Виталий Владимиров
        Колония

К О Л О Н И Я

Как бесконечно долог этот путь
  В лесу густом, непроходимом,
  Но прежде, чем навек уснуть,
  Мне весь его пройти необходимо.
   Дж. Неру

"...пусть люди забудут обо мне на следующий день
   после похорон, это меня не трогает; я неотделим от
   них, пока они живы, неуловимый, безымянный, сущий
   в каждом, как во мне самом присутствуют миллиарды
   почивших, которых я не знаю, но храню от уничтожения;
   но если человечество исчезнет,
   оно в самом деле убьет своих мертвых."
   Жан-Поль Сартр

"Главное, товарищи - это творческая направленность
   необходимых взаимоотношений."
   Из выступлений на собрании

Глава Первая

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава первая

...На белой веранде сквозь стеклянные пластинки, заросшие атласными морозными
узорами, искоса, но сильно пробивалось солнце. Дверь не открывалась - за ночь
намело сугроб у порога, я с трудом его отодвинул, боком протиснулся на крыльцо
и, задирая валенки, пошел лесом на поляну. Льдистый снежок, сухо шурша,
ссыпался в воронки моих следов, сверкающим вздохом оседал с мохнатых елей на
горностаевые сугробы, нечасто утыканные свалившимися шишками да утонувшими в
снегу обломками веток. Солнце кололось искрами белого покрова, переливалось
перламутром сосулек, родниковая свежесть холодила лицо, тихо обдувала шею,
проникала сквозь мохнатую клетку свитера, надетого на голое тело.
   Я встал посреди поляны, зачерпнул обеими ладонями горсть снега и рас-
тер занемевшее на мгновение лицо. Кровь разогналась, пробежала волной по
ставшей горячей коже, и я вдохнул всей грудью чистоту нашей русской  зи-
мы...
   Дурным, истошным голосом заорал павлин в соседнем саду, потом  высоко
взвелся голос разносчика - каждое утро, проходя мимо наших окон он  кри-
чит что-то очень похожее на "Бо-о-о-ли-и-ит!" - и я проснулся.
   Глухо рыча, работал кондиционер, гнал слабый ветерок, обдувавший мок-
рое от пота лицо. Желанная зима опять явилась сном-  обманом  и  исчезла
вместе с пробуждением.
   Я откинул влажную простыню, сунул ноги в плоские шлепанцы  с  петлями
для больших пальцев и пошаркал в ванную комнату. Облицованный серым мра-
мором куб пространства уже с утра был будто налит духотой. Я  встал  под
душ, отвинтил кран до отказа. Из металлической розетки, прохрипев нутром
труб, пролились несколько струек воды и иссякли.
   Опять в баке нет воды.
   Я завинтил кран, вылез из ванной и, ощутив на  мгновение  облегчающую
свежесть спальной, прошел в душную столовую, поднял  трубку  внутреннего
телефона и позвонил на ворота, сторожу. Он поднял трубку после  третьего
вызова:
   - Да, сэр, - услужливо спросил он.
   - Да, сэр, водяной насос, - ответил он и замолчал.
   - Водяной насос, - повторил я.
   - Водяной насос, сэр, - повторил он с готовностью.
   - Водяной насос, - сказал я, свирепея.
   - Нет воды, сэр.
   Я бросил трубку на рычаг. Тут уж ничего не поделаешь.
   Вспомнилась песенка: "О, Рио-де-Жанейро, чего же там только нет  -  и
днем воды там нету, а ночью света нет." Врет песенка - в Рио как раз все
было. А здесь, как говорили классики, явно не Рио.
   Подошел к большим, во всю стену,  дверям  и  раздернул  шторы.  Двери
двойные - наружные с припудренными пылью стеклами, внутренние - с сетка-
ми против москитов и всякой другой летающей нечисти: мух, ос...Здесь ле-
тают даже тараканы и мыши.
   Экзотический пейзаж за прямоугольником дверного проема  на  балкон  -
как картинка фотообоев. Откинули  спинки  алюминиево-трубчатые  плетеные
кресла. Балкон, сложенный из квадратов мраморной крошки, повис  над  не-
большим, покрытым коротко стриженной травой двориком с кустами тропичес-
ких цветов вдоль забора и молодой пальмой в углу.
   Далее, через узкую улочку такие же сады и дома с  плоскими  террасами
крыш, выступами балконов, каменными козырьками от солнца над окнами, ку-
бами кондиционеров, врезанных в окна. От бетонных столбов, сквозь густую
листву деревьев, в которой можно различить то попугая, то удода,  протя-
нулись электрические провода в бахроме изоляции.
   В небе парят орлы и коршуны и время от времени  беззвучно  проплывают
горбоносые самолеты, заходящие на посадку.
   Обычно эта картинка жарится на солнце, сонлива и недвижна. Сегодня ее
оживляет длинный, во весь рост, черный балахон и зеленое  платье,  выве-
шенные сушиться на одной из крыш. Налетает ветерок, и балахон взмахивает
темными рукавами, обнимая за плечи зеленое платье, они  сплетаются-расп-
летаются, и кажется, танцуют, извиваясь, восточный танец.
   "Бо-о-о-ли-и-ит!" - кричит вдалеке разносчик.
   Единственное, что резко и сразу напоминает Россию - воробьи. Такие же
серо-коричневые и чирикают знакомую песенку, словно  чиркают  клювом  по
камешкам.
   Сегодня опять будет жарко. За сорок. За плюс сорок. До сорока -  тер-
пимо. Каждый градус плюс к сорока - словно добавилось сразу еще пять или
десять градусов.
   Это третья наша с Ленкой, с моей Аленой жара здесь, далеко  от  зимы.
Да, ровно три года назад вызвал меня наш кадровик, скрестив  кисти  рук,
долго, изучающе смотрел на меня, наконец, произнес:
   - Начинай оформляться. Не тяни. Время поджимает.

Глава вторая

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава вторая

В руках кадровика белый лист с подколотой бумажкой. Он погрузился в его чтение.
   Я ждал.
   Я ждал этого момента несколько лет. Психологическая закалка, опыт не-
однократных, пускай, коротких командировок за рубеж научили меня сдержи-
вать эмоции, и я был фатально спокоен - все равно, пока не пройдешь пас-
портный контроль в Шереметьево, пока не щелкнет замок калитки и ты в са-
мом прямом смысле не переступишь государственную границу, до  этого  мо-
мента считай, что ты никуда не уехал.
   Кадровик протянул мне листок. Подколотая узкая бумажка -  направление
в ведомственную поликлинику мне и Алене для обследования, большой лист -
справка о моей временной нетрудоспособности за последний  год.  Слово-то
какое! Способность, но нетрудовая. Тьфу-тьфу-тьфу, вроде ничего  особен-
ного - грипповал пару раз да подвернул ногу, катаясь на лыжах.
   - Вот тебе телефон поликлиники, звони тут же, записывайся  на  прием.
Как говорится, ни пуха...
   - Извините, к черту!
   - Извиняю охотно, только не подведи.
   - Будьте уверены.
   - Посмотрим.
   Я вернулся в редакцию, сел на телефон.
   Все время занято.
   Надо набраться терпения. И надолго. Быть спокойным, ровным, тише  во-
ды, ниже травы. Несколько месяцев, может быть,  полгода,  терпеть  чужое
плохое настроение, глупость, чванство, ничем не выказывая своей тревоги,
и быть готовым к самому неожиданному повороту событий. А пока сосредото-
читься на главном - получить медицинскую справку о том, что мы с  Аленой
- практически здоровые люди.
   Наконец, дозвонился.
   - Минутку, - холодным голосом ответила трубка и, действительно, через
минуту откликнулась опять.
   - Слушаю вас.
   - Запишите в загранкабинет, пожалуйста.
   - Звоните в помощь на дому, - ответили на том конце провода.
   - А как туда... - только успел сказать я, но там уже бросили трубку.
   Терпение, еще раз терпение.
   Дозвонился опять.
   - Как вызвать врача на дом?
   Сказали номер.
   Соединился сразу.
   - Можно только на следующий четверг. Устраивает?
   - Да, пожалуйста.
   - Фамилия?
   - Истомин Валерий Сергеевич, Борисова Елена Сергеевна.
   - Записываю на десять утра. Но приходите пораньше.
   Теперь - дозвониться Аленке.
   - Ну, что, жена, собирайся.
   - Куда? - не сразу сообразила Лена.
   Я назвал страну.
   Алена не проявила никаких эмоций. Помолчав, сказала задумчиво:
   - И все-таки, значит... Я так змей боюсь... А может быть...
   Она договорила эту фразу вечером, дома, после ужина.
   - А может быть, все-таки не поедем?
   - Как так? - удивился я.
   - Вот если бы Чехословакия, а то тропики, жарко.
   - Другого не предложили, - почти обиделся я, - не заслужил видно.
   Мы молчали. Я смотрел на Алену, задумчиво склонившую голову к правому
плечу. Лицо у нее такое славное, родное, совсем еще молодое, а вот в ры-
жеватых вьющихся волосах проседь, особенно сильно проступившая  на  вис-
ках. Судьба уже дважды закладывала лихие повороты в моей жизни.  Понача-
лу, учась в Технологическом институте, влюбился в кино и в Тамару. И за-
хотел сразу стать Эйзенштейном-Феллини-Истоминым да надорвался, и  свер-
нула дорога моей жизни в приемный покой противотуберкулезного  диспансе-
ра, задул северный ветер с юга. Лучше иметь здорового и богатого спутни-
ка жизни, чем больного и бедного, решила Тамара, да и у меня  было  пре-
достаточно времени на больничной койке, чтобы осознать, с  какой  слепой
безоглядностью мы вступили в брак.
   В обветшавшей бывшей помещичьей усадьбе под Калугой,  приспособленной
под санаторий, на аллеях снежного парка, где высился над воротами начер-
танный на кровельном железе плакат "Туберкулез излечим!", я встретил На-
ташу. И жизнь стала ясной, как весеннее небо, - поступлю на  Высшие  ре-
жиссерские курсы, а Наташу назову женой. Не тут-то было...
   После санатория я не мог уйти от беременной, на сносях, Тамары. Перед
отъездом на лечение мы договорились, что она сделает аборт,  о  чем  она
мне и сообщила в единственном письме. На самом деле в клинике она  поте-
ряла сознание, операцию врачи делать не решились, и явился на  свет  Се-
режка.
   Наташе и мне служила почта. Наконец, я собрался с духом  и  рассказал
ей все. Ответа на последнее письмо я не получил и потерял Наташу.  Каза-
лось, навеки.
   Гайка судьбы затянулась еще на один виток - провалился на Высшие  ре-
жиссерские. С треском. И поделом. Поделом потому, что возомнил себя  ве-
ликим, с треском потому, что, действительно, чтото крепко надломилось во
мне. Тамара нашла письма Наташи, грохнула об пол хрустальную вазу,  и  я
переехал к родителям.
   Серой и горькой, как дым, была жизнь. Но неизбежное случится.  Обяза-
тельно произойдет. Как восход солнца. Разве наша новая встреча с Наташей
была случайной? Беда заключалась в том, что Наташе должны  были  сделать
операцию на легком. Проблема заключалась в том, что я стоял на очереди в
своем издательстве, и нам с Наташкой надо было успеть жениться до опера-
ции, чтобы получить отдельную квартиру. Успели. Всеми правдами и  полуп-
равдами. Ради этого ордера я совершил то, что не должен был делать. Пос-
ле операции Наташа уехала долечиваться в Крым, а мне врач сказал, что ей
смертельно страшна любая инфекция. В Крыму у нее случился приступ аппен-
дицита, и ее погубили...
   - Страшно, - вздохнула в ответ своим мыслям Алена.
   - Змей боишься?
   - Ой, и змей тоже... Да дело даже вовсе не в змеях... Другого  боюсь.
Родители остаются одни... И Юлька с Димкой... И твои.
   Юля - Аленина дочка, Дима - ее муж, наш зять. Не наш, конечно, Аленин
только. Естественная, жизнью запутанная ситуация. Действительно, кого из
родных и близких мы покидаем, кого Лена, кого я? За Тамару,  мою  первую
жену, беспокоиться нечего - она в очередной раз замужем, сын мой Сережка
- в армии, придет через год только, после смерти Наташи недолго  прожила
и ее мама Елена Ивановна, Наташин брат  Кирилл,  бывший  мастер  спорта,
вшил себе "торпеду" от запоя и, кажется, женился. Родители? О них  заду-
мываться и, правда, страшно, что о моих, что об Алениных, им за  семьде-
сят. Неизбежное случится, но об этом - молчание и  немая  молитва:  если
можно, то попозже, Господи, ты уже взял к себе Наташу... Одиннадцать лет
я искал и ждал своего счастья, и когда уже совсем потерял надежду, спаси
Бог, нашел Алену. В судьбах наших удивительно много общего: она родилась
в Ленинграде, я - в Пушкине, в один и тот же, тридцать восьмой,  довоен-
ный, репрессированный год, оба прошли через голод эвакуации и послевоен-
ных лет, одновременно поступили она - в ГИТИС, я  -  в  Технологический,
дети наши Аленина Юлька и мой Сережка - одногодки, наши родители - почти
ровесники, и отцы наши - тезки, Сергеи.
   Когда мы с Аленой женились, Юлька была  еще  студенткой  и  переехала
жить в мою однокомнатную квартиру. Потом вышла замуж за Диму и у них ро-
дился Алешка.
   Во время собеседования при приеме в Союз  Журналистов  меня  приметил
главный редактор Агентства Печати Новости. Ему нужен был металлург. Вре-
мя было такое - металлургов. Всему - свое время. А потом открылась  воз-
можность и я поехал. За рубеж.  В  короткие.  На  пять-десять  дней.  По
объектам  экономического  сотрудничества.  Иногда  на   подольше   -   в
пресс-центры международных ярмарок и выставок. Теперь предстояло сменить
Николая Марченко, Мыколу, как мы его звали в нашей редакции, в одной  из
азиатских стран.
   Отъезд заграницу невольно менял многое в нашей жизни. Так якорь, под-
нятый со дна, тащит за собой годами слежавшийся ил. С нашим отъездом ес-
тественно вроде бы выходило, что дети с Алешкой переберутся  в  двухком-
натную, тем более, что Аленины родители жили неподалеку от  нас  -  дети
могли им помочь в случае чего да и родители были на  подхвате.  Все  это
верно, все это так, но в душе у меня все восставало против того, чтобы в
нашем доме, в моем доме жили пускай и родные, но все-таки другие. Неуже-
ли мне так и суждено весь век прожить, не имея собственного угла с книж-
ными полками, картинами на стенах и письменным  столом?  Опять  исчезает
мираж стабильности? Много ли человеку надобно для простого человеческого
ежедневного счастья? Мир в мире, интересное дело, свой дом  да  совет  и
любовь в этом доме. Так оно было и есть у нас с Аленой. Но  оказывается,
есть еще одно условие для ежедневного счастья - поменьше  перемен.  Если
сегодня я знаю, что завтра, как и всегда, я поеду к себе в  редакцию,  а
Алена - в свою театральную студию, что субботу и воскресенье мы проведем
на даче, а отпуск - по турпутевке, то это - мираж стабильности. Переезд,
разлука - из этого не выйти без потерь.  Недаром  замечено,  что  нельзя
трогать стариков с насиженных мест, умрут. Даже собаки и кошки возвраща-
ются на пепелища, птицы прилетают из теплых стран - инстинкт этот  изве-
чен. Сколько в моей жизни было домов? Разбомбленный  войной  в  Пушкине,
деревянная изба бабки в эвакуации, послевоенные коммуналки на Потылихе и
в Каретном Ряду и, наконец, своя квартира, свой дом, свой мир с Наташей,
который опустел после ее смерти, а теперь - наш с Ленкой. Разбазарят на-
ше гнездо безалаберные дети...
   Я приводил еще какие-то доводы Алене, но она, судя по всему, не  слы-
шала меня. Что делать?.. В нелегкие минуты своей  жизни  военный  атташе
России во Франции генерал Игнатьев, пятьдесят лет  отслуживший  в  строю
без страха и упрека, брал чистый лист бумаги и расчерчивал  его  надвое.
Также сделал и я:
   - Смотри, Ленусь, справа все "за", слева все "против".
   - Что я должна разделить? - изумленно спросила меня Алена. -  Что?  И
кого? О чем ты говоришь? Как мне разделить родителей и  Юленьку  надвое,
себя пополам? Соображаешь, что предлагаешь?
   Граница...
   Случится так, что мы ее пересечем и все разделится. Кто-то  и  что-то
останется по ту сторону, мы и что-то станем по другую. Черно-белый поло-
сатый столб разделит все, что было здесь  и  там,  пройдет  через  души,
взгляды, судьбы...
   - Спать пора, - устало сказал я и погладил Ленку по голове. - В  чет-
верг - к врачам. Немолодые уже, нельзя нам волноваться...
   - Утро вечера мудренее, - поняла она меня.

Глава третья

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава третья

Для отъезжающего надолго заграница начинается с загранкабинета в ведомственной
поликлинике, для отъезжающего в короткие - с кабинета врача, где состоишь на
учете...
   И где я только не состою на учете?
   В отделе кадров хранится серая трудовая книжка, где всего три скучных
записи. За первой - шальная юность, пролетевшие, как один день,  студен-
ческие годы, чистое небо двадцатого съезда, салют Московского фестиваля,
бескрайние поля целины. За  второй  -  восемь  лет  в  отраслевом  изда-
тельстве, редактирование, журналистика, за третьей - АПН, и ни  слова  о
главном - над чем трудился больше всего в жизни - о стихах, о сценариях,
об Образе и Слове.
   В парткоме тоже есть моя учетная карточка. Член КПСС. А как иначе?
   И, конечно, член профсоюза. Даже не припомню какого. Раньше  числился
в тред-юнионе работников культуры, сейчас, кажется, в "школе коммунизма"
совслужащих. Впрочем, какая разница? Что профсоюз, что местком, что цех-
ком, даже ВЦСПС - все на одно плакатно-профсоюзное лицо. Из года  в  год
одно и то же - почему паршиво кормят в столовой и где  получить  хороший
продуктовый заказ? Квартира у меня есть, из пионерского возраста Сережка
уже вышел, соцстраховской путевки не достать.
   По документам Госавтоинспекции имею права и право водить  личный  ав-
тотранспорт. Право имею, транспорта нет. Как скопить,  где  купить,  как
обслуживать? А ремонт? А запчасти? А бензин?
   Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту, как и  Крас-
ный крест регулярно получают с меня  взносы.  Я  обязан  добровольно  их
сдать, иначе я - непатриот. Отсюда и выводы.
   Получают мои копеечные дотации и Общество охраны памятников культуры.
Но пока куда больше средств тратится на их уничтожение, чем на реставра-
цию.
   Что же, куда ни кинь -  везде  клин?  Нет,  есть  общество,  которому
членские взносы я плачу исправно и с удовольствием платил  бы  больше  -
"Спартак". Мой футбольный фаворит. Состою также в яхт-клубе "Водник", но
яхта - особый разговор, алые паруса души.
   С точки зрения жилищно-эксплуатационной конторы Истомин Валерий  Сер-
геевич - ответственный квартиросъемщик однокомнатной  квартиры  полезной
площадью девятнадцать и семь десятых квадратных метра, совмещенный сану-
зел, большая кухня, одиннадцатый этаж, улицы Гиляровского, Щепкина,  Ду-
рова. Старая Москва, снесенная Олимпиадой.
   Абонент Московской телефонной сети. Своей очереди  на  телефон  ждали
пять лет.
   Больше двадцати лет - член творческого  Союза  Журналистов  СССР.  По
секции очеркистов. Почему очеркистов? Ближе к литературе.
   Счет мой в государственной трудовой сберегательной кассе отражает не-
частые, но крутые взлеты и падения, - перевели гонорар и тут же  раздали
долги. Есть карточка с моей фамилией и в родной бухгалтерии, где два ра-
за в месяц получаю зарплату: сто восемьдесят минус взносы, минус алимен-
ты, минус квартплата, газ, свет, телефон, остается сто минус единый про-
ездной билет на все виды транспорта, кроме такси. С гонорарами и премия-
ми плюс Аленины сто двадцать - где-то триста на круг. Минус  расходы  на
детей. В целом концы с концами сводим, но не всегда,  поэтому  я  еще  и
член кассы взаимопомощи. Но запасов "на черный день"  нет  и  в  помине.
Заграница поможет, хорошо поможет.
   В разных городах, в разных районах, в разных  отделах  записей  актов
гражданского состояния так записано пером, что не вырубишь топором,  что
родился, что три раза женился, один раз развелся и  овдовел.  И  что  от
первого брака сын. Сережка.
   С учета в противотуберкулезном диспансере меня сняли через три  года,
как получил квартиру.
   Не упомню, да и не в этом суть, где я еще  отмечен,  зарегистрирован,
внесен?.. Да, конечно же, в Министерстве иностранных дел СССР,  в  синем
служебном паспорте вклеена моя фотография. Смотрю  прямо  и  напряженно.
Простое лицо рядового советского гражданина. Эту фотографию рассматрива-
ли и сличали ее с моим настоящим лицом в Европе, Азии и Африке,  Латинс-
кой и Северной Америке. Иногда враждебно, иногда  доброжелательно,  чаще
всего - с профессиональным вниманием. Каким же я  им  представлялся?  Им
или кому-то другому, но кто бы ни читал мои документы, паспорта, удосто-
верения, билеты, карточки, каждому я виделся по-своему, одной  стороной,
сколками, срезом, гранью - целого меня не знает никт