужчина, стоящий на скамье.
   После звуковой бури, поднятой кюре, голос мужчины  показался  смехот-
ворно слабым, и присутствующие, признавая временное  превосходство  про-
тивника, замолчали.
   - Вы еще утверждаете, что верите в Бога! - прогремел  голос  кюре.  -
Только потому, что вы ходите по воскресеньям в церковь, жестоко  относи-
тесь к своему ближнему, стыда не ведаете и угрызениями совести не  стра-
даете...
   При слове "стыд" со всех сторон раздались протестующие крики, отража-
ясь от стен и усиливаясь, звуки сложились  в  единый  вопль  возмущения.
Мужчины сжимали кулаки и топали ногами. Молчаливые женщины кривили рты и
злобно смотрели на кюре. Жакмор растерянно переминался с ноги  на  ногу.
Рев прекратился, кюре воспользовался наступившей тишиной.
   - Какое мне дело до ваших полей! Какое мне дело до  вашей  скотины  и
ваших детей! - завопил он. - Вы ведете жизнь плотскую и скабрезную.  Вам
неведома роскошь! Я дарю вам ее: я дарую вам Бога... Но  Богу  не  нужен
дождь... Богу не нужен святокос. Ему безразличны ваши грязные  грядки  и
ваши праздные блядки. Бог - это подушечка, вышитая золотой  парчой,  это
бриллиант в солнечной оправе, это бесценный узор из  кружев  Любви,  это
царственные усадьбы в Отэй и Пасси,  шелковые  сутаны,  расшитые  носки,
ожерелья, перстни, безделушки, прелестюшки, электрические монстранцы для
агнцев... Дождя не будет!
   - Да будет дождь! - заорал мужчина на скамье, а грозная толпа отозва-
лась настоящим громовым раскатом.
   - Возвращайтесь на свои фермы! - рявкнул из динамиков голос  кюре.  -
Возвращайтесь на свои фермы! Бог - это наслаждение бесполезным. А вы ду-
маете только о необходимом. Для Него вы потеряны.
   Мужчина, стоявший рядом, оттолкнул Жакмора, размахнулся и со всей си-
лы метнул в сторону амвона увесистый булыжник. Ставни уже  захлопнулись,
голос священника продолжал вещать, но уже изнутри. С глухим  стуком  бу-
лыжник отрикошетил прямо в большое панно.
   - Дождя не будет! Бог - не в пользу! Бог - не в  помощь!  Бог  -  это
праздничный подарок, безвозмездный дар, платиновый слиток,  художествен-
ный образ, сладкая карамелька. Бог - в придачу. Бог  -  добавка.  Бог  -
прибавка. Бог - ни против, и ни за.
   Град булыжников обрушился на крышку амвона.
   - Дождя! Дождя! Дождя! - скандировала толпа.
   И Жакмор, зачарованный страстностью этих людей, поймал себя  на  том,
что его голос вливается в общий хор. Вокруг него топали ногами, и  гром-
кий стук крестьянских башмаков в церкви резонировал, как топот  солдатс-
ких сапог по железному мосту. Толпа вытолкнула вперед  нескольких  чело-
век, они принялись раскачивать четыре мощных столба, на которых держался
амвон.
   - Дождя не будет! - твердил за закрытыми  ставнями  кюре,  впавший  -
насколько можно было судить по его голосу - в  полный  транс.  -  Пойдет
дождь из крыл ангельских! Пойдет дождь из пуха изумрудного, из ваз  але-
бастровых, из картин изумительных... но только не из воды!  Богу  напле-
вать на святокос, овес, пшеницу, рожь, ячмень, хмель,  гречиху,  клевер,
люцерну, белую орпинию и шалфей...
   Не успел восхищенный Жакмор отметить эрудицию выступающего, как четы-
ре дубовые подпорки одновременно подломились, а у кюре, ударившегося при
падении головой, вырвалось грязное ругательство, отчетливо  разглашенное
коварными динамиками.
   - Ладно! Ладно! - крикнул он. - Пойдет ваш дождь! Уже пошел!
   Вмиг толпа откатилась к распахнувшимся настежь церковным вратам. Небо
внезапно покрылось тучами, и первые капли расползлись по  ступеням,  как
раздавленные лягушки. Затем хлынул ливень, настоящий потоп, низвергшийся
на крытую шифером крышу. Амвон кое-как водрузили на прежнее место, и кю-
ре открыл ставни.
   - Месса окончена, - сказал он просто.
   Прихожане перекрестились, мужчины нахлобучили картузы, женщины  вста-
ли, и все потянулись к выходу. Жакмор направился к ризнице; ему приходи-
лось цепляться за деревянные скамьи, чтобы толпа не вынесла его на  ули-
цу. Продираясь вперед, психиатр столкнулся со столяром, которого он  уз-
нал по большому рту и свекольному носу. Столяр злорадно ухмыльнулся.
   - Видал? Вот здесь в Бога верят. И кюре нам не помеха. Он, можно  по-
думать, знает, для чего на свете Бог.
   Он пожал плечами и добавил:
   - Ну! Пускай! Кому от этого плохо? Одно развлечение. Здесь мессы  лю-
бят. С кюре или без. Что бы там ни было, а мои ставни выдержали.
   Он пошел к выходу. Жакмор не заметил, куда  подевалась  служанка,  но
решил ее не искать. Людской поток редел, и он смог протиснуться к  двери
в ризничную. Он открыл дверь и прошел во вторую комнату.
   Кюре вальяжно кружил по ризнице, размякнув  от  потока  комплиментов,
который выплескивал на него ризничий -  рыжеватый  человечек,  настолько
неприметный, что Жакмор с трудом вспомнил о  его  присутствии  во  время
предыдущего посещения церкви.
   - Вы изволили быть грандиозны! - лепетал ризничий. - Вы изволили быть
само совершенство! Какое мастерство! Ваша самая прекрасная роль!
   - Ax! - вздохнул кюре, - Кажется, я разделал их в пух и прах.
   На лбу у него красовалась здоровая шишка.
   - Вы изволили быть сенсационны! - продолжал ризничий. - Какой подъем!
Какое воодушевление! А какое понимание проблемы! Клянусь самим собой,  я
преклонялся, я преклоняюсь!
   - Ну, будет, - сказал кюре. - Ты преувеличиваешь...  Я  действительно
был неплох. Что, в самом деле?.. До такой степени?
   - Позвольте мне, - вмешался Жакмор, - присоединиться  к  комплиментам
господина ризничего.
   - Ах! - задыхался от восторга ризничий. - Какой талант!.. Вы изволили
быть... восхитительны!
   - Послушайте, - сказал кюре, - вы мне льстите.
   Он выпятил грудь и милостиво улыбнулся Жакмору.
   - Присаживайтесь, пожалуйста.
   Жакмор опустился на стул.
   - Ах!.. - трепетал ризничий. - Когда вы им сказали: "Это храм,  а  не
дождевальня!", я потерял сознание. Какой заряд! Какой талант, отче,  ка-
кой талант! А "Бог не любит святокос"... Настоящее искусство!
   - Так оно и есть! - согласился кюре. - Но не будем задерживать нашего
гостя.
   - Я уже приходил по поводу крещения, - напомнил психиатр.
   - Припоминаю, припоминаю, - затараторил кюре. - Итак... Мы это быстро
устроим. Подходите к четырем. Я отзвоню без двадцати четыре.  Чтобы  по-
быстрее. И не опаздывайте.
   - Благодарю вас, господин кюре, - произнес Жакмор, поднимаясь. - При-
мите еще раз мои поздравления. Вы изволили быть... эпически эпохальны!
   - Ох! - встрепенулся ризничий. - Эпически, вот это эпитет!  Эпически.
Ох, отче.
   Радостный кюре подал руку и энергично пожал жакморовскую,  протянутую
в ответ.
   - Жаль, что вы так скоро нас покидаете, - сказал кюре. - Я бы с  удо-
вольствием пригласил вас на обед... Но не смею занимать ваши драгоценные
минуты...
   - Я и в самом деле спешу, - подтвердил Жакмор. - В другой раз. Спаси-
бо. И еще раз браво!
   Он большими шагами вышел из ризницы, неф погрузился в сумрак и  тиши-
ну. Дожць почти закончился. Выглянуло солнце. Теплый пар  поднимался  от
земли.
 
 
   XVIII
 
   "Свою дозу я сегодня получу, - подумал Жакмор. - Два раза в церкви за
один день... в ближайшие десять лет духу моего там не будет.  Ну,  может
быть, в девять с половиной".
   Он сидел в холле и ждал. Сиделка, Ангель и Клементина расхаживали на-
верху; шум их шагов скрадывался толщиной потолка и керамичностью плитки.
Временами засранцы издавали истошный вопль, который, легко заглушая  все
остальные звуки, растекался по ушным раковинам Жакмора.  Это  Ноэль  или
Жоэль. Ситроэн никогда не кричал.
   Белянка томилась в праздничном - по случаю крестин - платье из  розо-
вой тафты, окаймленном широкой лиловой тесьмой, черных туфлях  и  черной
шляпе. Она боялась лишний  раз  пошевелиться.  Страх  покалывал  кончики
пальцев. Она уже успела разбить три вазы.
   Ангель был одет как обычно. Клементина остановила свой выбор на  чер-
ных брюках и подходящем к ним  пиджаке.  Засранцы  красовались  во  всем
блеске обшитых целлофаном конвертов.
   Ангель спустился в гараж.
   Клементина несла Ноэля и Жоэля, доверив Ситроэна служанке. Он  погля-
дывал на мать. Брезгливо топорщилась капризная губенка, но он не плакал.
Ситроэн никогда не плакал. Клементина бросала в его сторону  насмешливые
взгляды и делала вид, что целует Ноэля и Жоэля.
   Машина подъехала к дому, и все вышли на крыльцо. Жакмор последним. Он
нес кульки, сосульки, шкварки, монетки, предназначенные  для  фермерских
детей и животных после церемонии.
   Небо привычно хранило неизменную голубизну, сад  сверкал  пурпуром  и
златом.
   Машина тронулась. Ангель повел ее