сего-навсего командиром взвода?
   - Нет. Но я не думаю, что это требует какого-то объяснения.
   - Ну почему же, вам должны были бы сказать. Видите ли, вас предполагали
назначить командиром роты. Но бриг заявил, что не  хочет,  чтобы  _боевой_
ротой командовал кто-нибудь, кто не  командовал  до  этого  взводом.  И  я
вполне понимаю его. Штабная рота - совсем другое  дело.  "Дядюшка"  Эпторп
останется в ней,  пока  не  станет  начальником  хозяйственного  отделения
адъютантско-квартирмейстерского отдела или кем-нибудь в этом роде. Ни один
из офицеров, имеющих временный  чин  и  начинающих  с  высокой  должности,
никогда не получит стрелковую роту. Вы же получите ее еще до того, как  мы
попадем  в  действующие  войска,  если  вы,  конечно,  не  испортите  свой
послужной список какой-нибудь сенсационной выходкой. Я решил,  что  должен
сказать вам все это на случай, если вы приуныли из-за назначения.
   - Это верно, я таки действительно приуныл.
   - Да, я так и думал.
   "Кто руководит взводом: вы или ваш взводный сержант?"
   У Гая взводным сержантом был парень по фамилии Соумс. Взводом руководил
Гай, но наладить отношения с сержантом оказалось не  так-то  легко.  Соумс
носил усы, подстриженные на гангстерский манер, и в нем было много такого,
что напоминало Гаю Триммера.
   "Сколько  человек  в  вашем  подразделении   вы   считаете   возможными
кандидатами на присвоение офицерского чина?"
   Одного.  Сержанта  Соумса.  Гай  не  только  "считал",  но  и   кое-что
предпринял для этого. Несколько дней назад он зашел  в  канцелярию-роты  и
вручил майору Эрскайну листок бумаги, на котором  была  фамилия  сержанта,
его личный номер и краткие сведения о прохождении службы.
   - Да я нисколько не виню вас, - сказал майор Эрскайн. - Сегодня утром я
отправил такую же бумагу на Хейтера, предложив его в  качестве  подходящей
кандидатуры  для  специального  обучения  на  офицера  связи  в   авиации,
независимо от предъявляемых к такому кандидату требований. Полагаю, что он
станет там полковником не больше чем через год. Точно так же и  вы  хотите
произвести  Соумса  в  офицеры  по  той  простой  причине,  что  он  очень
неприятный тип. Хорошенькая армия у нас будет этак года через  два,  когда
все это дерьмо проберется наверх.
   - Но Соумс ведь не вернется к нам, если его произведут в офицеры.
   - Именно поэтому я и представлю его. То же самое и с Хейтером, если  он
пройдет тот или иной курс обучения.
   "Сколько ваших подчиненных вы знаете по  фамилии  и  имени  и  что  вам
известно об их личных качествах?"
   Фамилии и имена подчиненных Гай  знал.  А  вот  опознать  их  удавалось
далеко не всегда. У каждого было по меньшей мере три лица: нечеловеческое,
даже довольно враждебное выражение,  когда  подчиненный  стоял  по  стойке
"смирно";  жизнерадостное  и  изменчивое,  чаще  всего  шутовское,  иногда
взбешенное, а иногда и печальное, когда во внеслужебное время  подчиненные
направлялись гурьбой в какую-нибудь бригадную военную лавочку или  спорили
о  чем-нибудь  в  ротных  палатках;  и,  наконец,   третье   выражение   -
настороженная, но в целом дружелюбная улыбка,  когда  Гай  разговаривал  с
ними во внеслужебное время или во время перерывов в занятиях.  Большинство
хорошо воспитанных  англичан  в  те  времена  считали,  что  они  наделены
исключительной способностью внушать низшим классам  любовь  и  уважение  к
себе. Гай не тешил себя  такой  иллюзией,  но  считал,  что  пользуется  у
подчиненных ему тридцати человек довольно высоким авторитетом. Впрочем, он
особенно об этом и не заботился. Ребята просто нравились ему, и  он  желал
им всяческих успехов.  Он  выполнял  свой  долг  и  отношении  подчиненных
настолько,  насколько  ему  позволяли  его   скромные   знания.   Он   был
безоговорочно готов, если возникнет необходимость, принести себя в  жертву
ради них. Броситься на шипящую  гранату,  например,  отдать  им  последнюю
каплю воды, совершить любой подобный поступок. Однако различия между  ними
по их человеческим качествам Гай не проводил. Он отличал их друг от  друга
не больше и не меньше, чем делал это в отношении офицеров-сослуживцев.  Он
предпочитал майора Эрскайна молодому Джарвису,  с  которым  жил  теперь  в
одной палатке, он питал уважение к де Саузе, но вместе  с  этим  испытывал
некоторое  подозрение  к  нему.  Что  же  касается  своего  взвода,  роты,
батальона и вообще всех алебардистов, то Гай  питал  к  ним  более  теплые
чувства, чем к любому другому  за  пределами  его  семейного  круга.  Это,
конечно, не так уж много, но все же кое-что, за что можно было благодарить
бога.
   А  в  самом  начале  этого  разностороннего  катехизиса  стоял  вопрос,
составлявший суть самого  пребывания  Гая  среди  этих,  не  им  выбранных
сослуживцев:
   "За что мы сражаемся?"
   В инструкции по  боевой  подготовке  стыдливо  отмечалось,  что  многие
рядовые  солдаты  имеют  об  этом  весьма   туманное   представление.   "А
Бокс-Бендер ответил бы на этот вопрос достаточно четко? - подумал Гай. - А
Ритчи-Хук? Имеет ли  он  хоть  малейшее  представление,  для  чего  нужно,
выражаясь его словами, "уничтожать и уничтожать" противника? А ответит  ли
на этот вопрос сам генерал Айронсайд?"
   Гай полагал, что по такого рода вопросам он знает кое-что из того,  что
скрыто от власть имущих.
   Англия объявила войну, чтобы отстоять независимость Польши. Теперь этой
страны нет. Генерал Пейджет сейчас в Лиллехаммере, и, согласно официальным
сообщениям, все идет хорошо. Но Гай знал, что дела идут  плохо.  Здесь,  в
Пенкирке, у них не было хорошо информированных друзей, они не пользовались
доступом к разведывательным информационным документам, но восточные  ветры
из Норвегии доносили сюда признаки провала.
   Гай думал обо всем этом, когда лежал  в  тот  вечер  в  своей  палатке.
Произнося вечернюю молитву, он сжимал в руке медальон Джервейса. Последняя
перед сном мысль Гая  была  для  него  успокоительной.  Как  бы  плохо  ни
чувствовали себя скандинавы оттого, что на их территорию вторглись  немцы,
для алебардистов это событие было многообещающим. Несмотря на то  что  они
являлись  специальными  частями,  предназначенными  для  проведения  особо
опасных операций, возможностей участвовать в таких операциях до настоящего
времени, казалось, было очень мало. Теперь же, для того чтобы  "уничтожать
и уничтожать", открылось новое, весьма протяженное побережье.



8

   В тот день,  когда  мистер  Черчилль  стал  премьер-министром,  Эпторпа
произвели в чин капитана.
   Эпторп  заранее  узнал  об  ожидаемом  приказе  (ему  сообщил  об  этом
начальник штаба)  и  с  утра  послал  своего  денщика  в  штаб,  в  ротную
канцелярию, стоять там наготове. Как только из штаба  батальона  поступили
первые сведения о приказе - еще до того,  как  копии  этого  приказа  были
разосланы и тем более  получены,  -  Эпторп  развил  необыкновенно  бурную
деятельность. Остальную часть первой половины дня он  провел  в  волнующем
экстазе. С важным видом прошелся по  всем  лагерным  дорожкам,  побывал  у
начальника медицинской  службы,  видимо,  с  целью  получить  тонизирующее
средство, которое считал необходимым для  себя  в  такой  момент,  спугнул
начальника квартирмейстерской части, который  пил  чай  на  своем  складе,
однако никто из них, кажется, не замечал новой звезды. Эпторпу  оставалось
только ждать.
   В полдень в лагере  стали  слышны  голоса  прибывавших  с  полигонов  и
расходившихся по своим палаткам  солдат  и  офицеров.  Эпторп  невозмутимо
ожидал офицеров-сослуживцев в палатке-столовой.
   - А-а, Краучбек, что можно предложить тебе выпить?
   Гая это немало удивило, ибо Эпторп в последние несколько  недель  почти
не разговаривал с ним.
   - О, это очень любезно с твоей стороны. Я прошел  сегодня  много  миль.
Кружечку пива, с твоего позволения.
   - А ты, Джарвис? И ты, де Сауза?
   Это было еще удивительнее, поскольку в течение  всего  "инкубационного"
периода Эпторп никогда не разговаривал ни с де Саузой, ни с Джарвисом.
   - Хейтер, старина, а что выпьешь ты?
   - А в честь чего, Эпторп? День рождения? - спросил Хейтер.
   - Насколько я понимаю, у алебардистов принято ставить  выпить  в  таких
случаях.
   - В каких случаях?
   Эпторп неудачно выбрал для этого разговора Хейтера. Хейтер ни во что не
ставил офицеров с временным чином, да и сам был все еще лейтенантом.
   - Боже мой! - воскликнул он. - Неужели  ты  хочешь  сказать,  что  тебе
присвоили чин капитана?
   - С первого апреля, - гордо заявил Эпторп.
   - Подходящая дата. Тем не менее  против  стопки  розового  джина  я  не
возражаю.
   Бывали такие моменты, когда Эпторп, как  в  спортивном  зале  например,
становился более чем смешным. Сейчас настал один из таких моментов.
   - Подайте этим молодым офицерам все, что они попросят, Крок! -  крикнул
Эпторп, величественно махнув в сторону  подходивших  к  бару  офицеров.  -
Стойте,  стойте,  начштаба!  Я  угощаю.  Подполковник,  надеюсь,   вы   не
откажетесь выпить с нами?
   Палатка-столовая заполнилась офицерами, пришедшими на  второй  завтрак.
Эпторп щедро угощал всех. Никто, кроме  Хейтера,  не  завидовал  повышению
Эпторпа.
   Смена премьер-министров интересовала  алебардистов  в  гораздо  меньшей
мере. Они считали, что политика - это не  их  дело.  Зимой,  когда  мистер
Хор-Белиша  был  вынужден  оставить  свое  кресло,  некоторые  алебардисты
радовались и высказывали свое мнение по этому поводу. С  тех  пор  Гай  не
слышал ни одного слова о политиках. В радиоприемнике в офицерской столовой
прозвучало несколько выступлений  мистера  Черчилля.  Гаю  они  показались
невероятно  хвастливыми,  к  тому  же  за  ними,  за  большей  их  частью,
последовали сообщения о крупных неудачах, подобно божьей каре в "Последнем
песнопении" Киплинга.
   Гай  знал  мистера  Черчилля  только  как  профессионального  политика,
сиониста, компаньона газетных королей и Ллойд Джорджа. Гая спросили:
   - "Дядюшка", а что представляет собой этот парень, Уинстон Черчилль?
   - То же, что и  Хор-Белиша,  за  исключением  разве  того,  что  шляпы,
которые он носит, считают по каким-то причинам смешными.
   - Что ж,  в  конце  концов,  кто-то  ведь  должен  сыграть  роль  козла
отпущения после всех этих неудач в Норвегии.
   - Да.
   - Он ведь не может быть намного хуже своего предшественника?
   - Скорее уж лучше, чем хуже.
   - Черчилль - это,  пожалуй,  единственный,  кто  может  спасти  нас  от
поражения в этой войне, - сказал, наклонившись к  ним  через  стол,  майор
Эрскайн.
   О том, что в войне возможен и другой исход, кроме  полной  победы.  Гай
услышал от алебардиста впервые. Правда, им читал  лекцию  офицер,  недавно
вернувшийся из  Норвегии,  и  он  откровенно  рассказал  о  некомпетентной
погрузке материальных средств и вооружения на десантные суда, о неожиданно
плохих  результатах  бомбардировок  с   пикирования,   об   организованных
действиях предателей и тому подобных вещах.  Он  даже  намекнул  на  более
низкие боевые качества  английских  войск.  Но  в  целом  этот  офицер  не
произвел особого впечатления. Алебардисты всегда самонадеянно считали, что
штаб и квартирмейстерская служба бесполезны, что все другие полки едва  ли
можно назвать боевыми, что все иностранцы - это предатели. По  их  мнению,
там, где  нет  алебардистов,  дела,  естественно,  идут  плохо.  Никто  из
алебардистов не допускал мысли о поражении в войне.
   Повышение Эпторпа в чине представляло собой куда больший  интерес,  чем
все остальное.
   Бригадир  Ритчи-Хук  мог  потеряться  из   виду   где-то   за   стенами
викторианского замка и, по крайней мере на время, утратить важность  своей
персоны. С Эпторпом же этого произойти не могло. Во второй  половине  того
дня, когда Эпторп  стал  капитаном,  случилось  так,  что  он  и  Гай  шли
навстречу друг другу по батальонному плацу. Подражая одной из веселых,  на
уровне учеников четвертого класса, проделок, так легко переносимых в среду
военных, Гай сделал серьезный вид и  церемониально  отдал  Эпторпу  честь.
Эпторп не менее  серьезно  и  церемониально  ответил  ему.  Правда,  после
многочисленных поздравительных стопок в  первой  половине  дня  Эпторп  не
совсем  уверенно  держался  на  ногах  и  его  лицо   было   неестественно
напыщенным, но  в  целом  обмен  приветствиями  прошел  бодро  и  по  всем
правилам.
   Позднее в этот день, как раз когда начинало  темнеть,  они  встретились
еще раз. Эпторп, видимо, слишком  часто  прикладывался  к  бутылке  и  был
теперь в состоянии, которое он сам называл "навеселе" - состояние, которое
можно было определить по его исключительно важному  виду.  Когда  они  шли
друг другу навстречу, Гай с удивлением заметил,  что  Эпторп  начал  четко
выполнять приемы, которым их обучали в алебардийском казарменном городке и
которые они неуклонно выполняли, приветствуя  идущего  навстречу  старшего
офицера. Эпторп сунул трость под левую руку, энергично отвел назад  правую
и  устремил  невидящий  взгляд  прямо  перед  собой.  Гай  продолжал  идти
непринужденно, добродушно бросил Эпторпу: "Добрый  вечер,  капитан!"  -  и
слишком поздно заметил, что правая рука его друга уже поднялась до  уровня
плеча в попытке ответить на ожидавшееся приветствие.  В  следующий  момент
рука Эпторпа резко опустилась, взгляд устремился  еще  дальше  вперед,  на
противоположную сторону долины, и он, спотыкаясь, прошел мимо.
   Предыдущее шутливое  приветствие  Гая,  видимо,  произвело  на  Эпторпа
неизгладимое  впечатление  и   способствовало   сохранению   им   веселого
настроения в течение остальной части дня. На следующий день Эпторп уже  не
витал в облаках и испытывал слабое недомогание где-то внутри,  но  зато  у
него появилась новая idee fixe.
   Еще до первого построения он сказал Гаю:
   - Послушай, старина, я был  бы  тебе  очень  признателен,  если  бы  ты
приветствовал меня всякий  раз,  когда  мы  проходим  мимо  друг  друга  в
пределах лагеря.
   - С какой стати, Эпторп?
   - Как это с какой? _Я_ ведь приветствую майора Тренча.
   - Конечно, приветствуешь.
   - Разница между ним и мной точно такая же,  как  между  мной  и  тобой.
Понимаешь, о чем я говорю?
   - Дорогой мой, нам ведь с  самого  начала  нашей  службы  очень  хорошо
объяснили, кого следует приветствовать и в каких случаях.
   - Правильно. Но разве ты не понимаешь, что я - это  исключение?!  _Мое_
положение беспрецедентно во всей истории полка. Не так давно все мы начали
службу в равном  положении.  Случилось  так,  что  я  сравнительно  быстро
выдвинулся, поэтому, естественно,  я  должен  делать  что-то  большее  для
укрепления своего авторитета, чем если бы я продвигался вперед  в  течение
многих лет. Пожалуйста, Краучбек, приветствуй меня. Прошу тебя как друга.
   - Очень сожалею, Эпторп, но я просто не  смогу  делать  этого.  Я  буду
чувствовать себя ослом.
   - Ну что ж, тогда, по крайней мере, скажи всем другим офицерам.
   - Ты действительно хочешь этого? Ты хорошо обдумал это" дело?
   - Больше я ни о чем и не думал.
   - Хорошо, Эпторп. Я скажу им.
   - Категорически приказать приветствовать меня я, разумеется,  не  могу.
Просто скажи им, что таково мое желание.
   Желание Эпторпа быстро стало известно каждому, и в  течение  нескольких
дней  он  был  жертвой  согласованного  преследования.   Идя   кому-нибудь
навстречу, он  всегда  теперь  начинал  смущенно,  с  большим  напряжением
готовиться... неизвестно  к  чему.  Иногда  офицеры,  ниже  его  по  чину,
приветствовали Эпторпа без улыбки, по всем правилам; иногда они  проходили
мимо, совершенно игнорируя его; иногда они лишь небрежно вскидывали руку и
говорили: "Привет, "дядюшка".
   Наиболее жестокий прием выдумал де Сауза.  Завидев  Эпторпа,  он  совал
трость под левую руку и переходил на четко выраженный строевой шаг, поедая
Эпторпа взглядом. Затем, когда до  встречи  оставалось  шага  два-три,  он
неожиданно расслаблялся и отводил взгляд в сторону, а однажды он  внезапно
опустился на одно колено и, не сводя с капитана подобострастного  взгляда,
начал поправлять руками шнурок на ботинке.
   - Послушай,  ты  доведешь  этого  несчастного  человека  до  полнейшего
безумия, - сказал Гай де Саузе.
   - Да, пожалуй, доведу, "дядюшка". Честное слово, наверняка доведу.
   Эта забава кончилась однажды вечером тем,  что  Гая  вызвал  к  себе  в
канцелярию подполковник Тиккеридж.
   - Садитесь, Гай. Я хочу поговорить с вами неофициально. Меня все больше
и больше беспокоит Эпторп. Скажите откровенно, у  него  с  головой  все  в
порядке?
   - Видите ли, подполковник, у него, конечно, есть некоторые  странности,
но я не думаю, что та или иная из них  могла  бы  привести  к  чему-нибудь
опасному.
   - Надеюсь, что вы не  ошибаетесь.  Я  получаю  со  всех  сторон  весьма
необычные докладные записки о нем.
   - С ним произошел очень неприятный случай  в  день  нашего  отъезда  из
Саутсанда.
   - Да, я слышал  об  этом.  Не  повлияло  ли  это  происшествие  на  его
_умственные_  способности?  Позвольте  рассказать  вам  о  его  позднейших
странностях. Недавно он сформулировал и попросил меня  включить  в  приказ
положение, согласно которому все  младшие  офицеры  должны  приветствовать
его. Согласитесь, это выглядит не совсем нормально.
   - Я согласен, подполковник.
   - Или такой приказ, сказал он, или другой, в  котором  указывалось  бы,
что вы _не_ обязаны приветствовать его. Это тоже не укладывается в  норму.
Что же, собственно, с ним происходит?
   - Я  полагаю,  подполковник,  дело  в  том,  что  недавно  его  немного
рассердили.
   - Я совершенно уверен, что так оно и было  и  что  дело  зашло  слишком
далеко.  Попрошу  вас  передать  кому  следует,   что   шутки   необходимо
прекратить. Не исключено, что пройдет немного времени и вы тоже  окажетесь
в его положении. Тогда вы убедитесь, что у вас будет  достаточно  дел  без
того, чтобы вас еще сердили всякие юные глупцы.
   Это произошло в тот день,  когда  немцы  форсировали  реку  Маас,  хотя
известие об этом пришло в Пенкирк несколько позднее.



9

   Гай передал приказание подполковника всем  младшим  офицерам,  и  дело,
которое де  Сауза  здорово  назвал  "делом  об  отдании  чести  капитану",
внезапно прекратилось. Однако свойственные Эпторпу  странности  продолжали
проявляться во многих других делах и случаях.
   Взять, например, вопрос о замке. С первого  дня  назначения  командиром
штабной роты Эпторп, еще будучи лейтенантом,  взял  в  привычку  бывать  в
замке два или три раза в неделю без всякого на то видимого повода.  Обычно
он появлялся там  в  одиннадцать  часов,  в  перерыв,  когда  в  различных
приемных и кабинетах замка пили чай. Эпторп оказывался рядом с  помощником
начальника штаба бригады по тылу или с кем-нибудь равным ему по положению,
и те, полагая, что он приходит по поручению командира  батальона,  уделяли
ему соответствующее внимание. Таким путем  Эпторп  узнавал  много  разного
рода  новостей   по   второстепенным   делам   и   часто   удивлял   своей
осведомленностью начальника штаба. Когда время чаепития истекало и штабные
чины расходились по своим  комнатам,  Эпторп  неторопливо  шел  в  комнату
главного делопроизводителя и спрашивал:  "Ну  как,  что-нибудь  касающееся
второго батальона сегодня есть?"  После  третьего  такого  визита  Эпторпа
главный делопроизводитель штаба бригады доложил об этом начальнику штаба и
поинтересовался, уполномочен ли Эпторп задавать такой  вопрос  и  получать
ответ на него. В результате был издан  приказ,  в  котором  всем  офицерам
напоминалось, что они могут приходить в штаб бригады  только  по  делам  и
только с разрешения соответствующих начальников.
   Когда этот приказ разослали адресатам,  Эпторп  появился  у  начальника
штаба и спросил:
   - Я понимаю этот приказ в том смысле, что за разрешением теперь  должны
приходить ко мне?
   - Ради бога, Эпторп, почему им