тупал  грань  по-
тустороннего мира, без боязни сливаясь с  недрами  земли,  не  холодной,
словно смерть, а горячей, жидкой, значит, живой. Грязь забирала, отводи-
ла шлаки организма, воды источника  номер  семь  промывали  засорившиеся
протоки и за телом, вспомнившем о бессмертии, ощутимо очищалась, успока-
ивалась и душа. Умиротворенная тишина царила в комнате отдыха,  откинув-
шись в кресле, Горин безучастно-благостно наблюдал сквозь открытую дверь
очередные треволнения очереди у стола регистраторши.
   - Кайф, - подтвердил Донецкий наблюдения Горина о грязелечебнице. - И
насчет ветеранов ВОВ верно. Вот встану на ноги обязательно  закажу  себе
комплект орденских планок рядов на пять-шесть, четырех  маловато,  шесть
многовато, пять будет в самый раз, здесь делают из пластмассы, сам видел
объявление а комбинате бытового обслуживания.  А  на  какие  места  тебе
грязь накладывают?
   - От колен до поясницы.
   - Дурень, сунь грязевщице рубль, она тебя всего грязью перемажет.
   - Так прописали.
   - Много они знают, где у тебя какая болячка притаилась?
   Все до поры, до времени, как созреет, схватишься, а поезд  уже  ушел,
весь состав и дымка не осталось.
   Горин припомнил, что однажды в какой-то компании  женщина,  художница
по профессии, долго крутила его левую руку и, пронзительно  посмотрев  в
глаза Горину, нагадала ему смерть в пятьдесят два. Но об этом  Донецкому
Горин ничего не сказал - не хотелось о неизбежном, что  рано  или  позже
случится, только-только ощутив обновление.
   Незаметная, а какая же славная радость чувствовать  себя  здоровым  -
Горин с почти праздным любопытством и удовольствием совершил путешествие
в Кисловодск и его окрестности. Поначалу величаво развернулся за  окнами
автобуса Бештау - пять так и не проснувшихся вулканов.  Миновали  издали
похожую на спираль вавилонской башни гору Шелудивую,  которая  на  самом
деле была уже наполовину истрачена на строительство города химиков  Лер-
монтов.
   Сделали остановку у Кольца-горы, где небо сквозь  круглое  отверстие,
как через большой голубой монокль, рассматривало небольшой людской мура-
вейник у подножия. Здесь торговали сиреневыми вязаными шапочками и суве-
нирными безделушками, а в центре сидящий на корточках ловко  манипулиро-
вал на брошенной в пыль фанерке тремя  наперстками,  предлагая  угадать,
под каким из них скрыт металлический шарик. Игравший с ним  молодой  па-
рень начал с пяти рублей, постепенно повышая,  проиграл  сотню,  азартно
удвоил ставку, вернул деньги, а потом даже выиграл. Еще двое, один наго-
ло стриженый, второй - в кепке, надвинутой на глаза,  улыбаясь  щербатым
ртом и золотой фиксой, подначивали парня, всем  видом  показывая,  какое
удовольствие и легкий выигрыш ожидают доверившихся  этой  компании  поу-
частвовать в невинном тюремном развлечении. Проехали  через  Кисловодск,
город-храм целебного воздуха, где священниками служат врачи, а  прихожа-
нами являются сердечно-сосудистые больные.  И  наконец,  посетили  узкое
ущелье, в котором ветер и вода выточили из скал причудливый замок,  ове-
янный легендами о любви и коварстве.
   Вечером Горин не отказал себе еще в одном  удовольствии  -  сходил  в
один из видеосалонов, которых расплодилось достаточное множество.  Явле-
ние видео было пока что внове для советского обывателя,  которому  из-за
никем ненаказуемого пиратства явно повезло с готовым зарубежным реперту-
аром на любой цвет и вкус.
   Кровь, пульсирующая из оторванной головы, лопнувшие от  ожога  глаза,
яма с трупами и червями, куда свалилась белокурая  девочка  -  Донецкому
нравились такие фильмы, где герои неудержимо шли в глухой  лес,  спуска-
лись в мрачные подвалы, наклонялись над черными дырами, откуда  кидалась
на них слизистая нечисть, зубастая пакость и прочая мерзость.  Светлана,
жена Горина, говорила - хочу про богатых и про любовь, Горин же  предпо-
читал триллеры - истории с крепкими сюжетами, мастерски сделанными пого-
нями, захватывающими дух ситуациями.
   Горину повезло - в увиденной ленте только поначалу ничего неожиданно-
го не происходило. Муж, преуспевающий бизнесмен, и его симпатичная  жена
приехали по делам в большой город и пока муж  в  ресторанчике  аппетитно
жевал бифштекс со свежими овощами, ел ананас с мороженым и обсуждал  вы-
годные аспекты своих контрактов, жена ходила по магазинам  и  со  вкусом
выбирала, как говорится, товары народного потребления из широкого ассор-
тимента, настолько широкого, что казался неизмеримо шире  скудного  оте-
чественного. Занятие это из-за  многовариантности  оказалось  далеко  не
простым, и она опоздала. Ресторанчик уже закрылся, муж маялся  в  одино-
честве на перекрестке, завидев его издалека, жена заторопилась,  распла-
тилась и отпустила такси. Они оказались  вечером  вдвоем  на  незнакомой
улице. Так в Кабуле с темнотой наступает иная  власть  -  душманов.  Всю
ночь за мужем и женой  гонялись  озверевшие  бандиты-садисты,  спятившие
маньяки и одуревшие наркоманы. Авторы фильма умело  и  точно  напоминали
зрителям, что есть оборотная темная сторона даже у солнечного мира  пол-
ного благополучия. У Горина фильм вызвал свои ассоциации.

...Трагедия всегда идет рядом с обыденностью, прячется за ее серыми глазами,
рядится в ее ношеные одежды, приходит на чашку чая, курит, смеется, и никто не
знает, когда пробьет ее час. Лермонтов сидел на диване в гостиной и что-то,
иронически усмехаясь, говорил хозяйке дома. Плеск разговоров вдруг стих, как
оборванный, и в мертвой тишине прозвучал остаток фразы.
   Мартынов понял, что это о нем, и начался отсчет последних часов жизни
поэта. Хоронили Лермонтова на следующий день после дуэли.
   Народу пришло множество, но потрясенная тишина  сопровождала  процес-
сию. В полном молчании гроб предали Горе, в молчании же разошлись...

От церкви кладбищенская дорожка уходила вверх, могилы, кресты, ограды,
цветники поднимались друг над другом, лепились в мозаику погоста, и черные на
серебре стреловидные указатели, такие же как надписи на железных дощечках,
которые втыкают в свежие захоронения, привели Горина к обелиску на месте
первоначального погребения Лермонтова. Кто нес гроб? Однополчане? Шел ли за
гробом убийца? Этого Горин не знал, но подумал, что зря не дали сразу
успокоится мятежному духу - почти через год гроб выкопали и увезли в родовое
имение Лермонтовых Тарханы. Именно здесь, на уступе были бы Поэту и жилище
Демона - далекий Кавказский хребет, и город, и Гора.
   Садилось солнце и тянуло за собой серый тюль сумерек.  Казалось,  что
над кладбищем сгустилась тишина и, словно придавленная к  земле,  затаи-
лась в ожидании темного часа. Холодок пополз по спине Горина,  когда  он
услышал какие-то шорохи позади себя. С Горы, упруго  перепрыгивая  через
могилы, спускались трое парней. В руках у них были длинные  прутья,  они
со свистом хлестали ими по крестам и оградкам,  сбивали  верхушки  сухих
былинок, а затем разом, словно по команде, стали нападать друг на друга,
по-каратистки выбрасывая вперед ноги. Это была игра, но велась она  сос-
редоточенно, с примеркой на условия, приближенные к боевым,  и  в  любой
момент могли перестать игрой. Не мертвых бойся, подумал  Горин  о  своем
испуге, когда трое скрылись за поворотом, страшись живых.
   Вечером сообщили о пожаре на атомной подводной лодке  "Комсомолец"  -
катастрофа в чем-то схожая с гибелью "Титаника" -  супер-корабля,  осна-
щенного негодными спасательными средствами. Еще одна беда в ряду  столк-
новений пароходов и железнодорожных поездов, аварий и взрывов на  предп-
риятиях, угона самолетов, облысевших, нервно-парализованных детей -  ме-
тастазы Системы. После мартовского пленума ЦК КПСС по селу язык не пово-
рачивался назвать хозяйством беспощадную эксплуатацию обезвоженной,  от-
равленной ядохимикатами земли с разбитыми вконец дорогами, с мастодонта-
ми-тракторами, с гигантскими потерями неубранного, рассыпанного, сгноен-
ного. Отменили Госагропром - мертворожденный  дебил  перестройки,  пови-
вальной бабкой которого была Система - по сути же экономической  реформы
ничего не изменилось.
   Горин ходил мрачный от своих размышлений, даже начал стрелять  у  До-
нецкого папиросы, к тому времени оправившегося от радикулита и постоянно
одетого, несмотря на теплую  погоду,  в  пиджак,  украшенный  новенькими
пластмассовыми орденскими планками.
   Горин чувствовал себя лишним человеком в этой жизни, звеном в верени-
це лишних русских людей. Талантливых, одаренных, готовых служить верой и
правдой, но не нужных своему Отечеству, России. Лишний Онегин, друг  по-
вешенных и сосланных, лишний Печорин в безысходных душевных муках,  лиш-
ний Обломов, безнадежно отстающий от нового века, лишние призраки выруб-
ленного вишневого сада. Советское время сделало лишними и даже преврати-
ла во врагов государственных миллионы соотечественников. Так и для Гори-
на связь с лишними людьми прошлого оказалась кровной, окрашенной  личной
горечью. При этом советский человек Евгений Горин в отличие от светского
Евгения Онегина не мог скрыться в своем имении, уехать заграницу  -  его
ждала либо гибель в бесплодной борьбе с Системой, либо опустошающий душу
компромисс. Горин был частью Горы, ее камнем, и Система, как Юпитер, по-
жирающий своих детей, поглотила Горина, его жизнь, его время, а  перест-
ройка сделала бессмысленным пережитое.
   Горину вспомнилось, как в Москве открылась парикмахерская "Чародейка"
и Горин раз в месяц или полтора приходил в ее светлые зеркальные залы  к
своему парикмахеру Яше, который встречал его с радушной улыбкой,  усажи-
вал в кресло, мыл голову душистым шампунем, тщательно  стриг,  укладывал
феном волосок к волоску, и Горин выходил каждый раз из парикмахерской  с
ощущением обновления, свежести и уверенности в себе. Так продолжалось до
тех пор, пока Яша, щелкая ножницами, не рассказал Горину невеселую исто-
рию своей жизни. До крутого поворота Яша двигался по наезженной колее  -
школьник, студент, инженер, жена, двое детей и все те же сто восемьдесят
- двести, на которые все труднее сводить концы с концами. Яша постепенно
старился в одном из  конструкторских  бюро  Метростроя,  но  тут  произ-
водственная необходимость сформулировала следующие условия задачи:  есть
бетон, есть отходы металлообработки, требуется создать машину,  изготов-
ляющую бетон, армированный металлической стружкой. И увлекся Яша  идеей,
ночами не спал, но задачу решил, авторское свидетельство получил и двад-
цать два рубля награды за четыре года работы. Тут Яша задумался и ушел в
парикмахеры, спасибо люди помогли, в светлые зеркальные залы ввели, что-
бы мыть и стричь чужие грязные волосы и где радио целый день  болтает  о
новых достижениях победившего, развернутого и развитого социализма, спа-
сибо люди помогли, спасибо люди надоумили, тяжело было  инженерное  дело
бросать, тяжело было заново жизнь начинать - люди помогли. Так Яша  тоже
стал лишним и хотя твердил, что счастлив и доволен, а на самом  деле  он
умер. Люди, не занятые тем, чему предназначены, неживые, прошлые.
   А настоящее уходило в глубь пучины времени стремительно, как  горящая
атомная подводная лодка, и каждый день приносил  неожиданные  новости  и
известия, заслонявшие своей значимостью вчерашнее. Ночью на главную пло-
щадь Тбилиси плотным строем вышли танки и смерть настигла  не  ведающих,
что они пришли на свидание с нею...
   Дорога длинными асфальтовыми уступами привела к храму.
   Казалось ничем не примечательна кладбищенская церковь  Лазаря  Четве-
родного, но войдя в нее, Горин попал в пространство, окруженное  святыми
ликами, где невозможно совершить что-то безнравственное, как в  Тбилиси.
Среди пришедших и творящих молитву Горин неожиданно для себя  почувство-
вал необходимость поделиться сокровенным. Горин не был лишним здесь, че-
ловек в храме среди других таких же, и свободно мог, сознательно  приняв
веру даже без атрибутов посвящения, обратиться к тому, кого именуют Соз-
дателем: помоги не пасть духом, огради от болезни меня и любезных сердцу
моему, благослови явление трудов моих взору человеческому, раз горит  во
мне искра Твоя. Еще Горин захотел мира и блага на всей земле,  но  сразу
ощутил неисполнимость такого желания. Тут даже Бог бессилен.
   Двадцать четыре раза взошло и зашло солнце, каждый раз возвращаясь на
круги своя, и наступил последний день  пребывания  Горина  в  санатории.
Последний день, весенний день. Деревья покрылись  зеленым  пухом  первой
листвы и уже заслоняли ранее просматриваемое здание павильончика с вода-
ми источника номер семь.
   Горин выпил маленькими глотками стакан тепловатой  горьковато-солоно-
ватой воды, глубоко дыша  свежим  утренним  воздухом,  упруго  преодолел
подъем и лестницу с ординарными перилами, с аппетитом позавтракал,  поп-
рощался с застольниками и получил у медсестры Галины  Александровны  вы-
писку.
   - Уезжаете, - добродушно улыбнулась Галина Александровна.
   - Домой. А дома, конечно, жена ждет, скучает, детки  спрашивают,  где
это наш папка пропал, а папка, отдохнувший, здоровый,  вернулся,  вот  и
радость в доме, не то что мне, вдове, здесь до смерти куковать одной.
   - Ну, вот, начали за здравие, а кончили за упокой. Вы же круглый  год
на курорте живете, Галина Александровна. А мои детки уже  три  года  как
сделали меня дедкой. Вот везу внуку кожаные тапочки,  мехом  отделанные,
пусть бегает. Ваши-то как?
   - Дочку недавно замуж выдала, слава богу, за русского, а  то  за  ней
внук соседа, местные они, все бегал, а внука-то на дороге поймали с  ав-
томатом, грабили они иногородних, кто  на  своих  машинах  приезжают  из
Москвы или других городов.
   - Посадили внучека?
   - Куда там! У них деньги мешками стоят, дед взял один мешок, в  мили-
цию снес, отпустили внука на все четыре. А вот с сыном моим беда.
   - Что такое?
   - Он у меня под Саратовым служит, звонит каждый вечер. А  тут  молчок
три дня подряд. Их часть и раньше посылали на усмирение. Слышали, что  в
Грузии творится, наверное, опять ему приказ вышел.
   Глаза Галины Александровны наполнились слезами. Словно  пробился  ис-
точник из Горы. И наверное , эти слезы такие же теплые и  горько-солоно-
ватые, подумал Горин.
   - Какие ваши годы, Галина Александровна, еще глядишь,  изберете  себе
кавалера покрепче из приезжающих с каким-нибудь  легким  остеохандрозом,
тем более что история болезни кандидата, а значит картина его здоровья у
вас всегда под рукой. И выборы можно провести, как  сейчас  говорят,  на
широкой альтернативной основе.
   - У них, у кандидатов этих, вместе со старостью  не  остеохандроз,  а
остеостервоз развивается, - опять заулыбалась Галина Александровна. -  А
что верно, живы будем - не помрем, счастливо вам, не болейте.
   В лечебном корпусе небольшая очередь неспешно продвигалась  к  окошку
раздачи. Из блестящей металлической трубочки вязко вытекала белая  пена,
заполняла глубокое блюдце, и медсестра выдавала его с маленькой ложкой в
обмен на запись в санаторной книжке. И Горин получил свою порцию  кисло-
родного коктейля, дозу растворенного жизнерода. Было что-то ритуальное в
этой молчаливой очереди за кислородом, и Горину подумалось, что при  су-
ществующих темпах экологической эрозии скоро будут  очереди  за  глотком
чистого воздуха.
   Зато в грязелечебнице на удивление было совсем не людно, и уже  через
полчаса-сорок минут Горин сидел на скамейке и жмурился под лучами тепло-
го солнышка в ожидании автобуса. Казалось бы, осталось провести  послед-
ние часы в окружении весенних  гор,  наслаждаясь  обновленным  ощущением
жизни, но, с другой стороны, сил теперь вполне  доставало,  чтобы  прямо
взглянуть в лицо и прошлому, и настоящему, и будущему. Санаторий  позво-
лил Горину вырваться из колеса ежедневной текучки, ветер  перемен  помог
содрать разноликую маску лжи, с которой Горин прожил свои  полвека.  При
Системе Горин родился, учился в ее классах,  носил  пионерский  галстук,
комсомольцем проходил ее университеты, работал на нее, в  том  числе  по
субботникам и воскресникам. И наравне с миллионами других на общих  соб-
раниях, пионерских сборах, заседаниях комсомольских и партийных  комите-
тов, под общий хор лозунгов и призывов, газет, журналов, книг,  радио  и
телевидения, театра и кино постоянно  испытывался  на  идейную  чистоту.
Жизнь не укладывалась в прокрустово ложе  социальной  утопии,  но  Горин
когда-то веровал, что учение истинно, ибо научно в отличие от иных,  од-
нако с годами сам пришел к выводу, что Системой полностью  извращен  ос-
новной закон любого процветающего общества - соответствия роста произво-
дительных сил и производственных отношений, понял, что реальной экономи-
ке смертельно противопоказан однопартийный аппарат, намертво сросшийся с
машиной подавления - государством. Но вряд ли кто, в том числе и  Горин,
мог представить себе истинные масштабы ряженого в суррогат вечных  идеа-
лов идола, на жертвенный алтарь  которого  ненасытными  потоками  льется
кровь репрессированных, слезы обездоленных, соки земли,  имя  которой  -
Отечество.
   Какой же выбор стоял после четырех лет перестройки перед простым  со-
ветским человеком Евгением Сергеевичем Гориным?
   НИИ, в котором работал Горин, поначалу грозились закрыть, потом пере-
вели на одну из моделей хозрасчета, повысили ставки, пошли премии за ак-
кордные работы на договорных началах, Горин  впервые  почувствовал,  что
кошелек не пуст за три дня до получки, но в черной дыре дефицита исчеза-
ло то одно, то другое, к тому же началась окопная война между директором
и его заместителем, которые не поделили  мандат  народного  депутата,  и
опять поползли слухи об очередном сокращении штатов. Одновременно пышным
лихорадочным цветом распустились кооперативы на пустых прилавках дефици-
та и золотых россыпях бесхозяйственности, вызывая ненависть функционеров
Системы и рядовых ее рабов. Кооперативы казались Горину явлением времен-
ным, непостоянным, с веревочкой на шее, кончик которой в руках  властей.
Система, как те  жулики  с  тремя  наперстками  на  фанерной  дощечке  у
Кольца-горы, продолжала свои манипуляции, и неизвестно было,  под  каким
наперстком таится ее проигрыш.
   Вот и получалось, что для Горина тропинка в будущее терялась в тумане
неопределенности, за которым, похоже, таился обрыв. Кем мог стать  Горин
в свои пятьдесят? Остаться госслужащим? Податься в кооператоры или арен-
даторы? Работать на договорной основе? Как начинать жизнь сначала? Поло-
жение жены, сына и невестки ничем существенным от Горинского не  отлича-
лось. В сущности и Дюк, и Юлька тоже лишние люди, новая генерация  сред-
него слоя Системы, они с молоком матери и на примере отцов усвоили  суть
Системы и пока не собирались жить по-иному. Цепочка лишних людей продол-
жилась на одно звено.
   Но Горин понимал и другое - изменилась не  только  окружающая  среда,
изменился, причем где-то в самой основе, и сам Горин. Если  четыре  года
назад его мировоззрение ежедневно деформировалось, словно стенами казар-
мы, сумасшедшего дома или камеры, то теперь Горин  не  представлял  себе
иного образа жизни - без свободы своего слова, своего личного мнения.
   Мысленно Горин положил на одну чашу весов гласность, свободу  духа  и
совести, уход из Афганистана и разрезанные ракеты, а на другую - всю тя-
жесть семидесятилетней Системы, пирамиду Горы, и добавил туда вагон-рес-
торан с выдохшимися бутылками,  мальчика-сифилитика  и  убитую  девочку,
звон разбитых рогаткой витражей "Лермонтовской галереи" и каратистов  на
кладбище, гибель атомной подводной лодки и танки в  Тбилиси.  Бесплотная
субстанция, греза веры, мечта человечества - СВОБОДА - не  дала  перетя-
нуть себя, но и не имела реальных оснований для победы.
   Многое, если не главное, должен был решить первый съезд народных  де-
путатов. Он должен был стать съездом создателей  правового  общества,  в
котором действует свободный разум и добрая инициатива на благо и процве-
тан