ает, что еврейский народ прошел Красное море,
как   посуху.   Весьма   вероятно...   Мы   же,   жестоковыйные   славянские
представители,  изрядно  промокли,   переходя  вброд  винно-водочные  потоки
тель-авивского Дома солдата.
     Очень красивые женщины танцевали с  моими  сослуживцами слоу. Красиво и
нежно пела певунья с эстрады. Тихо играл оркестр.
     Шоферюги  обнимали жен,  как невест.  Что-то  шептали им в уши. Женщины
улыбались, и  видно  было,  что  не перечили. Не  было  драк.  Даже  дети не
дрались.

     Не узнавали мы Мотьку Бреслера после медового месяца.
     Не мужик вернулся - утиль!
     Канючил у ротных не  посылать  в рейсы с ночевкой.  В  шешбеш играть не
хотел и однажды, уступив Марьяну и сев за нарды, уснул  с открытыми глазами,
так и не бросив кости.
     - Посмотрите, что курва вытворяет?!  - горевал Первый  номер  и скрипел
зубами. - Кровь из мальчишки сосет!
     Шофера посмеивались и скабрезничали.
     А  Мотька  спал  на ходу и  заговаривался:  Ципи, птичка моя!  Пирожок,
Бамба-Осем...

     Комбат  Милу вызвал  КАБАНа. КАБАН  приехал, взглянул  на Мотьку и умыл
руки.
     - Любовь! - сказал КАБАН. - Делать нечего.
     -  Есть что делать!  -  сказал комбат  и  приказал  диспетчеру оформить
путевой лист на Синай.
     - Мне нужны шофера, а не исполнители Песни Песней. Я это дело поломаю!
     Так сказал комбат Милу.
     - Хуюшки! - засомневался батальон.
     -  Посмотрим,  -  сказал полковник  Милу,  и Мотька выехал без  второго
водителя таскать "Тираны" по визе Рафиях - Бир эль Тмаде - Рафиях.
     "Посмотрим", - решила рота "гимель" и задымила вслед за Мотькой на юг.
     В Синае гудели маневры.

     -  Испугал бабу толстым хуем! - сказал Мотька  Бреслер  в конце недели,
имея в виду  козни комбатовы. - Работой меня не прошибешь! Спорю фунт за сто
против целой роты,  что еще  до появления первой звезды  Ципи  смастерит мне
горячую пенную ванну и  вымоет патлы шампунем.  Я буду кейфовать со стаканом
виски в руке, и в  нем будут плавать льдинки.  Птичка  прикурит мне сигарету
"парламент",  покроцает спину  мочалкой  и  скажет:  "Отмокай,  я приготовлю
ужин". И это будет настоящий субботний пир, и запах спелого чолнта смешается
с ароматом моей  Ципи,  и мне останется только решить: до или  после  чолнта
загнать птичку на рампу двуспальной кровати.
     - Харман, - сказал водила по имени Альберт Полити.
     - Валлак, харман! - подтвердил йеменец по имени Аввави.
     - Помазали? - бросил в лицо роте "гимель" условия пари наглый Мотька.
     -  Не имейте с  ним дела! - пискнул аргентинец Альфредо Эспозито. -  Он
секс-маньяк!
     Мотька строго посмотрел на Альфреда. Аргентинец осекся и покраснел.
     - Прости  мне, друг,  - залепетал. - Я  не  должен  был этого говорить.
Потому что я  так  не думаю. Это вырвалось  случайно. Испанец не может такое
сказать.  Любовь  у  испанца  превыше чести. Как  мог язык  мой повернуться?
Прости мне, друг! Я готов при...
     - Пошел на хуй! - оборвал Мотька испанскую балладу Эспозито и побежал к
груженому трейлеру выполнять условия пари.
     "Так, -  думал Мотька, зыркнув привычно по зеркалам  заднего обзора.  -
Хотите фунт за сто? - заблокировал ведущие мосты. - Будет вам фунт за сто...
" -  и  аккуратно вывел трейлер из песка полигона  на  серый  асфальт  шоссе
Рафидим - Эль-Ариш.
     Можешь включить бойлер, моя Птичка,  и  начать кипятить воду - разгонял
тягач-танковоз, и вот уже рычаг  скорости в  положении "директ" и платформа,
покрякивая на выбоинах дороги,  завыла, загундосила  жалобно, как бесконечно
печальное нытье радиостанций присмиревших соседей. "Чтоб вас, собаки,  в рот
и в нос... вместе с  вашей музыкой", - подумал Мотька Бреслер, но справился,
не дал увести себя на простреленные перехлесты дорог войны Судного дня.
     Давай, Ципуля, посчитаем вместе. Хочешь? Ну, поехали.
     Сто, сто десять  километров до Эль-Ариш. Это два часа. Дорога, конечно,
не блеск, но без подъемов. Колеса сегодня не заблядуют. Нет, нет, сладкая. Я
конечно сегодня уебся до отрыжки. Но об этом тебе лучше не знать.
     Если бы  мудаки-киношники порешили снимать  фильмы ужасов  не только  в
Шотландии, где и ужасов-то нет, окромя старух-фальшивоминетчиц  со вставными
зубами  вампирш,  Мотька  бы  им подсказал  сцену:  "Полуденный  жар  Синая,
фиолетовый  горизонт вкруговую, в распласт  без  кустика и  травинки, пузыри
кипящего   асфальта,   лопающиеся   со  звоном,  груженый   трейлер   высоко
поддомкрачен  сбоку и похож  на гигантского пса,  что решил поссать и задрал
заднюю  лапу,  лохмотья  жженой  резины,   стекающие  с   ободьев  колес,  и
фаллическая фигура шоферюги, торчащая отчаяньем, и одуревший от голода шакал
увяз лапами в смоле в двух шагах от тебя и просит на идиш: "Бройд".
     - Только не сегодня! - попросил Мотька и вернулся к расчетам.
     От  Эль-Ариш до  Рафияха - сорок километров, но на  них  можно угробить
часа полтора...
     - Почему? - спросила наивная Ципи.
     - Объясняю, -  сказал  Мотька. -  Десять минут на осмотр колес и крепеж
танка  - раз.  Дорога в Рафиях  на сплошных поворотах и  колдоебинах  - два.
Встречный  транспорт  -  три.  И я  так замудохался  за  неделю,  что  тебе,
Кузюнька, лучше об этом не знать.
     - Да, - сказала покладистая Ципора. - Женщине лучше об этом не знать.
     -  Выходит,  на полном  скаку  мы навалим в Рафиях через  четыре  часа.
Поспеем  к  обеду,  и  это  очень плохо, Кузюня.  Это может сорвать все наши
планы. Механик-водитель, конечно, жрет, и это его священное право. А пожрав,
будет пить кофе и тянуть резину пока не лопнет. Срочная служба... Но считай,
что  уболтали.  Теперь  дежурный  офицер.   Где  его  искать?  Притырился  у
солдатки-давалки и гоняет сиесту. Ну и пусть гоняет.

     * * *

     - Все  будет о'кей, Птичка! -  заверил Мотька супругу и, поднимая  пыль
дымовой завесой,  развернулся  против  земляной насыпи  - рампы танкодрома в
Рафияхе. Колеса не подвели, а уж я не сломаюсь - не пацан.
     Теперь   он   катил  платформу   под  прямым  углом  к  брустверу.  Без
направляющего  так угадать надо, чтобы просвет  рампы  не  превышал полутора
метров. Там "сандали" разгрузочные сбросить, цепи крепежа отпустить, ратчеры
в  ящик  грузника  спрятать,  а  то  забудешь   по  запарке,  и  внимательно
осмотреться. Нет ни души на танкодроме. Жрут и кейфуют бронетанковые силы.
     - Кейфуйте! - не возражает  Мотька, и  с грузника,  перекосоебившись и,
конечно же, ногами вперед в водительский люк - шмыг.
     В  темной дыре  копчиком  обо что-то - хуяк! Пропадлючие танки Советов!
Монголоиды!
     Потерпи, Мотенька. Потерпи. Перемелится - мука будет...
     Теперь разберись,  что к чему. Как Марьян  говорит:  "Поимей  мозгов на
голове".
     Тумблер, правый крайний на панели, вверх - ап!
     Замкнулась цепь электроподачи. Заиграли стрелки-часики.
     Рычаг коробки скоростей в нейтралку - бенц!
     Кнопку стартера утопить - взыт! Захрюкал, закашлялся Товарищ! Загудел.
     Теперь,  Моти, пройдись от  конца разумных действий к истокам и проверь
все. Чтоб не было "фашлы".
     Проверили.
     Так.
     Сцепление выжать. Заднюю скорость врубить. Стояночный тормоз ослабить и
без газа, Мотя. Только без газа.
     Ориентир у тебя - выхлопная труба твоего тягача. Кулисы не  трогай. Они
тебя не трогают, и ты их не трогай.
     Давай, Мотька. Пошел!

     Почуял Мотька, как попятился "тиран", как  коромыслом болтнуло на скосе
платформы, на линии центра тяжести, и труба исчезла в  глубине синего  неба,
вернулась и вновь исчезла, и  Мотьке показалось, что вот  он валится в синюю
воду бассейна без всплеска и брызг. До дна.
     "Пушку, блядь,  не отвернул  в сторону", -  вспомнил  Мотька и  облился
вонючим мандражным потом.
     Танк заглох, но остро, до удушья  испарялась солярка. Сгорю!  - подумал
Мотька, нащупал и выключил тумблер электроподачи  и  пополз из  люка в синее
небо. В космос!
     -  Мехабэ-э-эль! - услышал Мотька  налитый  бешенством крик.  - Слезай,
скотина! Ты арестован!
     С пятиметровой высоты стоящего раком танка Мотька увидел влажный глянец
лысины, черный распял  рта и две  пары обоюдоострых  мечей на светло-зеленых
полевых погонах.
     Бригадный  генерал -  точно определил Мотька и  взмахнул  руками, теряя
равновесие.
     - Осторожно! - сказал генерал спокойно. -  Спускайся осторожно. Не сюда
ногу... Так... Не торопись...
     Мотька полз вниз по гладкому крылу брызговика.
     Я спускаюсь в тюрьму! - понял он. - В тюрьму и позор...
     - Водитель? - спросил генерал и показал рукой на трейлер.
     - Да.
     - Из Кастины?
     - Да.
     - Твой командир Милу?
     - Да.
     - Полковник Милу?
     - Полковник Милу, - подтвердил Мотька.
     - Фамилие?
     - Полковник Милу Гилад.
     - Твое фамилие, дурак!
     - Мордехай Бреслер.
     - Ты арестован, Мордехай Бреслер, - сказал генерал.
     И добавил:
     - Ты уже хорошо арестован. Иди за мной.
     - Командир! - сказал Мотька.
     - Да.
     - Я смогу позвонить?
     - В Кастину сообщат, - заверил генерал.
     - Я должен позвонить домой.
     - Н-на! - сказал генерал и, не  поворачиваясь,  показал  Мотьке  поверх
погона средний палец.
     Мотька  молча  проглотил  обиду. Топал,  загребая ботинками серую пудру
танкодрома, стараясь попасть в глубокие ямки  следов  генерала. Подходили  к
штабным баракам.
     - Рахель! - крикнул генерал. - Рахе-ель!
     Возникла Рахель. Тощая девчонка-солдатка с сифоном и стаканом в руках.
     - Молодец, - похвалил генерал и дважды опорожнил стакан с газировкой.
     Мотька шаркнул сухим языком по сухим губам.
     Солдатка, похожая на Ципору, посмотрела на Мотьку. Потом не генерала.
     - Н-на! - показал палец генерал и забрал  у Рахели сифон.  - Вызови мне
офицера техслужбы,  а этого, - он  показал на  Мотьку, - держи в  кабинете и
глаз не спускай. Я скоро вернусь.
     - Что ты натворил? - спросила Рахель.
     - А-а... - сказал Мотька и махнул рукой. - Все пропало...
     Рахель достала из холодильника пластмассовый кувшин.
     - Пей, - сказала солдатка и покосилась на дверь. - Пей скорее.
     "Так бы поступила моя Ципи, - подумал Мотька. - Именно так. Почему чахи
не любят худых девчонок? Они добрее толстух".
     - М-да, -  сказал бригадный генерал. -  Понятно...  Иди-ка ты,  Рахель,
погуляй.  Иди,  иди...  У  нас  будет  мужской  разговор.  И  поищи  офицера
техслужбы.
     Генерал прошел в  глубь  кабинета,  и Мотька только сейчас  заметил  на
хлопчатобумажке полевой формы белесые подпалины соли. Такая же форма и точно
такие же подпалины  были и у него, у всех водителей батальона, у танкистов и
у ребят из мотопехоты на маневрах в Бир эль Тмаде.
     Вцепился Мотька в подпалины эти, как в спасенье свое, и не отпускал.
     Генерал  болтал по  телефону, и Мотьке было безразлично,  о  чем он там
треплется. За спиной генерала висела карта Святой Земли.
     "От Нила до белесых подпалин соли на рубахах  полевой формы,  - подумал
Мотька. Так говорил полковник  Милу  и так научили его думать за шесть лет в
батальоне. - Там, куда вы привезли танк, граница закрыта".
     Мотька почувствовал, что падает глубоко вниз, в ту  глубину,  в которую
не  позволял  себе  спускаться много-много  лет.  Из  самого детства  увидел
матушку, пожираемую саркомой,  огромные  карие глаза на узком бледном лице и
высоко взбитые подушки. Мать читала запоем романы, курила свернутую в газету
махорку  и  выхаркивала  в  поллитровую банку  с водой смарагдовые  островки
мокроты.
     Бедная мама... Как она хотела, чтобы я читал романы...
     - Мотя, - говорила мама. - Покажи дневник.
     - Вот, мама,  -  говорил  я  и плакал.  Так  было  легче.  Мама листала
дневник, и ее трясло, как в ознобе.
     - Шнур! - говорила мама тихо. - Неси, сволочь, шнур от утюга.
     Я опускал шлейки матросского костюмчика и ложился поперек кровати.
     Мама хотела, чтобы я стал человеком. Очень хотела...

     Но боль не проходила, и силы иссякали, и шнур уже не хлестал, а елозил,
и мама обнимала меня крепко, до визга, и протезы зубов иногда выпадали...
     - Мотя, - плакала мама. - Ты должен  учиться. Ты не должен брать пример
с отца. Я не допущу, чтобы ты стал шоферюгой...
     Охуительная была мама. Пророчица!
     - Эй! - сказал генерал. - Ты где? Тебе кондиционер не мешает?  Скажи...
Я выключу.
     Мотька выплыл из любви покойницы матушки.
     - Не надо меня подъебывать, командир, - сказал Мотька.
     - Молчать, - крикнул генерал. - Тебе лучше помолчать!
     - Я устал, - сказал Мотька. - Почему я должен слушать тебя стоя?
     - Садись, - сказал генерал и указал на диван. - Мне все равно.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ты уже сидишь, и я позабочусь, чтоб ты сидел долго.
     - Нет, - сказал Моти. - Ты не должен этого делать.
     - Заткнись.
     - Ты не должен так поступать.
     - Ты угробил боевую машину.
     - Я, - признал Мотька. - Но еврею нельзя так поступать.
     -  Хохмолог, -  сказал  генерал.  - Гой  пристрелил бы тебя на месте. У
танка. И я думаю, что поступил бы правильно.
     - Четыре месяца назад я женился.
     - Это не мое дело.
     - Не берут евреи на войну женатого в первый год до рождения первенца.
     - Не волнуйся, - успокоил генерал. - Ты пойдешь не на войну.
     Моти почувствовал запах карболки и шерсти драных  одеял военной тюрьмы.
В кабинет вошел подполковник в комбинезоне из термостойкой ткани.
     - Вызывал, командир?
     - Да,  -  сказал генерал.  - Надеюсь, ты  уже  в  курсе  дела. Вот  он.
Полюбуйся.
     Подполковник посмотрел на Моти и ничего не сказал.
     - Я  не хочу  видеть памятник на танкодроме.  Бери все танки-спасатели,
всю технику и действуй.
     - Да, командир, - сказал подполковник и вышел.
     - Приказ о погрузо-разгрузочных работах тебе знаком?
     - Да, командир.
     - Но в тюрьму тебя не отсылать?
     - Ципи не сможет без меня. Ты просто не видел мою Ципи.
     -  Асмодей! -  заорал генерал.  -  Почему  ты  не думал  о Ципи,  когда
уничтожал танк? Кто  мне  Ципи?  Ципи поможет  восстановить ущерб?  Я  очень
подозреваю, что именно к Ципи тебя и несли черти, и ты ни о чем, кроме Ципи,
не думал!
     - Ты прав, командир. Посмотри.
     Мотька  достал  из  нагрудного  кармана  рубахи  портмоне  и   протянул
фотокарточку генералу. Цветной любительский снимок изображал желтые косички,
плоскую  грудь  и  мальчиковые бедра.  Только  очень синие глаза смотрели со
снимка хорошо.
     "Как она выдерживает такого верзилу?" - подумал генерал и сказал:
     - Хамуда! Очень милая девушка, - солгал генерал. - Я тебя понимаю.
     "Ищите женщину", - подумал генерал  и тут же отбросил эту мысль.  Здесь
искать нечего.  Тут женщину надо  было  выдумывать. Он этого сделать не мог,
как не  мог  разглядеть  в  солдатке Рахели  женщину. Ему  нравились женщины
Польши с высокой грудью и тяжелыми бедрами. Ленивые  и развратные в постели.
Зимних женщин любил бригадный генерал.
     - Она похожа на нашу Рахель, - сказал генерал и вернул Мотьке снимок.
     - Очень.
     - Вот и прекрасно. Бумаги на тебя оформит Рахель.
     - Значит, ты ничего не понял, - сказал Моти Бреслер. - Теперь поступай,
как знаешь.
     Вернулся подполковник из техслужбы.
     - Убрали, - доложил.
     - А ну-ка выйди, - сказал генерал Мотьке. - И жди, когда позовут.
     - Спички хоть дайте, - сказал Мотька.
     Генерал  хмыкнул.  Подполковник  щелкнул   зажигалкой.  Мотька  угостил
сигаретой. Прикурили.
     - Иди, - сказал генерал.
     Мотька искренне  рад был  перекуру. Ну сколько  можно  полоскать  мозги
лысому черту? Виноват вкруговую, и нечего было трепать карточку Ципи.
     Все  это  походило  на нарушение знака "Стоп" -  проезд  без  остановки
запрещен.
     Можно втяхаться  под красный свет и отбрехаться. Вломиться под "кирпич"
и что-то вякать, взывая к  милосердию  судейскую  кочерыжку. За знак  "Стоп"
оправдания  нет.  Профессионал Мотька в этом  пункте правил был полностью на
стороне  закона.  "Яйца отрывать  мерзавцам!" -  считал  он достойной  мерой
наказания. Так что же ты хочешь за уничтоженный танк? Если за "Стоп" - яйца?
     - Есть у тебя счастье, шофер, - сказала Рахель. - Танк не пострадал.
     - Ля?!
     - Клянусь! - сказала Рахель. - Прибористы проверили.
     - Как зовут генерала?
     - Шуки. Но он не любит, когда его так называют чужие. Дядька он добрый,
но ты называй его "командир".
     - Он хочет меня посадить.
     - Не знаю,  - сказала Рахель.  - Я так не думаю. Шуки кризионер, но  не
злой. Все будет в порядке.
     -  Рахель!  -  услышал  Мотька  голос генерала  по селектору.  -  Пусть
водитель войдет.
     - Слушай, парень, - сказал генерал. - Ты себя хоть виновным чувствуешь?
     - Да, - сказал Мотька.
     -  Ты мне  так  засрал  мозги  с мобилизацией, еврейством и Ципи,  что,
выходит,  всему  виной я. Не буду  скрывать.  Танк в порядке. Но ты  нарушил
приказ. Тебе понятно?
     - Да, - сказал Мотька.
     - Вот письмо твоему командиру. Пусть он разбирается. По мне, так только
тюрьма. Сегодня  же  доставишь письмо  и вот это. Скажешь: побратим прислал.
Мотька смотрел на черненую медь в раме -  чеканный контур Святой  Земли, где
от  плато  Голан, от истоков Дана  плыл  по  наклонной вниз сверкающий  МЕК,
груженный "центурионом", через центр страны к узкому мысу залива Соломона.
     - Класс! - сказал Мотька.
     - Мои умельцы  сделали! - сказал генерал и добавил вдруг: - Пошел бы ты
на склад поменять робу.  Неудобно все-таки  - Рахель! А  на  тебе  рубаха не
гнется.
     Мотька вылетел из танкодрома в Рафияхе. Пятнадцать часов семь минут.
     Хан Юнес... В гробу бы я видел Хан Юнес!
     Газа... Горела б ты синим огнем, мандавошка арабская.
     Ашкелонский перехлест проутюжил, аж пасть у полицейского отвисла.
     От Кфар Сильвер ушел  вправо  через Джулис и вот она  -  Кастина. Вот и
шлагбаум поднят. Ахалан, ласточка. Дом родной!
     Чин-чинарем  запарковался в  ряду.  Путевку  сдал.  Диспетчеру  сказал:
"Время отметь и запомни. Семнадцать ноль ноль".
     По  рюмке  коньяка   с  полковником  Милу  выпили.   Читал  письмо,  аж
прослезился.
     - Ай да Шуки, - говорил, - класс мужик!
     - А что про меня там пишет?
     -  Ты-то  при  чем? - удивился Милу. -  Езжай домой. Отоспись. Надеюсь,
поумнел  за  неделю? Экипаж  развалил,  сопляк.  А  я  хотел  тебя  в Первые
перевести.
     Едет  Мотька в  такси  на Холон. Удивляется генералу.  Ай  да  Шуки!  -
думает. - Ай да Шуки!!!
     - Ну, ты, - понукает Мотька таксера. - Совсем уснул. Падла!
     "Ты у меня, одна заветная... " - поет  душа Мотьки Бреслера. Будто и не
было маневров в  Бир-эль-Тмаде, не было танка,  стоящего  раком, и выпадания
матки в кабинете  генерала.  Хотели,  тварюги, получить  с меня фунт за сто?
Считать запаритесь. Не поверите диспетчеру - полковник подтвердит.
     Бесшумно, как рысь, прыгает Мотька по ступеням пролета на второй этаж к
своей квартире.  Испугаю птичку до  икоты...  Зацелую,  затискаю... Кузюньку
мою... Пирожок... Бамба-Осем... Обгрызу, обглодаю до косточек...

     Дверь входную, как вор, по-тихому. Крадется по коридору в салон. Где же
ты...
     Что за бред? - столбенеет Мотька. - В это время гонят порнуху?
     Облошадели на телевидении! Время-то... У соседей дети не спят!
     Видит Мотька, еб твою мать! Телевизор вообще не включен.
     Это в  спальне, взахлеб...  жена...  Кути,  милый!...  Ах,  вот... еще!
Вот... уже! Ах, вот... Ю-у-у-у!

     * * *

     ... Есть  в  Кирьт-Малахи  забегаловка "Али  Баба". Марокканец  Проспер
Каркукли хозяин  там.  Очень  кошерный и  гостеприимный еврей  этот Проспер.
Говорили: сидит на игле. Ну и что? Пидор лучше?
     Гудела рота "гимель", выставляя Мотьке пари. Веселый мальчишник.
     Притулился Марьян Павловский к плечу напарника. Не разлей вода.
     Глушил водку, как не в себя,