е  Реховота  в
развалюхе  близ  зала  бокса "Маккаби"? "Список Финкеля"  (справочник  союза
русскоязычных  писателей Израиля) сообщает лишь,  что Моше -  прозаик, автор
повестей, рассказов, романа (перечень приводится),  что  переведен на иврит,
что в Израиле с 1973 года.
     Чуть больше мы узнаем из  фотоальбома  Михаила  Лидского "Израиль-2000.
Контрасты и метафоры" (Israel-2000. Contradictions & Metaphors),  вышедшем в
издательстве "Иврус" (именно из этого альбома взята фотография Моше):
     "Винокур - водитель  грузовика и  тренер по боксу - является  одним  из
основных русскоязычных израильских авторов... Он хранил дома противотанковую
ракету и  сговаривался  с другом  взорвать мечеть Аль-Акса (если вы помните,
находящуюся  на  месте   Храма).  В   отличие   от   Менделевича  (участника
"самолетного  дела"  Иосифа  Менделевича,  чей  портрет на  той  же странице
фотоальбома -  М.П.), Винокур никогда не приобрел широкую известность. Да он
и  не был  героем.  Он  просто  думал,  что  хорошо  бы  взорвать  вражескую
постройку, стоящую на  святом для евреев месте.  И в  этом мнении Винокур не
был  единственным...  Его проект  потерпел неудачу  -  вероятно, потому, что
служба безопасности контролировала его с самого начала..."
     Но все вышеприведенные цитаты ничего по сути не говорят о ПИСАТЕЛЕ Моше
Винокуре.

     * * *

     - Сегодня нельзя писать стихи. Сегодня быть поэтом - это как вырядиться
в цилиндр, во фрак, взять тросточку и пойти пить пиво в забегаловку...
     - В основном наша  проза сегодня - это не русская проза, это напоминает
неумелые переводы с идиша...
     - Я не  писатель.  За паранойю не  платят. Я только стараюсь  не врать.
Загнать слова в несколько точных предложений. На бандерлошен.
     -  Пишу  я...  не  на  русском языке,  и ни  в коем случае  на  это  не
претендую. Б-же сохрани... А как  живу, дышу  и хрюкаю - на языке славянских
отморозков - на  РУСИТЕ. На языке. Доступном Понимания! Мы на равных толкуем
с сабрами (полными чучмеками  в сюрре), когда, сбившись в авангардные полки,
выходим на кровавые разборки с мокрушниками.  Русит - да  это рефлекс собаки
Павлова  на  бездарную,  бесплодную  Метрополию  - кусок  надменного  нихуя,
тьма-тьмущая - кабы не Мишенька Лермонтов, Веничка Ерофеев да  великомученик
Варлам Шаламов.
     Так  говорит   прозаик  Моисей  Зямович   Винокур,  один   из  немногих
нескурвившихся   писателей.  Патриот,  не  превративший  свой  патриотизм  в
профессию.  Аутсайдер,  считающий  собственное   аутсайдерство   единственно
возможной для сохранения себя позицией.
     "А как же тогда ты летаешь?" - спросил он, когда я отказался от жирного
"косяка", набитого сефардской дурью.

     * * *

     - Лишь только  получив  четыре  тысячи наших  бабок  на новую  книгу из
президентского фонда имени Залмана Шазара (царства ему небесного), я наконец
убедился, что  я -  писатель. Фуфлыжникам, как  ты сам понимаешь, президенты
(даже покойные) денег не дают... Но эти бабки я  тут  же проебал и  пропил с
подружками  и купил план -  КИЛО, чтобы,  когда взгрустнется о президентской
милости, было чем заглушить перебои с совестью...
     Не из этого ли КИЛО гашиша набивал мне косяк Моше?

     * * *

     Израильская русскоязычная литература - двуполярна. На одном полюсе  как
бы не совсем литератор  (скорее профессиональный эстет) Александр Гольдштейн
с его "Тетисом, или Средиземной почтой". С другой -  мой сегодняшний  герой.
На  одном  полюсе  - остраненная  холодность, концептуальное  препарирование
эстетических процессов,  оправданный скептицизм  и высоколобость как  способ
самосохранения.  На  другом  -  демонстративное растворение в  маргинальном,
заведомо опрощенно-приниженная  система ценностей, приятие мира  во всем его
неглиже и сострадание этому неглиже.
     То, что  между  этих полюсов - литература ТЕПЛАЯ. И из-за теплоты своей
внимания не  заслуживающая - ибо верна знаменитая метафора: "Знаю твои дела;
ты  ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден,  или горяч! Но, как  ты
тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих".
     Моисей Винокур - горяч.

     * * *

     Никто,  кроме  Винокура,  не  смог  внятно  обосновать   стремление   в
творческий союз:
     "...в писателях  ошиваюсь  недавно  и не  по  доброй  воле,  а по  злой
судьбине - за ради членской книжечки. И только. Послушать коллег из С.Р.П.И.
- проку от  этой  ксивы с  гулькин член.  Но  так  считают люди  кабинетного
мышления,  слыхом  не  слышавшие  о   контролируемой  глупости.  Безответные
мудаки...  Взять  к  примеру  простой  пример:  вас  задержали  и  примеряют
наручники. О'кей!  Все в пределах разумного.  Но именно у этих оперативников
ТРАДИЦИЯ бить по  яйцам терпилу, и она соблюдается  неукоснительно.  Вы меня
понимаете?  Глупо надеяться, что  вас  не измудохают  охотники за двуногими,
будьте вы трижды талантливы  и супергениальны. Традиции  не для того,  чтобы
ими пренебрегали.  Отметелят  за  милую  душу.  Не сомневайтесь.  Но  у  вас
привилегия перед обычным читалой. В аналогичной ситуации.  Пока враги читают
документ, у вас есть время сгруппироваться".

     * * *

     Один из самых острых и пронзительных текстов о любви, написанных  в  XX
веке -  это "Николай  Николаевич" Юза  Алешковского. Но для того,  чтобы это
понять, нужно убить в себе приверженность к дистиллированным словоизлияниям,
которые  обрушиваются  на  наши   бедные  умы  из-под  перьев   подавляющего
большинства "литераторов".
     Когда один  мой  приятель слышит слово "литератор",  он  с нескрываемым
скепсисом рифмует на идише: "куш ин тохес ун гей ватер".
     Кое-что  разумеющий  в  литературе  Александр  Бовин  прочел Винокура и
оценил по-своему: "Я впервые прочел роман о  любви, написанный матом, но где
ни одного грубого слова не произнесено".

     * * *

     "И милость к падшим призывал..."
     Тема  "человек за решеткой" в  последнее время  превратилась в оголтело
спекулятивную  (в  массе  своей она была спекулятивной  всегда  -  во  время
"оттепели"  партийно-спекулятивной,  Солженицын  своим  "Архипелагом"   стал
распродавать страдания западному  потребителю. Уникальной - впрочем, спорной
по  концепции - была проза поминаемого Винокуром Варлама Шаламова. Но сейчас
- в общем, все по цитате из песни: "Поют петухи про тюрьму". Умозрительность
в глянцевых переплетах.
     Варлам Шаламов - тоже из литературного аутсайда, но помимо причин чисто
эстетического  толка  его "роль в  литературе"  подкреплена  и знанием  темы
изнутри. То же самое у Моше Винокура.
     При  всей  жесткости, при всей  тягостности  (для неискушенного)  прозы
Винокура  - он пишет  прежде  всего  о любви.  О любви  к женщине. О любви к
Израилю. Безо всяких выкрутасов и  цирлих-манирлих. И его опусы не  вызывают
тошноты -  они  просто не  совсем привычны, потому что выламываются  из ряда
сенильных   переводов   с  местечкового   идиша,   сопливых   изъяснений   в
благодарности к новообретенному фатерланду.
     Почему я, постоянно гнобящий доморощенных неосионистов, вдруг заговорил
о  "любви  к  Израилю". Потому что  проза  Винокура  этой любви учит.  А  не
отвращает,  не заливает  в  глотку  гистадрутовскую  патоку  и  сохнутовское
повидло.  Выжившие  из   ума  сойферы  и  дихтеры,  сменившие  солодаревскую
тональность  на  тональность  "Библиотеки   алии",  нервно  тянут  козлиными
тенорами: "Я люблю тебя, Эрец!"

     * * *

     Две  вещи перманентно поражали Иммануила Канта - звездное небо над нами
и внутренний  закон внутри  нас.  Все творчество  Моше Винокура  в  точности
соответствует   знаменитой  кантовой   лемме:   "Там...  под   решеткой  над
прогулочным  двориком...  за решеткой,  если  приподнять  ебло...  в  мокрых
Небесах, везде - печальное танго и щемящие еврейские скрипки".