ом  рассказе,  но  Виктор, когда лгал
Люсе, совершил нравственный проступок.
Двойной. Проступок и перед Люсей, и перед самим собой.
Виктор прекрасно знал, насколько нелюдим и душевно черств
был его отец. Он был кадровым военным и на хорошем счету у своего
начальства. В заслугу ему всегда ставились требовательность  и не-
укоснительное исполнение устава.  Свою властность, свое военное
понимание  о порядке отец полностью переносил на семейные  отно-
шения.
В отличие  от  отца мать была мягкой,  ласковой женщиной,  по-
слушной и исполнительной.  Лишь перед смертью, сознавая неизбеж-
ный исход  своей  болезни,  она поведала Виктору о том,  что  отец
страдал геморроем в тяжелой форме,  тайным  для  остальных  неду-
гом, моральные последствия которого он компенсировал на армейской
службе и в семье. Мать рассказала Виктору об этом, чтобы он  забо-
тился об отце и прощал бы ему его капризы и причуды,  хотя трудно
назвать капризом реакцию  нездорового  человека  на  очередной при-
ступ болезни.
С другой стороны,  хроническая болезнь и дурной  характер  дают
такое сочетание, из которого вырастает суперэгоист. Виктор  испытал
это,  как говорится,  на собственной шкуре. Он не любил  отца. Един-
ственное, что поразило Виктора, что он ничего не знал  об этой семей-
ной тайне, настолько скрытен был отец и безропотно  послушна мать.
Тогда-то Виктор и задумался над тем,  что в каждой  семье  могут
быть такие тайны и они существуют, как существует скрытая  горькая
и жестокая правда.
Долгими годами привыкнув к беспрекословному подчинению со
стороны жены,  отец воспринял ее смерть,  как смерть солдата на  вой-
не. Но то ли от того, что он лишился ее моральной поддержки,  то ли
от того, что, стесняясь, не мог выполнять без посторонней  помощи
необходимые процедуры, то ли от того и другого и чего-то  еще третье-
го,  но отец махнул на все рукой и так запустил  свою  болезнь, что
после очередной операции из больницы уже не вышел.
В какой-то момент он вспомнил свою жену,  но больше с досадой,
чем с любовью пробормотал:
- Эх, рано мать ушла...
Виктор лгал Люсе, чтобы растрогать ее, он пытался ей внушить,
что склонность к сильному, настоящему чувству у него наследственная,
и доказывал это Люсе взаимоотношениями между отцом  и матерью.


                                               7
Виктору удалось достичь своего.  Правда,  он об  этом  не знал -
только намного позже Люся рассказала, как она, безотчетно волнуясь,
ждала его звонка,  и как она... Трудно, как-то не подходит назвать си-
ротой здорового, по-мальчишески обаятельного  мужчину, преуспе-
вающего, уверенного в себе, но по сути дела это  соответствовало ис-
тине.
Люся ощутила острую жалость к Виктору,  выругала себя  за  то,
что была так жестока с ним,  и с отчаянием выругала себя за  то, что
так бездушно дала повод влюбиться в  себя.  Впрочем,  о  последнем
она подумала не только с отчаянием, но и с удовольствием и волнени-
ем.
Ей, конечно,  льстило внимание Виктора - какой женщине не
приятно, что в нее влюбились?  Но особого значения ни встрече с
Виктором, ни его телефонной осаде она не придавала,  тем более,  что
влюблялись в нее всегда,  начиная с  детского  сада,  когда  толстый и
рыжий Вовка, кряхтя, принес ей тяжелое ведерко песка,  поставил ря-
дом и,  будто ожидая от нее конфету,  смущенно  сказал: "На..." Люся,
напевая, продолжала лепить свою горку из песка, в которой хотела
выкопать пещеру,  но ей не хватило  строительного материала,  горка
осыпалась  и  Вовка,  заметив  это,  приволок ей полное ведро от всего
сердца. Вместо улыбки, которая  должна была  заменить Вовке самую
вкусную в мире конфету,  Люся  продолжала копаться в своей, совсем
уже развалившейся кучке.
И тогда Вовка огрел ее деревянной лопаткой по спине и заревел
во весь голос.
И в школе Люсе доставалось предостаточно всего поровну: и
мальчишеской влюбленности,  и,  маскирующих  эту  влюбленность,
обид и оскорблений.  Люся не производила ошарашивающего впечат-
ления своей внешностью - она всегда была складной, симпатичной,
веселой, искренней  девочкой,  с которой хотелось дружить,  и с  кото-
рой, казалось,  так легко перейти грань открытой  дружбы  к  тайной от
других взаимной влюбленности. Вот тут и наступал крах  мальчише-
ских иллюзий.  В ответ на немые  или  даже  откровенные  признания
Люся мотала головой, смеялась серебряным завораживающим смехом
и оставалась и дальше такой же ровной и приветливой.
Это порождало  у мальчишек бездумное желание доказать Люсе
силу  своих чувств, что приводило к захватывающим дух последстви-
ям. Так, Эрик  Мирзоянц  перешел  из одной классной комнаты в  дру-
гую по карнизу на высоте четвертого этажа школы,  что  соответствует,
примерно,  уровню  шестого этажа современного жилого  дома. Он
совершил это во время урока  физкультуры,  когда  весь  класс играл во
дворе на баскетбольной площадке.  Дойдя до середины простенка,
Эрик остановился, кто-то его заметил, завизжали  от страха  девчонки,
побежал  искать  веревку и организовывать  спасательные работы учи-
тель физкультуры,  а Эрик,  цепляясь  за  швы между кирпичами,  су-
дорожно нарисовал, нет, не нарисовал, а  сотворил немного кривые,
натужные,  но огромные, насколько ему  позволяло его положение,
буквы "Л", потом "Ю".
Физрук уже торчал из окна,  в руках у него была веревка и  сам он
был подвязан веревкой, и пытался дотянуться до Эрика, но  тот все-
таки закончил свой труд.  "С" и "Я" получились  у  него  хуже - видно
было, что он устал и что ему очень нелегко, потому  что русское "Я" он
написал как латинское "Р".
Физрук добросил наконец-то веревку до Эрика, и она сыграла
свою спасительную роль,  потому что, когда Эрик ухватился за  нее, то
физрук дернул ее на себя и поймал мальчика, уже летящего в пятна-
дцатиметровую пропасть с сереющим на дне асфальтом.
Переполох в школе поднялся страшный.  Понимая, что такого
впредь допускать нив коем случае нельзя,  и учительский состав,  и
родители, выговаривая молодому поколению, столкнулись с пробле-
мой: да разве возможно запретить влюбляться?  И  в  нравоучительных
беседах  взрослые ругали Эрика Мирзоянца за то,  что он  вылез на
карниз, пугали тем, что он мог разбиться, но умышленно  обходили
причину,  заставившую  его  перебороть  страх высоты и  страх перед
неотвратимым  наказанием.  Сгоряча  хотели  собрать  школьную ли-
нейку, вызвать пожарных и стереть на глазах у школьников неграмот-
ное слово с перевернутым русским "Я".
Неотвратимого наказания однако не последовало, потому что  у
кого-то все-таки хватило ума не делать этого,  тем более, что  надпись
была на заднем фасаде школы,  и  года три имя Люси гордо  красова-
лось, постепенно бледнея от дождей и городского чада.
Эрик Мирзоянц обновил надпись полностью,  не меняя орфогра-
фии, перед выпускным вечером.  Проделал он это,  соблюдая все  меры
безопасности,  потому что к тому времени стал заядлым альпинистом с
высоким спортивным разрядом.  Восстановил он надпись  не столько
во  имя Люси,  потому что вернувшись после девятого  класса из спор-
тивного горного лагеря,  Эрик  полностью  потерял  интерес к девоч-
кам-сверстницам. Для него надпись стала символом  преодоления
страха,  с этого поступка он проявил себя как  личность и, подписывая
свою фамилию Мирзоянц, всегда переворачивал  букву "я".
Но даже в те моменты, когда Люся вместе с Эриком попала в
центр бурных событий, она оставалась по сути дела равнодушной к
такому весомому доказательству,  что именно она, Люся, является
первой красавицей школы. Люся также спокойно и естественно, как
само собой разумеющееся, принимала подарки капризной Фортуны:
свою привлекательность, всеобщее внимание и ласку, высокий пост
своего отца, который позволял ей не знать нужды и отказа буквально
ни в чем. Она поступила,   правда,   не   без  помощи  родителя,  в
педагогический институт и понеслись,  как колесо ярмарочной карусе-
ли, студенческие годы.
Влюблялась ли Люся сама когда-нибудь?
Конечно, и в того же Эрика Мирзоянца,  и в звезд зарубежной эс-
трады, и в артистов кино. Но все это настолько не всерьез,  поверхно-
стно, что, казалось, она просто неспособна на настоящее  сильное чув-
ство.
Михаил направился ей сразу. Не только своей статной фигурой -
он имел первый разряд  по  спортивной  гимнастике,  но  и  светлой
улыбкой  и ощущением надежности,  спокойствия,  которое  исходило
от его добродушных внимательных глаз и  налитого  уверенной силой
тела.
Люся и Михаил встретились во время подготовки к весеннему
спортивному празднику в Лужниках.  Студенческое общество "Буреве-
стник" праздновало свой юбилей, и на зеленом ковре футбольного
поля  по  идее режиссера-постановщика массовых зрелищ должны
были распускаться громадные цветы из упругих и  гибких  человече-
ских тел. Двумя лепестками в этих цветах служили Люся и Михаил.
Кроме цветов, предусматривались всяческие пирамиды и упражнения
с предметами.
После очередной репетиции Люся увидела  Михаила,  который
шел, крестообразно  расставив  руки между двумя шеренгами девушек,
и они, смеясь, навешивали свои обручи ему на руки. Уже десятки об-
ручей образовали неровные подрагивающие подвески с каждой сторо-
ны Михаила,  когда он подошел к Люсе. А она, в отличие  от других,
накинула свой обруч ему на шею и повела, как окольцованного быка, к
раздевалке.
Люся, не задумываясь,  доверилась Михаилу - настолько надеж-
ным, сильным,  уверенным он ей показался.  А может  и  время  при-
спело, чтобы  лопнула  почка желания от бродившего весеннего  сока
молодости,  наступило время цвести цветку и пчеле собирать  нектар.
Они даже не клялись друг другу в любви, не давали никаких обещаний
в верности до гроба,  все  произошло  естественно,  желанно и ничего
иного,  кроме того, как соединить свои судьбы,  быть вместе , им не
приходило в голову.
Только один раз Михаил,  как обычно, спокойно и уверенно,  об-
рисовал Люсе дальнейшую перспективу их семьи, их такого удачного,
такого  безоблачного,  такого достоверного брака:  Михаил  заканчива-
ет через год Бауманское училище, у него уже определена  тема ди-
пломной работы, он едет работать на Ленинградское оптико-
механическое объединение, через три года возвращается в Москву  и
поступает в аспирантуру. Поскольку Люся на курс младше Михаила, то
ей надо будет перевестись в  Ленинградский  педагогический. А перед
этим они поженятся.
Все так и получилось,  как рассчитал Михаил. Все теперь в  жизни
случалось так,  как говорил Михаил, как решал Михаил, как  програм-
мировал Михаил. Свадьбу закатили  знатную,  пышную,  со  всеми
ритуалами,  правда, больше по желанию Люсиного отца, который не
жалел ничего для единственной дочери.
На многочисленных цветных фотографиях навеки застыл депутат,
перепоясанный, как чемпион, лентой.
Застыла Люся,  одевающая кольцо Михаилу - именно  в  этот  мо-
мент какая-то подружка припомнила:  "Сначала обруч на шею накину-
ла, а теперь кольцо на палец надела."
Застыли, как часовые, молодые у Мавзолея.
Опустился на одно колено  Михаил  у  могилы  Неизвестного
солдата. Разглядывая потом эту фотографию,  Люся всегда испытыва-
ла сильное волнение,  как воспоминание  об  остром  проблеске  на-
стоящей любви,  которую тогда впервые она испытала, вдруг обнару-
жив для себя, что и Михаил может сгорбиться от придавившего  его
тяжелого горя - его отец пропал без вести на войне.
Застыли гости с бокалами в руках и открытыми ртами  -  их  тосты
остались там,  в том времени и пространстве, их пожелания  счастья и
любви теперь немы,  и только новобрачные знают достоверно, на-
сколько эти пожелания исполнились.
Застыл длинной буквой "П" стол,  стойко несущий на  своих  пле-
чах изобилие  вин  и  закусок - и половины не было съедено и  выпито.
И невесте Люсе,  и новобрачной Люсе,  и жене Люсе казалось, что так
было и так будет всегда - всего в избытке: и здоровья, и счастья, и всех
земных благ и удовольствий.
Нельзя сказать, что Люся совсем не была готова к самостоятель-
ной жизни, но когда они переехали в Ленинград, контраст по  сравне-
нию с  прежней жизнью оказался для нее довольно разительным. Сыг-
рало свою роль и то,  что пожив почти год  совместно  с  тестем и те-
щей, Михаил, обретя самостоятельность, начисто отказался от всех
поблажек и помощи,  которые  почти  автоматически  обеспечивались
высоким  положением  тестя.  Люся также пожелала  быть независи-
мой и поддержала Михаила,  и только потом  ощутила  бремя всех
тягот повседневной жизни в небольшой комнатке, которую им предос-
тавили от работы Михаила. Пришлось сносить и ежедневную толчею
городского  транспорта,  и  необходимость добычи  пропитания в изма-
тывающих нервы очередях,  и  осваивать  навыки  поварихи, посудо-
мойки и прачки.
К тому же петербургские туманы не пошли на пользу  Люсе -  она
часто простужалась, болела, потеряла свою обычную приветливость,
скучала по своим московским подругам,  не желая заводить  новых
знакомств - ведь вся ленинградская эпопея в их жизни была  времен-
ной.
Люся окончила институт,  получила диплом и стала работать
преподавателем английского языка в школе. Михаил с головой ушел  в
работу,  ей  он подчинил и свое служебное время и свой досуг.  Взаи-
моотношения Люси и Михаила были ровными,  спокойными и, пожа-
луй, слишком  обыденными.  Не  хватало  страсти,  фейерверка,
праздника чувств.
Рожать Люся уехала в Москву и то, что при этом, крупном в  се-
мейной хронике событии,  хоть и не по своей воле,  но не присутство-
вал ее  муж и отец ее ребенка,  еще больше отдалило Люсю от Михаи-
ла.  Он, конечно, потом приехал, он поступил в аспирантуру, он шел
прямо,  как и планировал,  к своей цели - Люся же,  пережив радости и
муки материнства и вполне  прилично  устроившись, опять же не без
помощи папы, гидом иностранных делегаций,  ощущала растущую, с
годами становившуюся все тревожней, неудовлетворенность.
И Люся стала позволять себе то,  что раньше не позволяла,  на-
пример, завалиться с подругой для бездумного и приятного времяпре-
провождения в какую-нибудь компанию...
Например, к Виктору... К Вике...

                                               8
- Вы любите весну, Люся?
- Да, люблю.
- И я люблю. А ведь весна вот-вот наступит. Чувствуете?
- Я не могу сказать словами,  что я  чувствую,  Виктор...  Что-то
необыкновенное... Похоже, что весна... шалит...
- Я заеду за вами.
Виктор на своей машине отвез Люсю на  смотровую  площадку
Ленинских гор.  Очевидно, в тот день все ЗАГСы Москвы были закры-
ты на учет или ремонт,  потому что на площадке было пусто, не  было
караванов машин с черными "Волгами" во главе,  с куклой на  радиа-
торе, за которую почему-то страшно, как за живого ребенка,  и двумя
неравными по диаметру кольцами на крыше. Не было шумных  компа-
ний с солидными черными женихами,  скромными белыми невестами,
с  бесшабашными  по-гусарски друзьями жениха и притихшими  от
восхищения и зависти подружками невесты.
  Панорама столицы,  открывающаяся  за широкой каменной ба-
люстрадой, успокаивала, тянула к себе, была настолько грандиозной,
что  по  сравнению с этим величием казалась мелкой и несуществен-
ной суета повседневности.  Город  за  плавной  излучиной  реки вольно
раскинулся  под голубым куполом неба,  по которому  бежали белые
кучевые облака и в световых  колодцах  между  ними  солнце озаряло
на  бегу то золотые купола Кремля,  то дозорные  башни высотных
зданий, то асимметричный набор серых коробок Нового Арбата.
Виктор и Люся спустились вниз.  Дорожки, полого сбегающие
вдоль склона горы,  были забиты талым,  промокшим льдом, из-под
которого извивались еще не набравшие силу ручейки. Крупные лужи
приходилось обходить, балансируя, по каменному бордюрчику. Люся
крепко держалась за руку Виктора и ойкала при потере равновесия.
Они присели на одну из скамеек,  наслаждаясь тишиной, панора-
мой города и свежим, весенним, дурманящим воздухом.
- Лю-ся... -  прошептал Виктор.  - Только тихо...  Осторожнее... Не
спугните...
Виктор смотрел куда-то за Люсю,  и она, медленно повернув  го-
лову, увидела белку,  которая с остановками  через  несколько  прыж-
ков, шурша прошлогодней листвой, приближалась к ним. Виктор  ос-
торожно достал из кармана плаща арахисовые орешки  и  зацокал
языком.
- Булка, Булка, Булка... - позвал он.
Белка вспрыгнула  и села на край скамейки,  изогнув хвост  мор-
ским коньком, потом медленно, по-пластунски, подползла к открытой
ладони  Виктора и стала по очереди таскать орешки. Затем  неожидан-
но взлетела на спинку скамейки,  забежала на плечо Виктора и, высу-
нувшись из-за его затылка, посмотрела на Люсю.
- А у меня орешков нет, - сказала Люся.
Белка, казалось,  поняла  ее слова,  спрыгнула на землю и  скры-
лась за деревом.
- Откуда вы ее знаете?  - с любопытством спросила Люся. -  А?
- Булку?  Это я так ее зову, - пояснил Виктор. - Мы с ней  давние
знакомые. Если мне одиноко, то я прихожу сюда. Здесь тихо, мало-
людно и живет белка Булка, которая любит орешки.
- И часто вам бывает одиноко? - тихо спросила Люся.
- Бывает...  - ответил Виктор.  Раньше я сюда чаще ходил,  осо-
бенно, когда от меня ушла жена...
Виктор рассказывал  Люсе о себе не торопясь,  без всякого  над-
рыва, со спокойным юмором и иронией,  подтрунивая над собой,  а
порой всерьез размышляя вслух над своей жизнью.
- Сложно,  когда двое любят друг друга... Очень сложно...  Не
знаю,  как у других,  но для меня,  если уж пришло настоящее  чувст-
во... такое чувство я испытываю второй  раз  в  жизни.  Но  сейчас по-
другому,  чем  тогда...  для меня нет иного выхода...  иного выбора, как
отдать себя всего, жить, полнокровно ощущая и  радость и беду, а не
вяло, разумно и уныло существовать...
Виктор с улыбкой вспомнил, что он рос некрасивым, неуклюжим,
худым,  стеснительным  птенцом.  Худоба его резко обострилась, когда
он за одно лето вымахал на девять  сантиметров, уже  будучи далеко не
коротышкой. Характером в мать, стеснительный и  тихий, он смущался
своей долготы,  незаслуженно возвышающей его  над людьми, и суту-
лился.
Однажды, пытаясь галантно и непринужденно  взять  девушку
под руку,  Виктор  так неловко ударил ее локтем о свою торчащую
тазобедренную кость,  что она вскрикнула, словно ее дернуло током,
зло  посмотрела на Виктора и долго терла занемевшее место.  С тех
пор Виктор опасался прикасаться к кому-либо,  более того,  у него поя-
вилась унылая юношеская неуверенность, что он неприятен для дру-
гих.  Свою неприкаянность он ощущал особенно  остро,  потому что
душою он был предназначен для любви.
Есть такой склад характера у некоторых людей - они не могут
жить без внимания, без ласки, и за эту потребность, если уж  сами по-
любят,  платят беззаветной преданностью. Такова была его  мать, та-
кими же свойствами наделила она Виктора.  Но была между  ними и
принципиальная разница. Кто знает, каковы истинные отношения ме-
жду  мужем и женой - это ведомо только им.  Хотя внешне  мать тащи-
ла крест своей любви к деспоту-мужу,  может быть  один на один они
составляли идеальную пару. Виктор же был только готов безоглядно
влюбиться,  не осознавая всех последствий такого  происшествия.
В институте его прозвали "Тысяча и одна кость", настолько  он
был худой.  К пятому курсу, к преддипломной практике он пришел с
грузом солидных знаний в области  цветной  металлургии  и  сплавов,
но  не  имея никакого понятия о той сфере естественных  отношений
между мужчинами и женщинами,  в которой вершила  свои  законы
сама природа.
Разглядела Виктора и поняла его сущность,  его готовность  стать,
высокопарно выражаясь,  рабом любви,  Галина,  студентка  четверто-
го курса соседнего факультета.  Нет необходимости  быть  пророком,
чтобы понять, что она была опытнее, умнее и расчетливее Виктора.
Она хотела выйти замуж, хотела свободы, самостоятельности, она
понимала,  что  при  своих  не особо выдающихся  внешних данных ей
на что-то исключительное претендовать нечего,  но она  могла  и жела-
ла стать ду