жизнь.   И   еще   следует   иметь   эталон,  выбрать  пример  непоколебимой
устремленности. Для меня таким  эталоном был Циолковский. Вы встречали его в
школьных портретных галереях и, может быть, не обратили на него внимания.
     - Как же, мы его  знаем, - сказал Костя. - Жил в Калуге, ему страшно не
везло вначале.
     - "Не везло"! Мой мальчик! Он был школьным учителем. Преподавал физику.
Глухой,  как  Бетховен.  Так  же  нуждался.  Вам  непонятно,  что  значит  -
нуждаться. Зависел от  ограниченных, неумных, тупых  людей. Они считали  его
юродивым. Прибавьте еще  непонимание близких. Совсем один, как  в пустыне...
нет,  вернее - в космосе. И с бешеной  одержимостью работал для  потомков, в
том числе  и для потомков своих гонителей, равнодушных.  Пролагал  им путь к
звездам. Удивительный человечище!.. - Он  потер лоб.  -  Ну что мы  стоим  и
морочим голову и косаткам и дельфинам! Ведь гидрофон включен! Представляете,
какое  впечатление  произвела  на них мешанина из  пояснений диктора  и моей
болтовни в переложении  кибера!  Ха-ха! Ну  что  мы стоим?! -  повторил он и
увлек нас за собой.

        "ДЕНЬ ВЕЛИКОГО РЕМОНТА"
     Сегодня "День великого ремонта". Проводится великий ремонт раз в месяц,
шестнадцатого  числа.  Все  население  острова,  кроме вахтенных,  оставляет
повседневные дела, осматривает  и приводит  в порядок "свой"  участок. Литой
базальт неимоверно  прочен. Наверное,  нужно не менее столетия, чтобы остров
претерпел какие-то  существенные  изменения. Пока же  солнце, вода  и  ветер
наносят  ему самые пустяковые повреждения. Иногда после  шторма волны сорвут
изоляционную обшивку с набережной, ливни смоют часть почвы и в наших садах и
на плантациях. Ветер, атмосферная влага и морская соль постоянно  не в ладах
с антикоррозийными покрытиями ажурных башен. За сохранностью  острова следит
каждый из нас, и мелкий восстановительный ремонт ведется почти •ежедневно. И
все же за месяц накапливается масса недоделок, остаются участки,  скрытые от
глаз. Нам и достался один из таких симпатичных уголков нашего острова.
     В  одной из  глав  я  упоминал о  канатах  чудовищной толщины,  которые
удерживают  плавающий  остров на  мертвых  якорях. Вот  нам и  поручил Совет
острова всячески опекать эти канаты, держать их в чистоте и сохранности.
     Я не могу себе представить,  чтобы  с ними  могло что-нибудь случиться.
Каждый из этих гибких столбов толщиной в полтора метра, кажется, один сможет
удержать на  месте остров, а  таких канатов десять!  Костя  согласен со мной
(редкий пример единодушия), он  даже пожаловался Павлу Мефодьевичу на  такое
нерациональное использование творческих сил. На это наш наставник заметил:
     - Раз в год и кочерга стреляет.
     Костя наморщил лоб:
     - Кочерга? Как будто знакомый прибор?
     - Прибор довольно старый, служил для помешивания дров и углей в печах.
     - Ах, так. Что-то  припоминаю. Где-то встречался с этим инструментом, -
нашелся Костя. - И если он стреляет, то тогда...
     -  Вот  именно, не  тратьте напрасно  время  и силы, а  опускайтесь-ка,
братцы, на дно.
     - Тоже афоризм? - спросил Костя.
     - Кульминационная часть одного забавного  анекдота.  После погружения в
лагуну  зайдите  ко  мне, и Прелесть  расскажет его. Кстати,  она  знает  их
тысячи.  Недавно она спрашивала, где эти два  молодых  человека с повышенным
стремлением нарушать  порядок и причинять неприятности окружающим существам.
Какова плутовка? А?..
     Под каменным  днищем острова  всегда  царит вечный сумрак и  постоянная
температура 15  градусов. После двадцати пяти в верхних слоях здесь довольно
холодно,  пришлось  надеть теплые комбинезоны  с электроподогревом,  а  руки
мерзнут: в перчатках трудно работать.
     Действуем  по   инструкции:   вначале  осматриваем  крепления   каната,
соединяющие  его с мертвым якорем. Сам якорь представлял из  себя гигантскую
полусферу из того  же литого базальта. Ни полусферы,  ни  креплений не видно
под зарослями  водорослей и колониями разнообразнейших животных. Несмотря на
значительную  глубину, на  дне кишит жизнь  - небольшие полянки покрыли ярко
окрашенные  моллюски, морские черви, причудливые  рачки  ползают по  стеблям
водорослей,   живые  цветы   -  красавицы  анемоны   рдеют,  шевеля   своими
предательскими тычинками-щупальцами.
     -  И всю эту красоту мы должны  превратить  в ничто? - печально спросил
Костя.
     - Потери будут небольшие: как только мы  уйдем, они  снова поселятся на
старом месте, - ответил я.
     -  Тебе легко  говорить, а  попробовал бы ты сам вернуться  на  прежнее
место  после  того,  как  тебя  подденут  вот такой  штукой! -  Он  медленно
приподнял  до  уровня  глаз  вибратор, похожий  на  лопату,  только  шире  и
массивней. Такой  же инструмент был  и у меня. - Варвары  мы  с тобой, Ив, -
продолжал он  печально. - Ты посмотри на того рака-отшельника. Вон, рядом  с
актинией.  Сколько  усилий  он  затратил,  чтобы подняться на такую  высоту.
Какие-то у него были намерения.
     - Погоня за пищей. Инстинкт...
     -  Какое противное  слово - инстинкт! Ничего  не объясняющее.  Мефодьич
говорит,  что  данный  термин применяется  тогда,  когда  нет знаний,  чтобы
объяснить  явление.  Возможно, у этого рака были какие-то непознаваемые  для
нас причины, а ты - инстинкт.
     Иногда  даже мне  трудно бывает определить,  шутит  Костя  или  говорит
серьезно. Сейчас я не видел его  лица, скрытого маской. Костин  голос звучал
из репродуктора  печально, с той сентиментальной ноткой, которая слышалась у
него сегодня с самого утра.  Какой-то он был сегодня  "кисло-сладкий".  Я не
стал допытываться. Костя не из  тех, кто долго носит в себе  тайны. И чем  я
буду терпеливее и бесчувственней к его "страданиям", тем  скорее он все  мне
выложит.
     Раздумывая над тем, что происходит с моим другом, я расчищал вибратором
подводные  джунгли. Минут за двадцать  нам удалось  варварски расправиться с
миллионами существ, пристроившихся вокруг кольца мертвого якоря.
     - Не вертись все время под ногами, - приказал мне Костя.
     Я поскорее отплыл от якоря к косилке. Очень остроумно сконструированная
машина-косилка специально предназначалась для очистки и ремонта  канатов. Мы
с ней познакомились заранее по миниатюрной модели в зале техники. Усевшись в
седло,  я ждал, когда Костя ультразвуковым  дефектоскопом прослушает канат и
якорь.  Над  моей головой  вилась  стайка любопытных  рыбешек,  привлеченных
пузырьками выдыхаемого нами воздуха. В стороне от них стоял большой окунь и,
как  умудренный опытом педагог,  наблюдал  за шалостями детворы. Казалось, в
добродушной  усмешке  он морщит  губы. Не  двинув ни одним  плавником, окунь
медленно  приближался  к стайке и вдруг с молниеносной быстротой ринулся  на
мелюзгу. Рыбешки метнулись в  сторону. Каким-то  непостижимым образом  окунь
разгадал  их  маневр  и врезался  в  самую  средину стаи,  пронизал ее и, не
сбавляя скорости, умчался  в зеленый сумрак. Рыбки как ни  в  чем не  бывало
вернулись к прерванной игре. Оставшихся в живых, видно, совсем  не тревожила
трагическая  участь погибших  в пасти коварного окуня. В океане  смерть  так
естественно проста, что ее не замечают оставшиеся в  живых или радуются  ей,
когда ее жертва становится пищей.
     -  Все в порядке... Напрасный труд, - прозвучал в наушниках недовольный
голос Кости. -  Давай сюда свою машину.  Ни  одной трещины в якоре, а  канат
прослужит еще двести лет, хотя местами изоляцию  просверливают моллюски. Тут
управилась бы даже Пенелопа, не говоря уж о Прелести. Разреши, я сяду.
     Костя занял почти  все седло, а мне милостиво разрешил  примоститься на
самом краешке.
     - Я ведь буду управлять, - сказал он в свое оправдание,  - а  ты просто
ассистент.
     Косилка медленно поползла вверх по канату, ножи и щетки издавали глухой
шум.
     - Мы - как всадники на мустанге, - продолжал Костя. - Помнишь?
     Конечно, я помнил. Мустанг  был  как  настоящий,  он  ходил и скакал по
кругу, ржал, когда нажимали на кнопку  с левой стороны шеи, только  внезапно
останавливался,  если истощались  батареи, и  тогда  всадник летел с него на
землю. Случалось это  довольно часто. Мустанг находился под седлом  с самого
раннего утра и  до позднего вечера, а батареи  у него не отличались  большой
емкостью...
     Подплыли Тави, Протей и Хох. Тави спросил:
     - Зачем?
     Я попытался объяснить, для чего мы очищаем канат, но сбился, поняв, что
повреждения можно прекрасно определить с помощью дефектоскопа.
     "Красивее, когда канаты без водорослей и ракушек", - выстукал я на  его
спине.
     -  Нет, -  вмешался Протей. - Круглые  "водоросли" становятся похожи на
морского змея.
     - Дохлого змея, - добавил Хох.
     Они  несколько минут покружились  вокруг нас. Все это  время  индикатор
ультразвуковых  частот  в  моем  шлеме  тихо  мурлыкал  под  ухом:  дельфины
переговаривались между собой.
     Когда они уплыли, Костя спросил:
     -  Интересно, о чем они  разговаривали? Наверное, продолжали удивляться
нашей  неуемной  жажде деятельности, порой  совершенно  бессмысленной, с  их
точки  зрения. В  данном случае я не могу с ними не... - Костя не договорил,
потому что чистильщик  остановился, наткнувшись на какое-то непосильное  для
него препятствие, мы вылетели из "седла" и стали плавно опускаться на дно.
     Вернувшись,  обнаружили  довольно  значительное повреждение  изоляции и
разрыв нескольких  прядей каната. Около часа ушло  у нас  на сварку прядей и
восстановление облицовки.
     В шлеме запел индикатор ультразвуков,  запел как-то  особенно, на одной
тревожной ноте, с короткими перерывами.
     - Вот  музыкант! -  сказал Костя.  - Голос как у кита средних размеров.
Наверное, кашалот.  Несколько этих типов  бродят вокруг острова, охотятся на
кальмаров.
     - Дельфин! - возразил я.
     - Не подходит, не та тональность.
     Я  не стал спорить: у Кости замечательный слух. Действительно, недалеко
от  нас, метрах в  пятнадцати,  промчалась косатка средних размеров. За  ней
развернутым  строем  гнался  отряд  дельфинов,   вооруженный  электрическими
стрелами.
     Подплыл Тави, всем своим видом  выражая тревогу. Он задержался всего на
десяток секунд, чтобы  информировать нас о случившемся. Наверное, он изложил
все подробно и обстоятельно,  выпаливая телеграфным кодом по двадцать знаков
в секунду, и помчался догонять своих собратьев.
     -  Почти все понятно, - сказал Костя. - Можно было бы еще побыстрей. Ну
и дела! Пока мы  здесь косим водоросли и причиняем неисчислимые  беды всякой
живности, там,  -  он  поднял руку,  -  остатки отряда  Джека делают попытку
спасти из неволи своего вождя. Какие молодцы!
     Неожиданно по акустическому телефону прозвучал сигнал:
     "Тревога! Всем наверх!"
     Пока  мы  поднимались  на   поверхность,  а   затем  снимали  подводное
снаряжение, у океанариума собралось почти все население острова.  Вначале мы
не поняли причины тревоги. Косатки вели  себя вполне  нормально: резвились в
голубой воде.  Присмотревшись более  внимательно,  я  заметил, что  движения
косаток гармонично согласованны и походили на тренировку.  Они  очень быстро
плавали по кругу, держась возле самой стенки бассейна. Впереди - Черный Джек
в отличной спортивной форме; от страшных  ран не осталось ни следа, за ним в
кильватер  следовала  его  свита. Джек  круто свернул и остановился  посреди
бассейна.  Остальные  косатки   продолжали   стремительный  бег,   наращивая
скорость.
     Наверное, по сигналу вожака одна  из косаток, достигнув  дальнего конца
бассейна,  помчалась  к сетке. Проплыв  сто  метров, косатка нырнула.  Видно
было,  как  она, покрытая  серебряными пузырьками  воздуха,  идет по  крутой
параболе вверх. Косатка вылетела  с  плеском и свистом,  пролетела над водой
метров пятнадцать и ушла под воду.
     Косатки ходили по кругу. Черный Джек замер на месте.
     -  Великолепно! -  воскликнул  Коррингтон.  - Браво!  Ну, что же  ты не
последуешь  примеру  своего  собрата!  - Коррингтон заметил  нас с  Костей и
спросил: - Вам не встречался один из адъютантов Джека там, на дне?
     - Да! Вот только что. Мы думали, разведчик, - ответил Костя.
     - Да нет же, один из его гвардии. Эти тоже сейчас начнут прыгать. Какое
будет зрелище!
     Грек Николос, стоявший рядом с Коррингтоном, с унылым видом заметил:
     - Я бы не выражал таких восторгов. Ты не представляешь, что произойдет,
если они вырвутся отсюда. Мало мы имели от  них неприятностей. Теперь же под
угрозой жизнь всей колонии дельфинов.
     - О-о! Если бы такое произошло! Я многое бы  отдал, чтобы посмотреть на
битву  дельфинов  с  косатками.  Дельфины уже  ждут.  Я  видел  их  гвардию,
вооруженную до зубов. Все готово к сражению. - Коррингтон  умолк, растерянно
оглядел себя, ощупал и опрометью бросился от бассейна.
     Николос сказал, неодобрительно качая головой:
     - Серьезный человек, солидный,  ученый, а... - Николос пожал плечами, -
побежал   за  кинокамерой.  Его  поведение  и  поступки  подчас  заслуживают
серьезного порицания.
     Еще одна косатка прыгнула в длину.
     - Для чего они прыгают? - спросил Костя.  - Неужели для  тренировки? Но
тогда почему Джек разрешил бежать первой косатке?
     Ему ответил Павел Мефодьевич:
     - Я  думаю, что  он  послал ее  за подмогой, определив,  что  с внешней
стороны  нет  охраны.  Разведчица ушла.  Только  сейчас мне  сообщил старший
отряда,  что ее не догнали.  Он жаловался, что электрические  стрелы  мешают
движению в глубинах. А косатки и так быстроходней.
     Костя спросил:
     - Почему они не убежали все сразу?
     - Ты посмотри внимательней  на  сетку. Прыгать можно  только по одному.
Вся  операция займет около двух минут. За это  время дельфины блокируют  все
выходы из лагуны, и косаткам придется плохо. Сейчас их военачальник проводит
маневры. Видимо, ищет наиболее оптимальный вариант преодоления препятствия с
наименьшей затратой времени. Тот,  значит,  первый,  ушел? Он  может собрать
значительные силы и бросить  их на лагуну. Героическая попытка  может стоить
больших жертв. По правде говоря,  я  все  больше  сомневаюсь  в правильности
нашего  отношения к этим разумным существам.  По  сути дела -  мы агрессоры.
Захватили их территорию и сейчас силой навязываем им контакты.
     - А дельфины? - спросил Костя. - Если бы мы не искали с ними контактов,
то до сих пор они в нашем представлении оставались бы животными.
     - Ты ошибаешься. Тысячелетиями приматы  моря  искали с  нами контактов.
Временами  им это удавалось, когда  и люди  шли им  навстречу.  Затем в силу
многих  причин  содружество  рушилось.  В  короткой   памяти  наших  предков
оставались только легенды, предания, сказки о дружбе человека и дельфина.
     Между  тем  робот-грузчик  притащил  рулон  тяжелой  стальной  сетки  и
поставил его возле выхода из океанариума.
     Подошли  легкие монтажные краны. Одним управлял Петя Самойлов, другим -
Ки.  Краны разместили  на  противоположных  сторонах входа в  бассейн. Робот
развернул  рулон  сетки по настилу  над  каналом.  Крановщики  подняли ее  и
навесили над загородкой. Оставалось скрепить ее с металлическими штангами.
     - Пошли! - сказал Костя.  - Мы с тобой старые монтажники, хотя я многое
бы дал, чтобы не делать этого... Смотри!
     В бассейне неистовствовали косатки. Они носились по самой  поверхности,
воинственно подняв свои гигантские плавники, похожие на косые паруса.
     Коррингтон трещал аппаратом, стоя на барьере океанариума.
     - Какое легкомыслие! -  ворчал  Николос. - Ты же можешь упасть к ним, и
тогда...
     Мы не слышали, что  сказал на это Коррингтон, так как стали подниматься
по сетке.
     Ки подал мне  на кончике второй  стрелы магнитный молоток, и я принялся
за дело.  От  легкого удара сетка приваривалась к  штанге.  Снизу  доносился
плеск и характерные звуки выхлопов воздуха взволнованных  косаток. Они опять
носились по кругу, а Джек держался в центре, переваливаясь с боку на бок, он
смотрел, как  мне казалось, только  на меня. Взгляд его  не предвещал ничего
хорошего.  И  я покрепче уцепился  за сетку  и  проверил,  надежно ли держит
карабин у предохранительного ремня.
     -  Ив! Держись крепче! -  сказал Костя.  - Они сейчас,  кажется, начнут
по-настоящему. Смотри! Первая берет старт! Ты пристегнулся к сетке?..
     Я-то пристегнулся, а вот Костя  забыл. Сетка прогнулась,  спружинила от
удара трехтонной громадины, меня рвануло от сетки, и я повис на поясе. Костя
понадеялся на свои руки, и его швырнуло в океанариум. Я видел, как он  ловко
сбалансировал свое тело в воздухе и, описав плавную дугу, вошел в воду прямо
перед носом косатки, летевшей на штурм стены. Косатка  пронеслась над ним, и
я видел,  как  он идет в глубине. Меня тряхнуло еще  сильнее; наверное,  вес
новой  косатки был еще  больше. Удар следовал за ударом. Я потерял Костю  из
виду: так меня  мотало из стороны в сторону на ремне. Из разных положений  я
видел  разрозненные кадры, как в старых кинолентах: островитян, бегающих  по
набережной, блестящие тела  косаток,  вылетающие из  воды, их сжатые пасти и
налитые яростью глаза, Коррингтона с камерой на стреле крана.  Как  он  туда
попал в такую минуту?
     Косатки стремились  сбить верхнюю часть  сетки.  Только  они  чуть-чуть
промедлили  и дали  нам  возможность  приварить в нескольких местах  сетку к
стойкам.  Теперь  высокая  пружинящая  стена  отбрасывала косаток  назад,  в
океанариум. У  меня темнело в глазах, когда сетка,  вдавившись  от удара,  с
силою римской катапульты швыряла меня от себя. И все же я не забывал о Косте
и кричал, чтобы  там, на берегу, поскорее бросили в  океанариум парализующие
ампулы.  После мне  говорили, что  никто меня не  слышал,  все  были  заняты
косатками и спасением  моего друга, а я, по их словам, держался замечательно
и даже в такую минуту не выпустил из рук магнитный молоток.
     Внизу  знали, что надо делать, и я  скоро  повис на присмиревшей сетке,
как спелый плод манго, и услышал где-то над головой голос Коррингтона:
     - Очень хорошо! Теперь  можешь спускаться! Он сказал таким тоном, будто
я специально  ему  позировал, болтаясь на  ремне. Сам  Коррингтон  устроился
довольно комфортабельно: в сетке, подвешенной к кончику стрелы. Он  улыбался
и подмигивал мне, похлопывая рукой по камере.
     - Во  снимки!  -  сказал он,  подняв большой  палец.  Я окинул взглядом
океанариум, косатки апатично плавали  на поверхности или  стояли, уткнувшись
носами в стенку. Я почему-то искал Костю среди них, хотя  они  его давно уже
должны были проглотить или же,  если произошло чудо, он находился на берегу.
Но и там его не было. Меня удивило равнодушие, с которым люди расходились по
своим рабочим местам. Возмущала  самодовольная, как мне казалось, физиономия
Коррингтона.  Петя  опустил  его на причал, и  он  хохотал и хлопал по плечу
мрачного Николоса. Из состояния нервного шока меня вывел голос Кости.
     -  Ну, как  ты  себя чувствуешь? -  спросил  он,  поднимаясь  по другой
стороне  сетки, как  будто  не он, а я чудом  спасся  от  зубов  разъяренных
косаток.
     - Немножко потрясли. А ты?..
     - Утопил  молоток. Придется  одним  твоим приваривать. Заканчивай  свою
сторону и переходи ко мне.
     Костя  стал  насвистывать,  усевшись  на  последней ступеньке узенького
трапа, и  опять он не пристегнулся предохранительным ремнем. В бесхитростной
мелодии чувствовалось  ликование, радостный трепет жизни.  Я с  наслаждением
слушал и чувствовал, что  меня окончательно оставила усталость. Костя не мог
долго хранить в  себе обуревавшие его чувства. Он перебрался ко мне,  взял у
меня магнитный молоток, стал заканчивать работу и без умолку говорить:
     -  Я  чувствую,  как  ты за  меня  испугался, да  и все  тоже. Хотя, по
существу, я ничем не рисковал. Косаткам было не до меня. Конечно, если им не
попадаться на дороге, что я и сделал.