и
оставили на должности командира роты.
   Переход  бригады  на  новое  положение  и  формирование   подразделений
проходили совсем не так, как в обычных условиях. Когда Ритчи-Хук  говорил,
что его бригада находится в  состоянии  двухчасовой  готовности  к  боевым
действиям, он, конечно  же,  невероятно  преувеличивал.  Прошло  два  дня,
прежде чем бригада смогла приступить к несению повседневной службы в своем
районе. И эти два дня были весьма напряженными, ибо в Олдершоте, как  и  в
Пенкирке, с часу на  час  ожидали  появления  парашютистов.  Почти  каждый
солдат нес, согласно действующим инструкциям, непрерывную службу в течение
всего  дня.  К  тому  же  солдат  надо  было  сначала  еще   собрать.   Из
подразделений  алебардистов  никто  не  дезертировал,  но  многие   просто
потерялись.
   - А вы знаете, в каком батальоне вы были?
   - Сначала в одном, потом в другом, сэр.
   - Ну, и какой же был первым?
   - Не могу сказать, сэр.
   - А кто был командиром этого батальона?
   - О, это я помню, сэр. Старшина роты Рокис.
   Лишь  немногие  призванные  на  военную  службу  знали  фамилии   своих
офицеров.
   Когда призывники прибыли в часть, Рокис сказал им:
   - Я старшина роты Рокис. Посмотрите на меня хорошенько, чтобы потом  не
спутать с кем-нибудь. Моя задача помочь вам, если  вы  будете  вести  себя
правильно, или отравить вам жизнь, если вы, наоборот,  будете  вести  себя
неправильно. Выбирайте сами.
   Солдаты хорошо запомнили  это.  Рокис  составлял  график  увольнений  и
назначал на работы. Офицеров же солдаты, не  бывавшие  в  боях,  не  могли
отличить друг от друга, как будто это были китайцы. Лишь немногие  солдаты
- будь то кадровые или только  что  призванные  -  общались  с  кем-нибудь
помимо своей роты. Они знали о почетной роте свободных алебардистов  графа
Эссекса,  гордились  тем,  что   их   называют   "медными   каблуками"   и
"яблочниками", а вот "бригада" была для них слишком сложным  и  отдаленным
понятием. Они не имели ни малейшего представления, откуда  появляются  все
эти вояки-"уничтожатели"; они  были  всего  лишь  одним  из  самых  задних
вагонов маневренного поезда. В Европе пало какое-то государство, а  где-то
в прилегающих  к  Лондону  графствах  бедного  алебардиста  не  пускают  в
увольнение и заставляют таскать разное имущество в  порядке  подготовки  к
очередному перемещению в новый район.
   У Гая в четвертой роте не было заместителя командира и одного командира
взвода, но у него были старшина Рокис и сержант-квартирмейстер  Йорк,  оба
пожилые, опытные и, в дополнение ко всему, очень  спокойные  помощники.  В
роте недосчитались  десяти  солдат  -  один  из  них  покинул  лагерь  без
разрешения;  результаты  переклички  личного  состава  роты  отправили   в
регистрационную канцелярию; поступают запасы "С.1098".
   - Действуйте, старшина. Действуйте, старший сержант.
   И они действовали.
   Гай испытывал головокружение, но  чувствовал,  что  его  оберегают;  он
находился как бы  в  положении  жертвы  несчастного  случая,  дремлющей  в
постели и едва ли представляющей себе, почему она в ней оказалась.  Вместо
лекарств и винограда помощники то и дело приносили ему бумаги на  подпись.
Огромный указательный палец, увенчанный ногтем, похожим скорее  на  ноготь
пальца ноги, тыкался в то место  на  документе,  где  должна  была  стоять
подпись Гая. Он чувствовал себя как юный конституционный  монарх,  живущий
за спиной почитаемых всем миром прирожденных  государственных  советников.
Он чувствовал себя как самоуверенный ловкач, когда  в  полдень  на  второй
день доложил наконец, что в четвертой роте все налицо и все в порядке.
   - Отлично, "дядюшка", - сказал подполковник Тиккеридж.  -  Вы  доложили
первым.
   - В действительности все это сделал не я,  а  мои  старшина  и  старший
сержант, сэр.
   - Конечно, они. Но вам незачем  сообщать  мне  об  этом.  Ведь  если  в
чем-нибудь обнаружится непорядок, то все втыки  получите  вы,  а  не  они,
независимо от того, кто будет виноват. Поэтому продолжайте  действовать  в
том же духе.
   Гай немного стеснялся приказывать  двум  взводным  командирам,  которые
совсем недавно были в равном с ним положении. Однако те  воспринимали  его
приказы с неизменной корректностью. Лишь  когда  Гай  спрашивал:  "Вопросы
есть?", де Сауза иногда произносил, растягивая слова:
   - Я не совсем хорошо понимаю _цель_ этого приказа. Кого мы, собственно,
хотим обнаружить,  когда  останавливаем  гражданские  машины  и  проверяем
удостоверения личности у сидящих в них людей?
   - Членов "пятой колонны", как я понимаю.
   - Но ведь они наверняка предъявят удостоверение личности. Вы же знаете,
что в прошлом году каждый человек обязательно должен  был  получить  такое
удостоверение. Я, например, не хотел его брать,  но  полицейский  заставил
меня.
   Или:
   - Не  будете  ли  вы  любезны  объяснить  мне,  почему  у  нас  дежурят
_одновременно_ и пожарный караул и взвод для вылавливания парашютистов?  Я
хочу сказать, если я был бы парашютистом и увидел бы под  самолетом  очаги
пожара, то наверняка выбрал бы другое место для прыжков с парашютом.
   - Черт его знает, ведь не я писал эти приказы. Я всего-навсего повторяю
их, когда приказываю.
   - Да, я знаю.  Просто  интересно,  считаете  ли  вы  их  разумными?  Я,
например, не считаю.
   Однако, независимо от того, каким был приказ, разумным или  неразумным,
на де Саузу можно было положиться - он выполнял  его.  Казалось  даже,  он
испытывал какое-то странное личное удовольствие, когда  старательно  делал
что-нибудь заведомо абсурдное. Другой командир взвода,  Джарвис,  требовал
постоянного руководства и контроля.
   Ослепительное солнце  осушало  торфянистую  почву,  и  она  становилась
скользкой, словно пол в танцевальном зале, а в некоторых местах от палящих
солнечных лучей даже возгоралась.  Алебардисты  начали  жить  по  обычному
казарменному распорядку  дня.  На  четвертый  день  пребывания  в  лагере,
вечером, с наступлением темного времени, Гай вывел свою  роту  на  полевые
занятия в район, где все местные названия,  в  память  о  когда-то  жившем
здесь исследователе, были взяты, весьма некстати, из  Центральной  Африки.
"Сердце любимого континента Эпторпа" - так назвал этот район де Сауза. Гай
провел учение на тему "Рота в наступательном бою", в котором все участники
сначала невероятно  запутались,  затем  понемногу  разобрались  и  наконец
расположились на ночлег под открытым небом.  Стояла  теплая,  благоухающая
сухим утесником ночь. Гай проверил несение службы часовыми  на  караульных
постах, после чего пролежал всю ночь, так и не  заснув.  Рассвет  наступил
быстро,  и  при  свете  дня  даже   эта   угрюмая   местность   показалась
привлекательной. Алебардисты построились и  бодро  направились  в  лагерь.
Слегка утомленный бессонной ночью, Гай шагал впереди, рядом с  де  Саузой.
Солдаты позади них пели: "Выкатывайте бочку", "На складе  крыски,  крыски,
крыски, здоровые, как киски, киски, киски", "Мы развесим  белье  на  линии
Зигфрида".
   - Для настоящего момента эти слова устарели, - заметил Гай.
   - А вы знаете, "дядюшка", что не выходит у меня из головы все время?  -
спросил де Сауза. - Картина времен прошлой войны, которую я видел в  одной
из галерей. На ней изображено проволочное заграждение и  висящее  на  нем,
словно садовое пугало, тело убитого солдата. Не очень-то хорошая работа. Я
забыл ее автора. Подделка под Гойю, видимо.
   - Я не думаю,  что  эти  песни  действительно  нравятся  солдатам.  Они
слышали их на концертах, устраиваемых ассоциацией зрелищного  обслуживания
войск, и теперь вот поют их. По-моему, в  ходе  войны,  так  же  как  и  в
прошлом, появятся новые хорошие песни.
   - Я почему-то сомневаюсь в этом, - сказал де Сауза.  -  В  министерстве
информации, возможно,  есть  отдел  военной  музыки.  Всем  песням  времен
прошлой войны чрезвычайно не хватало того качества, которое  укрепляло  бы
моральный дух солдат. "Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь,
потому что мы здесь", или "Верните меня на дорогую  любимую  родину",  или
"Никто не знает, как нам надоело здесь, и  никому  нет  никакого  дела  до
нас". В  этих  песнях  нет  ничего,  что  могло  бы  получить  официальное
признание в наши дни. Эта война началась в темноте и закончится в тишине.
   - Ты говоришь об этом, Франк, просто для того, чтобы расстроить меня?
   - Нет, "дядюшка", чтобы подбодрить самого себя.
   Вернувшись в лагерь, они обнаружили в нем все признаки новой паники.
   - Вам срочно явиться в канцелярию, сэр.
   В канцелярии батальонный писарь  и  Сарам-Смит  упаковывали  документы.
Разговаривавший по телефону начальник штаба махнул  Гаю  рукой,  предлагая
ему пройти к подполковнику Тиккериджу.
   -  Почему,  черт  возьми,  вы  вывели  свою  роту  на  всю   ночь,   не
позаботившись при этом об установлении связи со штабом? Вы  представляете,
ведь  если  бы  управление  воинскими  перевозками,  как  обычно,  все  не
перепутало бы, то бригада выступила бы без вас и вы вернулись бы в  пустой
лагерь. Разве вам не известно, что  любой  план  занятий  со  ссылками  на
соответствующую карту следует направлять начальнику штаба?
   Гаю  это  было  известно,  и  он  сделал  все  как  положено.   Сандерс
отсутствовал в тот вечер,  и  Гай  вручил  план  Сарам-Смиту.  Однако  Гай
промолчал.
   - Ну что, вам нечего сказать?
   - Виноват, сэр.
   - Ну ладно. Проследите, чтобы четвертая рота подготовилась к отбытию  в
двенадцать ноль-ноль.
   - Есть, сэр. Нельзя ли узнать, куда мы отправимся?
   - Выезжаем для посадки на суда в Пемброк-Док.
   - Чтобы следовать в Кале, сэр?
   - Это, пожалуй, наиглупейший вопрос из всех, когда-либо  заданных  мне.
Вы что же, совсем не следите за новостями?
   - Со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра не следил, сэр.
   - Тогда понятно. Немцы заняли Кале.  Идите  в  роту  и  готовьте  ее  к
выступлению.
   - Есть, сэр.
   Возвращаясь в роту, Гай вспомнил, что, согласно последнему письму  Тони
Бокс-Бендера, его батальон находился в Кале.



2

   Вот уже две недели, как почта в  алебардийскую  бригаду  не  поступала.
Когда она наконец пришла, Гай получил два письма  от  отца,  написанные  с
интервалом в десять дней.

   "Отель "Морской берег", Мэтчет, 2 июня.
   Дорогой Гай.
   Мне неизвестно, где ты сейчас находишься, видимо, ты  не  имеешь  права
сообщать такие данные, однако надеюсь, что это письмо дойдет до тебя,  где
бы ты ни был, и ты поймешь, что я всегда о тебе думаю и  часто  молюсь  за
тебя.
   Тебе, наверное, писали, что Тони был в Кале  и  что  никто  из  них  не
вернулся оттуда. Его считают без вести пропавшим. Анджела решила,  что  он
попал в плен, но и ты, и я слишком  хорошо  знаем  и  его  самого,  и  его
батальон, чтобы согласиться с такой возможностью.
   Он всегда был очень хорошим и веселым мальчиком, и я не смог бы просить
более почетной смерти для любого из  тех,  кого  я  люблю.  Это  достойная
смерть, о которой мы молимся.
   Если получишь это письмо, напиши, пожалуйста, Анджеле.
   Преданный тебе, нежно любящий отец - Дж.Краучбек".

   "Отель "Морской берег", Мэтчет, 12 июня.
   Дорогой Гай.
   Я уверен, что ты написал бы мне, если бы это было возможно.
   Тебе  сообщили  новости  о  Тони?  Он  -  военнопленный,   и   Анджела,
естественно, я думаю, в восторге просто потому, что он жив. Конечно, на то
была божья воля, но радоваться я не в состоянии. Все указывает на то,  что
война будет длительной, более длительной, пожалуй,  чем  первая.  Провести
многие годы в безделье, отрезанным от своих соотечественников, полным  сил
и энергии, - это ужасное испытание для любого в возрасте Тони.
   Гарнизон города сдался не по своей воле. Таков был приказ  вышестоящего
командования. Что ж, сейчас наша страна совершенно одинока, но  я  считаю,
что это вовсе не  плохо.  Англичанин  сражается  лучше  всего,  когда  его
припирают к стенке. В прошлом мы тоже часто ссорились с союзниками, и, как
я считаю, виноваты в этом были мы сами.
   В прошлый вторник был день рождения Айво, и я  в  связи  с  этим  много
думал о нем.
   Я здесь не  совсем  бесполезен,  нашел  себе  кое-какое  применение.  С
восточного  побережья  сюда  перевели   частную   подготовительную   школу
(католическую).  Не  могу  припомнить,  сообщал  ли  я   тебе   об   этом.
Очаровательные директор и его жена, пока школа переезжала, жили  здесь,  в
отеле. Школа испытывала острую нужду в  учителях,  и,  к  моему  огромному
удивлению и радости, они попросили меня взять на себя один класс. Мальчики
в классе очень хорошие, и, ты знаешь,  мне  даже  платят  за  работу.  Это
неплохо, если иметь в виду, что цены в отеле все время  повышаются.  Я  не
без интереса освежил свои познания греческого.
   Преданный тебе, нежно любящий отец - Дж.Краучбек".

   Эти два письма Гай получил одновременно, в день, когда  немцы  вошли  в
Париж. Он и его рота располагались тогда в  приморском  отеле  в  графстве
Корнуолл.
   За восемнадцать дней после того, как они покинули  Олдершот,  произошло
очень многое. Тем,  кто  следил  за  событиями  и  размышлял  относительно
будущего, казалось, что потрясено  само  основание  мира.  У  алебардистов
ужасные события происходили одно за другим. Утром в  день  их  отбытия  из
Олдершота из штаба  района  поступил  срочный  приказ  подготовить  личный
состав к неприятным известиям. Уже одно то, что  их  направляли  в  Уэльс,
было достаточно плохой приметой. Они погрузились на три допотопных разного
типа торговых судна и оборудовали себе подвесные койки в  пыльных  трюмах.
Их кормили морскими сухарями. Душной теплой ночью они  устраивались  спать
где попало на палубах. Пары были подняты, любая связь с берегом запрещена.
   - Я не имею ни  малейшего  представления,  куда  мы  пойдем,  -  сказал
подполковник Тиккеридж.  -  Я  разговаривал  с  ответственным  за  посадку
офицером штаба. То, что мы появились здесь, для него, кажется, вообще было
большой неожиданностью.
   Утром следующего дня им приказали выгрузиться на берег, и  они  видели,
как эти три судна вышли из порта пустыми. Бригаду расчленили по батальонам
и расквартировали в близлежащих городках, предоставив им базарные  лавочки
и склады, которые пустовали  уже  девятый  год,  с  начала  экономического
спада. Все части и подразделения горячо  принялись  за  устройство  своего
жилья, приступили к обычной боевой подготовке и играм в крикет.
   Затем всю бригаду снова собрали в порту и  погрузили  на  те  же  суда,
потрепанные теперь еще больше, ибо в прошедшие дни на них  перебрасывалась
из Дюнкерка не менее потрепанная английская армия. Впрочем,  на  одном  из
судов уютно устроился потерявший  свои  пушки  боевой  расчет  голландской
артиллерийской батареи. В Дюнкерке им как-то удалось попасть на борт этого
судна. В Англии, как казалось, никто ими не интересовался и тем  более  не
имел места для их размещения. Так они и оставались  на  судне,  печальные,
флегматичные и очень вежливые.
   Суда походили на кварталы трущоб. Гай направил все свои усилия  на  то,
чтобы не растерять солдат своей роты и принадлежащие им запасы имущества и
вооружения. Алебардистов выводили на  берег  по  одной  роте  для  часовых
занятий по физической подготовке. Остальную часть дня они сидели на  своих
вещевых мешках. Из какого-то далекого  штаба  прибыл  офицер,  доставивший
прокламацию,  которую  следовало  объявить  всем  войскам.  В  прокламации
опровергались распространенные противником слухи  о  том,  что  английские
военно-воздушные силы в Дюнкерке якобы  бездействовали.  "Если  английские
самолеты и не летали над Дюнкерком,  -  говорилось  в  ней,  -  то  только
потому, что они были  заняты  тем,  что  выводили  из  строя  коммуникации
противника". Однако алебардистов куда больше интересовали слухи о том, что
немецкие войска высадились в  Лимерике  и  что  они,  алебардисты,  должны
выбить их оттуда.
   - Не лучше ли нам рассеять эти слухи, сэр? - спросил Гай.
   - Нет, не надо, - ответил подполковник Тиккеридж. - Это  верные  слухи.
Не в том смысле, что немцы действительно высадились в Лимерике, а  в  том,
что наша задача встретить их, если они вздумают высадиться в этом пункте.
   - Нам одним?
   - Нам одним, - подтвердил Тиккеридж. - Так, по крайней мере,  всем  это
представляется, за исключением, конечно, наших голландских друзей.
   Алебардистов держали в двухчасовой  готовности  к  выходу  в  море.  По
прошествии  двух  дней  приказы  изменили  и  подразделениям  алебардистов
разрешили сходить  на  берег  с  целью  боевой  подготовки  и  отдыха.  Им
предписывалось не удаляться на берегу за пределы  видимости  мачты  своего
судна, чтобы в случае поступления срочного приказа о  выходе  в  море  они
могли увидеть поднятый на ней флаг, обязывающий их  возвратиться  на  борт
судна.
   Подполковник Тиккеридж провел в салоне совещание офицеров,  на  котором
объяснил все детали их действий в Лимерике.  Ожидалось,  что  немцы  будут
высаживаться в составе хорошо  вооруженных  механизированных  частей,  при
эффективной поддержке авиации и, возможно,  некоторой  помощи  со  стороны
"пятой колонны". Алебардийской бригаде предписывалось отражать наступление
противника до последней возможности.
   - Относительно того,  как  долго  мы  сможем  продержаться,  -  заметил
подполковник Тиккеридж, - вы знаете не хуже меня.
   Получив карту Лимерика и такую удручающую разведывательную  информацию.
Гай возвратился в свою скученно разместившуюся роту.
   - Алебардист Шанкс, сэр, подал  рапорт  с  просьбой  об  увольнении,  -
доложил ему Рокис.
   - Но ведь ему же известно, что увольнения запрещены.
   - Неотложные личные дела, сэр.
   - Какие неотложные дела, старшина?
   - Он не говорит, сэр. Настаивает на своем праве обратиться к  командиру
роты лично, сэр.
   - Хорошо. Он ведь хороший солдат, правда?
   - Один из лучших, сэр. Из вновь призванных, конечно.
   Алебардисту Шанксу разрешили обратиться к командиру  роты.  Гай  хорошо
знал этого парня - красивого, способного, старательного солдата.
   - Итак, Шанкс, что у вас случилось?
   - О, сэр, это соревнование. Завтра вечером мне _совершенно  необходимо_
быть в Блэкпуле. Я обещал быть там. Моя девушка никогда  не  простит  мне,
если я не сдержу своего слова.
   - О каком соревновании идет речь, Шанкс?
   - Медленный вальс, сэр. Моя девушка и я практиковались в этом  вот  уже
три года. В прошлом  году  мы  завоевали  приз  в  Сэлфорде.  Мы  надеемся
завоевать его и в Блэкпуле, сэр. Я уверен, что мы выиграем.  А  через  два
дня я обязательно вернусь. Честное слово, сэр.
   - А  вам  известно,  Шанкс,  что  Франция  пала?  Что  весьма  вероятно
вторжение противника в Англию? Что вся  железнодорожная  система  в  нашей
стране  дезорганизована  и   занята   исключительно   перевозками   войск,
эвакуируемых  из  Дюнкерка?  Что  наша  бригада  находится  в  двухчасовой
готовности к боевым действиям? Известно ли все это вам, Шанкс?
   - Так точно, сэр.
   - В таком случае почему же вы  обращаетесь  ко  мне  с  этой  абсурдной
просьбой?
   - Но, сэр, мы же практиковались целых три  года.  Мы  завоевали  первый
приз в Сэлфорде в прошлом году.  Не  могу  же  я  теперь  от  всего  этого
отказаться, сэр.
   - Просьба отклонена. Старшина!
   В  соответствии  с  заведенным  порядком  старшина  роты  Рокис  всегда
находился поблизости на тот случай, если проситель  во  время  приема  его
командиром вздумал бы применить по отношению к своему офицеру силу.
   - Просьба  отклонена.  Кру-гом!  Шагом  марш!  -  скомандовал  внезапно
появившийся Рокис.
   "Неужели дюнкерское настроение уже охватило и моих солдат? - с  горечью
подумал Гай. - Скорее всего, да".
   Несколько дней, проведенных на "старых калошах", как  называл  суда  де
Сауза, составили хорошо запомнившийся период жизни Гая среди алебардистов;
на его долю  впе