- сказала миссис Скарфилд.
     - Нет, нет. Пустое.
     Она разочарованно  дернула  плечом  и  обратила  хорошенькое  личико  к
капитану.
     Позже мистер Пинфолд пытался завести речь о погребении в море,  но  эта
тема была встречена без всякого восторга. Между тем мистер Пинфолд еще  днем
размышлял  о  сем  предмете.  Главер  сказал,  что  стюарды  происходили  из
Траванкора,  в  каковом  случае   вполне   возможно,   что   они   христиане
какого-нибудь древнего обряда, удержавшегося в их запутанной  культуре.  Они
настоят на какой-нибудь похоронной службе по своему товарищу.  Если  капитан
хочет отвести подозрения, он не станет тайком сплавлять тело за борт. Как-то
на военном транспорте мистер Пинфолд участвовал в погребении застрелившегося
сослуживца.  Процедура,  помнится,  потребовала  времени.   Горнист   сыграл
отходную. Мистеру Пинфолду припоминалось, что и машины были застопорены.  На
"Калибане" самым подходящим местом для церемонии был, видимо, палубный корт.
Мистер Пинфолд наладит слежку. Если ночь пройдет без  происшествий,  капитан
Стирфорт будет оправдан.
     В тот вечер, как и в предыдущий, капитан Стирфорт играл в бридж.  Робер
за робером улыбка не сходила с его лица.  На  "Калибане"  ложились  рано.  В
половине  одиннадцатого  закрывались  бары;  гасился  свет  и  вытряхивались
пепельницы. Пассажиры расходились по каютам. Дождавшись, когда уйдет послед-
ний, мистер Пинфолд отправился на корму, чтобы видеть  палубный  корт.  Было
очень холодно. Он спустился к себе в каюту  за  пальто.  Там  было  тепло  и
уютно. Ему пришло на ум, что с таким же  успехом  можно  провести  дежурство
внизу. Когда машины застопорятся, он поймет,  что  дело  идет  своим  ходом.
Бутылка из-под снотворного была  уже  начисто  сполоснута.  Он  бодрствовал.
Одетый лежал на койке с романом в руках.
     Время  шло.  Радиосвязь  молчала,  машины  ритмично  стучали,   обшивка
скрипела, низкий гул вентилятора наполнял каюту.
     В ту ночь на борту "Калибана" не было напутственной  молитвы,  не  было
погребения. Зато на палубе, прямо под окном мистера Пинфолда, на  протяжении
пяти - или шести? - часов (мистер Пинфолд не отметил, в какое время началось
это  безобразие)  игрался  драматический  цикл,  причем  для  него   одного.
Разыгрывайся это  при  свете  рампы,  на  настоящей  сцене,  мистер  Пинфолд
забраковал бы действо: уж очень пережимают.
     Героев было двое.  Одного  звали  Фоскер,  другой,  поглавнее,  остался
безымянным. Они уже были пьяны, когда появились, и, очевидно,  с  ними  была
бутылка, к  которой  они  прикладывались,  потому  что  долгая  ночь  их  не
отрезвила.  Они  все  сильнее  расходились,  и,  наконец,  впали  в   полную
нечленораздельность. Судя по голосам, оба были не без воспитания. Фоскер, по
твердому убеждению мистера Пинфолда, был из  джаз-банда.  Кажется,  он  даже
видел его в холле после обеда. Тот развлекал девушек. Очень  юный,  высокий,
обносившийся, сомнительной внешности живчик - богема с длинными волосами,  с
усиками  и  наметившимися  бачками.  Было  в  нем   что-то   от   распутного
студента-законоведа и правительственного чиновника из викторианских  романов
зрелого периода. Было  что-то  и  от  тех  молодых  людей,  с  которыми  ему
приходилось сталкиваться  в  годы  войны.  Тип  младшего  офицера,  которого
невзлюбили в полку, и он добился перевода в хозчасть. Когда  мистер  Пинфолд
обмысливал происшедшее на досуге, он не мог объяснить себе, каким образом он
составил   себе   столь   полное   впечатление   на    основе    мимолетного
незаинтересованного взгляда, а также зачем Фоскеру, если он  не  обманывался
на его счет, потребовалось ехать на Восток в  столь  неподходящей  компании.
Тем не менее его образ запечатлелся с отчетливостью  камеи.  Второй  молодой
человек,  заводила,  остался  голосом  -  приятным  голосом,  с   признаками
воспитания, несмотря на всю грязь высказываний.
     - Он лег в постель, - сказал Фоскер.
     - Скоро мы его поднимем, - ответил голос с признаками воспитания.
     - Музыку.
     - Музыку.

                          Я - Гилберт, я - модник
                          Я - крепкий орешек,
                          Краса Пикадилли,
                          Пивнушек гроза.

                          Гляди: опустели
                          Супружьи постели -
                          Я - Гилберт, я - модник
                          Я - дамский угодник.

     - Давай, Гилберт. Пора выбираться из нагретой постели.
     - Дьявольская наглость, - думал мистер Пинфолд. - Придурки.
     - Как, по-твоему, ему нравится?
     - У него в высшей степени специфическое чувство юмора. Он сам в  высшей
степени специфический человек. Правда, Гилберт? Вылезай из постели, педрило.
     Мистер Пинфолд закрыл деревянные ставни, но шум за окном не уменьшился.
     -  Он  думает  отгородиться  от  нас.  Не  получится,  Гилберт.  Мы  не
собираемся лезть в окно. Мы войдем через  дверь,  и  тогда,  видит  Бог,  ты
получишь сполна. Слушай, он закрыл дверь.
     Мистер Пинфолд и не думал закрывать дверь.
     - Не очень  большой  смельчак,  правда?  Ишь,  запирается.  Не  хочется
получить порку, правда? Но он ее получит.
     - О да, он ее получит как пить дать.
     Мистер Пинфолд решился.
     Он надел халат, взял терновую трость и вышел из каюты. Дверь на  палубу
была в глубине коридора. Голоса обоих хулиганов  сопровождали  его  на  всем
пути. Ему казалось, он раскусил Фоскера. Озлобленный  неудачник,  хвастливый
спьяну, таких легко ставить на место. Он толкнул тяжелую дверь и  решительно
вышел наружу. Во всю длину парохода  блестел  под  фонарями  настил.  Сверху
раздался истерический хохот.
     - Нет, нет, Гилберт, ты нас так не поймаешь. Возвращайся  в  постельку,
Гилберт. Мы сами явимся к тебе, когда будет нужно. Получше запри дверь.
     Мистер Пинфолд вернулся в каюту. Дверь не стал  запирать.  Он  сидел  с
палкой в руке и слушал.
     Молодые люди совещались.
     - Давай подождем, когда он уснет.
     - И тогда вломимся.
     - Непохоже, что он заснет.
     - Пусть девчонки споют ему колыбельную. Давай, Маргарет, спой  Гилберту
песню.
     - Вам не кажется, что  вы  безобразничаете?  -  У  девушки  был  чистый
трезвый голос.
     -  Ничего  подобного.  Пошутить  нельзя.  Гилберт  молодчага.   Гилберт
веселится с нами заодно. Когда он был в нашем возрасте,  он  сам  куролесил.
Орал непристойные песни под дверью мужского туалета.  И  под  дверью  декана
скандалил, почему его и поперли. Он обвинял  декана  в  страшных  мерзостях.
Большой был шутник.
     - Ну, если вы уверены, что он не будет против...
     Две девушки милейшим образом запели.

                          Уже при первой встрече,
                          Роскошнейшие плечи
                          Покрыв накидкой беличьей,
                          Меня сразила Мейбл.

                          Ухваткой бесшабашной...

     Дальше песня - а мистер Пинфолд ее хорошо знал -  переходила  в  прямую
похабщину,  но  невозмутимые,  искренние  девичьи  голоса  обезвреживали   и
смягчали  слова;  слова  реяли  над  морской  гладью  в  невыразимом   своем
простодушии. Кроме этой, девушки пели и другие песни. Они долго пели.  Песни
перемежались с неурочным безобразием, но покоя в душу мистера  Пинфолда  они
не пролили. Без сна в глазу он сидел с палкой против незванных гостей.
     Вскоре  к  ним  присоединился  отец  безымянного   молодого   человека.
Оказалось, это один из тех генералов.
     - Сейчас же в постель, - сказал он. - Вы чертовски всем надоели.
     - Мы дразним Пинфолда. Он дрянь.
     - Это не значит, что надо будить весь пароход.
     - Он еврей.
     - Правда? Ты уверен? Я не знал.
     - Конечно, еврей. Он явился в Личпол в 1937 году с немецкими беженцами.
Его тогда звали Пайнфельд.
     - Мы жаждем крови Пайнфельда, -  сказал  приятный  голос.  -  Мы  хотим
всыпать ему горячих.
     - Не станете же вы возражать, сэр, - сказал Фоскер, - чтобы мы  всыпали
ему горячих.
     - А чем конкретно плох этот малый?
     -  У  себя  в  укромной  постели  он  держит  дюжину  туфель,  роскошно
отполированных деревянным деревом.
     - Он сидит за капитанским столом.
     - Занял единственную  ванную  около  нашей  каюты.  Я  сунулся  сегодня
вечером, а стюард говорит: "Личная ванная мистера Пинфолда".
     - Мистера Пайнфельда.
     - Я ненавижу его. Ненавижу, ненавижу,  ненавижу,  ненавижу,  -  говорил
Фоскер. - У меня свои счеты с ним за то, что он сделал с Хиллом.
     - Это фермер, который застрелился?
     - Достойный, старозаветный иомен. Вдруг является этот  жид  пархатый  и
откупает у него землю. Хилл с семьей трудился на ней веками, а их турнули. И
тогда Хилл повесился.
     - Ну ладно, - сказал генерал. - Криками-то  под  окнами  вы  ничего  не
добьетесь.
     - А мы на этом не остановимся. Мы его так вздуем, что он на  всю  жизнь
запомнит.
     - Это вы, конечно, можете.
     - Предоставьте его нам.
     - Безусловно, я тут не останусь. Не хватало быть свидетелем. Такой  тип
обязательно вчинит иск.
     - Он не станет позориться. Представьте заголовки в газетах:  "Романиста
отлупцевали на лайнере".
     - А ему, я думаю, наплевать. Такие жить не могут без рекламы. - Генерал
сменил тон. - А вообще, - сказал он мечтательно,  -  жаль,  староват  я  для
подмоги. Желаю вам удачи. Всыпьте ему  основательно.  Только  помните:  если
какие неприятности, я ничего не знаю.
     Девушки пели, юноши пили. Скоро  появилась  молящая  мать.  Жалостливым
голосом она напомнила мистеру Пинфолду его англиканскую покойницу тетку.
     - Не могу заснуть, - сказала она. - Я не могу заснуть, когда ты в таком
состоянии. Умоляю тебя, сын,  иди  в  постель.  Мистер  Фоскер,  как  же  вы
поощряете его на такие выходки? Маргарет,  дорогая,  что  ты  делаешь  здесь
ночью? Отправляйся в каюту, дитя, пожалуйста.
     - Мы в шутку, мама.
     - Я очень сомневаюсь, чтобы мистер Пинфолд воспринимал это как шутку.
     - Я ненавижу его, - сказал ее сын.
     - Ненавидишь? - спросила мать. - Ненавидишь? Почему у  молодых  столько
ненависти. Что происходит в жизни? Мы не для того тебя воспитывали, чтобы ты
ненавидел. Почему ты ненавидишь мистера Пинфолда?
     - У нас с Фоскером одна  каюта  на  двоих.  А  эта  скотина  пользуется
отдельной.
     - Он заплатил за нее, я думаю.
     - Вот-вот. Деньгами, которые он отобрал у Хилла.
     -  Он,  безусловно,  обошелся  скверно  с  Хиллом.  Но  ему  не  писаны
деревенские законы. Мы не встречались, хотя столько  лет  прожили  рядом.  Я
думаю, он смотрит на всех нас немного сверху вниз. Мы ему не ровня,  умом  и
деньгами не богаты. Но это не причина, чтобы ненавидеть его.
     На это  сын  разразился  обличительной  речью,  в  продолжении  которой
родители оставили его наедине с Фоскером.  Начиная  свой  балаган,  парочка,
пожалуй, даже потешалась. Теперь их затопила ненависть, они  пережевывали  и
размазывали  дикие  беспорядочные  обвинения,  перемешанные  с  непристойной
бранью. Вновь и вновь повторялись главные пункты, особенно изгнание Хилла  и
ответственность за его самоубийство. Выдвигались и новые  обвинения.  Мистер
Пинфолд, говорили они, допустил, чтобы мать умерла в нужде. Он стыдился  ее,
потому что она была безграмотная иммигрантка. Отказал в помощи, чурался  ее,
дал ей умереть в одиночестве, всеми заброшенной, и не пришел на ее бедняцкие
похороны. Мистер Пинфолд сачковал на войне. Она была ему  нужна  только  для
того, чтобы изменить имя и выдавать себя дальше за англичанина,  обзавестись
друзьями, не знавшими  о  его  происхождении,  пробраться  в  клуб  Беллами.
Каким-то образом мистер Пинфолд был причастен  к  краже  лунного  камня.  Он
выложил крупную  сумму  денег  только  для  того,  чтобы  сидеть  за  столом
капитана. Мистер Пинфолд олицетворял упадок Англии - прежде всего,  сельской
Англии. В него перевоплотился (эту аналогию провел сам мистер Пинфолд) новый
человек  Тюдоровской  эпохи,   разоритель   Церкви   и   крестьянства.   Его
религиозность - сплошное надувательство, он  напускает  это  на  себя,  чтоб
сыскать расположение аристократов. Мистер  Пинфолд  гомосексуалист.  Мистера
Пинфолда следует обуздать и покарать.
     Ночь тянулась, все нелепее становились обвинения,  беспощаднее  угрозы.
Подобно  скачущим  дикарям,  молодые  люди  приводили  себя  в   кровожадное
неистовство. Мистер Пинфолд ожидал  нападения  и  приготовился  к  нему.  Он
составил план баталии. Войти они могли  только  через  дверь.  Каюта  не  из
больших, но размахнуться палкой -  можно.  Он  выключил  свет  и  встал  под
дверью.
     После освещенного коридора молодые люди не увидят в  темноте,  в  каком
углу его брать. Он  обрушит  первый  удар  терновой  тростью.  Потом  сменит
оружие,  возьмет  ротанговую.  Второй  молодец,  безусловно,  споткнется  об
упавшего товарища. Тогда мистер Пинфолд включит свет и хорошенько обработает
его. Они слишком пьяные, чтобы представлять опасность.  Мистер  Пинфолд  был
совершенно уверен в исходе. Он спокойно ждал их.
     Заклинания накалялись.
     - Теперь пора. Ты готов, Фоскер?
     - Готов.
     - Тогда вперед.
     - Ты первый, Фоскер.
     Мистер Пинфолд приготовился.  Хорошо,  что  первым  он  оглушит  именно
Фоскера.  Сполна  получит  свое  подстрекатель.   Должна   быть   на   свете
справедливость.
     Потом пыл угас. - Не могу войти, - сказал  Фоскер.  -  Этот  гад  запер
дверь.
     Мистер Пинфолд не запирал дверь. Больше того, Фоскер даже не пытался ее
открыть. Ручка пребывала в покое. Фоскер испугался.
     - Заходи. Чего ты ждешь?
     - Я говорю тебе, он закрылся.
     - Значит, шабаш.
     В полном удручении они вернулись на палубу.
     - Мы должны добраться до него. Мы должны сегодня же добраться до  него,
- сказал другой, не Фоскер, но воодушевление оставило его, и он  добавил:  -
Что-то мне ужасно плохо.
     - Давай отложим до завтрашнего вечера.
     - Я жутко себя чувствую. О - ой!
     Рвотный рев сменился хныканьем.
     Этот жалобный звук, похоже, ненадолго стихал на "Калибане";  словно  не
отзвучали всхлипы изувеченного матроса, забитого насмерть стюарда.
     С утешениями явилась мать.
     - Я не ложилась, дорогой. Я не  могу  тебя  оставить  так.  Я  ждала  и
молилась. Ты готов сейчас идти?
     - Да, мама. Я готов.
     - Я так тебя люблю. Любовь всегда страдание.
     Настала тишина. Мистер Пинфолд отложил в  сторону  оружие  и  раздвинул
ставни. Рассвело. Остынув, он лежал с открытыми глазами и спокойно обдумывал
события ночи.
     Погребения не было. Это вроде бы ясно. Вообще же под  давлением  только
что прозвучавших оскорбительных нападок весь эпизод с капитаном  Стирфортом,
Гонерильей и забитым стюардом отступил на второй  план.  Дисциплинированный,
пытливый  ум  мистера  Пинфолда  стал  ворошить  груду   предъявленных   ему
обвинений.
     Одни были полная чушь - что он еврей  и  гомосексуалист,  украл  лунный
камень и оставил мать умирать в нищете. Другие грешили против логики.  Если,
к примеру, он новоиспеченный иммигрант, то  как  он  мог  безобразничать  на
последнем курсе в Оксфорде; если он так желает укорениться в  провинции,  то
зачем ему пренебрегать соседями. В пьяном раже юнцы несли все, что придет  в
голову, но из этой галиматьи вытекали бесспорные вещи: что в  целом  его  не
любят на борту "Калибана", что, по  крайней  мере,  двое  попутчиков  пылают
слепой ненавистью к нему и что они каким-то образом заочно  знакомы  с  ним.
Иначе откуда они могли знать даже в перевранном виде  о  тяжбе  его  жены  с
Хиллом (который, кстати, был жив-здоров и процветал, по последним  сведениям
Пинфолда)?  Значит,  они  все  из  одного  края.  Не  исключено,  что  Хилл,
похвалявшийся хитроумием в своем кругу, и  за  его  пределами  распространял
историю о своем изгнании. Если в округе ведутся такие разговоры,  то  мистер
Пинфолд восстановит истину. Следует также подумать об удобствах  дальнейшего
путешествия. Для работы мистеру Пинфолду требовалось  душевное  спокойствие.
Эти юные паршивцы способны,  напившись,  устраивать  под  дверью  его  каюты
кошачьи концерты, а там, глядишь,  поднимут  на  него  руку.  Он  попадет  в
унизительное  положение  с  возможным  плачевным  результатом.   Мир   кишит
журналистами. Он вообразил, как его жена читает в утренней газете телеграмму
из Адена или Порт-Судана, расписывающую этот скандал. Что-то  нужно  делать.
Он мог поставить вопрос перед капитаном, правомочным блюстителем  закона  на
корабле. Однако эта мысль тут же вывела из  забвения  вопрос  о  собственной
виновности капитана. Мистер Пинфолд намеревался сдать капитана  властям  при
первой же возможности. Этому злодею будет только на руку, если  единственный
свидетель окажется замешанным в скандале или принужден будет прикусить язык.
Вызревало новое подозрение. За обедом  мистер  Пинфолд  неосторожно  показал
свою осведомленность. И так ли неправдоподобно, что инициатором этой вылазки
был капитан Стирфорт? Где могли набраться молодые люди,  если  бар  уже  был
закрыт? Только в каюте капитана.
     Мистер Пинфолд начал бриться.  Это  прозаическое  занятие  вернуло  его
мысли в строгое русло. Вина капитана не доказана.  Не  надо  разбрасываться.
Сначала надо справиться с этими молодцами. Он внимательно просмотрел  список
пассажиров. Фоскера там не было. Из страха перед журналистами мистер Пинфолд
и сам плавал в Америку инкогнито. Но едва ли, думается, у Фоскера были такие
же мотивы. Уж скорее его разыскивает  полиция.  Его  товарищ  как  будто  из
приличных; найти четверых людей с  одной  фамилией  будет  нетрудно.  Однако
такой семьи, в которой  были  бы  отец,  мать,  сын  и  дочь,  в  списке  не
обнаруживалось. Мистер Пинфолд во второй раз намылил лицо. Он был  озадачен.
Невероятно, чтобы такая большая группа лиц заявилась на корабль в  последнюю
минуту и поэтому не попала в списки. По ним не скажешь, что они способны  на
стремительные рывки за границу. Во всяком  случае  такие  люди  путешествуют
сейчас самолетами. И еще этот спутник-генерал с ними. Мистер Пинфолд смотрел
на свое озадаченное, в мыльной пене лицо. Потом он увидел свет.  Отчим,  вот
оно что. У него и у матери  будет  одна  фамилия,  у  детей  другая.  Мистер
Пинфолд будет начеку. Их нетрудно опознать.  Мистер  Пинфолд  сосредоточенно
оделся. В это утро  он  выбрал  бригадный  галстук  и  кепку  в  тон  своему
твидовому костюму. Он прошел на палубу, где хозяйничали матросы со швабрами.
Они  уже  смыли  все  следы  ночного  бесчинства.  Он  поднялся  на  верхнюю
прогулочную палубу. Утро стояло такое, что в другое  время  он  бы  ликовал.
Даже  сейчас,  имея  множество  поводов  для  беспокойства  и  тревоги,   он
чувствовал приятное возбуждение. Стоя в одиночестве, он дышал полной  грудью
и старался забыть о всех неприятностях. Совсем рядом заговорила Маргарет:
     - Смотри, он вышел из каюты. Правда, он сегодня шикарный? Сейчас  самое
время подложить наши  подарки.  Так  все  же  лучше,  чем  передавать  через
стюарда. Сами справимся.
     - Ты думаешь, они ему понравятся? - сказала другая девушка.
     - Должны. Мы так старались. Лучше здесь не найти.
     - Но Мег, он такой важный.
     - Так именно потому, что он важный,  они  и  понравятся.  Важным  людям
нравятся безделушки. Он должен получить  наши  подарки  сегодня  утром.  Это
докажет ему,  что  к  глупостям,  которые  творили  мальчики  ночью,  мы  не
причастны. А если и причастны, то по-другому. Он поймет,  что  нами  двигало
только желание развлечь его - и любовь.
     - А вдруг он войдет и застанет нас?
     - Ты будешь стоять на стреме. Если он тронется с места - пой.
     - "Уже при первой встрече"?
     - Конечно. Нашу песню.
     Мистера Пинфолда подмывало устроить  засаду  на  Маргарет.  Его  тешила
нечастая  в   последние   годы   простая   мужская   радость   -   выглядеть